Дружина специального назначения

Приятели слегка удивились от подобной бесцеремонности и с явным неудовольствием уставились на горе-разбойника.

– Слышь, как тебя там? Соловей-разбойник, шел бы ты отсюда подобру-поздорову, – наконец выдавил из себя черт и повернулся к Илюхе с твердым намерением продолжить прерванный разговор.

Однако это ему не удалось.

– Я уже говорила, что я не Соловей-разбойник, а Злодейка-Соловейка! А грабить я вас не собиралась, попугать только, да и чего взять у таких оборванцев, как вы? – нагло заявила девчонка, тряхнула иссиня-черными волосами и вздернула к небу свой курносенький носик.

Илюху так утомила словесная перепалка с Муромским и последующее выяснение отношений, что он со вздохом присел на травку, тем самым давая возможность разобраться с наглой девчонкой говорливому Изе. Тот, в свою очередь, злорадно улыбнулся.

– Вот есть же наглецы на свете, вначале ограбить пытаются, потом в историю втягивают, а после еще с замечаниями лезут. И куда мир катится? – еще раз вздохнул черт и снял с себя морок.

– Черт! – не то констатировала факт, не то просто удивленно воскликнула Соловейка.

– Собственной персоной! – согласился Изя. – А теперь думаю, самое лучшее, что ты можешь сейчас сделать, так это взвизгнуть и убежать подальше отсюда.

– Почему это?

– Как это почему? – даже немного обиделся Изя. – Тебе разве мама не говорила, что чертей надо опасаться и не иметь с ними ничего общего?

– Говорила, конечно, – пожала плечами девушка и более твердым голосом добавила: – Но, во-первых, я уже взрослая, во-вторых, храбрая, а в-третьих... Что я, чертей, что ли, в своей жизни не видела? Иногда батя так напивался, что к нему черти валом валили, иногда штук по десять в терем набивалось.

Изя растерялся, он ожидал совсем другой реакции. Визг, обморок или бурная истерика с его точки зрения соответствовали сложившейся ситуации куда лучше, чем такие наглые заявления.

– И потом, у тебя рог сломан, – присмотревшись повнимательнее к собеседнику, решила добить черта девчонка.

– Скажи спасибо этому типу в красном пиджаке, – буркнул Изя.

– Да не красный у меня пиджак! – поднялся с травы Илюха.

– Дело тут не в цвете, дело в принципе, – гордо заявил черт и обиженно отвернулся.

– Девочка, иди домой, мы в общем-то не в претензии. А что хотела нас грабануть, так это ерунда, дело житейское, с возрастом пройдет. Все наши ребята с таких вот банальностей начинали, так что...

Илюха собирался еще что-то сказать, например, рассказать поучительную историю, которая произошла с ним на раннем этапе его постспортивной карьеры. Но Соловейка вдруг так искренне и совсем по-детски разрыдалась, что воспоминания о бурной молодости пришлось временно отложить.

– Да что же это такое! – сквозь льющиеся в три ручья слезы смогла выдавить из себя Соловейка. – Никто меня всерьез не воспринимает! Даже вы со мной говорить не хотите!

Перед компаньонами стояла ревущая, несчастная девчонка со всеми вытекающими из этого последствиями. Изя с Илюхой перекинулись полным тревоги взглядом. Было ясно, что женских слез они не переносят оба.

– Че сразу не хотим-то? – изрек Солнцевский.

– С хорошим человеком почему бы не поболтать? – поддакнул Изя. – Как вас, кстати, зовут, милая девушка?

Девушка обиженно шмыгнула носиком, вытерла пухленькой ручкой слезы и гордо заявила:

– Черная Гангрена, гроза большой дороги!

– Как?! – хором переспросили приятели.

– Вы что, глухие, что ли? – удивилась Соловейка и более твердым голосом подтвердила: – Черная Гангрена, гроза большой дороги!

Секунд пять Изя с Илюхой еще молчали, не веря своим ушам, но потом... Наверное, за всю историю человек и черт вместе так не смеялись. И тут уже было ни до возмущения девушки, ни до ее праведного гнева, ни до дорожной пыли. Закончили компаньоны смеяться уже лежа на земле, всхлипывая от сдавившего горло хохота.

– Это тебя так родители назвали? – наконец смог произнести Изя.

– А если и так? – с вызовом бросила девица.

