Записки исторической сплетницы. О жизни королевских особ и аристократов XII-XVIII вв.

Мария Гаранина

Записки исторической сплетницы

Мария Гаранина

© Гаранина М., текст, 2020

© ООО "Издательство «Эксмо», 2020

Предисловие автора

Здравствуйте, меня зовут Мария Гаранина, и я сплетница. Да, знаю, собирать сплетни – не самое благородное увлечение. Однако в свое оправдание должна заметить, что интересуют меня сплетни исключительно исторического характера.

Горько признавать, но после прочтения исторических научных трудов в памяти у меня обычно остается информация на важнейшие темы: «кто с кем», «кто от кого», «кто кому по морде» и т. п. Если кто-то сомневается, что эти темы в историческом плане действительно самые важные, то пусть немедленно перестанет. Сильные мира сего тоже люди, у них всегда были свои большие и маленькие слабости, что трогательно сближает их с остальным населением. С той лишь разницей, что слабости рядовых граждан редко вызывают мировые потрясения и обычно приводят к довольно скромным последствиям. Например, вы опоздали на работу на восемь минут и лишились премии; весы после Нового года странные трехзначные числа демонстрируют; муж ключи от машины отобрал и подал на развод; с полицией пришлось объясняться, когда ее вызвали соседи, потому что вы Второй концерт Рахманинова без наушников в три часа ночи во всю мощь слушали и т. д.

Другое дело, когда слабости и капризы проявляли короли/королевы, принцы/принцессы, папы римские, а также примкнувшие к ним герцоги, графы, бароны и куртизанки. Могло так шандарахнуть – хоть святых выноси. Причем достаться могло не отдельным персонам, а целым государствам. Так что аккуратнее надо было вышеуказанным сиятельным особам жениться, любить, дружить, делать политические заявления и даже молиться. А они в большинстве своем не хотели быть аккуратными, считая, что могут все себе позволить и что ничего плохого не случится. Вот пусть теперь и не обижаются, что я безжалостно препарирую их личную и общественную жизнь в своих записках, причем делаю это с нескрываемым удовольствием.

Конечно, в одной книге – да и в целом собрании сочинений – не охватить всего богатого материала для исторических сплетен. Так что у меня выборочно попали под раздачу только некоторые значимые персонажи европейской истории, жившие и творившие что попало в XII–XVIII веках. Это и неудачно женившиеся короли, и неудачно вышедшие замуж королевы, и удачно НЕ вышедшие замуж королевы (о них сплетен традиционно больше), и короли, которые женились удачно, но не оценили своей удачи в силу скверного характера, и проблемные родственники монархов, и создающие массу неприятностей одним своим существованием фавориты и фаворитки, и воинственные принцессы, которых замуж долго не брали, а когда взяли, выяснилось, что лучше бы и не брали вовсе. Всех в кратком вступлении и не перечислишь. Указанные персонажи попали в сборник, потому что милы моему авторскому сердцу и вызывают здоровое любопытство, как никто другой.

Осторожно, в тексте упоминаются измены, таинственные убийства, сексуальные скандалы, бессовестная коррупция, чрезмерное употребление алкогольных напитков – в общем, те вещи, которые могут при определенных условиях до неузнаваемости изменить мир. Вот только сцен употребления табака, пожалуй, данное произведение не содержит – чего нет, того нет.

Скучно точно не будет. А познавательно – будет! Во всяком случае, я очень на это надеюсь.

Как женился один безземельный король

Главный герой: Иоанн Безземельный, король Англии.

Место действия: Англия, Франция.

Время действия: 1200–1216 годы

То есть не совсем безземельный. У английского короля Иоанна Безземельного, несмотря на прозвище, земель было предостаточно. Безземельность его осталась в далекой юности, когда были живы его старшие братья и отец, король Англии Генрих II из Анжуйской династии, получившей название Плантагенеты. Старших братьев было аж трое, но ведь и имущества, мягко говоря, немало: помимо Англии, Генрих владел обширными территориями во Франции, плюсуем сюда вотчину его супруги Алиеноры – богатейшее герцогство Аквитанское. Казалось бы, земель на десять принцев хватит. Однако Иоанн, как все младшие сыновья в сказках народов мира, был поначалу какой-то невезучий.

