Пленный лев

Калитка отворилась, и за решеткой ее показалась голова послушницы.

– Бенедикта, добрая сестра, – сказал Малькольм, – предупредите, пожалуйста, мать игуменью, что Малькольм Стюарт Гленуски явился сюда от имени короля и просит дозволения видеть ее и девицу Лилию.

– Лорд Малькольм! Леди Лилия! Святая Эбба, смилуйся над нами! – закричала растерянная привратница и побежала в глубь монастыря.

Патрик начал усиленно стучаться, точно он хотел выломать ворота. Малькольм прислонился к ним, бледнея; томимый страшным предчувствием, он боялся минуты, когда они растворятся вновь.

Привратница наконец вернулась со связкой ключей и начала переговоры:

– Вы действительно лорд Малькольм? Правда ли это?

– Да почему же нет? – спросил Малькольм с нетерпением.

– Нам сказали, что вы убиты, – пояснила привратница, впуская их и ведя через дверь в приемную, где их ожидала мать игуменья, Аннамель Граммонд.

– Господа, что это за несчастная ошибка!

Таков был возглас, которым их встретили. Но Малькольм прервал всякие приветствия и настойчиво спросил:

– Где же моя сестра?

– Как – где? Под охраной святой Гильды, в Уисби, по повелению короля.

– Короля! – закричал Малькольм. – Да мы только что с ним расстались! О, что же это за гнусная измена!

– Лорд Малькольм, это вы? И сэр Патрик тоже? Как же нам сказали, что вы оба умерли?

– Это низкая ложь, добрая матушка! – отвечал поспешно Патрик. – Ложь, придуманная для несчастья ее… моей…

Он не мог окончить фразу, и Малькольм начал умолять игуменью разъяснить им все произошедшее.

Они узнали, что год тому назад до капеллана Холдингхэмского монастыря дошли некоторые вести через посланников от сэра Джона Сулитона. По этим донесениям сэр Патрик Драммонд, раненный при падении с коня, остался в одной французской деревушке, разоренной англичанами, и неминуемо должен был быть повешенным или сожженным неприятелем. Подобный вывод был весьма естествен, и в нем нельзя было заподозрить злого умысла со стороны доносчика.

В то время как Лилия оплакивала гибель своего жениха, от приора Дрэкса было получено ужасное известие, слышанное им из уст самого герцога Олбени, будто Малькольм Стюарт Гленуски был зарезан в Венсенском лесу. И этот ложный слух мог себе легко объяснить Малькольм: он среди своих противников слышал шотландский акцент, и хотя из национального самолюбия не упомянул герцогу Бедфордскому об этом обстоятельстве, но все-таки признал некоего М’Кая, враждовавшего со Стюартами и ведшего самую беспорядочную жизнь. Он тут же подумал, что человек этот был подкуплен и он-то, по возвращении своем, объявил об успехе предприятия.

– Через несколько недель, – продолжала игуменья, – два монаха, сопровождаемые стражей, приехали из Холдингхэма, и заявили о желании короля Джеймса увезти леди Лилию в монастырь Уисби, настоятельница которого обещала принять и беречь молодую девушку до тех пор, пока его королевское величество не распорядится ее судьбой. Лилия была в отчаянии; думала, что весь свет ее бросил, и боялась покинуть Святую Эббу и лишиться того участия, что оказывали ей там; но игуменья сомневалась в своей силе охранить девушку от нападений Уолтера Стюарта, тем более что она считала ее богатой наследницей; желая, кроме того, предохранить вверенный ей дом от преследований, которые бы навлекло ее заступничество, игуменья с радостью приняла повеление короля и сама торопила Лилию с отъездом. С тех пор в монастыре не видели обоих монахов, Симона Белля и Рингана Джонстона, но полагали, что они в Дурхэме. Впрочем, Малькольм, знавший в лицо брата Симона, был уверен, что его там нет.

Опасность была велика. Он не мог предполагать в Лилии величия души и твердости Эклермонды; свободная после смерти жениха, она уже не могла иметь прежних отговорок; предоставленная самой себе, своему горю, она могла, наконец, сломиться под игом, державшим ее в заключении, а с Уолтером Стюартом было тягаться труднее, чем с самим Бомондом Бургундским!

