Проклятье хаоса

Даже с этого расстояния зверек видел, что Руфо сильно недомогает, чуял смрад его болезни.

Персиваль перепрыгнул к своему гнезду из переплетенных прутиков, притулившемуся у высокой развилки, и продолжил наблюдать.

Дороги расходятся

Три бородача – дворфы Пайкел и Айвэн Валуноплечие и рыжий дуплосед Вандер – сидели сбоку от входа в пещеру, играя в кости, делая ставки и смеясь над чем-то. Айвэн выиграл пятнадцатый раз подряд, и Пайкел сдернул широкополую голубую шляпу с заткнутым за ленту оранжевым пером и священным символом Денира: открытым оком над горящей свечой спереди, сильно хлопнув ею гогочущего Айвэна по башке.

Кэддерли, ставший свидетелем порыва дворфа, хотел было запротестовать. В конце концов, это была его шляпа, просто одолженная Пайкелу, а шлем Айвэна украшали раскидистые рога матерого оленя. Однако юный жрец изменил свое намерение и промолчал, увидев что головной убор не поврежден, и осознав, что Айвэн заслужил подзатыльник.

Дружба Айвэна, Пайкела и Вандера расцвела после падения Замка Тринити. Великан Вандер, с его двенадцатью футами роста и восемью сотнями фунтов веса, даже помогал мечтающему стать друидом Пайкелу красить его волосы и бороду в зеленый цвет и заплетать эти буйные заросли в косу. Единственное напряжение между ними возникло, когда Вандер попытался перенести травянистые оттенки Пайкела на рыжие волосы Айвэна, что широкоплечему, более серьезному брату Валуноплечему совершенно не понравилось.

Но в основном все обстояло благополучно; да и последние несколько недель выдались спокойными, за исключением разве что свирепствующей погоды. Семеро спутников, включая Кэддерли, Данику, Дориген и эльфийку Шейли, планировали после победы над Замком Тринити направиться прямиком в Библиотеку Назиданий. Однако уже через пару дней пешего путешествия по горам зима грянула в полную силу, перекрыв пути так, что даже Кэддерли с его жреческой магией не рискнул предпринять что-то наперекор силам природы. Хуже того, Кэддерли серьезно заболел, хотя и настаивал, что это всего лишь усталость. Будучи жрецом, юноша служил проводником сил своего бога, а во время боя с Замком Тринити (да и за предыдущие недели неустанных сражений) слишком много подобной энергии протекло через молодого жреца.

Даника, знающая Кэддерли лучше, чем кто-либо, не сомневалась, что он вымотался, но она понимала также и то, что юному жрецу нанесен сильнейший эмоциональный удар. В Замке Тринити Кэддерли встретился со своим прошлым и правдой о своем наследии. Он был вынужден взглянуть в лицо истине и увидеть, кем стал Абаллистер, его отец.

В Замке Тринити Кэддерли убил собственного отца.

Даника верила, что Кэддерли справится с моральной травмой, не сомневаясь в силе характера молодого человека. Он был предан своему богу и своим друзьям, а они все остались с ним рядом. Итак, переходы завалил снег, Кэддерли заболел, и компании пришлось свернуть на восток, подальше от гор и даже от их подножий, к пашням к северу от Кэррадуна. Но даже в этих долинах залегли глубокие снега – таких Сияющие Долины не видели уже долгие годы. Друзья разыскали просторную пещеру с множеством отдельных помещений и превратили ее в прелестный чистенький дом при помощи искусства выживания Даники, Вандера и дворфов, а также магии Дориген. Кэддерли тоже делал, что мог, но главной его задачей было отдыхать и набираться сил. И он, и Даника знали, что по возвращении в Библиотеку Назиданий молодого жреца может ожидать нелегкое испытание.