В один прекрасный момент Генрих II решил распределить между сыновьями владения во Франции: старшему, по прозванию Генрих Молодой, – Нормандию, Анжу и Мэн, Ричарду – Аквитанию, Жоффруа – Бретань, а Иоанну – шиш с маслом. В качестве компенсации отец, правда, даровал младшему Ирландию и велел немедленно отправляться to Dublin. «Куда, блин?» – опешил Иоанн, потому что Ирландия котировалась далеко не так высоко, как французские территории. «Tу Даблин!» – отрезал папа, который, правду сказать, по-английски вообще не говорил, даром что король Англии. Из Ирландии наш Иван-царевич английского разлива вернулся довольно быстро, потому что деньги кончились. Но что там Ирландия, когда его в дальнейшем ожидали масштабные перемены в общественном и имущественном статусе!

Не все вышеуказанные счастливчики, щедро наделенные ценными землями, сумели дожить до светлого будущего – до короны. Генрих Молодой и Жоффруа умерли еще при жизни отца. Поцарствовать успел только Ричард, известный под партийной кличкой Львиное Сердце. Ко времени описываемых мной событий (а это рубеж XII–XIII веков) безвременно скончался и Ричард, причем будучи бездетным. Наследник мужского пола имелся только у одного брата – Жоффруа, герцога Бретонского. Но получил все, чем владела семья, вовсе не он, а младший и самый живучий из сыновей Генриха II, Иоанн.

Правда, Ричард Львиное Сердце в качестве наследника решительно предпочитал своего племянника Артура, герцога Бретонского, а брата недолюбливал (а вы бы любили родственника, который уговаривал бы ваших врагов подольше не выпускать вас из плена, а сам зарился бы на ваше имущество?). Но где тот герцог Бретонский? Он слишком далеко. А Иоанн – хоть плохонький, да свой, решил Ричард, а вслед за ним и население Англии. И эта ущербная логика аукнулась потом всей стране. Хотя можно только догадываться, оказался бы Артур на таком высоком посту лучше своего дядюшки или нет. Скажем откровенно, тоже тот еще фрукт был.

Итак, Иоанн получил корону и правил, как мог, страною и людьми. Но песня, как водится, не о нем, а о любви. Решил король жениться. Он уже был однажды женат не понравилось – на наследнице графа Глостера, но еще до коронации супругов развели из-за кровного родства. Такое в королевской тусовке случалось сплошь и рядом: живешь себе с супругой годами, а потом, когда брак тебе больше невыгоден, внезапно вспоминаешь, что вы, оказывается, родственники. Вот удивительно, как это мы просмотрели! И бежишь к папе римскому с заявлением о разводе. Так вот и тут. Надоела Иоанну бездетная жена. Он довольно быстро получил развод и стал свататься к португальской принцессе.

А тут параллельно решил жениться его аквитанский вассал, граф Гуго де Лузиньян. На единственной дочке графа Ангулемского Изабелле, с которой уже давно был помолвлен. Но брак не состоялся, потому что к невесте воспылал чувствами сам король Иоанн. Не будем тут говорить о моральном облике этого малосимпатичного самодержца и о его любовных пристрастиях – Изабелле было примерно двенадцать лет. Во-первых, по каноническому праву[1] невеста уже достигла брачного возраста. Во-вторых, неизвестно, что руководило Иоанном – любовная страсть или горячее желание хапнуть себе в собственность графство Ангулемское. Помолвка Изабеллы его ничуть не смутила и препятствием не стала. Скорее наоборот: он был даже рад, что его строптивому вассалу не удастся усилить свои позиции, прибрав к рукам Ангулем. Сватался он, наверное, как царь у Леонида Филатова в «Сказе про Федота-стрельца, удалого молодца»:

Ты мне, девка, не дури!Предлагают – дак бери!Чай, к тебе не каждый вечерХодют вдовые цари разведенные короли!.. Сей же час, я говорю,Собирайся к алтарю!Очумела от восторга,Дак нюхни нашатырю!

Очумел от восторга, скорее, папа девушки: еще бы, дочка будет не графиней, а – бери выше! – королевой! То есть граф Ангулемский воспринял сватовство короля с большим энтузиазмом. А дочка просто подчинилась. Вот так Иоанн Безземельный увел у своего вассала невесту.