Все эти мысли толпились в голове Малькольма. Повсюду он видел опасность, неизвестность и в отчаянии прислонился к спинке стула; мысли его все более и более путались; он слышал, точно во сне, рыдания и стоны сестры… отчаянные, неистовые крики Патрика, старания игуменьи утешить и успокоить несчастного рыцаря! Голова его кружилась от ужаса, но вдруг среди стонов раздался сладкий голос, и следующие слова кротко и нежно донеслись до его слуха:

– Теперь я буду молиться за вас и вашу сестру!

Потом к этим словам присоединилось пение молитвы: «В скорби прибегаем к Тебе, Господи!» Затем крики постепенно смолкли, два голоса пели хвалебную песнь Христу, и в это мгновение Малькольм очнулся и узнал голос Патрика, говорившего:

– Я пойду искать ее по всем замкам Шотландии!

– Стой, Патрик, – сказал Малькольм, вставая. – Этот святой долг лежит на мне!

– На тебе? Но ты бледен как полотно, бедный друг мой, и падаешь в обморок, слушая об этом происшествии. Тебе ли искать ее? Да что ты? Одумайся!.. – И Патрик горько усмехнулся.

– Да, Патрик, у меня хватит на это силы, – сказал Малькольм. – Мой долг отыскать Лилию, а не твой. И Господь даст мне мужество исполнить его!

Патрик резко его перервал:

– Ни люди, ни черти не в состоянии меня убедить, что долг этот лежит не на мне!

– Ты еще пленник короля… – продолжал Малькольм с возрастающей энергией. – Ты связан словом вернуться к нему, и эти известия должны быть тотчас же переданы ему.

– Всякий конюх может это исполнить.

– Да… но не так скоро и точно, как ты! Еще раз повторяю: долг воспрещает тебе пускаться в опасности, как бы ты того ни желал.

– А честь не дозволяет мне пускать тебя, Малькольм, одного в волчью пасть.

– Ведь я не тот слабый, глупый мальчик, что был прежде, – отвечал Малькольм, – и в студенческом платье я в безопасности пройду туда, куда нет доступа тебе с копьем и латами! К тому же я так изменился, что меня никто и не узнает… Не так ли, матушка?

– Конечно, – отвечала игуменья.

– Ученик – добыча ничтожная!.. Никто на него не обратит внимания; а приют он найдет и в замках и в монастырях. Я хочу попытаться узнать в Холдингхэме, куда делись оба монаха, и напасть на их след.

Но Патрик задрожал от бешенства, слыша это намерение… ему следовало бы, по крайней мере, сопровождать брата и беречь его, – как он и поклялся в том старику отцу, – говорил он.

Но, поразмыслив немного, он убедился, что путешествие вдвоем навлекло бы подозрение на Малькольма и испортило бы весь план. Он понял, что ему лучше наводить справки, пока король, снова вступивший на трон, не будет вынужден вмешаться во имя силы своей и правосудия. Убеждения Малькольма относительно данного им слова тоже произвели свое действие; он понял свое бессилие в этом деле и, боясь неудачи, согласился отпустить Малькольма одного на поиски сестры; сам же он решил вернуться к королю и проездом убедиться, что Лилии нет в Уисби. Братья с грустью расстались, и один только Малькольм осмелился проговорить несколько слов о надежде!

Глава VII. Студент-бродяга

Студенты-бродяги ныне существуют только в Ирландии или в Британии… Даже название это исчезло с тех пор, как школьные учителя получили оседлость и содержание от государства. В Средние же века их можно было встретить во всех странах Европы. Молодые люди, в которых школы и монастыри развили жажду учения, могли удовлетворить ее только в университетах. Тогда для них начиналась странная, кочевая жизнь, полная приключений и случайностей. Они то пели, пользуясь подаянием, то давали уроки, то зарабатывали деньги в состязаниях ума и знаний, то унижались до постыдных услуг… словом, вели жизнь, с одной стороны, вполне дикую, а с другой – высокоумственную. Переходя таким образом из одного университета в другой, высасывая, так сказать, все соки из них, они нередко достигали высших ученых степеней.

Малькольм был студентом – вернее, оксфордским бакалавром, хотя Оксфорд и Кембридж были, может быть, единственными университетами, в которых еще не появлялись шотландцы, так как все места их были заняты ирландцами.

Нелегко было Малькольму начать одному такое предприятие; ему, которого до сих пор так холили и оберегали! Но тревога и боязнь за сестру преодолели всякое колебание. Когда он надел свое черное платье бакалавра и ремнем привязал за спину мешок с книгами и бельем, его бледное, умное лицо так походило на лицо бедняка-бродяги, что в этом жалком студенте Патрик едва узнал Малькольма.

