Сироты
С рассвета я трясся в машине. Вопрос про инопланетян не сулил ничего хорошего, зато разрешение спать было как бальзам на душу.
К утру пожар угас, ветер стих и остались только тлеющие угли. Я вылез из прицепа и, почесываясь, двинул в нужник. По площадке между прицепами бродили остальные солдаты. Хотя солдаты – это я условно говорю. Рожи небритые, шнурки не завязаны – да Орда от одного взгляда на них удар бы хватил. Целое отделение башковитых слюнтяев, слыхал я о таких. «Специальные подразделения» называются. Я прислушался к их заспанным беседам: тут были и ракетостроители, и биологи, и даже экстрасенсы с шаманами. В поисках ответов человечество хваталось за любые соломинки.
Гиббл выудил пончик из коробки со стола и отошел, жуя и посыпая куртку пудрой.
– Угощайся. Как поешь, отправимся в центр города на поиски обломков от снаряда.
Я чуть пончиком не подавился. Центр города был ямой, заполненной расплавленной огненной массой.
– Туда?
– В защитных костюмах.
– В защитных костюмах? Но ведь обломки…
– Не радиоактивные, нет, – кивнул Гиббл, – даже не взрывоопасные. Эти снаряды – просто огромные куски материи, летящие с запредельной скоростью. Достаточно кинетической энергии, чтобы спалить город. Мы-то привыкли, что города испепеляют взрывчаткой, однако глыбы из космоса работают точно так же. Спроси динозавров.
– А зачем нам обломки?
Он закатил глаза к дыму.
– А что нам еще изучать? Так хоть установили, что враг прилетел извне Солнечной системы. Металлы в снарядах для наших окрестностей слишком редкие.
Что-то подсказывало, что наши с Говардом представления об окрестностях разнятся на световые годы. Он подыскал мне резиновый противогаз вроде тех, которые носят пожарные, с маленькой штуковиной сбоку, вырабатывающей кислород. Поверх одежды и ботинок мы надели огнеупорные защитные костюмы. Мне еще достался пустой рюкзак.
Поехали к центру города, пока не достигли края воронки, потом оставили древнюю машину – Говард звал ее «джипом» – и пошли пешком.
Дым, мерцающее пламя и очки противогаза размывали вид каменных стен, которые возвышались над нами и грозили рухнуть в любую секунду. Сердце отчаянно колотилось: я опасливо смотрел на развалины, ожидая увидеть окровавленную руку или обгоревшее тело, торчащие из-под камней.
– Не рассчитывай различить могилы.
– Чего?
– Останки – мы их не увидим. Если на человека падает небоскреб, человек исчезает.
Я зажмурился, представив себе эту картину. Я дышал ртом в противогазе и все равно ощущал запах паленого мяса.
Говард вытянул перед собой металлическую палку и, балансируя ей, как цирковой акробат, прошелся по обугленному брусу с одной кучи камней на другую. Преодолевая дрожь в коленях, я двинулся следом. Брус затрещал, лопнул, и тонна обломков осыпалась рядом с Говардом.
– Осторожно!
Он отмахнулся тростью.
– Брось, скоро привыкнешь.
Несмотря на защитный костюм, пот струился по моему лицу. Очки противогаза запотели. На отдельные здания не осталось и намека: лишь изредка удавалось различить остатки дверей да обклеенные обоями куски стен. На изогнутом в штопор бампере электромобиля виднелась наклейка «Студент-отличник». Во рту у меня пересохло.
– Как вам удается здесь что-нибудь находить?
Говард пожал плечами.
– С опытом приходит чутье. Что-то, наверное, досталось по наследству. У меня отец был геологом-разведчиком. – Он помолчал, потом прогудел из противогаза: – У тебя-то родные целы?
– Мама погибла в Индианаполисе. А больше у меня никого не было.
Он замер.
– Прости.
Я передернул плечами.
– А у вас?
– Моим единственным родственником был дядя. Погиб в Фениксе.
– Так что мы оба сироты?
– Этим сейчас вряд ли кого удивишь.
Говард подлез под обугленной балкой между двумя грудами обломков.
– Смотрите, как бы не свалилось.
– Ничего, – махнул он рукой, даже не оборачиваясь, – у меня на такие дела нюх.
Поковырялся палкой в пепле.
– Ух ты!