– Смотри, Изя, не только у тебя родители приколистами были! – сквозь хохот заметил Солнцевский.

Черт что-то буркнул себе под нос, но вдаваться в полемику с бывшим борцом не стал.

– А даже если это я сама придумала, что тут такого? – обиженно фыркнула девушка и демонстративно отвернулась от странных путников.

– Да, в общем, ничего, – пожал плечами Изя. – Но оно словно взято из третьесортного голливудского боевика.

– Или фильма про индейцев студии «Дефа» с Гойко Митичем в главной роли, – вставил свое слово Солнцевский.

Соловейка в некотором оцепенении переводила взгляд от черта к братку и наконец скромненько поинтересовалась:

– А что такое боевик? – Потом немного поразмыслила и расширила поставленный вопрос: – И кто такие индейцы?

Илюха с Изей переглянулись и синхронно вздохнули.

– Да в общем-то это и неважно, – ушел от прямого ответа черт, – А важно то. что это имя тебе не подходит. Ну какая же ты гангрена?

– Что, ни капельки не похожа? – с мольбой в голосе поинтересовалась горе-разбойница.

– Нет! – хором ответили мужчины.

На некоторое время Соловейка задумалась и наконец решительно махнула рукой.

– Ну раз так, то я не буду называться этим именем. И пока я не придумаю себе новое, можете называть меня так, как нарекли мои родители, – Любавой.

На этот раз не выдержал уже Илюха:

– Прекрасное имя! Не понимаю, чем оно тебе не нравится?

– Я ненавижу его! – искренне заявила Соловейка, и ее глаза наполнились слезами размером с некрупный болгарский горошек.

Далее приятели благоразумно замолчали и по пути (уж как-то так само собой получилось) к жилищу Любавы выслушали полную искренней девичьей скорби историю.

История эта оказалась стара как мир. Ну в смысле, что конфликт отцов и детей начался так давно, что даже в эти далекие времена это было, увы, совсем не ново.

А дело было вот как. Урожденная Любава Павлиновна была единственной дочкой в знатной купеческой семье, держащей свою торговлю в столице небольшого княжества, в славном городе Козельске. Семья по местным меркам была сверхблагополучной. Батюшка, матушка, три старших брата души не чаяли в младшенькой и с детства баловали ее как только могли.

По логике вещей, из Любавы должна была вырасти настоящая холеная купеческая дочка, и наверняка так оно и было бы, но...

А вот за этим «но» скрывается совершенно нелогичный для того времени характер Любавы. Это мы сейчас, в начале двадцать первого века, смотрим на эмансипированных женщин как на неизбежное зло, которое принес с собой прогресс (да простят меня бизнесвумен, но большинство мужчин думает именно так). А в те далекие времена желание купеческой дочки научиться скакать на лошади, стрелять из лука, мутузить мальчишек в кулачных забавах воспринималось, мягко говоря, негативно. И только благодаря тому, что нормальное (с точки зрения тятеньки и маменьки) образование Любава осваивала легко и непринужденно (то есть умела шить, вязать, вести хозяйство, прекрасно готовить), родители до поры до времени закрывали глаза на не совсем нормальное поведение дочери.

Чисто женские навыки давались Любаве так легко, что отец, отведав рождественскую кулебяку, сразу забывал, что он собирался поговорить со своей строптивой дочерью по поводу синяка, который получил от нее Никифор, сын его компаньона.

Именно этот Никифор и стал причиной того, что купеческая дочь превратилась в Злодейку-Соловейку и шла теперь по лесу с солнцевским братком и киевским чертом на свою заимку, а не сидела в горнице и готовила приданое к своей свадьбе с ненавистным женихом, которого сосватал ей отец.

– Причем я сразу предупредила тятеньку, что ни за что не пойду за него, а он только в бороду ухмылялся и на пергаменте прикидывал, какие барыши он с этой свадьбы поимеет.

– И я так понимаю, что на смотринах ты... – не выдержал черт и чуть ускорил рассказ.

– Ну да, они приперлись толпой свататься, а моего мнения даже не спросили. Ну не дикость?

– В общем, конечно, дикость, – согласились приятели примерно в похожих скептических интонациях.

– Так я об этом и говорю. Я разнервничалась, завелась, ну и...

– Что и? – не выдержал черт.

– Ну я и свистнула от возмущения что есть мочи. А они...

– Что они? – на этот раз не выдержал неторопливой манеры излагать события Илюха.