Когда на перекрестке Драммонд со своим отрядом свернул на дорогу к Варвику, а Малькольм направился к монастырю, последний чувствовал себя сильнее и решительнее первого. Малькольм, простившись с Патриком, не тотчас пошел в монастырь, а выждал, когда исчезли в отдалении путники и он остался один. Тогда он встал на колени и, с жаром перебирая четки, стал молить Бога о заступничестве. Когда же солнце, спускаясь по небосклону, озарило его своими последними лучами и напомнило, что следует позаботиться о ночлеге, Малькольм смочил свое платье грязноватой водой из лужи, чтобы снять с него блеск, взял в руки книгу и направился к монастырю, напевая латинские стихи, что тогда было в большем употреблении.

Проходя по полю, он встретил за оградой монастыря крестьян, загонявших стадо.

Один из монахов, старый, с атлетическими формами, похожий на фермера нашего времени, ускорил шаги и, догнав его, приветствовал следующими словами:

– Бог в помощь, юноша! Вы идете просить в монастыре пищи и ночлега?

Малькольм знал доброго весельчака, брата Николаса, и, не откинув капюшона с головы, сказал:

– Salve, reverende frater. Venio de Lutetia Parisiorum[2].

– Брось ты свою латынь, юноша, – сказал брат. – Говори прямо и без боязни, если у тебя шотландский язык во рту и ты его не оставил в далеких чужеземных краях.

– Я бы очень был вам благодарен, святой отец, – сказал Малькольм, – за ночлег и ужин.

– Вот так-то лучше, – отвечал монах – болтун, но добрый малый, исполнявший в монастыре обязанности эконома. – Как ваше имя, друг мой?

Малькольм сказал только имя, данное ему при крещении, и добавил, что он живал в Гленуски еще при жизни доброго сэра Дэвида Драммонда и что этот добрый, почтенный старец ему всегда выказывал большое участие.

– Да, – отвечал монах, – то был редкий человек. Он в нашей обители и умер; и, право, это большая потеря.

– Я об этом слышал… – отвечал Малькольм, и, подавляя вздох, поспешно спросил: – Но скажите, отец мой, – что сталось с молодым лордом и его сестрой?

– Это был слабый, болезненный ребенок, и какой-то рыцарь, случайно погостив в замке, увез его к королю. Да впрочем, если вы пришли из Парижа, то, вероятно, видели там короля?

– Действительно, я его видел, но среди англичан, – отвечал Малькольм.

– Очень грустно, – вздохнул монах. – Во всяком случае, если он вернется к нам, то снова почувствует себя шотландцем… Вся обитель наша состоит из честных, здоровых шотландцев.

– А юная леди? – робко спросил Малькольм. – Она была такая ласковая и красивая.

– Ого! А вам-то какое дело до ее красоты? – смеясь, спросил бенедиктинец.

– Она всегда была добра ко мне, – мог с чистой совестью сказать Малькольм. – Я знаю, что она некоторое время была в монастыре Святой Эббы. Там ли она теперь?

– Этого я не знаю, – отвечал монах. – Игуменья Святой Эббы и наш настоятель не так дружны, как во времена приора Акфильда, и мы мало имеем сношений между собой. До нас дошел слух, что лорд Малькольм убит и после этого леди была вытребована, как королевская питомица. Не могу вам точно сказать, где именно находится она. Узнайте завтра в монастыре Святой Эббы, там ли она.

Ясно было, что добрый монах ничего не знал. Малькольм поблагодарил его и, присоединившись к пастухам, пошел в хорошо знакомый ему монастырь.

Там он просил показать ему могилу сэра Дэвида. Ему указали на широкую каменную плиту без всяких украшений, лежащую у паперти. Долго стоял он, коленопреклоненный, над прахом своего старого друга – покровителя его младенчества, и мысленно сравнивал счастливые годы своего детства с ожидавшей его печальной будущностью.

