Красные нити времени

Страх в нем смешался с беспомощностью. Он не мог до сих пор поверить, что не увидел ничего в глазах чужака. Пустота до сих пор стояла в его глазах словно наказание. А ведь его дар в прошлом и стал для него настоящим наказанием, которое разлучило его с семьей.

Лифион был старшим из трех. Когда мать перебралась с его братьями из Нисклаама в Лимессу, то на его плечи упала вся мужская работа в их семье. Поселившись на окраине Эйзулура в небольшой холодной каменной хижине, его семья направила все силы на выживание. Каждое утро Лифион уходил в порты для того, чтобы выйти в океан в надежде поймать рыбы или поработать помощником на рыбацком судне.

Так проходили индикты и ходы его пребывания в чуждой для него стране. Он и не заметил как его младшие братья выросли, а былая красота его матери значительно увяла. Лифион уже не был вольным портовым рыбаком, он открыл несколько лавак на рынке Эйзулура недалеко от Энндуары. Братья стали постепенно помогать ему в торговых делах, но часто до поздна задерживались на улице с дворовыми ребятами.

Постепенно Лифион стал замечать, что Гион и Фудо стали гулять порознь. Фудо всегда приходил домой раньше, а Гион задерживался. Лифион списывал это на возраст Гиона, все таки он был старше Фудо. У него могли появиться иные увлечения, чем у младшего брата. Но как оказалось позже, беспокойство Лифиона было не без основательным.

Причиной для беспокойства стало исчезновение молодой девушки, дочки одного крупного торговца и к тому же близкого друга Энндуары, а это говорило о том, что если кто-то и похитил ее, то расправа будет не только с преступником, но и с его семьей. После того как шокирующая новость разлетелась во все уголки Эйзулура, у Лифиона внутри возникло кислое чувство тревоги. Лифион, на чьих плечах до сих пор держалось все домашнее хозяйство, необъяснимым образом стал беспокоится за Гиона.

Однажды в праздничный день, он застал Гиона в саду. Тот сидел и сидел и занимался созданием небольшой подделки из кожи.

– Что делаешь?

– Небольшую куколку для мамы. – Гион продемонстрировал маленького человечка со смешной головой старшему брату.

– Хорошая затея. Кстати, ты же слышал об исчезновении той девушки?

– Да, – несколько нехотя и нервно ответил Гион, не поднимая глаз на брата. – Про нее все говорят…

– Может быть ты видел ее перед исчезновением?

– Ее много кто видел. Ведь ее отец торговец. Он часто с ней прогуливался по рынку.

– Может, ты видел ее с кем-то, кто мог бы ее похитить?

– Она всегда с отцом. Он с нее глаз не сводил и никому не позволял до нее даже дотрагиваться.

В этот момент у Лифиона возникло странное внутренние состояние, которое твердило ему, что Гион недоговаривает. Следую своему ощущению Лифион продолжил задавать вопросы брату в надежде выведать хоть какую-нибудь зацепку.

– А тебе она нравилась?

Гион явно не был расположен давать искренний ответ. Он пропустил его мимо ушей и продолжил дальше возиться с куклой.

– Гион, ты меня слышишь?

Гион резко поднял на брата глаза и раздраженно спросил:

– Что тебе нужно?

Когда их взгляды встретились, у Лифиона впервые случилось, то что он сам назвал «смотрением». Он не мог понять, что с ним на самом деле происходит. Весь мир потускнел и только глаза брата показывали ему то, что Лифион хотел узнать.

Лифион видел каждый шаг брата, каждое его движение. Все, казалось, настолько реалистичным, будто он сам сделал это с несчастной девушкой. Будто вся вина от содеяного была на Лифионе. Но что было дальше, он и подумать не мог, что это мог сделать его родной брат.

Все действия перед его глазами отматывались назад. И когда он закончил смотреть, то вся разум сложил всю картину в правильном порядке.

Он увидел как Гион похитил девушку, передавив ей горло желтой лентой. И подняв ее на руки, унес девушку прочь из города в безлюдное холмистое место. Он принес ее в небольшое укромное место, что-то на подобе хижины, часть которой была вделана в холм. Хижина была похожа заброшенное контрабандистское местечко, где можно было переждать ненастных событий или залечь на продолжительное время.

Пока девушка лежала на грубо сколоченной лежанке Гион осторожно перевернул девушку на бок и со всей силы в затылок под волосы вогнал железный штырь. В этот момент девушка дернулась – это было ее последнее движение в ее короткой жизни. На руках Гиона появилась кровь.

