Время убивает

– Ничего, раскрутишь, ты парень способный.

– Спасибо за комплимент, – фыркнул Климчук. – Ну а у тебя как с этим сердечником Истоминым? Рутина?

– Наоборот, одни непонятки, если честно, я даже не ожидал. Физик занимался такими перспективными исследованиями, что ими заинтересовались оборонщики. Да и в связи со смертью возникли вопросы, на которые надо найти ответы.

– Ничего, ты физик в прошлом, раскрутишь, – вернул майору шутку Виктор. – Чем он занимался?

– Об энтропии что-нибудь слышал?

Виктор поскрёб пальцем макушку.

– Ну-у… это такая материя… связанная с хаосом, так?

– В точку, – улыбнулся Никифор. – Истомин решил создать устройство, ослабляющее энтропию, и сварганил у себя дома прототип. Я его видел.

– Неужели работает?

– Не поверишь, работает, отчего и возникли проблемы. Сколько на твоих глубоководных?

Капитан озабоченно посмотрел на свои командирские часы российского изготовления, способные работать под водой.

– Одиннадцать тридцать.

– А на моих двенадцать ноль-пять.

– Ну и что?

– Мои часы начали спешить после того, как я побывал в квартире Истомина.

– Ну и что? – повторил вопрос Климчук.

– Это, – Никифор показал браслет с часами, – суперточная швейцарская механика «Едокс», она не отстаёт и не опережает показания, вообще не выходит из строя.

– Да ладно, любая механика ломается.

– Эта нет.

Климчук ещё раз глянул на свои часы, пожал плечами.

– Ладно, пусть будет по-твоему.

В ухе звякнул сигнал вызова.

– Зайди, – раздался голос Баринова.

Никифор допил кофе, помахал рукой капитану и поспешил к начальнику отдела.

– Что в Дубне? – поинтересовался хозяин кабинета, прекращая листать бумаги в папке чёрного цвета. Несмотря на почти стопроцентную цифровизацию делопроизводства, чиновники всех рангов продолжали пользоваться бумажными носителями информации.

– Если мои предположения верны, то материал – просто бомба!

Баринов нахмурился:

– Давай сначала. В институте был?

– Был. – Никифор без особых подробностей поведал начальнику о своих встречах с полицейскими, руководителями ОИЯИ и свидетелями, а также высказал своё отношение к странному поведению часов. – Мне нужен эксперт, специалист по современным теориям физических взаимодействий.

К его удивлению, Баринов отмахиваться от просьбы не стал, проворчав:

– Ты же сам физик?

Услышав смущённое признание подчинённого о «потере научных кондиций», он нажал клавишу на столе:

– Анна Филипповна, зайдите, пожалуйста.

– Кто это? – спросил Никифор.

– Эксперт, – коротко ответил полковник.

Через минуту в кабинет вошла женщина, в которой Никифор с удивлением узнал незнакомку с парковки, на которую он обратил внимание, когда она выходила из «Мини Купера».

Она снова улыбнулась, от чего её и без того милое личико стало ангельским.

– Знакомьтесь, – сказал Баринов. – Майор Сомов Никифор Антонович. Анна Ветлова. Старший научный сотрудник нашего техцентра, оканчивала физтех.

Женщина подала руку.

Никифор вскочил, пожал. Во рту пересохло, будто он пробежал пару километров. Вспомнилось арабское изречение: сердце видит раньше глаз.

«Не дури, майор!» – одёрнул он себя мысленно.

– Мы виделись утром… очень приятно.

– Анна Филипповна, вы, насколько мне известно, ещё не приступили к делам. Поможете товарищу разобраться в обстоятельствах инцидента с физиком Истоминым?

– Конечно, с удовольствием.

– Ну удовольствия не обещаю, но дело вырисовывается интересное, насколько мне удалось оценить. Никифор Антонович, введи Анну Филипповну в курс дела.

– Слушаюсь. – Никифор протянул руку к двери. – Идёмте в мой кабинет.

Женщина первой вышла, Никифор, не сводивший взгляда с красивых ног эксперта, оглянулся на оклик Баринова:

– Минуту.

– Слушаю, товарищ полковник.

– Прикрой дверь.

Никифор закрыл.

– Не раскатывай губу, майор, – мрачно проговорил Баринов, понижая голос. – Это наш самый ценный кадр, к тому же с тремя детьми на руках.

