bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
4 из 6

– Ты за ней ухаживала?

– Да. Почти постоянно в последние несколько месяцев. В любом случае у меня был перерыв в работе, так что… – Она понимает, что пытается все преуменьшить, и поправляется: – Мне этого хотелось. У нас были сиделки, но маме нравилось, когда с ней я.

– Я не знала, – тихо произносит Лора.

Элин пожимает плечами:

– Я рада, что сама за ней ухаживала.

И это правда. Лучше объяснить все равно не получится. До этого она и не знала, что способна проявить такое терпение, такую самоотверженность. Но это далось легко.

Рефлекс. Забота о матери. Воздаяние. И Элин на удивление нравилась рутинная работа. Ничего похожего на непредсказуемость службы в полиции, с постоянным чувством, что она оставила какое-то дело незавершенным.

– Мне кажется, это потрясающе. Заботиться о ком-то, – Лора колеблется, ее голос слегка дрожит. – Мне жаль, ты же знаешь. Твоя мама… она была чудесным человеком.

Элин растерянно моргает. И вот опять: снова на миг появляется прежняя Лора, которая легко выплескивает эмоции, с готовностью отдавать, ничего не получая взамен.

Элин уже открывает рот, собираясь ответить, но слова застревают в горле. Их взгляды встречаются, и Элин отворачивается.

Она наклоняется и собирает в стопку рассыпавшиеся листки. А потом понимает, что это не бумага, а фотографии. Самая верхняя приковывает взгляд. Это женщины, сидящие рядком на веранде снаружи. Они худые и выглядят болезненно, глаза смотрят в камеру. Прямо на Элин.

Пациентки, понимает она, поеживаясь и ощущая, что прошлое отеля вторглось в настоящее, и внезапно осознавая, до чего тонкая грань отделяет ее от того, что было здесь прежде.

Она тут же чувствует, как тисками сжимает горло. Она не может сделать новый вдох. Грудь наливается тяжестью, а легкие словно заполняются жидкостью.

Не паникуй. Все пройдет. Только не здесь. Не перед Лорой.

Лора пристально смотрит на нее.

– Что с тобой?

Элин шарит в кармане, сжимая ингалятор.

– Ничего страшного. – Она нажимает на кнопку и пускает в легкие газ. – Астма. В последний год усугубилась. И высота, похоже, плохо действует. Или здесь слишком много пыли.

Лора по-прежнему пристально на нее смотрит.

Это ложь. Никакая это не астма. И на высокогорье Элин уже бывала, но не помнит никаких похожих симптомов.

Все дело в этом месте. В этом здании.

Организм реагирует на нечто, живущее здесь, дышащее, вплетенное в саму ДНК этого отеля, ставшее частью его стен и пола.

11

– Похоже, они не придут.

Уилл ковыряет ложкой остатки лимонного мусса и смотрит на Элин.

Она делает вид, что не слышит, и кладет в рот кусок шоколадного пирожного. Оно рассыпчатое, с горьким шоколадом, но все равно разочаровывает – слишком плотное и приторно сладкое. Элин отодвигает тарелку.

– Элин?

Уилл пытается встретиться с ней взглядом.

Элин смотрит в стол. На керамических блюдцах между ними оплывают две плоских свечи, мерцание огня подчеркивает структуру дерева. На столе – остатки трапезы: полупустые винные бокалы, скользкий от конденсата кувшин ледяной воды и обязательная хлебная корзина, от которой Уилл никогда не отказывается.

– Эл? Ты слушаешь?

– Мы же сказали – в половине восьмого.

– Да. – Уилл смотрит на часы. – А сейчас уже почти полдесятого. Вряд ли…

Элин берет телефон. Пропущенных звонков нет. И сообщений тоже.

Лора и Айзек просто не пришли. Борясь со злостью, она корит себя. Он не изменился. И никогда не изменится. Да и с чего бы вдруг ему меняться?

Глаза щиплет от разочарования и стыда, и Элин отворачивается, делая вид, что рассматривает столовую. Народу в ней полно, почти все столики заняты, стоит гул разговоров. Вечером обстановка становится не такой строгой, ослепительно-белый цвет стен смягчается огнем в камине и свечами. Но стекло… Элин оно ненавистно. Ненавистно чувство уязвимости, которое оно вызывает.

Окна доминируют в дизайне даже вечером. Они тянутся вдоль всей стены, и помещение выглядит как открытая сцена, темнота снаружи сливается с бледными, мерцающими отражениями людей внутри.