Как все изменилось в Холдингхэме со времени его последнего посещения! Правда, как и прежде, в трапезной послушник читал братьям молитвы… но ни один из монахов не соблюдал благоговейного молчания, как то было во времена настоятеля Акфильда; хотя был пост, но рыба была самая изысканная, и, как видно, братья любили покушать. И лица были уже не те… приор Дрэкс более походил на разбойника, нежели на монаха. Может быть, он уже тогда замышлял обман, впоследствии удавшийся ему вполне: перехватить первую часть выкупа короля Джеймса и присвоить ее себе. Среди монастырских слуг те, кто не изменил старым преданиям, казались какими-то растерянными и удрученными горем. Кроме того, среди них было много грубых воинов.

Малькольм по возможности избегал их и, видя необходимость объяснить свой приход, начал подробный рассказ о своем положении, стараясь несколько примирить его с истиной. Он сказал, что получил наследство… что умер родственник, которому была поручена его сестра; и что он хочет разыскать ее и ввести во владение, по правам наследства.

Общий смех и грубые шутки раздались при его словах; притязания студента на сестру и земли всем показались смешны; если земля его была в баронстве Гленуски, то дом Олбени давно ею распорядился.

– Но если бы мне удалось повидать леди Лилию, – сказал Малькольм, – она могла бы, вероятно, заступиться за меня.

Старый, седой монах, к которому он обратился, отвечал, что ее просьба была бы бесполезна; и при этом добавил, что он Лилию может отыскать в монастыре Святой Эббы. Один из ратников расхохотался, услышав эти слова.

– Так это все, что вы знаете, старик Дэвид? Неужели вы думаете, что герцог Олбени в состоянии заставить томиться в монастыре хорошенькую девушку, да еще с приданым?

– Не вышла ли она замуж за герцога? – спросил Малькольм, скрывая сильнейшее волнение.

– Уж не знаю, как он тут поступил! Но немало стоило ему труда овладеть ею!

– Как так?

– Во-первых, она ускользнула от него, благодаря своему брату, какому-то хромоногому и полупомешанному шотландцу, отнявшему ее у герцога вместе с каким-то рыцарем, поместившему ее в монастырь Святой Эббы и убежавшему, как говорят, в Англию. С тех пор в наших краях и не видели лорда Гленуски.

– Но этого быть не может… – перебил другой ратник. – Мне клялся Сэнди М’Кай, что видел его в лагере англичан… стыд и позор!.. и что он был вскоре убит за то, что вмешался в любовные шашни короля Гарри… и поделом ему!

– Потеря не велика! – вмешался монах. – Конечно, старая колдунья, игуменья Святой Эббы, не желала выпустить из рук богатую наследницу! Тогда наш герцог написал письмо к нашему настоятелю и приказал ему послать двух монахов, будто бы от короля, чтоб перевезти девочку в Уисби.

– А! – сказал Малькольм. – Но Уисби ведь уже за границей?

– Конечно. Но все Гленуски по сердцу англичанам… и это-то, вероятно, и решило судьбу глупенькой девчонки.

– Ну что же? – спросил, смеясь, другой ратник.

– Вы можете легко себе представить, какая монахиня ждала ее в первой гостинице и как громко призывала леди Бога и людей на помощь? Но святые братья Симон и Ринган уверили, что защитят ее от всякого зла, и таким образом продолжали путь до самого Дуна.

– Что же сталось с бедняжкой? – спросил Малькольм, стараясь казаться спокойным.

– Спросите у герцога Олбени. Я ничего более не знаю… Я недавно вернулся сюда.

– Я слышал, как она, бедная, умоляла герцога, напоминая ему о какой-то клятве на мощах святого Андрея… Он обратил ее слова в шутку, но в глазах его было выражение ужаса.

Страх и подозрения Малькольма достаточно подтвердились этим рассказом, и он ясно понял, что ему оставалось делать. Странно, он не упал духом: если один раз Лилии удалось избежать своего гонителя, то, может быть, она и вторично этого достигла, вызвав воспоминания его о клятве на святых мощах. Креме того, убеждение в молитвах Эклермонды его поддерживало и наполняло сердце необъяснимой надеждой. Он пошел к северу, как только перед ним раскрылись ворота Холдингхэма. Труден ему был этот переход, хотя он легко добивался всюду пищи и ночлега, но на третий и четвертый день почувствовал себя истощенным; ноги его были изранены. Он отдыхал и снова пускался в путь. К концу первой недели он шел уже быстрее и не так тяжело, как вначале.

Дойдя до Эдинбурга, он отдыхал всю Страстную неделю и первый день Пасхи; узнав, что герцог Олбени находится со своим семейством в Дуне, он направился в ту сторону. Медленно продвигался он вдоль берегов реки, пока его взору не представился строгий, величественный замок – местопребывание герцогов Олбени.