– Бывает, – хмыкнул Никифор.

– И без мужа, – закончил Баринов. – Иди.

В кабинете уже никого не было, Климчук умчался на задание, и Никифор усадил гостью на стул напротив своего стола. Включил компьютер, сунул в него флешку с материалами Истомина.

Всё это время Анна изучала его действия, не говоря ни слова. Видимо, она была сдержанным человеком.

– Коротко о сути дела. – Он сообщил ей о смерти физика из ОИЯИ, повернул к ней экран компьютера. – А это то, над чем он работал.

Экран высветил формулу Уилера – Девитта.

Брови Анны взлетели на лоб.

– Это же…

– Уилер – Девитт с их архитектурой времени без времени. Но с дополнением.

– Давно не встречалась с интерпретацией Уилера. А это что за параметр? – Она указала на последние символы формулы. – Не помню, чтобы формула заканчивалась так странно.

– На мой взгляд, добавлен гамильтониан скорости распространения энтропии. Волновая функция бесконечно малых длительностей. То, из-за чего у нас возникает чувство течения времени.

– Это чувство у человека появляется из-за того, что наше сознание обрабатывает каждый из квантов времени по очереди, последовательно.

– Согласен, но Истомин облёк этот процесс в математическое уравнение. Я уже далёк от высшей математики квантовых состояний, но Истомин действительно показал, что энтропия обратима.

– Spukhalt! – произнесла Анна с улыбкой.

Никифор неплохо знал немецкий, поэтому смог перевести слово как «жуть».

– Наверно, не так категорично, хотя впечатляет. Я тоже не могу представить, что можно запустить обратно процесс разделения созданного микста на составляющие. Или ещё нагляднее – процесс сбора разбитого стакана после его падения на пол.

– Вы не поняли. Судя по введённым дополнениям, на энтропию можно влиять, не вкладывая в процесс гигантскую энергию. А это чревато скачкообразным увеличением роста хаоса, образно говоря. При определённых условиях может начаться своеобразная инфляция энтропии.

Никифор вспомнил «люстру» в квартире Истомина.

– Между тем он создал модель установки.

Всплеск ресниц женщины показал её удивление.

– Как это ему удалось? Почему в интернете об этом ни слова? Обычно учёные сразу поднимают хайп, сделав открытие.

– Истомин был очень закрытым человеком. Он даже непосредственному начальству не признался, что сделал прототип генератора антиэнтропии. Читайте дальше, это его база данных, уложенная в формат научной статьи. По-видимому, он собирался её опубликовать, но не успел.

– Что с ним?

– Шеф… э-э, Кирьян Валерьевич вам не говорил?

– Он вызвал меня при вас, я не в курсе.

– Истомин умер сегодня утром на автобусной остановке напротив своего дома. Знаете что, если вы не заняты, давайте поедем к нему, я вам всё покажу, а по пути расскажу подробности.

– Хорошо, я только закончу беседу с вашими коллегами, чем я занималась до этого, и через десять минут спущусь на парковку.

– Буду ждать у служебного аэрокара.

Анна кинула взгляд на экран компьютера и вышла, унося волну нежного аромата духов, какого Никифор ещё не встречал.

Он поймал себя на запретной мысли (мелькнуло видение, как их губы соприкасаются), сердито погрозил себе пальцем: не балуй, майор, у неё трое детей!

«Ну и что? – откликнулся внутренний собеседник, который всегда мыслил логически. – Я не собираюсь увиваться за ней только из-за того, что у неё бесподобной геометрии губы. Просто ценю красоту».

«Ну да, – согласился он сам с собой, – есть такое, если учесть, что не обращают внимание на красивых женщин только дураки и импотенты. Интересно, зачем шеф сообщил, что она без мужа и что у неё трое детей? От чего предостерегал?»

Через пять минут он был у аэромобиля, в кабине которого его ждал тот же водитель по имени Павел.

Ещё через семь минут (почти без опоздания) к нему присоединилась бывшая выпускница физтеха, работавшая консультантом в научном кластере Следственного комитета.

Время перевалило за полдень по часам Анны (цифры на экранчике часов Никифора по-прежнему не совпадали с «официальными»), когда пара перешагнула порог квартиры Истомина.

Летели недолго, тем не менее следователь успел ознакомить спутницу с положением дел, ответил на её вопросы, заметив для себя, что консультант СК реагирует на пояснения очень быстро и адекватно, что указывало на её аналитический склад ума.

