Удел сироты

Эмоции не добавляют хороших манер. Я отвернулся, и тут же у меня за спиной раздался скрип синлонового полетного костюма пилота. Эхом разнесся он по грузовому отсеку. Наконец ботинки пилота со стуком опустились на панели палубы.

– Немного вежливости не сделало бы солдата менее тупее.

Хамство у пилотов развито даже сильнее, чем у выходцев из Техаса. Повернувшись, я посмотрел прямо в глаза пилоту модуля. Женщина, которая стояла перед люком на летную палубу, расставив ноги на ширину плеч, была миниатюрной как японка, или как цветок вишни. Глаза ее показались мне необычными: коричневые миндалины в фарфоре. Миндалины или нет, а взгляд этих глаз прожигал меня насквозь. Ее волосы напоминали шелковый эбонит. Она приглаживала их пальцами, словно только что сняла шлем.

Мой взгляд скользнул за отворот ее летного костюма. На самом деле я никогда не чувствовал, что по званию чуть выше портье, но то, что на мне погоня офицера требовало определенной вежливости. Я вновь встретился с ней взглядом.

– Майор, разве в Космических силах не учат разнице между «звездами» и «дубовыми листьями»?

Каждый из тех, кто служит, должен был потратить много времени на обычную строевую подготовку, а там, в первую очередь, учили именно этому.

– Генерал, мы до сих пор на борту моего корабля. Герой вы Битвы на Ганимеде или нет, вы подвергли угрозе мой корабль и команду. И меня не волнует, сколько говна у вас за плечами.

На это я ничего ответить не смог. Я почувствовал себя так, словно военный судья зачитал мне обвинение в измене на предварительном слушанье дела. Что и говорить капитан судна на борту своего корабля главный авторитет.

На ее летном костюме, прямо над сердцем была полоска – бейдж. Я прочитал:

Озэйва.

Но, если честно, на бейдж я обратил внимание во вторую очередь.

Сам наряд пилота, насколько я помнил, не изменился. Полетный костюм пилота Организации Объеденных наций был нежно-голубым, свободным комбинезоном. Майор Озэйва носила простроченном оранжево-желтом костюм. Еще более странно то, что сшит он был из силона. К тому же он настолько плотно облегал фигуру, что не возникало вопроса о том, как майор Озэйла выглядит без него. А ответить на этот вопрос, будь он задан, можно было бы одним словом: прекрасно.

За последние семь месяцев я не видел женщин. А Пигалица… Она для меня не столько женщина, сколько солдат. Таких, как она, в моем отряде было несколько. Но офицер не может думать о своих солдатах, как о женщинах. Некоторые говорят, что это профессиональная отчужденность вроде той, которой обладают гинекологи. Но майор Озэйва не принадлежала к моим солдатам.

– Все еще не нагляделись, генерал?

Я отвел взгляд.

– Гм…

Я моргнул и почувствовал, что краснею. Совершенно недопустимо, чтобы я пялился на незнакомого пилота.

Она скрестила руки на груди.

– Я ждала вас двадцать минут, задержала отлет. Только ради вашей славы. Можете выбросить на помойку и себя, и вашу медаль за отвагу! Вы подвергли опасности мой корабль.

Озейва была права.

– Вы не понимаете…

Пилот взмахнула рукой, словно воробей крылом.

– Я понимаю этот порывистый ветер! А вы понимаете, что это такое? Вы едва не погубили пятьдесят человек!

Я заморгал, чтобы не дать слезе соскользнуть по щеке, а потом сглотнул.

– Я убил девять тысяч, – прошептал я.

Ее рот открылся, да так и остался приоткрытым. Словно розовая пещера.

Мы стояли и глядели друг на друга, пока сержант Орд не просунул голову в выходной люк.

– Генерал Уондер? Адмирал Брэйс приветствует вас на борту.

Озейва отвела взгляд, сверх меры задрала носик и записала дату конца миссии на экране.

А тем временем Орд провел меня через люк в светлый, теплый, чем-то напоминающий утробу трюм, заставленный корабельными механизмами. Впервые за семь месяцев я оказался в подобном помещении.

Очутившись в шлюзовом коридоре, Брамби отдал команды «разойдись», «раздеться» и прошептал:

– Поток!