Ну точно, слюнтяй. Любой уважающий себя солдат на его месте матюгнулся бы. Говард между тем вытягивал что-то из пепла.
– Джейсон, иди-ка сю…
Груда обломков, удерживающая один конец балки, задрожала, на Говарда посыпались камешки. Потом балка покачнулась. Я прыгнул к нему.
– Говард!
Бум.
На мгновение Говарда скрыло пылью, а когда пыль рассеялась, на его месте осталась куча обугленной древесины.
– Говард!
В ответ только треск огня.
Мне нравился Говард. Он был таким же нескладным, как Вальтер, и настолько же искренним. Я кинулся разбрасывать дерево и штукатурку, откопал ботинок, потом ногу, а потом и всего Говарда. Балка придавила ему грудь.
Я смахнул пыль с его противогаза.
– Говард?
Он открыл глаза и выдавил: «Ух ты!».
Обгоревшая балка крошилась в моих руках и не поддавалась, однако со второй попытки я все же исхитрился ее приподнять, и Говард отполз в безопасность. Я отпустил балку, и отвернулся от облачка пепла к Говарду.
Он уже стоял на ногах, рассматривая зажатый в резиновых рукавицах предмет.
– Говард, ты цел?
– И невредим. Спасибо, Джейсон, ты спас мне жизнь. И что важнее, ты спас вот это.
– Что это?
– Точно не знаю. Но оно из космоса.
Он протянул мне искореженную железку величиной с чернослив, до того горячую, что она дымилась в рукавице.
– Вот этот переливающийся синий цвет типичен для обшивки их снарядов. Легкий и прочный, как титан, но с примесью микроэлементов, практически не встречающихся в Солнечной системе.
– И что, стоило из-за него рисковать жизнью?
Я прямо видел, как он хмурится под противогазом.
– Не, такие осколки мы часто находим. – Он махнул рукой на развалины. – Знать бы, где найти что-нибудь покрупнее. Вроде уже все методы испробовали.
Мы зашагали дальше. Я показал на одну груду. Чем-то она выделялась из других.
– А что если здесь поискать?
Говард проследил за моей рукой.
– Почему здесь?
– Не знаю. Просто кажется.
Он безразлично пожал плечами, и мы начали разгребать кучу.
Парой минут позже я кое-что нащупал. Волосы у меня зашевелились.
– Говард… – Я обхватил изогнутое нечто и дернул на себя. Оно поддалось, и я зашатался, стараясь не упасть.
В руках я держал блестящий синеватый диск размером с тарелку; даже через рукавицы я чувствовал его жар. Говард подпрыгнул ко мне и моей находке, приговаривая «Ух ты! Ух ты!». Он развернул осколок. Выпуклая часть его обгорела дочерна.
– Это внешняя сторона. Видишь, обуглилась от трения о земную атмосферу.
– Что-нибудь интересное?
– Самый крупный обломок из всех, что мы находили. Обычно от снаряда почти ничего не остается. – Говард провел пальцем по краю осколка: он был изогнутый, будто кто-то откусил кусок, и серебряный. – Этот обломок – настоящее сокровище.
– Почему?
– Моя догадка – а армия только за правильные догадки меня и терпит, – что это фрагмент ракетного сопла.
– И что с того?
Говард достал карманный компьютер и что-то туда ввел: видимо, пометил, где мы нашли наше маленькое сокровище. Он жестом показал мне повернуться, раскрыл рюкзак и сунул туда фрагмент. Рюкзак заметно потяжелел. Теперь-то я понял, зачем Говарду понадобился пехотинец: пустовала должность ишака.
– Радиус этого сопла слишком мал, чтобы толкать махину размером с небоскреб. Выходит, сопло поворотное. До сих пор у нас расходились мнения, насколько точны эти снаряды. Одни считали, что снаряды баллистические: выстрелил, как пулю, и забыл. Другие доказывали, что с расстояния в триста миллионов миль в Землю так никогда не попадешь. Это сопло подтверждает, что траектория снарядов корректируется в полете.
– Дистанционным управлением?
Говард замотал головой.
– Многие наверняка так и решат. Только ни радиоастрономы, ни кто-либо еще не поймали от снарядов ни одного сигнала. А уж слушали изо всех сил.
– Тогда как?
Он застегнул рюкзак, развернул меня, и мы вновь зашагали по развалинам.
– Сам-то как думаешь?