Через несколько недель снега начали таять. Какой бы лютой ни выдалась эта зима, заканчивалась она рано, и спутники уже начали обдумывать дальнейший маршрут. Это вызвало в юном Кэддерли, жреце, столь быстро взобравшемся вверх по иерархической лестнице своего ордена, смешанные чувства. Он стоял у входа в пещеру, глядя на белые поля, сверкание которых под утренними солнечными лучами кололо глаза. Юноша чувствовал вину за свою слабость, поскольку в нем жила уверенность, что он должен был вернуться в Библиотеку, несмотря на снег, несмотря на все злоключения, выпавшие на его долю, еще тогда, месяцы назад, даже если это и означало оставить друзей позади. В Библиотеке Кэддерли ожидала встреча с судьбой, но даже сейчас, чувствуя себя окрепшим и слыша Песнь Денира, он не был уверен, что у готов к новым испытаниям.

– Пора, – раздался оклик из глубины пещеры, перекрыв нескончаемый гвалт Вандера и дворфов.

Кэддерли повернулся и прошел мимо игроков, и Пайкел, знающий, что сейчас последует, тихонько хихикнул. Зеленобородый дворф помахал голубой шляпой вслед Кэддерли, словно салютуя идущему на битву воину.

Кэддерли бросил на дворфа сердитый взгляд и прошествовал дальше, направляясь к небольшому камню, который умелый Айвэн превратил в стул. За сиденьем, дожидаясь Кэддерли, стояла Даника со своими великолепными кинжалами – один с золотой рукоятью в форме головы тигра, другой с серебряным черенком в виде дракона – в руках. Для всякого, не знакомого близко с Даникой, эти клинки, да и любое другое оружие – никак не вязалось с ее обманчиво хрупкими пальчиками. Росту в ней было едва ли пять футов; если бы она пару дней прошагала без еды, то не дотянула бы и до сотни фунтов; светлые, цвета соломы локоны каскадом сбегали на плечи, необычные миндалевидные карие глаза всегда сияли. На первый взгляд Даника казалась прекрасным нежным цветком, место которого в каком-нибудь южном гареме.

Но молодой жрец знал девушку не хуже, а даже лучше, чем многие, проведшие некоторое время рядом с Даникой. Эти тонкие ручки могли разбивать камни; это милое личико мгновенно расплющивало нос здоровенного мужика. Даника была воительницей, дисциплинированным, отлично обученным бойцом, ее тренировки проходили с не меньшей интенсивностью, чем уроки Кэддерли, и она почитала мудрость древних мастеров с не меньшим усердием, чем Кэддерли своего бога. Девушка была лучшим воином из всех, кого видел Кэддерли на своем веку; она умела использовать самое разное оружие и голыми руками и ногами способна была победить практически любого солдата с мечом – да и не одного.

И каждый из заговоренных кинжалов, которые она держала сейчас в руках, без промаха влетел бы в глаз врага с двадцати шагов.

Кэддерли занял предназначенное ему место, демонстративно отвернувшись от горластых игроков, и Даника негромко затянула напев. Кэддерли был знаком этот медитативный фокус; жизненно важно теперь оставаться абсолютно неподвижным. Внезапно Даника сделала резкое движение, ее руки плели в воздухе замысловатые узоры, а ноги неуловимо перемещались, удерживая равновесие.

Невероятно острые лезвия начали вращаться меж ее пальцев.

Вот первый клинок мелькнул ослепительной вспышкой, но глубоко сосредоточенный Кэддерли не дрогнул. Едва ли он услышал поскрипывание кинжала, поглаживающего его щеку, едва ли ощутил запах промасленного металла, когда серебряный дракон на рукояти пролетел под его ноздрями и ударился о верхнюю губу.

Этот ритуал юноша и девушка проводили каждый день, он позволял Кэддерли оставаться чисто выбритым и поддерживал мускулы Даники в идеальной форме.

Через минуту все кончилось, и лишенный щетины Кэддерли поднялся с каменного стула без единой царапины на загорелой коже.