Как представитель королевской власти, герцог Олбени сохранил весь блеск, который еще могло себе позволить шотландское правительство в то смутное время. Внутри и около замка проживало множество ратников, рыцарей, кормившихся за счет герцога. Это было сборище самых непорядочных людей, всегда готовых на насилие и грабеж. К этой свите еще присоединились вассалы младших сыновей Мэрдока, Роберта и Алекса; все дворы были переполнены этим диким, грубым народом. Часть его занималась чисткой лошадей, другая проводила время в праздности. Когда они увидели Малькольма, пугливо и прихрамывая подходившего к этой шайке, на голову юноши обрушились всевозможные шутки.

Он подумал, что Лилия заключена в одной клетке с этими проходимцами, и сердце его сжалось. За себя он не боялся и остановился только тогда, когда его окружила банда праздных негодяев. Это было похоже на травлю, и никогда Малькольм не чувствовал себя в такой опасности, как теперь; он уже начал молиться и отдавать себя под защиту Того, Кто осушил до дна чашу горьких насмешек… как вдруг толпа разомкнулась, и в нее ворвался молодой человек.

– Как вам не стыдно, негодяи! Будьте вы прокляты! Бедный студент!

И, взяв Малькольма за руку, он увлек его за собой, в то время как издали раздавались смех и ворчанье: «Свой своему поневоле брат!».

– Да, брат и друг. Я такой же бакалавр, как и ты, – сказал поспешно благородный юноша.

И в нем, не без ужаса, узнал Малькольм своего двоюродного брата, Джеймса Кеннеди, племянника короля и теперешнего парижского студента-первокурсника. Опасность была очевидной, ибо Кеннеди скорее других мог узнать его!

Джеймс, однако, не задал ему никаких вопросов и добродушно сказал по-латыни:

– Прости нас, бога ради! Регент был бы крайне недоволен, если бы узнал, как тебя приняли эти разбойники! Иди отдохнуть и умыться… скоро время ужинать.

Он увел Малькольма на задний двор, дал ему стакан пива и предложил подойти к чистому источнику, чтобы охладиться и смыть следы пыли, покрывавшей его лицо и израненные ноги. Кеннеди выждал, пока Малькольм все это проделает. В это время раздался звон колокола, призывающий к ужину. Он потащил Малькольма в общую столовую, и тот едва удержался, чтобы не назвать себя по имени.

В большой столовой стол был накрыт со всей роскошью и церемониями, соблюдаемыми дворянством и принцами; прочие же столы отличались неряшеством и жирными пятнами, что было неудивительно, так как в то время тарелки были роскошью, и каждый по вкусу резал себе куски громадных частей мяса, обносимых вокруг стола.

В то время как Кеннеди входил в столовую с Малькольмом, из противоположной двери величественно приближался, сопровождаемый сенешалем, регент Мэрдок, герцог Олбени, с женой, дочерями, двумя сыновьями и, к величайшему волнению Малькольма, его возлюбленной Лилией, бледной, убитой горем и страданием. За ними шли рыцари и слуги. Лилия задумчиво села и не обернула головы даже тогда, когда на вопрос регента «Кого он привел?» Кеннеди отвечал, что бедный студент просил его гостеприимства.

– Милости просим, – сказал регент, кроткий, но слабый и бесхарактерный, главное несчастье которого заключалось в злом отце и безнравственных сыновьях.

Мэрдок отличался красотой и благородством осанки, чем был одарен и король Джеймс. Сыновья его, Роберт и Алекс, расхохотались, увидев спутника Кеннеди, и сказали ему:

– Так вот каковы товарищи ваши!

Мэрдок слабо вздохнул, сказав:

– В былое время мы брали за образец рыцарской вежливости Дунский и Пертский замки, а теперь…

– А теперь предоставляем это тем, кто занимается ремеслом лизоблюдов! – грубо перебил его Алекс.

В это время Кеннеди перепоручил Малькольма одному из вассалов, по-видимому сохранившему остатки вежливой обходительности, и предложил, за отсутствием капеллана, прочитать молитвы. Малькольму дали место за другим столом, но беспокойство отняло у него аппетит, и он не знал, радоваться ли ему или печалиться, что он оказался довольно далеко от Лилии.