Это слово прозвучало так, словно в нем было всего четыре буквы. При одной шестой гравитации «поток» больше напоминал ванну с губкой, но ощущение теплой, мыльной воды каскадом обрушившейся на меня, заставило невольно затрепетать. Потом мои люди переоделись, получили по чизбургеру, а я последовал за сержантом Ордом на мостик «Эскалибура».

«Эскалибур» очень напоминал «Надежду» на которой я прожил почти два года. Возможно, я и сам бы сумел пробраться к центральному мостику. Но прогулка с Ордом меня позабавила. Мы добрались до лестничного колодца, который новички называют лестницей. Пара чопорных, служащих Космических сил стояла на коленях, блокируя проход. Казалось, они полировали металл, стараясь его избавить от воображаемой грязи последние сто миллионов лет.

– Дыру протрете! – завопил Орд, словно физически ударив по щеткам, чтобы привлечь их внимание. Обе женщины выглядели привлекательно. Когда мы прошли мимо, их спины расслабились.

Неожиданно мне показалось, что песок Ганимеда въелся в каждую складку моей формы и каждую морщинку моего тела. Семь месяцев в одном и том же скафандре не самый лучший способ произвести впечатление на даму. И генералы не составляют исключения из правил.

Если Озэйву посчитать неким индикатором, то женщины станут для меня большой проблемой. Словно как у шестнадцатилетнего разгоряченного самца, нервы мои напоминали соединительный провод между глазными яблоками и моим пахом.

Вздохнув я последовал за Ордом. Наши шаги отдавались эхом в одном коридоре, потом в другом.

А через десять минут мы, задыхаясь, поднялись на мостик «Экскалибуром».

Мостик по размерам напоминал школьный класс с низким потолком, погруженный в тускло-красный полумрак.. Перед двадцатью плоскими едва заметно мерцающими экранами сидели двадцать офицеров. Каждый шептал данные и инструкции через крошечные, как вишенки, микрофоны.

Мастерская голография – переливчатая миниатюра «Экскалибура» – плавала в помещении среди пилотов, словно гигантский полупрозрачный кальмар. Герметично запечатанный корабельный груз и секции загруженные топливом были выделены. Импульсные двигатели, гудящие на корме, напоминали щупальца. Все в мастерской голографии – многоцветные полоски и пятна – мигало, медленно двигалось. То оно начинало блекнуть, а потом начинало сверкать, в то время как различные знаки появлялись и таяли в воздухе. Все лифты, которые двигались, каждый люк, который открывался и закрывался, были отмечены вспыхивающими искорками. Опытный командир мог читать это изображение, словно живую, трехмерную книгу.

Голоизображение доминировало в комнате, если не считать фигуры адмирала. Он застыл, внимательно разглядывая изображение, чуть наклонив голову, широко расставив ноги и заложив руки за спину.

Адмирал Атвотер Н. Брэйс выбрал для этого дня форму класса А – нежно-голубую, больше напоминающую спецодежду, чем костюм. Ленточка с именем была пришита прямо над сердцем. Его подбородок выпирал вперед, такой же крупный и гладкий, как нос дирижабля. Кожа Брэйса сверкала алым, отражая мерцание голографии.

Орд и я с вниманием ожидали. Шлемы зажаты под левой подмышкой. Мы жмурились и прислушивались к шепоту операторов консолей – своеобразной музыке, всегда звучащей на мостике большого корабля.

Я успел досчитать до трех сотен, прежде чем Брэйс нарушил молчание. Его корабль, его правила.

Брэйс поднял голову и повернулся лицом к нам. Орд и я отдали честь, адмирал тоже приложил руку к козырьку. Офицеры Космических сил, до этого служившие в военно-воздушных силах любой страны привыкли моментально вскидывать руки. Но Брэйс был выходцем из военно-морских сил.

– Сэр, генерал-майор Уондер командующий Экспедиционными силами Организации Объединенных наций на Ганимеде просит разрешения, подняться на борт.

– Разрешение дано, генерал.

Брэйс забыл добавить Орду и мне «с легкостью». Но он не забыл произнести «генерал».

Я подумал, что консоль оператора звука установлена специально возле нас, чтобы нам было лучше слышано.

Брэйс расплылся в улыбке, показав полированные зубы.

– Мы сейчас проводим дезинфекцию ваших отрядов, Уондер.