Но что было дальше для Лифиона было невообразимо. Гион раздел девушку и усадил ее перед собой за стол, загодя примотав ее к столу. Ее юное лицо с закрытыми глазами и пухлыми губками было отклонено немного в сторону и вниз. Длинные русые волосы падали на плечи и грудь. Гион сидел напротив нее и рассказывал ей истории, признавался ей в любви со слезами на глазах, пел песни, читал стихи. Это было полным безумием.

Лифион пришел в себя. Перед ним было лицо его брата, который со злостью сжимал куклу. Лифион выбил из рук брата кожаного человечка и схватил брата за грудки.

– Ты в своем уме!? – закричал Лифион. – Зачем ты ее убил, идиот?

Гион явно не ожидал такого поворота событий. Он все сделал тихо. Никто не видел его – это он знал точно. Но откуда это знал брат. Как он узнал? От такой досады у Гиона потекли слезы.

– Отпусти! – закричал Гион и стал бить по сильным рукам старшего брата, которые держали его мертвой хваткой.

– Ты знаешь, что теперь будет с нами всеми? Ты головой думал, нет?

– Отпусти! – продолжал кричать Гион.

Лифион хорошенько тряханул брата и бросил на землю.

– Ты все равно ничего не поймешь! – проговорил сквозь слезы Гион. – Она та, о которой я мечтал…

Лифион не стал слушать брат, а сел под орешину и схватился за голову.

С тех пор жизнь Лифиона и его семьи изменилась так, что он даже не проводил в последний путь свою мать, которою сильно любил и которой дорожил. Гион уничтожил все, что создал Лифион.

Лифион стряхнул с себя воспоминания и вбежал в холл дома. Украшенный в небесных тонах высокий потолок, отделанные дорогим камнем колонны, вазоны благоухающих цветов ожидали его в полной тишине. По полу были раскиданы щепки и куски земли, кое-где виднелись кровавые разводы на полу и стенах. Возле лифта лежало тело, по-видимому, консьержа или кого-то из технического персонала. Лифт не работал, поэтому Лифиону пришлось подниматься по лестнице. В нем все еще была вера в то, что Эйлигер еще жив.

Добежав до пятнадцатого уровня, он стал встречать одиноких чужаков, которые тоже двигались вверх. Догонав одного на лестнице, он ударил железным прутом по затылку. Серая жижа и вонь вырвались наружу. Лифион невольно закрыл нос рукавом. Тело рухнуло и безвольно покатилось по ступеням вниз, оставляя серые следы то ли крови, то ли болотной грязи.

На следующем уровне ему пришлось уже уложить четверых. Треск проломленных костей вместе с вонью разлетался эхом по всему пролету. Самое странное, что показалось Лифиону, так это то, что ни один из них не давал ему отпор. Они будто все были настроены на всех, кроме него. Ему оставалось лишь только подойти и пробить им голову.

Ноги Лифиона уже отказывались его нести. Добравшись до двери, ведущей в коридор семнадцатого уровня, он остановился на миг, чтобы отдышаться. Голова шла кругом. Воздух тяжелым дыханием проникал в легкие. Железный прут, изляпаный остатками плоти и серой жижи, словно прирос к руке. У Лифиона никогда не было такой зарядки как в это утро.

Отдыхать не было времени. Он вбежал в коридор, который вел к жилищу арраванта и обомлел от ужаса. Весь коридор был буквально забит чужаками. Они все настойчиво ломились к Эйлигеру, создавая толчею и беспорядок. Черно-белая река из чужаков заполнила весь коридор.

«Хоть бы он был жив» – надеялся Лифион.

Он занес прут и пробил пару голов. Двое рухноло на пол. И тут случилось то, чего он никак не мого ожидать. Толчея прикритилась и вся толпа замерла, словно все они были единым организмом. У Лифиона внутри тоже все замерло. Толпа стояла в молчании, в ожидании взрыва. Появилось небольшое движение и вся река чужаков вновь пришла в движение. Но они не продолжили ломиться дальше, он стали оборачиваться к нему. Лифион сделал осторожный шаг назад. Стоящие к нему чужаки сделали шаг вперед.

Лифион понимал чем оборачивается это дело. Мысль «пробраться к Эйлигеру» была жестко отодвинута другой – «спастись бегством».