Уилл берет Элин за руку и переплетает с ней пальцы.

– Ты расстроена, да? Ожидала чего-то… – он подыскивает нужное слово. – Чего-то другого?

Элин тянется к кувшину с водой и наливает чуть-чуть в свой бокал.

– Да, хотя и зря. Он всегда такой. Показывает свою власть. Получает какое-то извращенное удовольствие, зная, что я буду вне себя. Именно это ему нужно. Реакция.

– Я заметил еще одну реакцию, – легко слетает с языка Уилла. – Лора. Ты не говорила, что знакома с ней.

– Не думала, что это важно. – Элин смотрит на свечу, на дрожащее пламя. – Это было сто лет назад. Мы были детьми.

Уилл ждет продолжения.

– Наши матери были школьными подругами. Ее мама вышла замуж за швейцарца, с которым познакомилась, когда преподавала английский в Японии. Когда родилась Лора, они переехали сюда. – Элин пожимает плечами. – Они редко приезжали. Я видела Лору раза три или четыре.

Она проигрывает в голове сцены из прошлого. С той минуты, когда ежегодно в августе приезжали Лора и ее мать Корали, Элин и Лора становились неразлучными. Часами купались, плавали на каяках, устраивали пикники в лесу у пляжа – с начиненными мягким сыром багетами и здоровенными кусками имбирного кекса.

Когда Лора уезжала домой, лето для Элин заканчивалось. Она часами сочиняла подруге письма и звонила ей каждую субботу.

Но Элин понимает, почему пытается преуменьшить значение их дружбы – воспоминания о Лоре тесно переплетаются с памятью о ней самой, какой она была до гибели Сэма, и Элин не может смириться с тем, в кого превратилась.

Но ее гложет кое-что еще – с самого приезда Элин пытается избавиться от чувства вины. Вины за то, как резко она порвала с Лорой, как их дружба в один миг съежилась и умерла.

– Ты никогда не приезжала к ней в гости?

Она качает головой:

– Мама хотела, но денег было маловато.

– И вы не поддерживали связь?

– Нет, – резко отвечает она. – После смерти Сэма все прекратилось.

Элин вспоминает письма Лоры. А позже – сообщения в мессенджере. Но Элин отвечала неохотно – один раз, второй, а затем переписка иссякла сама собой. Почему-то так было проще – не общаться. Не только из-за воспоминаний, но и потому, что в глубине души Элин завидовала Лоре. Ведь ее жизнь не изменилась. Она могла двигаться дальше.

– Ты знаешь, как она сошлась с Айзеком?

– Наверное, через соцсети. Он приехал сюда по работе… Лозаннский университет не так далеко от Сиерре… Там живет Лора. Она помогла ему устроиться. Мне почему-то кажется, что это было не случайно, он знал, что я буду в бешенстве.

– Так не обращай внимания. Просто веселись. Не давай ему того, чего он хочет. Расслабься. – Уилл откидывается на спинку стула. – Эта… затея с отпуском будет иметь толк, только если ты не станешь принимать все так близко к сердцу.

Элин скользит взглядом по залу.

– Я пытаюсь, но это место… Есть в нем нечто странное, тебе не кажется? Нечто жутковатое.

– Жутковатое? – улыбается Уилл. – Тебе здесь не нравится просто потому, что приходится выйти из твоей зоны комфорта.

И это не совсем шутка. Уилл никогда этого не говорил, но Элин знает, как его выводит из себя ее упертость. Он не может этого понять, примириться и поэтому обращает все в шутку.

Элин выдавливает из себя улыбку:

– Из зоны комфорта? Да брось, я ведь мисс Спонтанность. Могу сорваться куда-нибудь под влиянием порыва…

– Раньше – да, – с серьезным видом говорит Уилл, заглядывая ей в глаза. – Когда мы только познакомились.

Элин сжимает бокал.

– Сам знаешь, что случилось. – Ее голос дрожит. – Ты знаешь, через что я прошла в прошлом году.

– Знаю, но не позволю этому разрушить твою жизнь. Дело Хейлера, твоя мама, Сэм, твои проблемы с Айзеком – ты позволила всему этому разбухнуть до неимоверных размеров и полностью тебя поглотить. Твой мир… становится все меньше и меньше. – Он улыбается, но не пережимает, Элин это чувствует. – Я по-прежнему жду, когда мы отправимся в поход, как ты хотела. Купил палатку и все необходимое…

– Хватит. – Элин отталкивает свой стул в ужасе от того, какой тяжестью налилась грудь.