На всякий случай Никифор запомнил точное время входа на часах Анны (двенадцать десять), помня о феномене задержки, и спросил у спутницы, каковы её ощущения.

Анна сморщила носик:

– Что-то хрустнуло…

– У хозяина работает вся аппаратура, и мы, очевидно, когда входим, включаем какой-то контур. Какой именно – надо разбираться.

– Я не заметила, что вы отключали сигнализацию.

– Удивительно, но Истомин не соблаговолил установить охранную систему. Дверь открывается обыкновенным ключом.

– Он ушёл на работу, оставив аппаратуру включённой?

– Совершенно верно, я тоже заинтересовался такой необычной расхлябанностью. То ли всю эту технику отключать нельзя, то ли у владельца характер пофигиста. Во всяком случае, о своих успехах он руководству института не докладывал, и оно не знает, что Истомин добился результата.

– Осмотреть квартиру можно?

– За тем и пришли, я вас провожу.

Стараясь не задевать предметы интерьера и аппараты у стен, обошли все комнаты, остановились в гостиной, рассматривая «люстру».

– Вы думаете, это и есть антиэнтропийный генератор? – спросила Анна.

– Скорее антенна, а сам генератор укреплён на стене, видите? Соединён с «люстрой» кабелем.

– Озоном пахнет.

– Да, электрические поля здесь весьма серьёзные.

– Сюда нужна бригада спецов с соответствующим оборудованием. Я, конечно, покопаюсь в железе, но одна не справлюсь.

– Боюсь, нам не дадут возможности изучать сей механизм.

– Почему?

– Истомин работал не только в институте, но и под эгидой оборонщиков.

– Почему же они сюда никого не прислали?

– Во-первых, наверно, ещё не знают о смерти физика, а во-вторых, Истомин, видимо, не доложил им об окончании темы и переходе от теории к практике.

– Странноватый был товарищ. Чего-то боялся?

– Мы слишком мало знаем, чтобы делать выводы.

Анна подошла к столу в кабинете.

– «Эльбрус-22РС»? Серьёзная машина. Работает?

– Никаких тебе паролей, никакой защиты. – Никифор включил компьютер, передал женщине флешку, записанную в институте Лебедевым. – Полистайте, пожалуйста, этот материал я скачал в компе Истомина в институте. Может, найдёте что-нибудь, что прольёт свет на ситуацию.

Анна подсела к столу, разглядывая появившийся в экране силуэт звезды.

Никифор начал методично обыскивать кабинет, перешёл в гостиную, потом в спальню, пытаясь вычислить нахождение секретных боксов, сейфов и тайников. Однако таковых в квартире учёного не нашлось. Зато в верхнем ящике тумбочки в спальне следователь обнаружил старый фотоальбом, кучу удостоверений советского периода, от комсомольского билета до корочек сотрудника пожарной охраны, и толстую тетрадь серого цвета, оказавшуюся дневником Истомина. Никифор с любопытством полистал тетрадь, записи в которой обыкновенной шариковой ручкой начинались июнем тысяча девятьсот девяносто четвёртого года.

«Сдал макулатуру на восемь рублей, – прочитал Никифор. – Свободен! Поеду в Ленинград, обойду все книжные и буду готовиться к экзаменам. Отец обещал крутой комп, ох, как заживу!»

Записи на первых листочках тетради уже побледнели, всё-таки им исполнилось лет сорок, если не больше, ручки менялись, менялся цвет чернил и тон сообщений. Молодой Истомин то описывал свои приключения на трёх страницах, то делал одну строчку типа: «Ну и чёрт с ней, сама виновата! Лучше не вмешивалась бы. Мне нет времени на уговоры».

О ком и в связи с чем это было сказано, в дневнике не говорилось ни слова, стояла лишь дата: тринадцатое февраля тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Истомин к этому моменту уже окончил институт и работал в ядерном центре.

Никифор хотел было ознакомиться с последними записями дневника, но его намерения прервал звонок в дверь.

– Мы кого-то ждём? – оторвалась от экрана Анна.

– Если это тот, кто мне звонил, – сказал Никифор, заглядывая в глазок, – то всё в порядке.

Открыл дверь.

На пороге стояли двое: пожилой мужчина с благообразным лицом сельского священника, одетый в кожаный полушубок и с меховым беретом на голове, и мужчина помоложе, в чёрной куртке-дутике. Голову его обтягивала вязаная шапочка.