Ну увел и увел, дело житейское. Брак в те темные времена рассматривался прежде всего как сделка, а сделки имеют свойство срываться. Но по сложившемуся этикету, если договоренность была нарушена, виновник этого должен был вежливо извиниться перед пострадавшим и как-то компенсировать потерю: мол, ты уж прости, товарищ Лузиньян, вот тебе немножечко денег, вот тебе новый замок, вот тебе мои личные королевские контакты – обращайся в любое время, всегда помогу. Но не таков был король. Иоанн и благородство – понятия из параллельных вселенных. Он с презрением посмотрел на проигравшего соперника и повел себя опять же по Филатову:

Ну-ко, мигом энту кралюМне доставить во дворец! А коварного стрельцаСей же час стереть с лица,Чтобы он не отиралсяВозле нашего крыльца!..

Умные люди его наверняка предупреждали:

Умыкнуть ее – не труд,Да народец больно крут:Как прознают, чья затея, —В порошок тебя сотрут!

Но все без толку. Чувство собственной значимости снесло Иоанну крышу и окончательно лишило осторожности.

Гуго де Лузиньян обозлился и отправился искать справедливости у французского короля Филиппа II Августа. Это был красивый старинный обычай, которого строго придерживались еще братья Иоанна Безземельного: возник конфликт со своим королем – сразу бежишь к французскому с жалобой на то, как тебя, сироту, обидели. И французский король все разруливает. Правда, практически всегда в выигрыше почему-то оказывается только этот самый французский король, а остальные, как дураки, с битой мордой возвращаются на исходные позиции. Но, видимо, к тому моменту еще не набралась убедительная статистика, поэтому Лузиньян решительно направился к французскому двору. А так как граф он был авторитетный, то и других на свою сторону перетянул.

Явился Лузиньян к королю Филиппу Августу и говорит: «Государь, да что же это делается: невесту умыкнули, ничего взамен не дали – где справедливость, я вас внимательно спрашиваю? Он же твой вассал, сделай что-нибудь!» Филипп Август выслушал и очень обрадовался: понял, что теперь есть у него методы против Кости Сапрыкина, как в известной фразе из фильма «Место встречи изменить нельзя». Он уже давно мечтал отхватить себе земли Плантагенетов на континенте, но как-то неудобно было начинать без всяких на то оснований. А тут ему это основание принесли на блюдечке прямо к подножию трона.

Едва сдерживая радость, король сделал скорбное и понимающее лицо и сказал: «Разделяю твое возмущение, Гуго, дорогой ты мой человек. Как же земля носит таких тиранов, супостатов и вообще сволочей? Ну ничего, мы его вызовем в суд и рассудим по справедливости. Наш королевский суд – самый гуманный суд в мире!» И действительно отправил повестку английскому коллеге: гражданин Плантагенет И. Г. вызывается в суд в качестве ответчика по делу об умыкании невесты. Иоанн, когда ее получил, глазам своим не поверил. Перечитал еще раз и впал в бешенство. «Я, – кричит, – такой же король! Как смеет этот француз меня судить! Да что он о себе возомнил!» А Филипп Август, смахивая пылинки с мантии, невозмутимо отвечает: «Какой ты там король, мне это совершенно однофигственно. Я тебя вызываю как сюзерен вассала, герцога Аквитанского. А что ты по совместительству еще и король Англии, так это твои глубоко личные кадровые трудности. Изволь явиться и представить свои доводы».

Иоанн, понятное дело, на суд не поехал. Филиппу Августу, разумеется, только того и надо было. Он объявил несговорчивого коллегу виновным заочно и постановил конфисковать его французские владения. Во исполнение этого судебного решения Филипп Август для начала вторгся в Нормандию – и понеслось.

Говорили, что мать Иоанна Безземельного Алиенора Аквитанская скончалась, впав в отчаяние и ярость, когда узнала о падении замка Шато-Гайар. Алиеноре на тот момент было уже за восемьдесят, возраст более чем почтенный и в наше время, а уж тогда и вовсе мало кто доживал до таких лет. Так что вряд ли требовались какие-то специальные переживания, чтобы ускорить ее кончину. Однако если информация до нее дошла, она имела все основания горевать и гневаться. Замок был построен ее любимым сыном Ричардом Львиное Сердце и считался неприступной твердыней. И вот он внезапно в руках французов.