Профессор, блин. Вопросы в аудиторию. Я начинал любить армию. Военные не спрашивают – они ясно говорят что и как. Я отодвинул назад каску и почесал голову через противогаз.
– Не знаю. Мне и с трехсот метров в мишень трудно попасть, куда уж рассуждать о трехстах миллионах миль? Наверное, есть какая-то особая система наведения. Только я бы не стал полагаться на дистанционное управление. У меня в детстве была радиоуправляемая машина, ну та, что с пультом. Так вот, всякий раз, когда сосед открывал автоматическую гаражную дверь, моя машина поворачивала влево.
Говард перешагнул через упавший фонарь.
– Мои мысли читаешь. Зачем инопланетянам рисковать и слать сигналы, которые можно заглушить?
Хорошо. Тогда как же, по его мнению, эти штуковины управлялись?
– Пилоты? – ужаснулся я.
Он кивнул.
– Камикадзе.
Меня передернуло.
– И мы ищем их останки?
– Шанс найти уцелевший труп практически нулевой. Но он мог бы подсказать нам, как переломить ход войны.
– Например, почему они настолько нас ненавидят, что пытаются уничтожить?
Говард поковырялся палкой в камнях.
– Ненавидят? Разве мы ненавидели вирус СПИДа? Просто он убивал нас и пришлось его ликвидировать. Почем знать – может, сериал «Я люблю Люси», который повторяли и повторяли в прошлом веке, плохо влияет на развитие их детей?
Следующие шесть часов я подпрыгивал всякий раз, как Говард начинал тыкать палкой в развалины, ожидая увидеть обгорелый труп инопланетянина. Больше на нас ничего не рушилось. Новых открытий мы не совершили. Но хлама насобирали столько, что можно было старенький «бьюик» собрать.
В лагерь вернулись к закату. Говард даже насвистывал под противогазом, довольный дневной поживой. Конечно, он «бьюик» на плечах не тащил.
Говард помогал мне разбирать рюкзак.
– Слушай, а почему ты решил там копать? Когда мы большой осколок нашли?
Я пожал плечами.
– Казалось подходящим.
– Очень подходящим.
Мы скинули защитные костюмы, черные от сажи. Говард застрял в штанине. Прыгая на одной ноге, он спросил:
– Ты сейчас на основной подготовке?
Я кивнул.
Он вожделенно смотрел на мой рюкзак.
– Знаешь, куда распределишься, когда закончишь?
– Если закончу. У меня как-то служба не задалась.
Когда я вернулся в третий взвод, ужин уже закончился, и горожане разобрали последние пайки.
– Чем занимался, Джейсон? – приветствовал меня Вальтер.
– Да так, ничем особенным, – безразлично ответил я. Прежде чем попрощаться, майор из генерал-адъютантской службы заставил меня подписать в трех экземплярах, что я обязуюсь никому не рассказывать о подразделении Говарда. Черт, после того, что я подмахнул, я даже не был уверен, что могу признаваться в существовании Питсбурга или себя самого.
Вальтер припас для меня паек из яичницы с ветчиной и даже бутылку «колы». У меня слюнки потекли.
Я ел, сидя на земле и опираясь спиной о колесо грузовика. Плечи болели от военных трофеев; лицо, где кожу не защищал противогаз, обгорело. Зато день с Говардом Гибблом показал мне, что человечество не сдалось. И если я вытерплю и останусь в армии, то, может быть, все вместе мы победим в этой войне.
8
По возвращении из Питсбурга всему батальону дали свободный день. В основном народ спал. Я же забрел в комнату отдыха и открыл для себя книги. Не электронные книги. Бумажные.
На каждую роту полагается по комнате отдыха: здесь солдаты проводят свободное время, которого в ходе основной подготовки обычно не бывает. Видимо, комнату так назвали, потому что час, проведенный здесь, равносилен хорошему воскресному отдыху.
У нас в этой конуре стояли настольный футбол с отломанными человечками, поднос со вчерашними печеньями из столовой, термос с кофе и древняя рыжая мебель, покрытая кожей животного, столь давно вымершего, что я о нем ни разу и не слыхал. Ногахайд*[2] какой-то. Честное слово – на ярлыках прочитал.