– Здравствуйте…

– Николай… э-э?

– Маркович, – закончил гость, снимая шапку и обнажая обширную лысину. – Николай Маркович Золотцев.

– Друг Глеба Лаврентьевича?

– Да, а это мой сын Костя.

Молодой человек сдёрнул с головы шапочку, кивнул.

– Проходите. – Никифор отступил, пропуская пару. Отметил их реакцию на преодоление «невидимой плёнки»: оба приостановились, прислушиваясь к себе, переглянулись.

В гостиную Никифор их не повёл, оттуда выглянула Анна.

– Здрасьте, – дружно выговорили гости.

– Добрый день.

– Николай Маркович, Костя, – представил их Никифор. – Следователь Ветлова.

Анна кивнула и скрылась за дверью, не сказав больше ни слова.

Николай Маркович посмотрел на дверь в гостиную.

Никифор понял его желание увидеть друга.

– Тело Глеба Лаврентьевича находится в морге. В квартире работают следователи. Идёмте на кухню, раздевайтесь.

Гости сняли верхнюю одежду, обувь, расположились на стульях в небольшой кухоньке хозяина, пропахшей ароматами кофе. Но предлагать им горячих напитков Никифор не стал.

– Как давно вы знаете Истомина?

– Больше тридцати лет, – ответил Николай Маркович, вздохнув. – Учились в институте.

– Вы тоже физик?

– Нет, давно не занимаюсь наукой, с момента распада Союза. Я предприниматель.

– ИП, – уточнил его сын.

– В какой сфере?

– Фармакология, – почему-то сконфузился старший Золотцев. – У нас своя аптека.

– Когда вы в последний раз встречались с Истоминым?

– Да всего пару дней назад. Он жаловался на сердце, просил достать лекарства.

– У дяди Глеба астения, – робко добавил Костя. – Мы его предупреждали, чтобы он изменил распорядок.

– Объясните.

– Ну он последние несколько лет вёл затворнический образ жизни, – сказал Николай Маркович. – Практически сидячий. День на работе, ровно двенадцать часов, ночь дома, прямо как часы. Ни минуту назад, ни минуту вперёд.

– Не понял.

– Ровно к девяти утра он шёл в институт, ровно к девяти вечера возвращался. Питался однообразно, даже фруктов летом не покупал. Любил клюквенный морс, у него в морозилке всегда хранился запас ягод. А ухаживать за ним было некому, детей не появилось. Вообще он сильно сдал по сравнению с тем, каким был ещё в мае. Такое впечатление, что ужасно постарел.

Никифор вспомнил признание соседа – автомеханика Куркова.

– С чем это связано, как вы думаете? Он говорил, над чем работает?

– Разрабатывал новую концепцию энтропии, – криво усмехнулся Золотцев-старший, – отталкиваясь от уравнений Шрёдингера. Это…

– Я знаю, – кивнул Никифор, – изменение волновой функции в гильбертовом пространстве.

Удивлённый взгляд собеседника был ему ответом. Но объяснять свои знания физики следователь не стал.

– Значит, говорите, он сильно сдал. За два дня?

– Ну да… мы были у него в мае, потом девятнадцатого июня, а в прошлое воскресенье… специально приехали помочь… – Золотцев развёл руками. – Чтобы человек так изменился…

– Не только вы это заметили. Что же, спасибо, вы нам здорово помогли. Будем работать дальше.

– Хотелось бы попрощаться…

– Ничем не могу помочь, он в морге. Оставьте телефон, я позвоню по окончании расследования.

Никифор проводил гостей, закрыл дверь, вернулся в кабинет.

– Слышали?

– Хорошие люди, беспокоятся, хотя старшему не повезло в жизни.

– Почему?

– Учился на физика, стал бизнесменом.

– Тогда такие времена настали – надо было выживать.

– Бизнес с его полным отсутствием морали победил гораздо сильнее – в душах людей. А потом человечество не выдержало встроенного дьяволом соблазна – жить в игровой виртуальной реальности компьютера.

Никифор с любопытством посмотрел на увлечённую изучением базы данных женщину.

– Вы говорите как глава думского комитета по социальной политике.

– Не только говорю, – засмеялась Анна, – но и думаю точно так же. К сожалению, всё больше несвобод внедряют наши правители, в основном с благими целями, в нашу жизнь. И кончится всё либо социальным взрывом, когда лопнет терпение народа, либо смертью России как самостоятельного государства. И миллиардеры не помогут.