Но это еще что: за два года войны с Францией английский король потерял Нормандию, Анжу, Мэн и частично Аквитанию. Это уже само по себе было фиаско. Но дальше произошло еще много интересного: интердикт[2], наложенный папой римским на Англию и отлучение Иоанна от церкви, признание английского короля вассалом папы римского с обязательством платить кучу денег ежегодно, конфликты и войны с баронами, Великая хартия вольностей. То есть, мягко говоря, катастрофа по всем фронтам. Бароны докатились до того, что призвали на престол наследника Филиппа Августа, Людовика. Но в разгар гражданской войны, к всеобщему счастью, от дизентерии (а может, от яда, что было бы совсем не удивительно) умер Иоанн. И где-то чуть ли не в чистом поле и при помощи первого попавшегося под руку предмета, отдаленно напоминающего корону, был возведен на трон его малолетний сын Генрих III. Бароны облегченно выдохнули и сказали Людовику: «Все, чувак, отбой. У нас теперь нормальный король имеется. Ты иди домой, к папе». Тот и пошел, хотя и расстроился слегка: еще бы, такой шанс упущен.

А с Изабеллой Иоанн жил хорошо. Ну как – хорошо? Заботился о ней, как мог. Изменял, правда, на каждом шагу. Он вообще себя в сексуальном плане сдерживать не привык. Бароны его еще и поэтому недолюбливали: жен, дочерей и сестер приходилось держать под неусыпным надзором, чтобы уважаемый сюзерен к ним не подобрался. Изабелла, по слухам, тоже налево хаживала, но слухи уж очень темные и неконкретные, так что всерьез с ними считаться достаточно трудно. Вряд ли она мужа любила, но вот поддерживала всегда, понимая, что его интересы – ее интересы. И родила ему пятерых детей.

Овдовев, Изабелла вышла замуж то ли за своего прежнего жениха, то ли за его сына. Последнее маловероятно, учитывая, сколько тому сыну могло быть лет на момент брака. Но кто его знает – средневековые женщины в возрасте под тридцать вполне могли выходить за подростков, не попадая в поле зрения правоохранительных органов. Во всяком случае, в семью Лузиньянов она в итоге вошла. И началась у нее жизнь ничуть не менее увлекательная, чем в бытность королевой Англии. Но это совсем другая история.

Как Филипп Красивый с папой поссорился

Главные герои: Филипп IV, король Франции, Бонифаций VIII, папа римский.

Место действия: Франция, Рим и его окрестности.

Время действия: 1296–1303 годы

Вы, может, удивитесь, но в итальянских университетах на юридических факультетах по сей день программа предусматривает такой предмет, как каноническое право. Никаких иллюзий о его прикладной ценности, боюсь, не питают даже сами профессора. Но ценность ценностью, а изучать его ужасно интересно, не оторвешься. Откуда есть пошла католическая церковь, как она позиционировала себя в разное время, в каких сферах рулить пыталась, в каких действительно рулила, как относилась к земным владыкам и что предлагала своей пастве – и так далее. Конечно, это тема для большого и серьезного разговора, а у нас тут что? Правильно, сплетни. Так что не буду отклоняться от выбранного курса. Напишу тут только об одном эпизоде, навеянном мне музыкой канонического права, – эпизоде с участием известных средневековых персонажей.

Все (или почти все) любят писателя Мориса Дрюона. А раз любят, значит, помнят, что в романе «Железный король» есть такой персонаж – Гийом де Ногарэ, советник и хранитель печати французского короля Филиппа IV, прозванного за заслуги перед отечеством Красивым. И вот этот самый Ногарэ так усердно служил королю на пути укрепления королевской власти и разностороннего развития страны, что враги прогресса не выдержали и решили его отравить: подмешали ему какой-то дряни в свечу. А Ногарэ имел привычку работать ночами напролет и, следовательно, расходовать много свечей, сжигая их до конца, а не то, что на прикроватную тумбочку поставить и через три минуты задуть. Вот и надышался в короткий срок отравленной гадостью – не откачали. Товарищи! Соблюдайте режим труда и отдыха! Будете работать, как Ногарэ, тоже свалитесь, даже без всякой дополнительно отравы. Не упрощайте врагам жизнь.

Так вот, пока советник короля в мучениях умирал, ему в кошмарах являлись люди, которых он либо убил, либо как-то тяжко обидел. И все эти люди предъявляли ему справедливые претензии, всем своим видом намекая, что умри он только – они до него доберутся. Одним из таких беспокойных посетителей был папа – не его, Ногарэ, папа, а римский. Вот как описывает эту сцену Дрюон в своем романе:

И из самой густой тьмы возникла крупная фигура папы Бонифация VIII, заполнив то необъятное пространство, которым стал сам Ногарэ, вмещавший в себя горы и долы, где шествовали на Страшный суд несметные толпы.