Вдоль стен расположились полки с книгами, как в библиотеках прошлого. Не то чтобы из списка самых скачиваемых книг нью-йоркской «Таймс», конечно. Тут были пожелтевшие от времени боевые уставы обо всем – от оказания первой помощи до, естественно, строевой подготовки. Интересней смотрелись «Трактат о военном искусстве» Сунь-Цзы и военные мемуары генерала Эйзенхауэра. Целые полки были посвящены походам Наполеона, Роберта Эдуарда Ли*[3] и Александра Македонского, а также хранили сложенные цветные карты размером с широкий экран, которые можно было трогать.
Бумажные книги – не то что электронные. Их возраст чувствуешь пальцами, вдыхаешь с воздухом.
Некоторые книги сами прожили интересную жизнь. На развороте одной было написано: «Дананг, Вьетнам, 2 мая 1966 года. Везунчику, которому не придется больше учиться как воевать». Другая подписана «На память о капитане А.Р. Джонсе, убитом в бою 9 июля 1944 года, Нормандия, Франция». О семье капитана ничего не говорилось. Вполне возможно, он был, как и я, сиротой. Но книга верно хранила память о его подразделении. Первая пехотная дивизия.
Я жадно глотал книги, полка за полкой, и едва успел в казарму к отбою. Потом долго убеждал себя, что интерес мой вызван лишь интеллектуальным голодом солдатской жизни. Иначе получалось бы, что судья Марч и Орд каким-то образом предвидели, что я и армия созданы друг для друга – идея слишком непостижимая, чтоб принимать ее серьезно. Я прихватил с собой Бентоновскую «Историю китайско-индийского конфликта: боевые действия зимы 2022 года» и прочел ее, пока тер унитазы свободной рукой.
С тех пор по ночам я пробирался читать в комнату отдыха. А дни мы проводили в лесах, изучая тактику мелких подразделений.
Кстати, мне эта тактика понравилась. Сам по себе, солдат с винтовкой – обычный серийный убийца на свободе. Но дайте ему одиннадцать хорошо вооруженных и обученных товарищей, поставьте грамотного командира, и их боевая мощь многократно преумножится. Они и задачу выполнят, и домой вернутся живыми.
Инструктора бросались фразами типа «сегодня вы познакомитесь с тактическими характеристиками группового оружия, используемого пехотным взводом». Иными словами, что хорошего в пулемете и зачем аж двум солдатам таскать его за собой.
Наши занятия состояли из полевых маневров и знакомства со специальным оружием. Стрелять из сорокапятифунтового пулемета M-60 модели 2017 года было интереснее, чем носить его на горбу. (Хуже приходилось только заряжающему: боеприпасы весили даже больше, чем сам пулемет). Все занятия пулемет таскал я. К призывам разделить со мной это счастье товарищи оставались глухими. Вот вам и солдатская солидарность. Пришлось стиснуть зубы и привыкать.
Через пару недель Вальтер прошептал мне за обедом:
– Я слышал, как один из ребят говорил, что ты ничего.
Мы сидели на голой земле, прислонившись к деревьям, среди мертвой, высохшей листвы, в вечных сумерках, которыми Пенсильванию – да и всю Землю – окутывала атмосферная пыль. По календарю стояло лето, а по погоде – сухая зима. Я скучал по зеленым листьям.
Я выдавил в рот коричневую массу из алюминиевого тюбика и проглотил. На смену боевым пайкам пришли менее старые ГУБы – «готовые к употреблению блюда». Три слова, и каждое из них – ложь.
– Я и так знаю, что я ничего.
– Да, но я в первый раз слышу, чтобы кто-то другой о тебе так говорил. По-моему, это хороший признак.
По-моему, тоже. Только хороший то был признак или плохой, а мир рушился на глазах.
Акции на биржах обвалились, а вместе с ними сгорели вложения пенсионеров, вроде моих приемных родителей, Райанов. Армия из последних сил добирала добровольцев: не могли же все вокруг копать ямы и тут же их закапывать.
Впрочем, несмотря на наше нытье, надо признать, что армия неплохо нас кормила, а враг оставлял человечеству все меньше и меньше голодных ртов. Однако даже в городах, которых миновала участь Питсбурга, гражданским выдавали еду по карточкам, цены в магазинах достигали заоблачных высот, а фруктами и кофе торговали лишь на черном рынке.