– Они ни с того ни с сего все в обморок и брякнулись.

– Я их понимаю, – буркнул Изя.

– Ну вот я и сбежала из дома прямо со смотрин, – подвела итог своей купеческой юности Любава. – Ну то есть, вначале, конечно, проверила, дышат ли тятенька с маменькой, а уж потом сбежала. Вы же знаете силу купеческого слова. Тятенька обещал, что я за этого прыщеватого выйду, а так... И он слова не нарушил, и я от ненавистного жениха избавилась.

– А на скользкий путь уличной преступности ты как попала? – съязвил Изя.

– И ничего я не попала на этот твой путь! – взвилась Соловейка. – Я вначале к князю пошла в дружину наниматься.

Приятели с интересом и немым вопросом посмотрели на Любаву.

– Так меня даже на порог не пустили! – чуть не плача выдала горе-разбойница. – Не то что по конкурсу не прошла, а вообще разговаривать не стали! А я и из лука прекрасно стреляю, и на лошади в мужском седле галопом могу, и ножи кидаю в самое яблочко, и... (Тут купеческая дочка перевела дух.) Готовлю прекрасно, и вообще. Ну а на то, что я свистеть по-особому умею, вообще внимания не обратили и проверять не стали. Кто я для них? Девчонка просто.

Как ни странно, Илюха с пониманием отнесся к рассказу. И глубоко вздохнув, подвел итог:

– И после этого ты решила отомстить князю и стала хулиганить на большой дороге.

– А че он?! – всхлипнула Любава. – Но я ни с кого даже копейки не брала! Это все купцы придумали. Сами по дороге товары пропьют, прогуляют, а потом в город придут и на разбойников недостачу сваливают. А за разбойниками князь должен следить, так что им от казны компенсация полагается. Я только попугать их решила. А вообще, конечно, весело. Свистнешь разок, так все с коней и падают.

– Ага, обхохочешься, – заметил вредный черт.

– Ничего с ними не делалось, полежат с часок, отдохнут на травке и бегом князю жалобы писать.

– Небось тебя изловить пытались? – из чисто профессионального интереса поинтересовался Илюха.

– Конечно! – гордо заметила Соловейка. – И не раз. Только вот свист мой покрепче меча будет. Вы только выстояли да тип этот, что мне зубы хотел выбить. Вот мы и пришли, милости просим на мою заимку, – вдруг совершенно нелогично закончила свое повествование Соловейка.

И точно, за разговорами они и не заметили, как вышли на небольшую опушку, на которой стоял справный охотничий домик.

– Тут раньше княжеский лесничий жил, – предупредила вопросы Любава. – Мойте руки, проходите в горницу, – не терпящим возражений тоном добавила она.

Ее спутники без тени неудовольствия последовали ее указаниям. Тем более что из домика доносился чарующий аромат щей из кислой капусты и пирогов. Так уж оказалось, что желудки, что у черта, что у человека, почти одновременно напомнили своим хозяевам, что чем бы они ни занимались, но режим питания нарушать нельзя. Впрочем, эти самые хозяева ни капельки не спорили со своими внутренними органами и радостно принялись уплетать предложенную еду.

Пока Илюха приканчивал третью тарелку (где там модерновым киевским кабакам до домашней пищи!), Любава в два счета привела в порядок порванный пиджак. Причем так искусно, что, засунув последний кусочек предпоследнего пирожка в рот (последний, конечно, успел умыкнуть Изя), Солнцевский с удивлением заметил свой пиджак, висящий на спинке стула в практически идеальном состоянии, и с явным удовольствием напялил его на себя. Как это волшебство удалось Любаве за столь короткое время, оставалось только гадать.

– Это... – промямлил бывший борец. – Ну в смысле, спасибо.

– Ерунда, – пожала плечами Соловейка.

Илюха хотел еще сказать что-то хорошее про золотые руки или там про другие части Любавиного тела, но тут Изя выскреб чугунок и нагло заявил:

– Не, все, конечно, было очень вкусно и все такое. Но не будет ли у хозяюшки граммов по сто пятьдесят или, скажем, двести самогончика на пятачок для усталых путников?

Илюха хотя и собирался сказать совсем другое, но упоминание про самогон (причем исторически и экологически чистый!) заставило его с тем же немым вопросом уставиться на хозяйку.

– Самогон – это яд! – пафосно заявила Любава.