Филистимлянине сами не мылись.

– Соблюдать гигиену в полевых условиях очень трудно. Вода внизу существует только в виде льда, слежавшегося еще в докембрийский период, – принимать ванны на Ганимеде было холодно и неэффективно. Только частое повторение подобных процедур сохраняло солдат от болезней.

Маленькие синие глазки Брэйса скосились на мой боевой скафандр. Инфракрасный абсорбент алого слоя местами стерся, обнажив неопласт, а на нагрудной пластине было несколько вмятин от ударов слизней. Странный видок.

– Заметно, – он повернулся к Орду. – Сержант, покажите действующему генералу Уондеру его апартаменты.

– Конечно, конечно, сэр! – Орд отдал честь.

То как Орд сказал «конечно, конечно», вместо «есть, сэр», напомнило мне неуклюжее исполнение польки. Брэйс вел эту колымагу, и даже Орд отлично понимал это.

Орд отвел меня в мои апартаменты. Они ничуть не напоминали те, что я занимал на борту «Надежды». Тогда я квартировался на носу, а не на офицерской территории.

– Он всегда такая задница, а сержант?

– Кто, сэр?

– Кто?.. Я больше не рядовой, сержант. Я не подчиняюсь вам. Может, я и потеряю эти звезды сегодня после ужина, но в данный момент я командую семью сотнями солдат, которые прошли через ад. Следующие два года они будут расслабляться и чувствовать сожаление. А с ними обращаются, как с шестилетними, на корабле, где никто пороха не нюхал. Но пока они мои шестилетние пасынки. Поэтому я должен знать, что за порядки установил Брэйс на этом корабле. Мне нужна искренность от военно-служащего сержантского состава, от другого боевого пехотинца.

Орд не останавливаясь взглянул на меня. Моргнул, словно перед ним был споткнувшийся младенец.

– Адмирал Брэйс входил в высшую двадцатку Аннаполиса. Это делает его главной шишкой в Национальной Авиации. Он заключил временный договор с НАСА[13], а потом вернулся в военно-морские силы. Командовал «Тегераном». Он знает космос и умеет управлять большими кораблями, – Орд остановился перед каютой и положил руку на ручку двери. – Ваши апартаменты, сэр.

– А вы, знаете, как уйти от ответа.

Уголки рта Орда скривились, но всего на миллиметр. Потом он кивнул.

– Он – впертая задница, сэр.

Я зашел в свою каюту. Тут был персональный душ. Впервые с тех пор как я жил за городом мальчишкой, с тех самых пор, когда у меня еще были родители, у меня появилось собственное жилье. А все, что произошло до войны, для меня случилось миллион лет назад. Жестом я пригласил сержанта зайти.

– Присядете, сержант? – для него я – старший офицер. Он – подчиненным. Не нужно задавать ему вопросы. Но Орд это Орд, а я – это я.

Орд кивнул, сел, так, словно ему в спину упирался вражеский штык.

В одну из стен моей каюты был встроен термо. Глоток жизни! Я достал две кофейные пластмаски, поставил их на термостол, потом протянул одну с черным и дымящимся кофе Орду. Нет военного, который откажется от кофе. Правда, не все предпочитают такой черный.

Орд расслабился, но только чуть-чуть.

– Сержант, я никогда раньше не встречался с Брэйсом. Какие у него проблемы? Почему он смотрит на меня волком?

Орд поставил свой шлем на свое бронированное колено.

– Сэр, чисто технически, вы находитесь в ранге адмирала.

Я сделал маленький глоток кофе, обжег язык и кивнул.

– И не смотря на это, я – ребенок, который и подойти не может к сортиру в Аннаполисе?

Орд глотнул кофе, словно молочный коктейль.

– Вне обсуждения, сэр. Вы вели отряды в бой. Этим могут похвастаться немногие. Как военный человек, адмирал относится к этому с почтением. Но как человек, который тренировался всю жизнь для того, чтобы делать то, что вы делали в свои двадцать пять, он завидует. И это можно понять.

– Детский сад какой-то.

– Да, сэр. Все дело в эмоциях. Генерал должен сознавать это. Существует также фундаментальная персональная разница между офицерами пехоты, которым сопутствует удача, и офицерами с хорошей технической подготовкой.

– Хотите сказать, что в армии нет задниц?