Похоже, нас натаскивали в пулеметном деле, чтобы подавлять голодные бунты. M-60 модели 2017 года был древностью времен Вьетнамской войны, слегка доведенной до ума после Афганского конфликта, но его огневой мощи вполне достаточно, чтобы превратить голодную толпу в кучу трупов. Нажать на спусковой крючок – для этого большого ума не надо.
Тем временем наш курс завершался через пару недель. Каждому выдали по кипе открыток с эмблемой пехотных войск – приглашения на выпускную церемонию для родных и близких (с кормежкой в столовой сразу после церемонии). Не знаю – может, планировали раздать всем по баночке ветчины с лимской фасолью. После того как каждая мамаша переберется на руках по горизонтальной лестнице.
Поначалу я плакал по умершим родственникам. Потом утерся и послал приглашение Дрюону Паркеру. Я пробыл с Дрюоном лишь день, прежде чем он сломал ногу, но привык к нему, как к родному. Другое приглашение я отправил Мецгеру. Исключительно смеха ради: он-то уже стал капитаном и сбил два снаряда, пока летал между Землей и Луной. Его счастливую физиономию и увешанную медалями грудь даже поместили на обложку журнала «Пипл». Третье приглашение я послал судье Марчу. Пусть улыбнется старик, прежде чем наденет на кого-нибудь очередные кандалы.
Пулеметчик – а я стал эдаким экспертом в обращении с M-60 – автоматически становится специалистом четвертого класса. После выпуска меня должны перевести в регулярную часть. Может, даже поселят в общежитие, где будет комната на двоих, центральное отопление и сортир с дверью, которой можно отгородиться от окружающего мира. После наших казарм такая жизнь кажется генеральской.
Всего несколько месяцев назад по мне, бездомному сироте, плакала тюрьма. Сегодня я получал деньги, которые даже не успевал тратить, и узнавал о вещах, которых прежде и представить не мог. У меня была кровать, горячая еда трижды в день и семья размером со всю американскую армию.
Жизнь сладка…
…Казалось мне.
9
Ой, нельзя было в последний день обучения пускать нас на полигон.
Мы сидели на скамейках и слушали наставления Орда. За ним зигзагом тянулись лабиринты траншей к валу из мешков с песком. Нам предстояло пробраться вдоль траншей и метнуть из-за вала настоящую гранату. За десять ярдов оттуда стояли раскуроченные древесные стволы. Граната разрывается на четыреста металлических осколков, и если кого вид деревьев не убеждает, что гранаты настоящие, достаточно обернуться и глянуть на грузовик скорой помощи, из кузова которого свешиваются ноги фельдшеров.
Дадут ли фельдшеры кислороду, если я скажу, что мне нечем дышать? Всем нам гранаты были не по нутру, но мне особенно. Перед глазами так и крутился Арнольд Рудавиц: как кровь хлещет из-под сорванного ногтя и он с криком бежит к маме, жарящей цыпленка на вертеле.
Обычно курс основной подготовки заканчивается игрой в войну. Надо бегать по лесам, спать в палатках и окопах, есть пайки, припасенные в рюкзаке. Что-то вроде диссертации по валянию в грязи. Однако до этого каждый должен метнуть по гранате. Мы еще не метали. Нам давно собирались доставить гранаты: все двенадцать недель мы ожидали их с минуты на минуту, как российский уголь (который в конце концов привезли) и спортивную обувь (о которой так и забыли). Так что мы уже успели завершить программу, и нам оставалось убить всего один день.
Боже, поверить не могу, что я написал «убить».
Все были в касках. Кроме, конечно, инструкторов. Эти важно расхаживали в своих неизменных головных уборах, как будто надеялись напугать гранату фетровой шляпой. Они оттащили ящики с гранатами в конец траншей, потом вернулись.
– Говорят, – прошептал Вальтер, – кому-то на прошлом курсе попалась бракованная граната. Еще повезло парню – только руку оторвало.
– Я слышал, – раздалось сзади, – в этих гранатах такие старые запалы, что они частенько взрываются раньше времени.
В мыслях всплыл окровавленный палец. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди.
Я чувствовал своим плечом теплое плечо Вальтера. Тюфяк он или нет, а я к нему привык. Вальтер постоянно был рядом, и я уже читал его мысли, как читал когда-то мысли Мецгера. Наверное, для тех, у кого есть братья и сестры, это естественно. А меня это не переставало поражать.