– Так разве же я спорю?! – искренне удивился Изя. – Конечно, яд! Так ты же девушка образованная и наверняка слыхала, что во многих странах ядом разные болезни лечат. Так это именно наш случай. После трудного дня, бурного выяснения отношений друг с другом и с отдельными представителями местного населения просто необходимо принять лекарство против хронических форм болезни, которой в народе просто и в то же время очень емко называют «понедельник – день тяжелый».

Илюха с уважением посмотрел на своего компаньона. Что и говорить, вначале очень хотелось есть, и такая, в сущности, элементарная мысль о питье как-то не приходила в голову, но зато сейчас... В общем, он был категорически согласен с чертом, граммов триста пятьдесят – пятьсот сейчас были бы как нельзя кстати.

– Вообще-то немного есть... – замялась хозяюшка. – Но это чисто в медицинских целях!

– Конечно, в них, родимых! – тут же подхватил Изя. – Сама посуди, я контуженный, вона мне этот тип рог сломал. А этот самый тип, даже исключив из рациона мои удары, сегодня пропустил от Муромского три-четыре боковых.

– Всего два, – недовольно буркнул уязвленный борец. – Я же не боксер.

– Так я и говорю, ему, как покалеченному небоксеру, и мне, как понесшему страшные увечья, требуется именно этот яд для поддержания тонуса и для компрессов.

– Только для компрессов? – недоверчиво переспросила Любава.

– Только! – хором подтвердили компаньоны, судорожно рыща по столу в поисках подходящей для внутренних компрессов посуды.

Огромная, по московским (да и по киевским!) меркам, бутыль с характерной надписью «Ядъ» была водружена на стол вместе с не менее внушительной плошкой с малосольными огурцами, и после принятия трехсот граммов компрессов на нос и стольких же граммов на пятачок, приятели окончательно пришли в себя. Еще по пятьдесят, и друзья решили, что, несмотря на временные и абсолютно несущественные трудности, жизнь явно удалась.

Между тем гостеприимная хозяйка оставила их буквально на минуточку (что позволило принять им еще по пятидесятиграммовому компрессику) и, скинув разбойничьи лохмотья, предстала перед ними во всей красе. Тут ребятам потребовалось еще по дозе яда, чтобы осознать произошедшую прямо на глазах метаморфозу.

Вместо Соловья-разбойника или в крайнем случае Злодейки-Соловейки перед ними стояла ладная, статная, даже, можно сказать, красивая девушка, и хоть небольшого роста, зато с явно выступающими даже из-под мешковатого сарафана женскими формами.

– Ну и на кой ляд тебе с таким-то потенциалом в дружину идти? – искренне удивился Изя.

– Да и имя Любава тебе идет как нельзя лучше, – поддакнул Илюха.

– Вот именно из-за этого я и сбежала из дома! – обиженно надув губки, заявила купеческая дочка. – Не хочу всю жизнь мужниной женой у печи провести, хочу жить на всю катушку, дышать полной грудью!

Тут осоловелые глаза приятелей чисто инстинктивно опустились именно на эту часть Любавиного тела, и девица, в очередной раз покраснев, выбежала из горницы.

Когда спустя полчаса Любава вернулась назад и подошла к прикрытой двери, слуху заблудившейся в предрассудках девушки предстала беседа двух изрядно окомпрессившихся приятелей. Изя уговаривал Илюху поступить на работу в какую-нибудь киевскую кузницу молотобойцем и всячески расписывал открывающиеся перед ним горизонты карьерного роста. Солнцевский категорически возражал, весомо аргументируя свои слова огромным кулаком и сложными оборотами касательно ближайших родственников Изи и отсылания оных в очень далекие места.

Любава, конечно, была воспитанной девушкой, но, с другой стороны, бунтарская частичка ее души взяла верх и она, сильно краснея, подслушала спор приятелей до конца.

Если отбросить несущественные, но очень яркие (и даже иногда абсолютно незнакомые Соловейке) словечки, оказалось, что они прибыли издалека, но очень хотят вернуться домой. Для этого им необходимы деньги, а так как черт объявил себя ветераном сорока семи войн и ста двух вооруженных конфликтов, то почетной обязанностью работать на благо концессии (непонятное Соловейке слово) награждался Илюха. Тот, в свою очередь, соглашался брать в руки кувалду только для того, чтобы отшибить компаньону второй рог. Любому думающему существу на земле стало ясно, что беседа зашла в тупик и найти выход оттуда может только женщина.