Похоже, сейчас она снова расплачется. Здесь, прямо в столовой, рядом с Уиллом. Его слова звучат как предупреждение. Что и он, как и работа, не будет ждать вечно.

Элин встает. Она просто не готова потерять еще кого-то.

– Да брось, Элин, я же шучу…

– Нет. – Затылок и спину обдает жаром. – Я не могу, Уилл. Не сейчас. Не здесь.

12

Незнакомец возвращается. Адель слышит ритмичный хруст шагов и тяжелое дыхание с присвистом.

Она все так же сидит, привалившись к стене, не сдвинувшись с тех пор, как сюда добралась.

Слушай. Соображай. Не трать понапрасну силы.

И вдруг кто-то сжимает ее руку. И тянет в сторону. Адель падает на пол. От рывка по плечу и шее разливаются волны боли.

Она вскрикивает, сворачивается в калачик, поджимая ноги.

И крепко зажмуривается.

Не открывай глаза. Что бы ни случилось, не открывай глаза. Она снова и снова мысленно повторяет эту мантру. Адель понятия не имеет, кто этот человек и чего хочет, но жуткая штуковина у него на лице… Именно она нагоняет такой ужас. Адель понимает, что страх делает ее слабой, лишает шанса вернуться обратно к Габриэлю.

Отец однажды рассказывал ей, что делает с мозгом страх, эта примитивная реакция, которую ты не в силах контролировать.

Как это называется? Та часть мозга? Думай… Но она помнит только, что, когда эта крошечная часть мозга ощущает угрозу, она переписывает сознание, так что тело направляет всю энергию на защиту от угрозы.

Проблема в том, что остальные части мозга практически отключаются. Например, кора – главный центр принятия решений и оценки ситуации – работает неполноценно, и становится невозможным придумать лучший выход из трудного положения.

Она слышит другой звук.

Расстегивают молнию? Какой-то шорох.

Адель нервно сглатывает. Что он делает?

Думай, снова говорит она себе. Думай. Еще есть время… пока ты не видишь его, ты еще можешь выпутаться…

И лишь чувствуя на себе его руки, Адель понимает, что напрасно закрыла глаза, что все равно утратила способность думать, сама того не замечая. Закрыв глаза, она лишь упростила ему задачу, лишила себя последнего шанса сбежать, пусть и крохотного.

Да. Страх сделал свое черное дело.

Поначалу Адель ничего не чувствует. От холода и усталости кожа онемела.

А потом она ощущает нажим. Правое бедро сдавливают пальцы. Но настоящие ощущения приходят, лишь когда острый металлический кончик иглы прокалывает кожу и оказывается в мышце.

Резкая боль.

Адель брыкается и кричит. Она открывает глаза, но ничего не видит. Ее уже поглотила тьма. Непроницаемая темнота обволакивает все вокруг.

13

– Прошу тебя. – Догнав Элин, Уилл хватает ее за руку. – Вернись.

– Не могу.

Качнувшись на каблуках, Элин снова чувствует, что вот-вот накатит паника.

– Элин. – Уилл крепче сжимает ее руку. – Если ты будешь сбегать каждый раз, когда мы обсуждаем важные вещи, то какой смысл оставаться вместе? Если мы не можем поделиться своими проблемами, значит, нас ничто не связывает по-настоящему.

Элин смотрит на него. Лицо Уилла раскраснелось от злости, но глаза за стеклами очков излучают тепло. Элин охватывает чувство вины. Он же просто заботится о ней. Хочет поговорить, это ведь нормально, правда? И она сама должна стать… попробовать стать нормальной – ради Уилла.

Она кивает и возвращается вместе с ним к столу.

Когда они снова садятся, Уилл легко касается ее руки.

– Хочешь об этом поговорить?

– Да. – Элин колеблется. Ей не хочется снова затевать ссору, но слова начинают литься, прежде чем она успевает их остановить. – Уилл, ты был не прав, когда так говорил. Я стараюсь. Посмотри на нас…

– Ты старалась, но в последние месяцы перестала. Прошлое как затор на дороге. Ты не желаешь выходить из дома, разве что на пробежку, больше ни с кем не общаешься. – Он ненадолго умолкает. – А знаешь, как-то ночью я слышал, как ты разговаривала. Звала Сэма. Я думал, что ты пытаешься пережить это, Элин. Горе. Что тебе становится лучше.