– Надо было отрубить и этот колтун тоже, – поддразнила молодого человека Даника, дернув Кэддерли за густую прядь кудрявых каштановых волос.

Кэддерли потянулся, ухватил ее за запястье и потянул его в сторону и вниз, через свое плечо, так что лица их сблизились. Эти двое были любовниками, преданными друг другу на всю жизнь, до гроба, и единственной причиной того, что они еще не поженились в открытую, было то, что Кэддерли не считал жрецов Библиотеки Назиданий достойными провести торжественную церемонию.

Кэддерли поцеловал Данику, и они резко отпрыгнули друг от друга – между молодыми людьми вспыхнула голубая искра, ужалив их губы. Оба немедленно повернулись к левому выходу из пещеры и были встречены дружным смехом Дориген и Шейли.

– Вот это узы, – с насмешкой заметила Дориген.

Искра полыхнула не без ее участия – конечно же, это было маленькое колдовство. Будучи когда-то врагом этой компании, одним из предводителей армии, вторгшейся в Шилмисту, Дориген, по-видимому, избрала новый жизненный путь и отправилась вместе с друзьями Кэддерли обратно, на встречу с правосудием Библиотеки.

– Никогда не видела такой яркой любви, – добавила Шейли, тряхнув головой так, что ее длинная густая золотистая грива колыхнулась, открывая лицо.

Даже в этом тусклом свете, струящемся из восточных дверей пещеры, фиолетовые глаза эльфийки сияли как отшлифованные драгоценные камни.

– Должен ли я добавить это к твоему списку преступлений? – поинтересовался у Дориген Кэддерли.

– Если бы это было величайшим из моих злодеяний, я бы возвращалась сейчас в Библиотеку рядом с тобой, юный жрец, – просто ответила колдунья.

Даника переводила взгляд с Кэддерли на Дориген, различая крепнущую между ними связь. Не так уж сложно было разгадать источник влечения. С этими черными волосами, в которых мелькают седые пряди, с широко поставленными глазами, Дориген напоминала Пертилопу, директрису Библиотеки, которая до самой своей недавней смерти любила Кэддерли как мать. Кажется, одна она понимала, какое преобразование произошло с Кэддерли, знала о звучащем в его голове божественном пении, дающем ему доступ к священной силе, с которой не потягаться никому из высших жрецов края.

Даника различала в Дориген некоторые из этих черт. Колдунья была мыслителем, из тех, кто тщательно взвешивает ситуацию, прежде чем действовать, человеком, не боящимся следовать велению своего сердца. В Замке Тринити Дориген повернула против Абаллистера, практически перейдя на сторону Кэддерли, несмотря на то, что знала: ее преступления не будут забыты. Так приказала ей ее совесть.

Нет, Даника не полюбила эту женщину за недели вынужденного бездействия, да и симпатии особой к ней не почувствовала, но она уважала чародейку и до некоторой степени доверяла Дориген.

– Что ж, ты уже много дней намекаешь на это, – говорила меж тем Дориген Кэддерли. – Не пора ли нам отправиться в путь?

Кэддерли невольно оглянулся на двери и кивнул.

– Перевалы к югу от Кэррадуна, должно быть, уже очистились, – ответил он. – И с многих горных троп снег тоже наверняка сошел. – Кэддерли сделал паузу, и остальные, не догадывающиеся, при чем тут горные перевалы, внимательно следили за ним» отыскивая ключ к разгадке. – Хотя, боюсь, таяние может вызвать лавины, – закончил молодой жрец.

– Да что мне эти лавины, – громыхнул от входа голос дуплоседа. – Я всю жизнь провел в горах и отлично знаю, какие пути безопасны.

– Ты же не возвращаешься в Библиотеку, – буркнул Айвэн, подозрительно взирая на своего друга-великана.

– О-о, – добавил Пайкел, очевидно, отнюдь не радующийся данному факту.