– Хорошо еще, что я рядом оказалась, – со вздохом справедливо заметила Любава и решительно толкнула дверь своего собственного дома, бесцеремонно занятого гостями.

– Коли деньги нужны, так надо в дружину князя наниматься, а не в кузницу идти!

Чуть было не разругавшиеся приятели переглянулись и облегченно вздохнули.

– Так это другое дело, – заметил Илюха.

– Предлагаю это дело отметить! – резво согласился с таким трудоустройством Солнцевского Изя и быстренько разлил из изрядно опустевшей бутыли по стаканчику.

Илюха довольно крякнул и с явным удовольствием принял чарку исконно русского яда.

– Я с вами пойду, – чуть не испортила собутыльникам трапезу Любава.

– Это зачем еще? – хором взвились не на шутку обеспокоенные приятели.

– Так вы города, обычаев наших не знаете, без проводника пропадете.

– Если хочешь знать, деточка, то я родом из этих мест и, что особенно важно, из этого времени! – нагло заявил Изя и со вздохом поболтал в бутыли жалкие остатки целебной жидкости.

– Да, ну и как зовут князя, а как княгиню, княжну, воеводу? С кем князь в союзе, а с кем во вражде? Почем воз сена на рынке? А сколько стоит комната на постоялом дворе?

Изя, набрав было в грудь побольше воздуха, дабы дать достойный отпор зарвавшейся девчонке, как-то сразу сник.

– А я Киев знаю как свои пять пальцев! – гордо заявила странная купеческая дочка и уже совсем другим голосом добавила. – Хочу завязать со своим преступным прошлым и хотя бы просто выбраться из леса.

Илюха задумчиво почесал себе затылок.

– Слышь, Изя, а она права. Проводник нам бы не помешал, да и, если она хочет спрыгнуть и к ней ни у кого предъяв нет, то, по понятиям, имеет полное право.

– Ни за что! Женщина в нашей ситуации будет только обузой. И потом, мы же ненадолго в город собрались.

– Не забывай, что я не простая девушка (спорщица сделала явный акцент на этом слове, и Изя сдулся еще больше), а Злодейка-Соловейка! И умею не меньше многих дружинников князя! Я могу скакать...

– Да помним, помним, – торопливо прервал ее Изя. – Если будешь готовить нам такие ужины, как сегодня, каждый день, то берем тебя в команду.

Видя, как начинает бурлить Любава, торопливо добавил:

– Ты не беспокойся, харчи за наш счет!

Тут Любава закипела по-серьезному:

– Только и можете о женщине думать как о кухарке! Я, между прочим, человек, а не существо с косой у печи. Ненавижу готовить!

– Существо с косой – это смерть, – тихо заметил Илюха, но тут же примолк, не желая влезать в дискуссию.

– Зато очень хорошо умеешь это делать, – не сдавался черт. – Так и быть, по выходным коллективный шопинг, продукты закупаем на рынке все вместе.

Соловейка стала засучивать рукава с явным намерением показать Изе, на что способны купеческие дочки в гневе.

– Ладно, чего уж там. Если ты такая нервная, то посуду моем по очереди.

Тут Соловейка взорвалась. Было все: и крики, и ругань, и метание в черта (наивная!) кувшином. Бутыль с остатками жидких компрессов Солнцевский предусмотрительно припрятал от греха. Он вообще решил не принимать участия в этой небольшой дружеской беседе, а просто капнул себе еще граммов сто (ну, чтобы не скучать в зрительном зале) и присел на лавке в самом углу горницы.

Между тем Любава была в ударе. Тут вспомнились и все мужчины, вместе взятые и каждый по отдельности, нравы в купеческой среде, а также вообще в том времени, куда попали борец с Изей.

Крики сопровождались попытками все-таки достать Изю каким-нибудь тяжелым предметом, но черт оказался на высоте и пропустил всего одно, причем не такое уж и большое, березовое полено. Впрочем, этого для субтильного черта оказалось вполне достаточно.

Вы играли когда-нибудь в боулинг? Даже если нет, то наверняка представляете, как разлетаются кегли от удачно брошенного шара. Изя улетел так же, с единственным отличием, что он был один, а кеглей много. Черт изящно врезался в печку и затаился в глубоком обмороке.