Не успел Лифион сделать второй шаг, как толпа взорвалась и бросилась на него. Он с неимоверной скоростью выбежал в обратно на лестничную площадку и увидел как снизу поднималась еще толпа в голов десять.

Ситуация была очень щекотливая. Тут Лифион справа от себя увидел небольшой проем, который вел на крышу здания. Выбора особо не было, он резко рванул на крышу, чтобы там уже разобраться как можно действовать дальше и что можно придумать.

Выбежав на утреннюю свежесть, Лифион увидел город как на ладони: большие стеклянные здания, молистиновые трубы, зеленые островки парков и садов. Он кинулся к массивным вентиляционным колодцам. Там он сможет немного набраться сил и обдумать действия. Он знал что Эйлигер жив. В противном случае, эти пришельцы бы так не толпились у его апартаментов.

Они выбегали на крышу, мешаясь у друг друга под ногами. По их виду было ясно, что они не знали, где находится Лифион. Растерянность была на лицо. Однако их становилось все больше и больше, а у Лифиона так и не возникло никакой идеи кроме того как пойти в бой.

Все в дальнейшем происходило как в припадке бешенства. Лифион как отчаявшийся зверь бросился на толпу со злобой и бесстрашием. Размытый фокус, снесенные прутом головы, костная крошка, летящая во все стороны, болотная гниющая затхлость, бьющая по носу – все расцветало перед ним ужасающими цветками реальности. Однако для Лифиона тоже не все прошло так гладко. Один из нападавших укусил его за плечо, другой – расцарапал когтями левую щеку, еще один – изорвал его легкий свитер на спине и рукаве, оставляя кровавые борозды на его теле. Лифиону в порыве неравной схватки удалось нескольких столкнуть с крыши вниз. Он не считал скольких ему удалось положить, но замечал, что подкрепление все поспевало и поспевало.

Ему казалось, что битва будет бесконечной. Силы уже стали медленно покидать его. Мышцы стали наливаться метеллической тяжестью усталости. Прут в руке работал не опускаясь. В пылу битвы Лифион не заметил как на него бежали всего трое. Хруст голов положил начало тишине, которая свалилась на его плечи приятной тяжестью.

Мышцы гудели от сильного напряжения. Лифион все никак не мог отдышаться. Он стоял и наслаждался тихим рассветом. Солнце начало медленно выкарабкиваться из-за горизонта. Он был готов смотреть на это вечно. Солнце придавало ему сил и уверенность, что весь утренний кошмар имеет конец. Медлить было нельзя. Эйлигер был еще в опасности.

Лифион стер с лица серую жидкость, которая летела на него из разбитых голов. Вонь уже не чувствовалась – он к ней привык. Практически вся площадка крыши была усеяна мертвыми телами. Лифион направлялся к проходу идя прямо по телам.

Войдя в знакомый коридор снова, Лифион увидел, что чужаков тут не осталось. Лишь двое, которых ему удалось убить, лежали на полу слившись с тишиной и вонью.

Перешагнув мертвецов Лифион быстрым шагом направился к апартаментам Эйлигера. Металлическая трость в его руках была на готове.

Эйлигер проживал в конце коридора. Добравшись, он увидел, что дверь была выломана. Дверной проем, ведший в гостиную, открывал взору Лифиона жуткое зрелище – разбитые дорогие атрибуты декора, сломанная мебель из ценных пород дерева, осколками посуды был устлан весь мраморный пол. Некогда ухоженная и уютная комната предстала в разрухе.

Он шагнул внутрь, осторожно переставляя ноги, чтобы не создать лишнего шума. В панорамных окнах апартаментов Эйлигера появилось солнце, которое осветило разруху. Лифион осматривал каждый угол комнаты, ища глазами тело арраванта. Большая картина с пасторалью Даргалиона была разбита и неуклюже валялась около стены, на которой висела. Большие вазы, стоящие возле окон, были побиты. Одна из штор была содрана и бурым пятном лежала на полу возле дивана. На лицо были следы борьбы, что давало надежду Лифиону на то, что арравант Эйлигер жив.

Послышались шорохи справа. Лфион напрягся и осторожно пошел на звук. Путь вел его в спальню. Тут он тоже увидел следы борбы и с десяток чужаков, которые ломились в запертую дверь ванной комнаты. Это значило только одно – арравант жив.