– Вы не любите миллиардеров?

– Богатство в девяноста девяти случаях из ста – маркер психического заболевания, и даже Россия стала больной на голову. Что у нас в стране, что за рубежом миллиардеры – люди, нажившие богатство неправедным путём, лишённые совести.

Никифор покачал головой:

– Я знаю пару миллиардеров, которые тратят свои деньги на благотворительность большими суммами.

– Слава богу, есть ещё совестливые.

– Не ожидал от вас…

– Чего?

– Таких откровенных суждений о бедах России.

– Мне за державу обидно, как и любому нормальному человеку, только и всего. Надеюсь, и вам тоже, если только вы не либерал.

– Не либерал, – улыбнулся Никифор. – Что-нибудь выяснили?

– К сожалению, всё это надо изучать не один день, очень много специфики: метаматематика, метафизика, интегральные дебри, расчёты. Я бы скачала базу, если здесь найдутся свободные диски.

– Поищем.

– Могу предложить второй вариант – снять материнскую плату и уже в лаборатории переписать с неё всю информацию.

– Не получится, тогда отключится вся аппаратура квартиры, а мне почему-то кажется, что этого делать не надо.

Анна отвела взгляд от экрана.

– Слово «кажется» в устах следователя звучит неубедительно.

– Согласен, однако я доверяю своей интуиции. Если Истомин держал генератор включённым постоянно, то неспроста. Лучше здесь ничего не трогать.

– Сколько вы собираетесь здесь быть?

– Недолго, скачаем базу, и я вас отпущу.

– А вы что-нибудь нашли?

Никифор показал тетрадь.

– Дневник Истомина, он его вёл аж с конца прошлого века. Записей не так уж и много, потому что товарищ писал не чаще раза в неделю, но для нас и это важно. Поеду изучать в офисе. Но сначала заеду в морг, ещё раз поговорю с медэкспертом. Очень напрягает оценка свидетелей состояния Истомина. Чтобы человек так резко постарел – на двадцать с лишним лет всего за два дня – это феномен!

– Не может это быть следствием работы генератора? – Анна кивнула на «люстру».

– Если принять во внимание цель учёного – снижение скорости роста энтропии, то возникает парадокс: почему генератор воздействует на него в обратную сторону? Не уменьшает энтропию, а увеличивает? Ведь старение – это и есть следствие роста энтропии?

– Логично.

– Здесь происходит что-то другое, хотя процесс и связан с работой аппарата. Ищем чистые диски.

Но искать свободные от записей носители долго не пришлось. За столом, у стеночки, между двумя стойками, располагалась небольшая этажерочка с дисками, половина из которых была упакована в пластиковые пакеты.

Пока Анна переписывала содержимое памяти компьютера на диски, Никифор ещё раз прошёлся по комнатам, заглядывая во все углы и ящики тумбочек, нашёл целую коробку с флешками и решил забрать их с собой. В них могли храниться результаты практической деятельности Истомина и его наброски будущего устройства. Читать их было лучше в спокойной обстановке.

– Готово, – доложила Анна спустя несколько минут.

– Уходим.

Вышли, нагруженные пакетами.

Тихий треск невидимого «пузыря» подействовал на спутницу как разряд тока: она едва не выронила пакет.

– Жесть! Забыла об этом!

– Мы продавливаем какое-то поле, – успокоил её Никифор извиняющимся тоном.

– Я уже поняла, просто не ждёшь ничего подобного.

– Как вы можете объяснить этот треск?

– Не люблю объяснений, объясняющих необъяснимые явления, как говорит наш главный. Пока что единственное, что приходит в голову, это следствие работы генератора Истомина. Кстати, возможно, он считал, что возникшее поле защищает квартиру от непрошеных гостей, потому и не позаботился об установлении охранной системы.

Лифт опустил пару на первый этаж.

Водитель аэрокоптера встретил их странным взглядом, в котором сочетались удивление, опасение, неуверенность и смущение.

– Что не так? – насторожился Никифор, уже представляя, что услышит в ответ.

– Боюсь уже говорить…

Никифор взял удивившуюся Анну за руку, повернул тыльной стороной ладони вверх, чтобы увидеть циферблат часов, посмотрел на свои часы, показывающие 13 часов 21 минуту.