– Сын катаров!

И голос Бонифация VIII вызвал в памяти Ногарэ самую страшную страницу его жизни. Он увидел себя ослепительно ярким сентябрьским днем, какими так богата Италия, во главе шестисот всадников и тысячи ратников поднимающимся к скале Ананьи. Чиарра Колонна, заклятый враг Бонифация, тот, что предпочел участь раба и три долгих года, закованный в цепи, на галере неверных скитался по чужеземным морям, лишь бы его не опознали, лишь бы не попасть в руки папы, – этот Чиарра Колонна скакал с ним бок о бок. Тьерри д’Ирсон тоже участвовал в походе. Маленький город открыл перед пришельцами ворота; дворец Гаэтани был захвачен в мгновение ока, и, пройдя через собор, нападающие ворвались в священные папские палаты. В просторной зале не было ни души, только сам папа, восьмидесятишестилетний старец с тиарой на голове, подняв крест, смотрел, как приближается к нему вооруженная орда. И на требования отречься от папского престола отвечал: «Вот вам выя моя, вот голова, пусть я умру, но умру папой». Чиарра Колонна ударил его по лицу рукой в железной перчатке.

– Я не позволил его убить! – кричал Ногарэ из той бездны, что зовется агонией.

Город был отдан на поток и разграбление. А еще через день жители переметнулись во вражеский лагерь, напали на французские войска и ранили Ногарэ; он вынужден был бежать. Но все же он достиг цели. Разум старика не устоял перед страхом, гневом и тяжкими оскорблениями. Когда Бонифация освободили, он плакал, как дитя. Его перевезли в Рим, где он впал в буйное помешательство, поносил всех, кто к нему приближался, отказывался принимать пищу и на четвереньках, как зверь, передвигался по комнате, охраняемой надежной стражей. А еще через месяц французский король мог торжествовать – папа скончался, прокляв и отвергнув в припадке бешенства святые дары, которые принесли умирающему.

Ага, зашибись, как хорошо жизнь прошла, есть что вспомнить: глубокого пенсионера железной перчаткой по лицу – так вообще-то и шею свернуть можно. В чем там душа у того папы держалась и как в таких военно-полевых условиях он умудрился до указанного возраста (восемьдесят семь лет) дожить, вообще непонятно. А тут еще эти отморозки из заплеванной подворотни: назовем так обоих, поскольку пощечину инкриминировали также Ногарэ, не только Колонне. Правда, нудные хронисты, а за ними и историки, не желающие расцветить историческую действительность элементами кровавой драмы, утверждают, что никакой пощечины не было. Просто ворвались в царское помещение и в малоцензурных выражениях попросили добровольно освободить кресло для более достойного кандидата. Но и это была с их стороны уж очень большая наглость: папа все-таки. Глава христианского мира, духовный лидер, так сказать. Довели старичка. Кстати, в реальности не был Бонифаций таким уж пожилым: около семидесяти лет ему было. А все равно не выдержал потрясений и вскоре после освобождения скончался. Ну вот разве можно так с понтификами поступать?

Надо сказать, что в жизни Бонифация VIII было мало событий, которые могли бы характеризовать его как нежную фиалку и невинную ромашку полевую. Вел он дела жестко и от принципов своих не отступал. С энтузиазмом утверждал главенство церкви в делах светских и свое несомненное право с полным основанием влезать туда, куда не просят. И влезал. И совершенно закономерно, что его интересы в один прекрасный момент пересеклись с интересами такого же упертого гражданина. Гражданин этот, уже упомянутый выше под именем Филипп Красивый, работал королем Франции и наивно полагал, что он в своей стране хозяин. Папа же пытался эти вредные иллюзии развеять и донести до царственного выскочки информацию, что хозяин во Франции, как и везде, на самом деле именно он, папа. «С фига ли?» – вежливо осведомлялся при случае Филипп. Папа отвечал буллами[3], где что-нибудь или кого-нибудь запрещал, ограничивал, отлучал. Так и развлекались.