Молниеносно в дело вступил металлический прут. Хруст голов был уже настолько привычным для ушей Лифиона, что он разобрался с чужаками в мгновения ока. Брызги серой вони летели на стены и кровать, оставляя следы кары Лифиона. После последнего удара повисла тревожная тишина.

– Арравант Эйлигер? – С опаской спросил Лифион. – Вы там?

В ответ было молчание.

Лифион дернул за ручку двери. Дверь не поддавалась. Лифион громко крикнул:

– Эйлигер!

С той стороны двери послышался стон. Лифион не думая и не медля, приложился к двери и двумя ударами сломал замок.

Арравант лежал в ванне с ножом в левой руке. Крупные пятна крови расползлись на его пижаме. Правая рука была перемотана полотенцем. Эйлигер был бледен. Видомо, потерял много крови, но еще был в сосзнании, чтобы признать своего спасителя.

– Лифио… – бессильно произнес арравант. – Я уже думал, что…

– Как вы? – спросил Лифион, осторожно вытаскивая Эйлигера из ванны и сопровождая его в спальню.

– В целом не плохо, как видишь. Кровь сумел остановить…

Арравант оглядел тела чужаков, лежащих в его спальне. Вонь от серой жидкости заполнила комнату и стала не выносимой. Эйлигера вырвало на одного из мертвецов. Лифион быстро вывел его из спальни в гостиную.

– Вам нужно на свежий воздух, – сказал Лифион.

– Откуда они пришли? Кто они? Почему охрана не задержала и не перебила их? – Эйлигер, несмотря на свое состояние, был явно возмущен.

– Я не знаю, – ответил Лифион.

– Сегодня же всех уволю! Даже думать не буду!

Эйлигер остановился и произнес:

– Моя дочь! Она сегодня должна вернуться…

– А кто ее будет встречать? – Спросил Лифион.

– Несколько ребят должны были отправиться сегодня утром в речной порт.

– Но весь город…

Лифион не успел договорить – Эйлигера снова вырвало. Он взял арраванта под руки и повел его из квартиры, завхватив несколько бутылок воды.

Поднявшись на крышу, Эйлигер было сильно удивлен тому количеству трупов, которое было на крыше.

– Это все ты? – с удивлением спросил Эйлигер.

– Да, – ответил Лифион с пренебрежением в голосе. – Все они были у вас в апартаментах.

Лифион провел его до окраины здания. Город блистал в солнечных лучах, но тонкой линией в воздухе ощущалась скорбь и боль. Внизу на улицах было не уютно – везде был раскидан мусор. Где-то вдалеке запели трубы протяжным воем.

– Что это еще за такое? – возмутился Эйлигер.

В ответ Лифион пожал плечами, но где-то глубоко внутри знал, что гул труб надрывисто пел о падении Лигерхальда.

7. Шаккам. Ким-Рабана

Она стояла перед огромным зеркалом абсолютно нагая. Она смотрела на свое лицо и внутри нее медленными волнами растекались наслаждение и гордость за свои прекрасные черты лица, которыми наградила ее природа. Она довольно часто стояла у зеркала и рассматривала себя подбробно: каждую пору, каждый изгиб, каждую черту, каждый участок ее бархатистой кожи. Ей казалось, что этим должны заниматься все женщины, неважно какого они происхождения. Эту процедуру Ягрит придумала сама, когда была еще молоденькой девушкой и не изменяла этой традиции даже сейчас, находясь в Ким-Рабане.

Ее взгляд медленно скользил с побдородка на шею. Тонкие, еле заметные вены небольшими полосками аккуратно были спрятаны под кожу. Они медленно пульсировали в такт ее сердцебиению. Обсмаковав изящные линии, она двинулась дальше.

Грудь для нее была воплощением чего-то первородного и истинно женственного. Два бутона сосков изящно располагались на округлых холмиках. Грудь, несмотря на возраст Ягрит, была все так же подтянута и красива, как и несколько индиктов назад. Она не боялась показать ее, а наоборот, разрешала случайным свидетелям насладиться ее красотой вместе с Ягрит, особенно, когда она жила в имении Маадаля. Она разрешала кухаркам и уборщицам смотреть не нее, специально оставляя дверь в комнату чуть приоткрытой.

Затем был живот. Все такой же ровный и плоский с выраженными мышцами пресса. Ей не приходилось прилагать усилий, чтобы держать эту часть тела в тонусе. Она знала, что такое изящество было всегда.