– Сэр, существует множество эффективных стилей руководства. Я вам скажу так: стиль адмирала совместим с вашей миссией и окружающей обстановкой, но порой он неснеосен.

Я расстегнул нагрудник и, сняв, отложил его в сторону, потом сжал протертые рукава и стянул скафандр.

– Пехота действует в более неформальной обстановке, – кивнул Орд в сторону моей одежды.

– В грязи и хаосе?

Орд вновь кивнул.

– Беззаботность по отношению к форме, похоже, может сильно поднять авторитет командира пехоты. Среди военно-морских офицеров и летного состава привыкли к более жесткому отношению к уставу.

– Они спят под простынями. А если потеряют инструкции, ядерное оружие не сработает. Они следуют догме.

Орд покачал головой и пожал плечами.

Я показал на его боевой скафандр без единого пятнышка.

– Разве не вы на базе учили нас сливаться с грязью.

– Это не относится к данному разговору, сэр. Для них поддержание внешнего вида – основа армейской дисциплины. Я же говорил об адаптации на местности, когда невозможно поддерживать должный внешний вид.

Я кивнул.

– Ладно. Благодарю вас, сержант. Но только за службу. С остальным мне еще предстоит разобраться.

Орд встал и поставил свой пустой стаканчик на выдвижной столик.

– Сэр, еще раз примите благодарность от меня и от всех нас. Мы благодарим вас и остатки вашей армии. Вы отлично справились со своим делом, сэр, – он отдал мне честь, и я повернулся так, чтобы он видел моего лица. Так было нужно. Не положено ему видеть слез генерала…

Я помылся, насколько это возможно при одной шестой «g». Тер кожу, пока она не стала красно-лиловой. Потом я лег на койку и впервые, насколько я помнил, теплые простыни коснулись моего тела. Я закрыл глаза и позволил вибрации двигателей «Эскалибура» укачать меня.

Я уснул.

Так началось мое шестьсот дневное путешествие домой.

Глава шестая.

Месяц спустя после того как «Эскалибур» покинул орбиту Юпитера, Удей Мецгер научился переворачиваться при притяжении в одну шестую «g».

А я вновь загнал Орда в угол и многое узнал…

Искусственная заря расцвела тусклыми красками. Мои шаги эхом отдавались в коридорах тренировочной палубы, когда я медленно шел по кругу при шести «g». После месяцев, проведенных в боевом скафандре, я чувствовал себя свободно, как ястреб в восходящих потоках воздуха. Красная надпись «Внимание стрельба» мерцала над люком отсека Стрельбища. Я остановился, выпустил пары. Было воскресенье… Кто, кроме дежурных, станет стрелять из пистолета в пять ноль-ноль, только проснувшись?

Надпись «Внимание…» погасла. Я подтянул футболку, вытер пот со лба и заглянул в люк.

Единственный посетитель стрельбища стоял в кабинке на первом огненном рубеже спиной ко мне. В тусклом свете помещения, затянутого пороховым дымом, силуэт стрелка казался красным. Я предположил, что Орд пользовался берушами, не потому что стрелок без беруш мог инстинктивно вздрагивать при каждом пистолетном выстреле, а потом что существовало правило одевать беруши. Орд скорее сломает себе руку, чем нарушит правила.

Я коснулся накрахмаленного рукава его служебного комбинезона, и он повернул голову. Его пистолет с опустошенным барабаном и съехавшим назад бойком, до сих пор смотрел в сторону «врага».

– Рано поднялись в воскресенье, сержант.

Он кивнул на мою мокрую от пота футболку, сдвинул беруши.

– Как и вы, генерал.

Посмотрев на пистолет, я покачал головой.

– Мой личный, сэр.

Пистолет был древним – полуавтоматический, М-1903 сорок пятого калибра. Синяя сталь, с обычной рукояткой из орехового дерева.

– Когда-то такие пушки были на вооружении.

Такими пистолетами не пользовались уже 150 лет. Для вооруженных сил.45 был настоящим кошмаром. Он лягался словно мул, но бил точно. Некоторые спецы использовали его до сих пор.

Орд положил руку на кнопку лифта на стене кабины, и его группа мишеней подъехала к нам, остановившись в метре от стрелка. В центре каждого силуэта слизня красовалась дыра, а от нее в разные стороны разбегались трещины, торчали щепки.