Началось все, как обычно, с бабла денег. Франция и Англия собирались воевать за тяжелое наследие Алиеноры Аквитанской – герцогство Гиень. На войну, как водится, нужны деньги, и Филипп Красивый довольно успешно пополнял казну, взимая налог с духовенства. Бонифаций, усмотрев в этом попрание прав церкви и лично дорогого товарища папы римского, запретил духовенству платить этим рэкетирам-мирянам, а мирянам – взимать любые платежи с духовенства без прямого разрешения римской курии[4]. А кто не подчинится, отключим газ отлучим от церкви. Филипп, ясное дело, возмутился, а подданные в едином порыве его поддержали. Они и так уже нехорошо в сторону церковников посматривали: дерут, понимаешь, с трудящихся три шкуры, а как скидываться на банкет войну, так они кошелек дома забыли и вообще не обязаны, потому что особенные.

Чувствуя поддержку населения, Филипп запретил вывоз золота и серебра из страны. Папа на этом терял значительную часть дохода, а как такое выдержать официальному бессребренику, для которого главная забота – душа? Вот именно, никак. А тут король еще своих легистов на него натравил. Это были юристы такие, но не те, которые, четыре года проучившись, легальность от легитимности не отличают, а настоящие, законы знали. И начали они излагать свои прогрессивные для конца XIII века идеи: дескать, але, папа, новые песни придумала жизнь! Государство развивается, советская светская власть крепнет и приобретает авторитет, французы – подданные короля, а твое место – возле алтаря, и лучше бы тебе ограничиться духовной сферой влияния. В общем, это наша корова, и мы ее доим.

Папа вынужден был пойти на попятную и примириться с Филиппом. Буллу свою отменил и даже подкатил с предложением: а давай твоего дедушку, Людовика IX, канонизируем. А что, хороший был дедушка: в крестовые походы ходил, с неверными воевал (ну уж как мог, он старался), под дубом, опять же, сидел, жалобы посетителей там разбирал на управляющую компанию и грубость участкового терапевта с восьми до пяти без перерыва на обед. Ну реально святой! А что дедушка с Римом тоже некоторые разногласия имел, это мы из его резюме вычеркнем. С тех пор дедушка и стал известен широкой общественности как Людовик Святой.

Но конфликт, конечно же, на том исчерпан не был. Папа немного погодя издал очередную буллу, в которой утверждал, что он самый главный. Король, говорят, сжег эту буллу в соборе Парижской Богоматери. Никакого понятия о пожарной безопасности! Осторожнее надо быть в том соборе, недавние события это убедительно доказали[5].

А тут еще епископ Памье в качестве папского легата[6] во Францию прибыл, да как-то неаккуратно себя повел. Настолько неаккуратно, что его арестовали и обвинили: в предательстве, симонии[7], богохульстве, ереси, блуде, колдовстве, убийстве Кеннеди, краже сырников со сковородки, нарушении скоростного режима на объездной. Слуг епископа пытали, имущество конфисковали, все дела.

Папа, конечно, закричал королю, что это не его, короля, юрисдикция и вызвал его на ковер церковный Собор. Филипп приехать отказался, а вместо этого созвал первые Генеральные штаты и спросил у депутатов их мнение об этом алчном, скандальном и неприятном понтифике. Мнение было отрицательным. Даже духовные лица отправили папе коллективное письмо с просьбой разрешить им не посещать Собор, а то далеко и дорого, а толку – чуть. Папа заявил, что явка на родительское собрание Собор строго обязательна, но они все равно не поехали, потому что король запретил.

И напрасно – хоть поржали бы. Потому что папа для этого Собора подготовил совершенно бомбическую буллу, Unam Sanctam[8] называлась. С ее помощью он предельно ясно продемонстрировал, что вся эта новомодная фигня с автономией светской власти и государственным суверенитетом ему до лампочки. Тут надо сказать, что еще в XIII веке папу римского переквалифицировали из викария (то есть наместника) святого Петра в викария самого Христа. Повысили в должности. Вот Бонифаций от этой предпосылки и плясал. Христос это кто? Правильно, наш Господь. А господствует Он не только над духовным, но и над материальным миром. То есть вообще над всеми вашими паршивыми королевствами. А Христос сейчас где? На небе. А заместитель Его на земле в Его отсутствие кто? Я!!! И у меня есть два меча – духовный и светский. Духовным я могу сам махать, а светский вам дуракам, то есть земным правителям, вручил, полномочия делегировал. И вы за каждый свой чих должны передо мной отвечать. А то выговор и освобождение ваших подданных от всяких обязательств по отношению к вам. А спасетесь ли на небесах вы и ваши подданные – «от мене зависит». Так что не быкуйте тут, а быстренько целуйте мне ноги и просите благословения, пока я никого посохом не прибил.