Добравшись до пупка, она устремила взгляд в неглубокую ямочку. Она ей казалась очень милой и всегда вызывала улыбку. И в это утро на ее лице играла улыбка. Она с благоговением провела руками по нежной коже вокруг милой ямочки и еще раз порадовалась, что она у нее есть.

Сразу за пупком шла ткань цвета кожи, которая была еле разлечима даже с близкого расстояния. Полоска ткани, которую она наматывала на низ живота, стала частью ее, уже давным-давно. Она стала медленно разматывать ткань с ужасом на глазах и предвкушением боли от увиденного. Самая невыносимая боль ее посещала тогда, когда она бросала первый взгляд на низ живота, а затем это мерзкое чувство ее медленно отпускало, оставляя кисло-женное послевкусие. Она со страхом в руках продолжала разматывать уже ставшую такой родной теплую ткань, прижимая ее второй рукой, чтобы та раньше времени не обнажила то, что пробуждало в ней мучительные воспоминания.

И вот, она стоит перед зеркалом, вгляд устремлен в низ живота. Набравшись сил, она отпустила руки и ткань, полная ее тепла, безликой тряпкой рухнула на пол к ее ногам. Взгляд резали ужасные рваные шрамы. На глазах стали собираться слезы, но она не позволяла им перелиться за веки. Если она это позволит, то она проиграет давнюю битву своей слабости. Шрамы располосовывали некогда прекрасную часть тела и превращали ее в отвратительную картину сумасшедшего ножа. Рваные полосы не имели никакой логики, словно их наносил безумец в пылу ярости. Но она помнила по имени всех, кто стоял над ее прекрасным телом, над ее красотой, над ее здоровьем в ту ночь. Некогда она считала их самыми близкими и самыми надежными. Она доверяли им все, что было у нее – саму себя, свои чувства, свои страхи, свои мысли. Они превратили ее в ту, которая уже никогда не сможет иметь детей, любить мужа, заботиться о близких. Они лешили ее всего того, чего она желала и о чем мечтала – семьи. Ее шрамы носили имя каждой, кого она убила. И только один самый уродливый и красный рваный рубец носил имя Суттиры. Той женщины, которую она желала уничтожить и придать мукам. Но ее время еще настанет, она об этом знала.

Переведя взгляд со шрамов на свое прекрасное лицо, она стала успокаиваться. Гнев, вызванный воспоминаниями, стал угасать. Она понимала, что никогда не сможет избавиться от них, хотя в Ким-Рабане были технологии по замене кожного покрова на любой части тела. Она должна полюбить ужасные метки прошлого. Она должна принят это как испытание, выставленное для нее судьбой.

Она быстро замотала изуродованное место тканью и примерила на себя тонкое платье, которое как раз было уготованно для знойной погоды вечнозеленого Шаккама. Осторожными шагами она вышла из своих покоев и направилась через огромный зал к балкону.

Дом, в который ее привел Гион, стоял на холме. С него открывался вид на Ким-Рабану и на океан, который яркой лазурной лентой обрамлял город. Ким-Рабана, как столица, ее сильно удивила: сходство в архитектуре с Эйзулуром было паразительно. Дома схожие по облику, узкие улочки, от которых веяло древностью и запах океана, который окутывал каждого жителя. Еще ее поражали иглы, которые пронзали город. Каменные колонны, исписанные фамильными знаками и историями, бросали на город мистический оттенок. Она обязательно разузнает как они называются.

К чему она была не готова, так это к южной жаре. Первые дни она с трудом справлялась с духотой. С головой происходило что-то неописуемое. Она не могла сконцентрироваться, ее часто посещала головная боль и головокружение. Иногда после долгих прогулок по саду у Ягрит кружилась голова и она была вынуждена уходить в небольшую беседку в тени и смачивать руки и лоб прохладной водой.

Выйдя на балкон, заставленный растениями с огромными листьями в вазонах, она почувствовала ласковое тепло еще не раскаленной столицы Шаккама. Под тенью листьев она обнаружила столик и несколько кресел из дерева с мягкими подушками. Приютившись на одном из них, она стала пристально вглядываться в городские крыши, восхищаясь каждый раз, когда перепрыгивала взглядом с крыши на крышу. Пестрота красок архитектуры доставляли ей эстетическое удовольствие.