Элин впитывает его слова. Лучше? Как ей может стать лучше? Горе по Сэму по-прежнему внутри, в каждой клеточке ее тела.

Элин не знает, как это пережить. Как вообще можно изъять человека из жизни, когда вы неразрывно связаны?

Она понимает, как это тяжело для Уилла – он хочет увидеть какой-то прогресс, какой-то знак, что она переступит через прошлое, если не сейчас, то в скором времени. Порой Элин гадает, не рассматривал ли ее Уилл как своего рода проект, когда они только познакомились, вроде старого здания, которое нужно обновить. Небольшое изменение дизайна, последний рывок, окончательная установка, и вот она уже сверкает как новенькая. Вот только она не сверкает, по крайней мере пока, а вечно не вписывается в его расписание, а этого Уилл терпеть не может.

– Это меня пугает, Элин. Как далеко все может зайти. – Уилл смотрит на нее. – Твоя работа… Они не будут ждать тебя вечно, ты же знаешь, да?

«Я знаю, – хочется сказать ей, – но не уверена, что способна и дальше работать детективом».

Элин все твердит себе, что стоит только докопаться до истины, узнать, что случилось в тот день, когда погиб Сэм, и все встанет на свои места, она сможет двигаться дальше. Но что, если нет? Если она навсегда останется такой?

К горлу подкатывают рыдания и прорываются наружу не то икотой, не то всхлипом.

Уилл сжимает ее плечо.

– Слушай, мне не следовало этого говорить. Мы оба устали. – Он тянется за своим бокалом. – Ты перебирала мамины вещи, потом мы целый день ехали, и вдобавок еще и это.

Он прав. Последние два вечера Элин допоздна копалась в материнских вещах. Каждый предмет – книги, одежда, выцветшие фотографии в рамках – навевал воспоминания, и Элин чувствовала себя такой одинокой и брошенной на произвол судьбы. После смерти матери прошло больше полугода, но горе было еще совсем свежим.

Осушив бокал с вином, Уилл говорит полушепотом:

– Знаешь, больше всего меня бесит, что Айзек предоставил тебе ухаживать за мамой, разбираться с ее делами и имуществом, личными вещами, а теперь, когда ты к нему приехала, играет в свои игры.

– Я знаю, – напряженно отвечает Элин. – Но мне казалось, на этот раз он может измениться.

Уилл поднимает брови.

– Да брось, Уилл, он наверняка хотел прийти. Наверняка у них какие-то проблемы… Ведь он сам сказал, правда? Предложил поужинать вместе.

– Хватит, – обрывает ее Уилл. – Мы опять возвращаемся к этой теме. Бередим старую рану, задаем вопросы, бесконечно анализируем. Вот ты, например, говоришь о том, чего он хочет. Давай просто проведем приятный вечер. – Он изучает винную карту. – Как насчет коктейля?

Элин колеблется, пытается взять себя в руки.

– Ты прав. Давай получим максимум удовольствия от пребывания здесь.

Уилл подзывает официанта.

– Вот этот. – Он тычет в меню пальцем. – И этот.

Когда приносят коктейли, он смеется.

– Минималистично, как и все остальное.

Он прав. Напитки выглядят одинаково строгими. Никаких ярко-синих или розовых цветов, никаких кричащих украшений. Ее мартини с личи – приглушенно-розоватый, а на краю бокала красуется целый плод личи. Коктейль Уилла – почти бесцветный.

Элин делает глоток. И сразу чувствует сладость. А водка обжигает горло приятным теплом. Коктейль оказывается крепким.

– Попробуешь мой?

Уилл подвигает к ней бокал, смотрит на нее и улыбается, но видно, настолько он напряжен. Сейчас он притворяется, но еще несколько коктейлей, и станет настоящим.

Элин сжимает ладонью ножку бокала, и ее плечи расслабляются. Уилл прав. Нельзя позволять Айзеку ее подавлять. А кроме того, она приехала не для того, чтобы наводить мосты.

Она хочет заставить его признаться в том, что он сделал, раз и навсегда.

14

Уилл распахивает дверь и вваливается в номер. Он неуклюже сует пластиковую карточку в устройство на стене, его рука дергается.

Ничего не выходит – карточка гнется и скользит мимо цели.

– Дай мне. – Элин со смехом отбирает у него карточку-ключ и аккуратно засовывает ее в узкую щель. Над головой загораются яркие точечные светильники, заливая комнату резким светом.

