Кто на свете всех милее?

Сара Млиновски

Кто на свете всех милее?

© Sarah Mlynowski, 2012.

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2016

Пролог. Это не шутка

Было время, когда я жила обычной жизнью.

А потом нас заглотило зеркало в подвале.

Думаете, шучу? Считаете, что я всё это выдумываю?

Так ведь?

Вы скажете: «Хм, Эбби, зеркалам не свойственно пожирать людей. Они просто висят себе на стене и отражают все, что видят».

Но вы ошибаетесь. Очень сильно ошибаетесь!

Всё, что я вам расскажу, правда и ничего, кроме правды. Я ничегошеньки не выдумываю. И я не лгунья и не сумасшедшая, которая только думает, что говорит правду, хотя на самом деле это не так. Вообще-то я очень логичная. И справедливая. Это необходимо, раз уж я решила стать судьёй, когда вырасту. То есть сначала я стану юристом, а уж потом судьёй, потому что для этого надо выучиться на юриста. Таковы правила.

Так что да, я – чрезвычайно разумная, практичная и совсем не сумасшедшая десятилетняя девочка, чья жизнь начала кипеть событиями после того, как пришлось переехать вместе с родителями в Смитвилль.

Всё ещё не верите? Поверите, когда я выложу все факты. Поверите, когда узнаете всю историю целиком.

Пожалуй, я начну с самого начала.

Первая глава. Начало

Прозвенел звонок на перемену, и ребята из моего пятого класса решили поиграть в салочки. «Эники, беники ели вареники» – и вышло так, что я вожу. Я, новенькая. Чу́дно!

На самом деле нет.

Я закрыла глаза на десять (ладно, на пять) секунд, чтобы дать одноклассникам фору, и побежала искать. Я сразу же заметила Пенни: она очень высокая. Точнее, выше меня. Хотя, конечно, много кто выше меня. На Пенни ярко-оранжевая толстовка, её сложно не заметить. Я пока что не выучила имена всех своих одноклассников, но имя Пенни запомнить просто: она всегда убирает волосы в конский хвост, и я думаю про себя: «Пенни пони, Пенни пони, Пенни пони».

Я бросилась к ней и осалила, дотронувшись до локтя.

– Ты водишь, Пенни-пони! То есть Пенни.

– М-м, нет. Я заледенела, – ответила Пенни, как-то странно на меня взглянув.

О чём это она? Не так уж сегодня холодно. И её толстовка вроде бы довольно тёплая.

– Что? – переспросила я.

– Ты меня осалила, и я заледенела, – наморщила лоб Пенни.

– Не-е-ет, – протянула я. – Я водила, осалила тебя, поэтому теперь водишь ты. И ты должна осалить кого-нибудь другого, чтобы заставить его водить. В этом же суть салочек: осаленный водит.

– Водящий должен осалить всех, – ответила Пенни. Она говорила так, словно знала об этой игре больше меня, и у меня запылали щёки. Что она себе воображает! – А тот, кого осалят, застывает как ледышка. Тот, кого осалят последним, – водит в новой игре. Это ледяные салочки. Понятно?

Водит тот, кого осалили ПОСЛЕДНИМ?.. Но ведь если тебя осалили последним, значит, ты – лучший игрок. А если ты – лучший игрок, то должен исполнить танец победителя, пока остальные кидают в тебя конфетти. Ты не должен водить, потому что это вовсе и не награда.

У меня упало сердце. Если я буду водить, пока не осалю всех своих одноклассников до последнего, эта игра будет длиться вечность.

Вот что: я пытаюсь начать всё сначала и привыкнуть к новой школе. Но разве это возможно, когда всё здесь делается абсолютно неправильно?

Позвольте ознакомить вас с материалами дела.

1. Все жители Смитвилля называют колу, пепси и фанту газировкой. Разве это не дико? Куда лучше сказать «шипучка». Пш-ш, пш-ш-ш, пш-ш-ш! Кола шипит на языке, а не газируется.

2. Никто из местных не знает, как делать сандвичи с бананом и арахисовым маслом. Надо нарезать банан кружочками и выложить их на хлеб, смазанный арахисовым маслом. Желательно аккуратными и ровными рядами. Но ребята из моей новой школы разминают банан, смешивают с ложкой арахисового масла и вываливают эту безобразную мешанину на хлеб. Зачем, ну зачем они так делают?