Хотя весь город для нее и казался благодатным и щедрым, но она все равно ощущала себя лишней здесь. Даже прекрасный дом Гиона, не смотря на уют и убранства, не внушал ей доверия и расположения. Она чувствовала себя пленницей. Гион предупредил Ягрит о том, что до его приезда она не должна покидать этот дом, так как может оказаться в опасности. Ягрит заметила одну особенность, что в доме Гиона было только несколько уборщиц, хотя он был огромен, даже больше, чем у Маадаля. Как могут эти хрупкие девушки сами убирать такое огромное здание?

Всматриваясь в панораму древней Ким-Рабаны, к ней, откуда-то из глубины, пришла мысль о том, что тут в Шаккаме ей ничего не снилось. От этой мысли ей стало не по себе. Она была благодарна всем своим снам, которые с помощью книги Пробуждений воплощались в реальные действия и помогали ей избежать чудовищных ошибок. Но столь долгое отсутствие снов было для нее странным обстоятельством. Но Ягрит старалась не заострять свои мысли на этом.

Служанка со смуглой кожей вынесла Ягрит стеклянный кувшин охлажденного сока и поставила его вместе со стаканами на столик.

– Госпоже будет жарко, а сок из свежих фруктов и ягод поможет перетерпеть зной Ким-Рабаны, – с глубоким почитанием произнесла служанка.

– Благодарю тебя, … – Ягрит не смогла вспомнить имя девушки.

Но девушка не обратила на это внимание и быстро покинула балкон.

Ягрит выпила полстакана сока и, поджав ноги, аккуратно уместилась на маленьком диванчике. Ей вдруг стало интересно, а донесли ли до Маадаля весть о гибели его пташек, и отправил ли он людей на ее поиски. Она стала представлять себе как верные люди Маадаля, Фудо и Жоггар ищут ее по всей Лимессе. Она улыбнулась самой себе. Почему-то эта мысль показалась ей забавной. С этими мыслями она плавно погрузилась в послеобеденный сон.

Ей снился лес. Непроходимый и опасный лес. Через темно-зеленые заросли тяжело пробивалось солнце. Трава была та высока, что невозможно было увидеть, кто в ней может прятаться. Всюду кишила опасность. Она шла по узкой тропинке и боялась повернуть голову в какую-либо сторону. Сзади слышались крики, шепоты и мужские голоса Осторожно ступая, она пробиралась далее, как ей казалось, к свету. Но с каждым шагом света, падавшего на тропу, становилось все меньше. Необъятные стволы деревьев окоймляли дорожку и в грозном молчании провожали Ягрит.

Вдруг Ягрит обнаружила, что несет какой-то сверток, сильно прижимая его к груди. То что было внутри было мягким, живым и теплым. Но у нее и в мыслях не было останавливаться и посмотреть, что там в свертке. Комочек изредка шевелился и приятным нежил ее теплом. Ягрит не хотела показывать это темному лесу и всем тварям, которые дышали ей в след.

Тропинка петляла и заводила ее все дальше в темноту. Вдруг стало совсем непроглядно. Ягрит остановилась и все звуки, шипения тоже затихли. Она вскинула голову к небу и увидела лишь темноту. Дальше идти она не могла – она не видела даже собственных рук.

Вдруг откуда-то позади вспыхнуло яркое свечение. Она обернулась – синие светлячки небольшим облаком летели к ней. Хаотичные светящиеся точки приближались, облетая стволы и могучие ветви. Она плотнее прижала к себе мягкий комочек, не понятно откуда понимая, что они летят не к ней, а к этому живому комочку. Точки стали кружить возле рук и головы Ягрит, не касаясь ее. Она присмотрелась у разгалядела в них крохотных мотыльков. Теперь, когда они словно искры костра окружили ее, она смогла увидеть тропку и осторожно двинулась дальше. Как только она сделала первый шаг, все сразу же зашипело: крики, визги, рычание врезались в ее слух.

Светлячки бесшумно вели ее все глубже в мрачные покои непроходимого леса. Их становилось все больше и больше, теперь тропинку и стволы деревьев было видно как днем. Ягрит даже позволила себе немного ускорить шаг.

Она не заметила как оказалась на небольшой полянке. Могучие стволы деревьев теперь отступили в стороны. Ягрит осмотрелась и увидела постройку. Постройка была ей настолько знакома, но образ в голове был затертым. Постояв немного, она вспомнила это здание. И тут у нее начали трястись руки от страха. Перед ней было святилище Суттиры, где ее предали ритуалу безумного ножа. Она обернулась, чтобы броситься подальше от этого места, но тропинка исчезла и сейчас на ее месте стояли могучие деревья.