Элин вздрагивает от леденящего холодка – все в этой комнате действует ей на нервы, доводит до предела.

И не сказать чтобы в номере было пусто – здесь есть кровать, диванчик, стол и стулья, но глазу не за что зацепиться, никаких привычных декоративных деталей – штор, подушек, ваз.

Кровать встроена в стену, составляя с ней одну неразрывную линию, как и гардероб, только между ними какой-то странный проем. Длинный низкий диван с белой льняной обивкой почти сливается со стеной.

Возможно, это с Элин что-то не так, раз ей здесь так неуютно. Она вспоминает строчки из своей последней рабочей характеристики: «Элин тяжело приспосабливается к переменам. Это может помешать ее карьере…»

– В чем дело?

С кривой ухмылкой Уилл сбрасывает ботинки. Его взгляд расфокусирован, веки набрякли. Он пьян. Таким Элин давно его не видела.

В его руке телефон. Раздается громкое треньканье.

Элин узнает этот звук – чат со школьными друзьями в «Ватсапе». Всякие хохмы.

Уилл общается со своими друзьями совсем не так, как она со своими – в его группах нет никакого взаимодействия, помимо пересланных шуток и краткой реакции на них. Никаких любезностей или болтовни, сплошная бомбардировка мемами.

Он смотрит в экран и улыбается:

– Смотри.

Уилл протягивает телефон.

Элин изучает экран. «Страдающий ожирением скоро поправится».

Элин не может сдержать смех. Хотя она никогда этого не признавала, шутки все-таки смешные. Такой детский, самый примитивный юмор, который всегда нравился и ей, и Уиллу.

Она вздыхает, глядя на экран:

– Айзек так и не позвонил. Даже сообщение не прислал.

Элин бросает телефон на кровать и подносит пальцы к вискам. В затылке постепенно зарождается головная боль.

Она берет стакан, наливает воды и делает большой глоток.

Элин никак не может избавиться от послевкусия коктейля – кислого, металлического привкуса спиртного в горле.

– Забудь, – улыбается Уилл. – Давай не будем портить вечер. Расслабься.

Элин каменеет. Действие спиртного начинает улетучиваться. Она снова в полном раздрае.

Уилл обнимает ее за талию и притягивает к себе, обхватывает ее бедра:

– Можно провести романтичный первый вечер…

Элин сбрасывает его руки:

– Может быть.

Этого не будет. Чем сильнее она пытается не думать об Айзеке и ужине, о котором он позабыл, тем сильнее в ней вскипает раздражение.

Элин в бешенстве. В первый же вечер он бросил их на произвол судьбы. Ни один нормальный человек так не поступит. Что тут сложного? Одинаковые усилия с обеих сторон. Нормальный контакт.

Неровной походкой Элин подходит к балконной двери и выходит на террасу. На деревянных балках намерзли молочно-белые разводы льда.

Она вдыхает чистый ледяной воздух.

И еще раз.

В голове начинает проясняться, алкогольный туман рассеивается, исчезает.

– Посмотри, Уилл! – зовет она. – Наконец-то можно увидеть пейзаж.

В прорехе между облаками виднеются бледные полоски неба. Туманный полумесяц отбрасывает мягкий свет на горные вершины.

На первый взгляд они великолепны, но чем дольше Элин смотрит, тем яснее понимает, насколько зловещими выглядят горы, их зазубренные пики. А самый высокий загибается, как коготь.

Элин ежится.

Она вспоминает рассказ Айзека о Даниэле Леметре, пропавшем архитекторе. Тело так и не нашли. И никаких улик. Нетрудно представить, думает Элин, глядя на пейзаж, что это место способно поглотить человека без остатка.

– Великолепно, – произносит Уилл из дверного проема, – но ты лучше все-таки иди внутрь. У тебя такая тонкая блузка. Говорят, люди, когда выпьют, не чувствуют холода. А на следующий день их находят – полураздетых и умерших от переохлаждения. – Он смотрит на деревянное кресло рядом с ней и говорит, как будто его только что осенило: – Этот шезлонг… Он же в точности такой же, какими пользовались в санатории…

– Да уж. – Элин улыбается, но тут же замирает, прикладывая палец к губам.

Она что-то слышит: скрип шагов на снегу. Щелканье зажигалки. И голос, говорящий на мелодичном французском.

Свешиваясь через перила, Элин видит всклокоченные черные волосы и шарф.

Она охает.

Лора.