Инструктор показал, как метают гранату. В гранате есть ударник на пружине, которую сжимает рычаг. Рычаг лежит снаружи, вдоль корпуса гранаты, и удерживается чекой. Выдергиваешь чеку, прижимая рычаг ладонью, и метаешь гранату – рычаг освобождается, ударник бьет по запалу, как захлопывающаяся мышеловка, и где-то через четыре секунды запал срабатывает. Железные внутренности гранаты разлетаются на кусочки и выпускают кишки из любого в радиусе пяти метров.
Перед глазами все плыло. Я видел только кровь и оторванные ногти.
Много я всякого нового и жуткого перепробовал с начала курса, но гранату кинуть не мог. А кидать надо – иначе не выпустят.
– Джейсон? Ты весь дрожишь? Тебе нехорошо?
– Нормально.
Пока примерно минутой позже меня едва не стошнило.
Вальтер тоже трясся.
– Как я тебя понимаю, Джейсон. Сейчас бы «Прозаку».
Это точно. Я запустил руку в карман штанов и нащупал две таблетки. Мой забытый «Прозак-2». Я носил с собой эти таблетки с самого первого дня. Приплюснутые от бесчисленных стирок, но все столь же эффективные внутри нетронутой пластиковой упаковки, они открыто бросали вызов армии с ее запретом на сильнодействующие средства.
У меня тряслись руки – я же выроню себе на ноги гранату к чертовой матери! Если бы только на полчасика успокоить руки, то все образуется. Я пропорхну по траншеям, швырну гранату куда подальше, пройдусь обратно – и в казарму, готовить парадную форму к выпуску.
Инструктор показывал, как будет выглядеть наше упражнение. В одной руке он держал гранату, прижимая рычаг так, словно от этого зависела его жизнь. Потому что – и вправду зависела.
Палец второй руки он продел сквозь кольцо чеки, удерживавшей рычаг.
– Дефектные взрыватели попадаются очень редко, – объяснял он. – Самая большая опасность – это выронить гранату. Даже не думайте это сделать.
Хорошо ему говорить. А я и дышать не мог. Он дошел до конца траншеи и выдернул чеку.
Пока все, затаив дыхание, смотрели на него, я вытащил таблетки из упаковки и провел рукой мимо рта. Пересохшим ртом я проглотил таблетки.
Инструктор метнул гранату и упал за мешки с песком. Мы присели.
Ничего.
Вернее, ничего в течение четырех самых долгих секунд на моей памяти.
Бум!
Земля и осколки окатили тех, кто стоял впереди. Инструктор поднялся и стряхнул с себя пыль.
Я улыбнулся, чувствуя, как по телу разливается приятное тепло «Прозака». Впереди инструктор подтолкнул первого курсанта к мешкам с песком. Сержант вытащил гранату из картонной упаковки, повторил, что надо делать, напряженно всматриваясь курсанту в глаза, и подал ему гранату.
«Поберегись!» – крикнули сзади.
Мы пригнулись. Я вдруг обнаружил, что дышу глубоко и ровно. Вальтер, чувствовалось, все еще был на взводе.
– Раз плюнуть, – прошептал ему я.
– Точно.
Бум!
Нас опять засыпало землей. Мы подняли головы и глянули на отряхивающихся инструктора с курсантом.
Значит, проходило все так: курсант кидал гранату, и инструктор тут же тянул его вниз, за мешки с песком. Видимо, иначе курсант смотрел бы, куда улетит граната, хоть и непонятно, зачем: очков за дальность или меткость тут не давали.
Так что, если попалась нормальная граната, главное швырнуть ее куда-нибудь за мешки – и все в порядке. Любая бабулька управится.
Я приближался к началу строя.
Я не так чтобы горел желанием кинуть гранату, но теперь, на «Прозаке», знал, что смогу. Инструктор отвел к мешкам стоявшего передо мной курсанта. Я обернулся на Вальтера, сжавшегося футах в двадцати позади меня и хлопавшего широкими от ужаса глазами. Я стиснул руку в кулак и поднял большой палец – мол, не робей. Он вымученно улыбнулся в ответ.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Четвертая поправка к Конституции США провозглашает неприкосновенность частной жизни (прим. пер. )
2
Торговая марка кожезаменителей (прим. пер.)
3
Главнокомандующий армией Конфедерации во время Гражданской войны 1861 – 65 гг. в США (прим. пер.)