– У меня есть свой дом и своя семья, – отозвался Вандер.

За последние несколько недель он, Айвэн и Пайкел не раз обсуждали этот вопрос, но до сего момента Вандер не принял решения.

Айвэна это не слишком взволновало. Они с Вандером были друзьями, а прощаться с другом всегда нелегко. Но стойкий дворф был согласен с решением дуплоседа и снова, как уже случалось неоднократно, пообещал себе, что однажды отправится к Хребту Мира и разыщет клан Вандера.

– Но почему ты говоришь о горах? – прямо спросила у молодого жреца Шейли. – Никому из нас, за исключением Вандера, не придется забираться туда до того, как мы минуем Кэррадун, а это займет не меньше недели ходу.

– Мы доберемся туда скорее, – ответила вместо Кэддерли Даника, думая, что прочла мысли любимого.

Она оказалась права лишь наполовину.

– Не все, – сказал, как отрезал, Кэддерли. – Этого не потребуется.

– Сокровищница дракона! – внезапно взревел Айвэн, говоря о пещере, которую они оставили позади, той, в которой жил Файрентеннимар. Друзья уничтожили кровожадного старого дракона, и логово осталось без охраны. – Ты думаешь о сокровищнице дракона!

Дворф хлопнул своего братца по крепкому плечу.

– Неохраняемая кладовая, – согласилась Шейли. – Но потребуется гораздо больше, чем семь человек, чтобы унести оттуда все сокровища.

– Мы даже не узнали, можем ли отыскать ценности, – напомнил всем Кэддерли. – Ураган, насланный Абаллистером на Ночное Зарево, наверняка сделал недоступными многие пещеры.

– Значит, ты хочешь вернуться и посмотреть, можно ли возвратить сокровища, – подытожила Даника.

– Да, когда установится более благоприятная погода, – подтвердил Кэддерли. – Так что всем нам нет нужды отправляться в горы.

– Так что ты предлагаешь? – спросила Даника, хотя уже знала, к чему ведет Кэддерли.

– Я вернусь в горы, – ответил молодой жрец, – вместе с Айвэном и Пайкелом, если они согласятся. Я надеялся, что и ты не откажешься пойти с нами, – обратился он к Вандеру.

– Часть пути, – пообещал рыжебородый гигант. – Но я беспокоюсь…

Кэддерли остановил его, вскинув руку вверх. Он понимал чувства дуплоседа и не просил его, так давно не бывшего дома, так долго мучимого наемным убийцей, Призраком, откладывать свое возвращение к родным.

– Мы будем рады твоей компании.

Вандер кивнул.

Кэддерли обернулся к трем спутницам.

– Я знаю, что тебе надо обратно в Шилмисту, – обратился он к Шейли. – Королю Элберету необходим полный отчет о случившемся в Замке Тринити, чтобы он мог отпустить эльфов-охранников. Твой кратчайший путь лежит к югу от Кэррадуна, по наезженным тропам к западу от Библиотеки.

Шейли кивнула.

– А мне придется сопровождать Дориген, – вставила Даника.

– Ты не принадлежишь ни к одному из основных орденов, – объяснил, соглашаясь с девушкой, Кэддерли, – а значит, Дориген будет считаться твоей пленницей и не попадет под юрисдикцию жрецов.

– Которым ты не доверяешь, – лукаво добавила Дориген.

Кэддерли не обратил внимания на ее слова.

– Если у Ночного Зарева все пройдет хорошо, мы с дворфами явимся в Библиотеку всего через несколько дней после вас.

– А пока я буду одна, Дориген останется моей пленницей, – улыбнулась Даника, несмотря на то, что ей не хотелось пропускать приключение у пика Ночное Зарево и уж тем более разлучаться с Кэддерли.

– Уверен, твое правосудие окажется более справедливым, – подмигнул ей Кэддерли. – И мне будет проще убедить наставников согласиться с твоим решением, чем заставить их вынести честный приговор.