Из кобуры на плече сержант вынул свежую обойму для барабана с патронами и с хлопком плюхнул мне на ладонь. Вместо тупых, медных пуль, как я ожидал, каждую гильзу венчал цилиндр с продольной нарезкой, словно медный колос. Я удивился.

– Хорошая штука, – Орд показал на закругленный кончик одной из пуль. – Девяносто пять медных игл в термическонестойкой матрице. Матрица испаряется еще в стволе. С десяти ярдов иглы покрывают площадь в двадцать пять сантиметров, – он ткнул указательным пальцем в дыру в центре мишени. – Эффективно для поражения псевдоголовоногих на близком расстоянии.

Я пожал плечами.

– Вряд ли это понадобится, – я провел пальцем по щепкам вдоль краям дыры. – Но для слизней это и в самом деле хорошая штука. Хотя ни одного человека иголками не остановить.

– Точно, сэр. Зато в рукопашной пехотинцы в боевых скафандрах могут не беспокоиться о том, что подстрелят друг друга. Но ведь броня слизней на вроде картона. С другой стороны, сэр кинетическая энергия каждой из этих игл при стволе 45 калибра придает им приличную скорость. Маленький объект, несущийся с огромной скоростью.

Я подбросил обойму на ладони.

– А мы можем снарядить такими штуками М-20[14]?

Орд кивнул, потом щелкнул боковым рычажком и начал разбирать пистолет.

– Когда грузилась «Надежда» матрицы еще не были готовы. А теперь в нашей дивизии у пехотинцев каждая четвертая обойма с иглами. Когда слепили эти пули, даже такой консерватор, как я отказался от другого оружия.

Я вздохнул. Профессиональный солдат вроде Орда и в самом деле любил оружие. Но меня мало интересовала конструкция пуль, в прочем, как и иглы. Почему все они – Джад Марч, Орд, генерал Кобб, считали, что я рожден быть солдатом?

– Чем теперь займемся, сержант?

Орд начал чистить свою «игрушку» специальной щеткой.

– Несколько физических упражнений, а потом неспешно позавтракать. Прекрасное голо «Сержант Йорка» начнется в девять десять на палубе для отдыха. Сегодня как раз новый выпуск. А потом ежедневная бумажная рутина…

Я кивнул в сторону люка.

– Я имею в виду всех нас. Война-то закончилась.

Он убрал свой.45 в неопластовую коробку.

– Тоже, что всегда делают солдаты, сэр. То, что нужно нашей стране.

– Вот это я и собирался узнать. Сейчас ведь никакой войны нет. Кому мы будем нужны? Многие из моего отряда ощущают то же самое. Половина из них раздалась на пять кило, вне зависимости от количества физических упражнений в расписании. Другая половина похудела на столько же.

Орд кивнул.

– Те, кто потолстел, воздают себе должное за то, что остались в живых. Потерявшие в весе подавлены, винят себя за то, что выжили, когда их товарищи погибли. Некоторые наверняка находятся в депрессии с длинным названием – «посттравматическое нарушение жизнедеятельности, вызванное стрессом», – он посмотрел на мою футболку и брови его поползли вверх. – А генерал должен находиться и с теми и с другими.

Чуть приподняв рукав на плече, я показал бицепс.

– Я поправился на пару килограммов.

На самом деле я много времени лежал, не в силах уснуть, размышляя, почему я выжил, и занимался самобичеванием, изнуряя себя физическими упражнениями, словно казня себя. Именно поэтому мои мускулы и налились – я потолстел на пару килограммов. Но, как командир, я не собирался дискутировать об этом. Я нахмурился. Орд словно читал мои мысли.

– И как мне лучше поступить с теми, кто считает себя виновным?

– Займите их чем-нибудь. Благо нам предстоит долгое путешествие. Иначе большинство из них полностью потеряет ориентацию до того как столкнется с реальностью.

– А те, на кого это не подействует?

Орд прищурился. Потом он внимательно посмотрел на мою цветущую физиономию.

– Если генерал ищет компанию, то мы можем тренироваться вместе.

Орг с легкостью читал мысли курсантов, но в общении со мной высказывался вслух. В этот раз, как обычно, я думал слишком долго, чтобы заранее понять, куда он клонит.

Глава седьмая.