Лора выходит из главного входа и пробирается по снегу перед фасадом отеля. На ней толстый черный пуховик, он расстегнут. На шее по-прежнему серый шарф, но теперь он развязан и свисает до талии.

Лора останавливается точно под их балконом. В ее руке сигарета, в воздух поднимаются тонкие струйки дыма. Она громко тараторит по телефону и жестикулирует, крохотный огонек на кончике сигареты пляшет на фоне ночного неба как светлячок.

Элин стоит неподвижно, боясь пошевелиться и привлечь внимание.

Лора слегка поворачивается. Свет из отеля падает на ее лицо, подчеркивая резкие черты: часть скулы, точеный нос и лоб.

Ее лицо выглядит суровым, глаза прищурены, губы слегка изогнуты. Элин не знает французского, но ясно понимает эмоции Лоры. Она сердится, на взводе. Ничего общего с человеком, которого Элин видела несколько часов назад.

Элин не сводит с нее глаз. И понимает, что эта новая Лора – совершенная незнакомка.

15

День второй

Сначала она чувствует запах свежей выпечки, горького кофе, свежего сыра.

Элин изучает стол: на нем корзинка блестящих от масла круассанов, багет и крохотные рулетики, присыпанные крупинками соли. Жонглируя деревянными щипцами, темноволосый официант перекладывает булочки с шоколадом в пустую корзинку. Когда он отходит в сторону, становятся видны ветчина, салями, копченый лосось и керамические плошки со сливочным йогуртом.

У Элин урчит в желудке.

– Вот это я называю завтраком, – потирает руки Уилл.

Элин смеется:

– Не сомневаюсь, что ты справишься.

Уилл обладает легендарным аппетитом. Как-то раз он съел две самые большие пиццы, а потом заел их тройной порцией мороженого. Завтрак – его любимая еда за день, главное топливо.

Он улыбается и толкает Элин в бок:

– А ты что выберешь?

– Мне не хочется есть. – Элин наливает себе стакан апельсинового сока из графина. Ее рука дрожит, и часть расплескивается. – Черт.

Элин смотрит на лужицу, расплывающуюся на скатерти, словно жидкий солнечный свет, пока сок не впитывается.

– Силенок маловато, – шепчет Уилл, стараясь не засмеяться.

Элин улыбается, пытаясь не обращать внимания на стреляющую в виске боль. Вот почему она редко пьет. Она старалась изо всех сил, учитывая ситуацию, и проглотила четыре коктейля, но не ради веселья, а ради забвения.

Какое опасное совпадение, думает она. Ее мать тоже пила после смерти Сэма. Пыталась забыться.

Элин вспоминает, что бывали дни, когда мать совсем не выходила из дома. Часами смотрела на пляж, и бессчетные чашки чая остывали в ее руках.

Отец вел себя совсем иначе. Он занялся лихорадочной деятельностью. Убрался в комнате Сэма. Выкинул из дома все газеты. Решительно выключал телевизор, когда передавали новости.

Элин всегда считала, что его уход через несколько лет после смерти Сэма был естественным результатом. Он начал новую жизнь в Уэльсе, с новой женой – то был единственный способ двигаться дальше. Стер свое прошлое, чтобы подвести черту.

Но Элин не могла сбежать от тех слов, от которых пытался сбежать отец. Они были повсюду – в ларьке на набережной, в новостях по телевизору в кафе.

«Утонул местный мальчик. Город до сих пор скорбит из-за трагической смерти восьмилетнего Сэма Уорнера».

Элин отбрасывает эти мысли.

– Они здесь?

Она берет тарелку и осматривается. Как она ни пытается оправдать поведение брата, все равно ничего не складывается – пропущенный ужин, раздраженная Лора под балконом, в пальто нараспашку.

Уилл оглядывается через плечо:

– Нет. Чисто.

Он накалывает ломтик салями и кладет его на тарелку.

При взгляде на скользкие от масла толстые сосиски с крохотными, вытопившимися кусочками жира Элин подташнивает.

– Поем немного хлеба.

Она берет рогалик без начинки и плюхает на тарелку алую каплю джема.

Элин садится за стол у окна и потягивает свежевыжатый апельсиновый сок. Он густой, и волокна мякоти прилипают к языку.

В голове начинает проясняться, и Элин выглядывает наружу. За окнами высятся свежие сугробы, невозможно белые на фоне небесной синевы. Пейзаж впервые выглядит не зловещим, а манящим. Может, предложение Уилла пойти погулять – не такая уж плохая мысль.

На страницу:
4 из 6