Даника знала, что это надежный план, который избавит Дориген от ловушек ханжей и неизбежной казни.

Улыбка Дориген показала, что и она оценила достоинства плана.

– И вновь примите мою благодарность, – кивнула она. – Я лишь хочу верить, что стою того.

Кэддерли и Даника обменялись понимающими взглядами, в которых не было ни капли тревоги за то, что девушке придется разделить компанию с пленницей. Дориген, конечно, могущественная колдунья, и если бы она хотела сбежать, то наверняка давно уже это сделала бы. Все эти недели она ничем не была связана – ни в каком смысле, – и только в первые дни ее сторожили. Пленника добровольнее на свете не существовало, и Кэддерли был уверен, что Дориген не попытается скрыться. Более того, Кэддерли чувствовал, что Дориген использует свои силы, чтобы помочь Данике и Шейли, если по пути в Библиотеку они попадут в беду.

Итак, решение было принято и никто не возражал. Айвэн и Пайкел беспрестанно потирали руки и то и дело хлопали друг дружку по плечам, производя при этом такие звуки, что казалось, будто целая галерка бурно аплодирует понравившемуся представлению. Ничто не могло привести дворфов в лучшее настроение, чем предвкушение визита в неохраняемую драконью сокровищницу.

Чуть позже, когда другие готовились к предстоящему путешествию, Даника нашла удалившегося от компании Кэддерли. Вряд ли молодой жрец, стоящий на чистом каменном пятачке снаружи пещеры и взирающий на возвышающиеся перед ним горы Снежные Хлопья, заметил ее приближение.

Даника подошла к нему и взяла юношу под руку, желая морально поддержать его. Девушка считала, что Кэддерли нуждается в этом и еще не готов к возвращению в Библиотеку. Его, без сомнения, по-прежнему угнетало воспоминание о том инциденте с деканом Тобикусом, когда он вынужден был подчинить себе разум старика. Кроме того, все произошедшее тогда – смерть Эйвери и Пертилопы, известие о том, что злой колдун Абаллистер на самом деле его, Кэддерли, родной отец, – перевернуло мир молодого жреца вверх тормашками. Иногда Кэддерли ставил под вопрос свою веру и свой дом, и, хотя он, наконец, нашел согласие между собой и своей верностью Дениру, Даника не удивилась бы, узнав, что юноше все еще тяжело думать о Библиотеке Назиданий как о доме.

Так они и стояли в безмолвии несколько минут – Кэддерли смотрел на горы, а Даника – на Кэддерли.

– Ты боишься обвинения в ереси? – спросила, наконец, девушка.

Кэддерли повернулся к ней, на лице его читалось любопытство.

– За свой поступок с деканом Тобикусом, – пояснила Даника. – Если он вспомнил, что произошло, и понял, что ты сделал с ним, вряд ли он обрадуется встрече с тобой.

– Тобикус не пойдет открыто против меня, – отозвался юноша.

От внимания Даники не ускользнул тот факт, что Кэддерли, говоря о старике, опустил упоминание о его должности, а по правилам ордена и Библиотеки это считалось немалым проступком.

– Поскольку он наверняка восстановил в памяти многое из того, что случилось, когда мы в последний раз беседовали с ним, – продолжил молодой жрец, – я полагаю, он станет укреплять свое положение… и понижать в должности или прогонять тех, кого подозревает в дружбе со мной.

Несмотря на мрачность рассуждений, голос Кэддерли не дрожал и юноша не выглядел встревоженным, так что заметившая это Даника не смогла скрыть своего изумления.

– Каких союзников может он заполучить? – спросил молодой человек так, словно это объясняло все.

– Он глава ордена, – отозвалась Даника, – и у него немало приятелей среди почитателей Огма.

Кэддерли негромко хмыкнул, насмехаясь над этой мыслью:

– Я уже говорил тебе, что Тобикус глава ложной иерархии.