– Ну что, замочила братана? – подвел итог Илюха.

– Чегой-то он? – искренне удивилась Любава. – Я же его только чуть-чуть задела.

– Ага, чуть-чуть, – съязвил Илюха и вдруг заметил, что черт на мгновение открыл глаз и подмигнул им Солнцевскому.

И, хотя чудесный самогон довел голову братка до солидного гудения, тот сообразил, куда клонит его приятель.

– И что тут, спрашивается, такого, когда двое мужчин в виде одолжения и акта доброй воли просят приготовить пару раз им еду? Это что, повод для разборок и применения поленьев?

– Да в общем-то нет, – просопела Любава. – Мне не в тягость.

– А коли не в тягость, чего ты тут гладиаторские бои разводишь?

– Потому что вы во мне видите только женщину, – уже со слезами на глазах выдавила из себя Соловейка.

Илюха в непонятках пожал плечами:

– А что тут плохого?

– Потому что я могу скакать на лошади, стрелять из лука... – начала свою песню Любава.

– Да помню я все это! – успел прервать ее Солнцевский. – Ты что, ради всего этого решила честного черта загубить?

Зареванная Соловейка присела над лежащим без движения Изей и попыталась привести его в чувство. Обычные методы вроде пощечин и окатывания водой не помогли. Снисходительно глядя на ее тщетные попытки вернуть притаившегося Изю к активной жизни, Илюха достал припрятанную бутыль и со вздохом наполнил до краев чарку.

– Эх, молодежь... – пробухтел он и протянул лекарство Соловейке. – Пои маленькими глотками, – тоном заправского доктора добавил Солнцевский.

Что удивительно, лекарство сразу стало действовать и Изя радостно начал возвращаться к жизни.

– Изенька, ты только не умирай! Да буду я вас кормить, чего уж там, знаешь, я такие пироги с визигой делаю, просто закачаешься.

– А с капустой? – поинтересовался почти очнувшийся черт с явными задатками гурмана.

– И с капустой, и с рыбой, и с грибами, и с мясом, и с требухой...

– Ну тогда ладно, пожалуй, пока не умру, – нагло заявил Изя, быстренько поднялся и поискал глазами бутыль. – Ага, конечно! Пока я, с риском для жизни, провожу рекрутский набор в тыловую службу нашего предприятия, он хлещет самогон без всякого стыда!

– Изя, ты чего волну гонишь? – пожал плечами Илюха. – А кто Любаве лекарство для тебя передал?

– Ах да, – заулыбался довольный Изя. – Лекарство и в самом деле помогло.

– А то!

С этими словами коллеги как ни в чем не бывало уселись за стол и продолжили посиделки.

Любава с укоризной посмотрела на них и решительным тоном произнесла:

– Знаете что, глядя на вас, мне тоже лекарства захотелось. Илюш, плесни-ка и мне на компрессик.

Приятели с некоторым удивлением, но вполне одобрительно посмотрели на радушную хозяйку.

– Так вроде лицам моложе восемнадцати того, не полагается, – скромно заметил Илюха, вспоминая въедливые ролики Минздрава.

– Здесь повальная акселерация, так что с пятнадцати лет не то что пить можно, но и замуж сходить не совестно.

– С пятнадцати... – протянул Солнцевский. – Пожалуй, Министерство здравоохранения было право. Ладно, только на лечение.

Илюха аккуратненько начал тоненькой струйкой наливать исконное славянское лекарство от всех болезней в третью чарку.

– Сколько наливать-то?

– А ты что, краев не видишь?

– Наш человек! – гордо подвел итог Изя.

Спустя пару минут последние кусочки льда в отношениях странной троицы были растоплены и компания приобрела полноправного третьего члена.

Только прошу заметить, что в те стародавние времена дети действительно взрослели значительно раньше и происходившее на далекой заимке ничего не имело общего со спаиванием малолетних.

Дальнейший путь в такой ситуации, конечно, оказался компаньонам не по силам. Ну сами посудите, кто после хорошей драки, прекрасного обеда (плавно перешедшего стараниями Любавы в ужин) и внушительной дозы лекарства отправляется в дальний путь? Вот то-то и оно, ни один нормальный мужик! А так как Солнцевский и Изя были нормальными в доску, то они хором высказались за продолжение пути утром, хлопнули еще по одной за хозяюшку и завалились спать богатырским сном.