3. А теперь они ещё и хотят играть в «Давайте-будем-стоять-как-ледяные-скульптуры-пока-Эбби-бегает-туда-сюда» вместо салочек.

Дамы и господа присяжные!

Я не хочу называть шипучку газировкой.

Не хочу есть отвратительное бананово-арахисовое месиво.

Не хочу водить.

– Я более чем уверена, что мой способ игры – правильный, – сказала я сдавленно. Я права. Я.

– Нет, – заявила Пенни. – Я заледенела. А ты лучше давай води, а то будет ещё сложнее.

Слёзы начали жечь мне глаза. Я не хотела, чтобы становилось ещё сложнее. Я хотела, чтобы всё было как раньше. Как надо!

– Нет, спасибо, – осторожно произнесла я, стараясь не выдать своих слёз, хотя могло прозвучать слегка плаксиво. Или нервно. Или, может быть, капризно.

– Ты не будешь играть? – спросила Пенни, удивлённо подняв брови. – Только потому, что не смогла настоять на своём?

– Нет! Просто я… устала. – Это даже не ложь. Я и правда устала. Устала от того, что здесь всё по-другому. Почему нельзя вернуть всё как было?

Я подошла к миссис Голдмен, учительнице, которая приглядывала за нами, пока мы играли, и спросила у неё, можно ли мне пойти в библиотеку.

– Ты хотела сказать медиазал, милая? – спросила она.

Я сжалась ещё сильнее. Они даже библиотеку библиотекой не называют?

Но стоило переступить порог «медиазала», как у меня отлегло от сердца и я глубоко вдохнула. Ахх.

Может, в Смитвилле комнату, заполненную книгами, и называют медиазалом, но пахнет она точно так же, как библиотека в моей старой, нормальной школе. Застоявшимся воздухом. Пылью. Бумагой.

В библиотеке – то есть, простите, медиазале – на полках стояли знакомые мне книги. Я их читала раньше. И часто, очень часто перечитывала.

Я расслабилась. Знаете почему? Не важно, сколько раз перечитываешь книгу – она не изменится.

Любовь к книгам у меня от бабушки. Она постоянно читала мне вслух. Она – профессор литературы в университете Чикаго, в нормальном месте, где мы жили раньше.

От мыслей о моём прежнем доме защемило в груди. Мои далёкие друзья. Бабушка. Правильный сандвич с бананом и арахисовым маслом.

Отбросив грустные мысли, я пробежалась пальцами по книжным корешкам. И остановилась, положив руку на сборник под названием «Сказки». Там хорошее хорошо, плохое плохо, всё логично, и пятиклассницы не должны водить вечность.

Я вздохнула с облегчением. Прекрасно!

Вторая глава. Неприятное пробуждение

Сегодня мне снятся мои старые друзья. Мы играем в салочки, в нормальные салочки. И тут кто-то зовёт меня:

– Эбби! Эбби! Эбби!

Я приоткрыла один глаз и увидела Джону, моего семилетнего братика, так что я натянула одеяло на голову. Конечно, я его люблю, но я растущий организм. Мне нужен сон.

Джона забрался под одеяло, прижался к моему уху губами и продолжил бубнить:

– Эбби, Эбби, Эбби, Эбби, Эбби, ЭББИ!

Я простонала.

– Джона! Я сплю!

– Проснись, проснись, проснись!

Ему обязательно повторять всё по десять раз? Есть чёткая грань между настойчивостью и надоедливостью.

– Ложись спать, – приказала я. Да, мне говорили, что я люблю покомандовать, но послушайте, сейчас же глубокая ночь. К тому же как старшая сестра я просто обязана вразумлять его. Так что я всего лишь выполняю свой сестринский долг.

И ещё я должна следить за тем, чтобы он ел овощи.

Как-то раз во время обеда я поймала его на том, что он прятал брокколи в носок. Я наябедничала, а потом почувствовала себя виноватой и поделилась с ним шоколадным печеньем.

– Но зеркало шипит! – сказал Джона.

Я сощурилась. Что? Я даже не понимаю, что он хочет сказать.

– Джона, зеркала не шипят. Они вообще звуков не издают. Если только ты их не разобьёшь.

Минуточку. Я рывком поднялась с подушки.