Единственный из нашего отряда, кого я не хотел напрягать был Говард Гиббл. Когда шпион в нем умер, он принялся резать и размазывать замороженных слизней, словно это техасский чили…

Прошло десять месяцев с тех пор как мы покинули орбиту Юпитера. Уди Мецгер пытался вставать, хотя не больно-то у него получалось.

Говард и я заглянули в отсек, размером с учебный класс. Хотя я-то большую часть времени стоял, прислонившись к крепкой как сталь, но неметаллической стене. В соответствии с планом, это был отсек отведенный под травмоцентр, для пострадавших во время боя, но экипаж «Эскалибура» пока могл обойтись без этого помещения. Так что теперь мы вглядывались через стекла больших резиновых масок, отфильтровывающих вонь формальдегида, точно так же как любые микробы слизней. Вокруг нас в ярком свете холодной операционной кружили облака тумана, порожденного нашим дыханием. В каждом углу отсека на голых стальных плитах лежало по мертвому слизню. Наш шпион в лабораторном халате и хирургической маске склонился над одной из тварей.

Подведя меня ближе, Говард заговорил с женщиной, которая, ловко орудуя скальпелем, препарировала слизня. Тварь была вскрыта от носа до хвоста, словно потрошеная форель.

– Как успехи с утра? – спросил Говард.

Женщина вытерла руки полотенцем, потом протянула ему свой наладонник. Я решил, что она носит контактные линзы, потому что ее зрачки были неоново-оранжевыми. К тому же их цвет соответствовал ее губной помаде. Не зря солдаты называли шпионами всех, кто работал в разведывательной службе Говарда. Он и его работа привлекали в армию неординарных людей. Армия же позволяла ему управлять ими единственно возможным образом.

– Слишком молодая особь, – заявила «оранжевая» женщина. – Если можно использовать такую терминологию по отношению к новым субчастям псевдоголовоногиого организма, который сам по-себе возможно старше динозавров. Впервые нам попалась особь прямо из инкубатора. Следы азотной кислоты на эпидермисе, – она показала на белое пятно на коже слизня. Вскрытое тело слизня напоминало ствол пурпурного цветка. Рана, протянувшаяся по зеленоватому желе, вскрыла внутренности слизня.

– А содержимое кишечника? – поинтересовался Говард.

– Аммоний. Нитраты.

– Ваша оценка метаболизма? – он протянул наладонник назад женщине.

– Очень быстрый. Нужна целая дивизия поваров, чтобы прокормить армию слизней.

Расспросив тех, кто работал за другими столами, мы узнали просто очаровательные факты о наших небесных соседях.

Мы с Говардом одновременно сняли лабораторные халаты из синтошерсти. Чтобы согреться, я стал растирать пальцы.

– Что-то интересненькое?

– Особенно молодой, если так можно его назвать. Очаровательно.

– Конечно. Аммоний. Мое любопытство не знает границ. Объясни в чем дело?

– Псевдоголовоногий питал эту новую особь удобрениями.

– Так выходит слизни – растения?

– Слизни, как вы их называете, чуждые нам существа. Для классификации жизненных форм на Земле мы используем линнеевскую[15] систему. Но тут она бесполезна. Пытаться применить к инопланетянам нашу систему видов и типов – чепуха.

– А как там поживает «футбольный мяч» слизней?

Оборудование слизней могло научить нас чему-то. Мы знали, что они могут, например, «тушить» наши ядерные бомбы. Именно поэтому нам пришлось послать на Ганимед пехоту, вместо того, чтобы раскрошить в пыль эту каменную глыбу, сбросив несколько миллиардов мегатонн. Говард говорил, что слизни «глушат нейтроны».

С началом нового столетия демократия, расширившись, почти уничтожила терроризм. Наконец сработала теория, гласившая, что если все граждане смогут позволить себе иметь микроавтобусы и голографические домашние кинотеатры от Sony, то они будут слишком заняты, чтобы взрывать друг друга. Но «один маньяк с неправильным чемоданом» до сих пор мог терроризировать всех рационально мыслящих людей. Если «футбольный мяч» был механизмом для глушения ядерных бомб, то мы могли бы поставить такую машинку в каждом городе, и, нейтрализовав ядерные бомбы, обесценить их до уровня кирпичей…

От моего вопроса губы Говарда скривились, словно он съел лимон.