– Сколько на ваших?

– Двенадцать двенадцать… Вас не было две минуты.

– Что происходит? – сдвинула брови женщина.

– Мы пробыли в квартире сорок минут.

– Наверно, не смотрела.

– А он утверждает, что всего две!

Глаза Анны стали большими и тревожными. Но думать быстро она умела.

– Время в квартире Истомина идёт быстрее…

– Есть и ещё один вариант, обсудим в центре. Садитесь. Паша – стрелой в офис!

Аэромобиль вонзился в небо.

Москва

Следственный комитет

Двенадцать часов тридцать минут

Анна оставила его в вестибюле здания, Никифор отдал ей найденные у Истомина диски и флешки, включая и первую, с записью статьи физика, и отправился сразу к начальнику отдела.

Баринов тоже умел думать оперативно, поэтому на просьбу следователя поставить у квартиры Истомина охрану ответил без раздумий:

– Возьми Климчука и подразделение Марина, он на дежурстве. Объясни сам, что нужно делать. Потом вернёшься и расскажешь, что происходит.

Встретившись с капитаном Мариным, выглядевшим сонным блондином-увальнем, и объяснив ему задачу, Никифор вернулся к себе в кабинет и обнаружил там Климчука, разговаривающего с кем-то по вижн-системе: на нём были очки.

– О, как раз ты мне нужен! В следующий раз оставляй записку, где тебя искать, раз на звонки не отвечаешь.

Климчук весело отмахнулся.

– Оставлю, как одна кладовщица писала: ушла, буду, когда вернусь.

Усмехнулся и Никифор:

– И что я тебя терплю? Давно надо было отсадить в общий курятник.

– Ты без меня как лошадь без всадника, – ещё больше развеселился Виктор. – Как там в песне поётся: с тобой я не могу и без тебя никак, ты самый злобный друг и самый нежный враг.

– Не путай грешное с праведным. Это песня про нормальных любящих людей, а не про голубых, на которых ты намекаешь. Командир разрешил взять тебя в аренду.

– Обалдеть! А он знает, что я и так взял дополнительное дело?

– Все претензии к нему.

– Так зачем я тебе нужен?

– Объясняю дислокацию. Вокруг этой истории со смертью физика Истомина разворачивается какой-то странный бедлам. Я думал, шеф просто перестраховывается, поручая мне расследование, всё оказалось не так просто. Это не обычное дело, каких немало случается в нашей жизни.

Климчук посерьёзнел:

– Внимательно слушаю.

Никифор быстро объяснил капитану суть происходящего.

– Сколько сейчас на твоих?

Виктор посмотрел на часы: у него были новейшие «Сейко» с чипом связи.

– Двенадцать тридцать пять.

– А на моих тринадцать сорок три. Я трижды побывал в квартире Истомина, и после каждого посещения мои часы начинали спешить.

– Жесть!

– Вот-вот, и я того же мнения.

– Я почти ноль в формулах, для меня что уравнение Шрёдинхера, что Улёта – Девита, одно сотрясение воздуха.

– Это разные уравнения, но Истомин смог дополнить Уилера интегралом Шрё…

Климчук поднял руки вверх:

– Остановись! Я всё равно не запомню. Вообще поражаюсь твоей памяти, если честно. Лично мне удаётся запомнить только то, что связано с реальными вещами, математика для меня – тёмный лес.

– Мне просто повезло, – отмахнулся Никифор. – Мой научный руководитель в те времена, когда я пытался заниматься диссером, требовал запоминать головоломные вещи, чтобы держать мозги в активном состоянии. К примеру, знаешь, чему равняется фундаментальный предел температуры для нашей Вселенной?

– Я псих, по-твоему? В голову не пришло бы запоминать.

– Так вот он равен, – Никифор задумался на мгновение, – ста сорока одному миллиону шестистам восьмидесяти тысячам восьмистам на десять в двенадцатой степени триллионов градусов.

– Триллионов?! Очуметь! И ты запомнил?!

– Как видишь.

– А что такое фундаментальный предел?

– Существует ряд констант разных взаимодействий, которые проявлены в нашей реальности: постоянные Хаббла и Планка, константы Ньютона, Эйнштейна, Бора и так далее, коим подчиняется ткань бытия. Что касается предела температуры для материи в нашем континууме, то он, по сути, определяет состояние при сжатии всей материи Вселенной в чёрную дыру.