– Ты разбил зеркало? Это к беде!

– Да нет. – Джона как-то странно скривил губы, как он иногда это делает. – Ну, может быть.

– Джона! Какое? – Я свесила ноги с кровати. Хоть бы это не оказалось моё розовое ручное зеркальце. То самое, с которым я как-то застала брата, когда он рассматривал в нём свои пальцы на ногах.

– Большое, то, что внизу.

– Серьёзно? Страшное зеркало из подвала? – Я поняла, что сорвалась на крик, и постаралась говорить тише, чтобы не разбудить родителей. – Что ты делал в подвале поздно ночью?

В этом зеркале есть нечто странное. Кажется, что оно следит за мной, куда бы я ни пошла. Как глаза на картине «Мона Лиза». Но это, конечно, бессмыслица. Зеркала не могут ни за кем следить. Они же не живые.

– Я его исследовал, – пожал плечами Джона.

Я взглянула на будильник.

– Сейчас одиннадцать пятьдесят две! – Я ощутила тяжесть на запястье и поняла, что забыла снять часы перед сном. Я включила подсветку на циферблате. Часы показывали то же самое время – одиннадцать пятьдесят две.

Джона снова пожал плечами.

Он всегда всё исследует. Даже странно, что мы родственники. Ведь мы такие разные. Я люблю читать – он любит приключения. Мне нравится валяться с книжкой в постели, ему – карабкаться по скалам. Нет, правда. Мама водит его на уроки по скалолазанию каждое воскресенье.

Я терпеливо вздохнула.

– Цвет был зелёный? – спросила я брата. Дело в том, что, когда Джоне было три года, папа подарил ему часы, которые меняли цвет. Они были красными ночью и зеленели в семь утра. Джоне полагается лежать в кровати, пока часы не станут зелёными. Но у него туго с соблюдением правил. Или с цветами.

– Я умею определять время, – обиделся Джона.

– Тогда зачем ты меня разбудил?

– Цвет был фиолетовым. Я хотел, чтобы ты тоже посмотрела. – Он поманил меня рукой. – Пошли-пошли!

Что? Фиолетовый?

Я вздохнула. Что за дела! Встала с кровати, влезла в полосатые тапочки и пошла за братом.

– Погоди! – крикнула я, заметив его босые ноги, и подтолкнула Джону к двери его комнаты – она рядом с моей. – Ты должен обуться, мистер. Я не хочу, чтобы ты порезал ногу о стекло.

– Но там нет стекла.

Он разбил зеркало, а стекла нет? Я указала ему на шкаф.

– Обуйся! – Я обязана защищать своего брата целиком. Даже его вонючие ноги.

В комнате Джоны было светло из-за светящихся в темноте звёзд, приклеенных к потолку, и красных часов. Не фиолетовых. Красных. Джона взял свои кроссовки с нижней полки шкафа и обулся.

– Теперь довольна? Ну пошли, пошли!

– Тише! – скомандовала я. Дверь в комнату родителей закрыта, но она не так далеко от нас. Мама точно не обрадуется, если мы её разбудим. (Однажды она рассердилась на моё замечание о том, что она приехала забрать меня из школы на шесть минут и сорок пять секунд позже назначенного времени. Я не хотела её обидеть! Но у моих часов такой классный таймер, и для чего же ещё его использовать, если не для того, чтобы сообщать, на сколько она опоздала?)

Мы спустились вниз по ступенькам. Они скрипели. Очень громко. Наконец я протянула руку к двери подвала.

И застыла. Так, как будто меня – ну да, осалили. По правде говоря, я не самая храбрая девочка на свете. А сейчас поздно. И мы идём в подвал.

Мне больше нравится читать о приключениях, а не участвовать в них.

– Что не так? – спросил Джона, проскальзывая между мной и стеной. – Ну же, ну же, ну же!

Я глубоко вдохнула, включила в подвале свет и закрыла за собой дверь.

Третья глава. Зеркало-зеркало, привинченное к стене

Шаг. Скрип.

Второй. Скрип!

Третий. Скри-и-ип!

Я остановилась в самом низу лестницы и пригляделась к огромному жуткому зеркалу на дальней стене подвала. Оно всё такое же огромное и жуткое и к тому же – совершенно целое.