На время шум за столом утих, и он слышал, как сказал про него регент:

– Как мне нравится в этом студенте его лицо и скромные манеры… Когда уберут со стола, Джеймс, заведи с ним ученый спор: нам будет забавно послушать, как вы уродуете латынь в ваших заграничных университетах.

При этих словах мужество покинуло Малькольма. Подобные словопрения были употребительны как в Оксфорде, так и в Париже, и в любое другое время он мог с честью выдержать испытание, но теперь, при его заботах и волнении, он боялся за себя, да и не знал, какую тему выберет Кеннеди.

Столы были убраны, ужин кончился и вызов брошен. Лорд Мэрдок, развалившись в кресле у камина, окруженный дамами за прялками, предложил молодым людям начать состязание.

Они стали друг против друга, и Кеннеди, в качестве хозяина и зачинщика, предоставил противнику выбор темы. Лицо Малькольма при этом прояснилось, и он предложил ту, что знал вдоль и поперек: «Только то существенно, что ты можешь видеть, слышать, чувствовать, вкушать и осязать».

Проницательный взгляд Кеннеди заставил его вздрогнуть.

– Дорогой собрат, – сказал тот, – ты говоришь как наши товарищи в Оксфорде! По-моему, существенно не то, что доступно нашей грубой чувственности, а то, что постигается идеей бессмертного разума!

Оживленный спор продолжался, и не раз в словах Кеннеди видел Малькольм намек на свое положение, но, окончив прения, он уже не сомневался в том, что был им узнан. Регент был несколько утомлен и подал знак расходиться. Кеннеди тотчас пригласил студента ночевать у себя в комнате. Малькольм последовал за ним. Они поднялись по винтообразной лестнице до круглой комнатки наверху башни.

Кеннеди притворил тяжелую дверь и, протянув обе руки, сказал:

– Я могу только восхищаться той храбростью, с которой ты пробрался сюда!

– Удастся ли мне спасти сестру? – спросил Малькольм в глубоком волнении.

– Надеюсь. Но скажи, как намерен ты поступить? Если хочешь бежать, то предупреждаю, надо сделать это до возвращения Уолтера Стюарта.

– Не можешь ли ты мне разъяснить, как это все случилось? Я знаю только, что Лилия была обманом похищена из монастыря Святой Эббы.

– Да я знаю немногим более, – отвечал Кеннеди. – После слуха о твоей смерти Уолтер почти добился насильственного брака; но твоя сестра перед самым совершением обряда так плакала, умоляла и кричала, что монахи приняли ее под свое покровительство. Когда ее привезли сюда, Уолтер в ярости поклялся, что заставит ее покориться: он запер ее в башню, отказывая даже в необходимой пище, а сам отправился в поход за добычей. Вскоре приехал регент и тотчас дал свободу бедной девушке, так что теперь ее можно принять за члена семейства. Но герцогиня неумолима к Лилии и решила поработить, как говорит она, ее высокомерную гордость.

– Но ведь должны же они знать, что я не умер? – спросил Малькольм.

– Без сомнения. Но Уолтер, тем не менее, хочет добиться своего. Ты не можешь себе представить, до какой ярости и необузданности он дошел! Однажды он, в присутствии Лилии, свернул шею любимому соколу отца и сказал ей, указывая на него, что такова будет и ее судьба прежде, чем ее брат или король перейдут границу!

– Где он теперь?

– Собирает войско против короля. Он и сюда с часу на час может нагрянуть с целой ордой наемников и грабителей, чтобы напугать отца и овладеть твоей сестрой. Герцогиня ему препятствовать не будет, а он дал себе слово доказать тебе и королю Джеймсу, что его ничем не испугать!

– Так он может приехать?

– Ежеминутно. Тебя сам Бог послал! Не съездить ли тебе в Гленуски и не поднять ли на ноги вассалов?

– К чему терять драгоценное время! Нам надо ее поскорей увезти из замка. Но, – увы! – как до нее добраться?

– Тут я могу тебе быть полезен. Мне почти ежедневно удавалось с ней говорить, и, не будь ее, я давно бы уехал отсюда.

– Да благословит тебя Господь! – с жаром сказал ему Малькольм. – Я не стою такой доброты!

– Я одного желаю, – сказал Кеннеди, – чтобы для нашей дорогой родины настало лучшее время. Не сгорает ли у тебя сердце от нетерпения? Когда приведет нас Бог избавиться от ига феодальных властителей, покровительствующих насилию и преступлениям?