– И ты вот так просто пойдешь туда и объявишь об этом?

– Да, – невозмутимо ответил Кэддерли. – У меня есть союзник, против которого декан Тобикус не устоит, тот, кто повернет жрецов моего ордена ко мне.

Данике не стала спрашивать, кто же этот могущественный союзник. Кэддерли верил, что с ним сам Денир, что бог предуготовил его миссию. Учитывая силу юноши, Даника не сомневалась в этом. И все же ее беспокоило, что Кэддерли стал столь самоуверен, даже заносчив.

– Жрецы Огма не включатся в игру, – продолжил юноша, – потому что все это их не касается. Единственное разногласие, которого можно от них ожидать, само проявит себя, когда я смещу Тобикуса с поста главы ордена Денира. Брон Турман станет моим соперником в борьбе за звание декана.

– Турман многие годы стоял у вершин власти в Библиотеке, – заметила Даника.

Кэддерли по-прежнему нисколько не волновался.

– Он будет могущественным противником, – продолжила Даника.

– Не важно, кто из нас займет пост декана, – ответил Кэддерли. – Моя первейшая обязанность – повиноваться воле Денира. И лишь когда все устроится, я буду тревожиться о будущем Библиотеки Назиданий.

Даника приняла его объяснения, и вновь они надолго погрузились в молчание. Кэддерли продолжал разглядывать величественные Снежные Хлопья. Даника верила в него и соглашалась с его доводами, но она не могла увязать его показное хладнокровие и тот факт, что он, погрузившись в размышления, находится тут, а не в Библиотеке. За внешним спокойствием Кэддерли скрывал истинное смятение, а потому медлил с возвращением.

– О чем ты думаешь? – спросила она, нежно прижимая ладонь к щеке молодого жреца, чтобы отвлечь его взгляд от гор.

Кэддерли, тронутый ее участием, тепло улыбнулся девушке.

– О неохраняемой сокровищнице там, наверху, самой обширной в нашем крае, – ответил он.

– Никогда не знала, что тебя интересуют материальные богатства, – заметила Даника.

Кэддерли улыбнулся снова.

– Я думал о Безымянном, – сказал он, упоминая несчастного прокаженного, с которым однажды встретился на дороге. – И обо всех безымянных вокруг Кэррадуна и озера Импреск. Ценности из драконьей кладовой могут принести землям великое благо. – Он взглянул Данике прямо в глаза. – Сокровища способны дать всем этим людям имена.

– Это куда сложнее, чем кажется, – возразила Даника, ибо оба они отлично знали разницу между богатством и силой.

Если Кэддерли намерен разделить ценности с нищими, он непременно встретит сопротивление так называемой «аристократии» Кэррадуна, не делающей различия между богатством и благородством и использующей свои деньги для того, чтобы чувствовать свое превосходство над другими.

– Денир со мной, – спокойно произнес Кэддерли, и в этот миг Даника поняла, что ее любимый действительно готов к бою, готов к борьбе с Тобикусом и со всеми остальными.

Несколько жрецов лихорадочно трудились над Кьерканом Руфо, лежащим на холодной сырой земле возле парадных дверей Библиотеки Назиданий. Они закутали его в свои плащи, не обращая внимания на знобящий ветер ранней весны, но и не упускали из виду клейма на его лбу, незажженной свечи над закрытым оком, – символа, значение которого понимали даже жрецы Огма, не осмелившиеся внести изгнанника в Библиотеку.

Руфо продолжал рыгать и блевать. Грудь его дергалась в приступах рвоты, желудок отшельника, очевидно, скручивали жестокие спазмы, причиняющие невыносимые страдания. Покрытая потом кожа мужчины покрывалась черно-багровыми синяками.

Жрецы Огма, среди которых были и могущественные клирики, проводили церемонию лечения, твердя целительные заклинания, поскольку служители Денира не рискнули бы пробудить силы своего бога во имя этого человека.

Но, казалось, все было напрасно.

Декан Тобикус и Брон Турман прибыли к дверям вместе, проталкиваясь через растущую толпу зевак. Глаза сухонького декана расширились, едва не вывалившись из впалых, окруженных морщинами глазниц, когда он увидел, что там, снаружи, лежит Руфо.

– Надо перенести его в тепло! – крикнул декану один из лекарей.

– Он не имеет права войти в Библиотеку, – решительно отрезал Брон Турман, – с этим клеймом. Кьеркан Руфо собственными поступками заслужил печать позора, и она все еще лежит на его челе!

– Внесите его, – неожиданно проговорил декан Тобикус, чем невероятно поразил Турмана.

Однако открыто протестовать он не стал. Руфо принадлежал ордену Тобикуса, а не его, и Тобикус, как декан, обладал властью, чтобы позволить этому человеку войти.

Несколько секунд спустя, когда Руфо пронесли сквозь толпу, а декан Тобикус удалился вместе со жрецами-целителями, Брон Турман пришел к тревожному заключению, объясняющему, отчего приказ декана так возмутил жреца Огма. Кьеркан Руфо не был другом Кэддерли; фактически именно Кэддерли и заклеймил его. Не это ли способствовало решению декана впустить Руфо?

Брон Турман надеялся, что причина не в этом.

В боковой комнате пустых покоев, обычно приберегаемых для частных просителей, жрецы, воспользовавшись лавкой в качестве койки, продолжили героические попытки исцелить Руфо. Ничто из того, что они применяли, не помогало; даже Тобикус попробовал воззвать к великим силам, распевая над Руфо, пока остальные подпевали ему. Но то ли заклинания оказались слишком слабыми, то ли болезнь Руфо просто отвергла их: слова декана пропали впустую.

Кровь и желчь непрерывным потоком лились изо рта и носа Руфо, отчаянные попытки вдохнуть воздух сквозь забивший горло ком сотрясали спазмами грудную клетку. Один из жрецов Огма, тот, что покрепче, схватив Руфо и рывком перевернув на живот, несколько раз ударил его по спине, чтобы выбить всю засевшую в теле дрянь, иначе изгой просто захлебнулся бы.

Вдруг совершенно неожиданно Руфо дернулся и извернулся так яростно, что отброшенный жрец Огма перелетел через всю комнату. Затем Руфо сел и свесил ноги с лавки, странным образом успокоившись. Он немигающим взглядом уставился на декана Тобикуса и, взмахнув ослабшей рукой, поманил его к себе. Тобикус, нервно оглянувшись по сторонам, пригнулся, поднося ухо к самым губам изгоя.

– Ты… ты приг… гласил… меня, – прошамкал Руфо, плюясь кровью и рвотой при каждом слове.

Тобикус отшатнулся, недоуменно глядя на этого человека; он ничего не понял.

– Ты пригласил меня войти, – четко произнес Руфо из последних сил.

И засмеялся, зловеще, неудержимо, хохот перешел в судороги, а затем и в последний предсмертный хрип.

Никто из собравшихся здесь лекарей никогда прежде не видел столь ужасной кончины.

Вампир

– Тут нет никакой распроклятой пещеры! – взревел Айвэн, и рокот, откликнувшийся ему сверху, с неустойчивого снежного скопления, напомнил дворфу, что тут надо вести себя немного сдержаннее.

Но если до Айвэна и не дошло с первого раза, он уразумел это со второго, когда к нему подскочил разъяренный Пайкел и отвесил брату крепкий подзатыльник, сбив шлем ему на глаза. Рыжебородый дворф ухватился за венчающие его головной убор оленьи рога, возвращая шлем на место, и, оскалившись, повернулся к брату, но Пайкел не уступил и не смягчился – он стоял, качая пальцем перед носом Айвэна.