– На зеркале нет ни трещинки, – сказала я. Мы возвращаемся. Немедленно.

– Я и не говорил, что оно треснуло, ответил Джона. – Я сказал, что оно шипело. – Брат подошёл к зеркалу так близко, что стекло затуманилось от его дыхания. – Наверное, перестало, когда я ушёл.

Я осталась стоять где стояла, вглядываясь в каждую деталь старинного зеркала, оставленного здесь прежними владельцами. Оно вдвое больше меня. Стекло чистое и ровное. На каменной раме вырезаны крылатые феи с волшебными палочками. Не понимаю, почему прежние хозяева не забрали его с собой. Разве что потому, что оно… ну да, жуткое. И привинчено к стене тяжёлыми болтами вроде тех, что торчат из шеи чудовища Франкенштейна.

В зеркале видны мои кудрявые каштановые волосы до плеч. Лаймово-зелёная пижама. Полосатые тапочки. Но в моём отражении что-то не так, и я отворачиваюсь. Не знаю, что именно не так, но оно странное.

– Оно не шипит, – говорю я, оглядывая подвал. Чёрный кожаный диван. Письменный стол. Компьютерное кресло. Бесконечные ряды полок, уставленных старыми родительскими книгами по юриспруденции, которые они даже не открывали, но выбрасывать не хотели. Они оба юристы. В отличие от меня, никто из них не хочет быть судьёй.

К вашему сведению: из меня получится отличный судья, потому что я обожаю мир и порядок. Я прослежу за тем, чтобы всё было справедливо. Нечестно, когда злые люди живут припеваючи или когда с добрыми происходит что-то плохое.

Например, родители заставляют переехать в Смитвилль.

– Надо постучать, – оторвал меня от раздумий Джона.

– Ты о чём?

– По зеркалу, – нахмурился он. – Постучи.

Я засмеялась.

– Не буду я стучать по зеркалу! Зачем вообще по нему стучать?

– В случае опасности! Понимаешь, я играл в летающего крокодила, и…

– Что за летающий крокодил?

– Новая интересная игра, я сам её придумал. Я – пират, и за мной гонятся крокодилы, но они ещё и летать умеют, и…

– Не важно. – Зря я спросила. – И при чём здесь зеркало?

– Ну, когда я убегал от одного из летающих крокодилов…

– Воображаемых летающих крокодилов.

– …когда я убегал от одного из воображаемых летающих крокодилов, я споткнулся и ударился об это не воображаемое зеркало. Это было похоже на стук. Я сделаю так ещё раз. Готова?

К чему? Я готова вернуться в свою уютную кроватку. Но ему я сказала:

– Давай.

Он постучал.

Мы ждали. Ничего не случилось.

– Ничего не происходит, – заметила я.

Тут я услышала тихое шипение.

Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш.

Я напряглась. Не люблю, когда на меня шипят. Особенно зеркала.

– Джона?..

– Слышишь? Теперь смотри, что будет, когда я постучу ещё раз!

Он постучал, и из зеркала полился тёп лый свет. Тёплый фиолетовый свет.

– Видишь? Фиолетовый! Я же говорил!

У меня пересохло во рту. Что происходит? Почему зеркало в нашем подвале меняет цвет? Зеркалам не полагается менять цвет. Мне такие зеркала не нравятся!

– И тогда я пошёл за тобой. Я хочу посмотреть, что будет, если постучать ещё раз. Три – волшебное число, правда?

– Нет, Джона!

Слишком поздно. Он уже стучит.

Наши отражения в зеркале задрожали.

Дрожащие зеркала мне нравятся ничуть не больше шипящих фиолетовых.

– Что оно делает? – прошептала я. Моё отражение рябит, словно я смотрю в воду. Внутри меня тоже всё дрожит. Я уже говорила, что хочу стать судьёй, потому что люблю мир? И порядок? А не дрожащие и шипящие фиолетовые зеркала?

– Оно живое! – завопил Джона.

Рябь на зеркале образовала круг, напоминающий водоворот.

– Надо уйти, – сказала я. У меня по спине побежали мурашки. – Прямо сейчас. – Я попыталась оттащить брата от зеркала, но не смогла.

Наши отражения закрутились в зеркале, как одежда в стиральной машине, а нас самих потянуло к нему.

Правая нога Джоны скользнула вперёд. Раздался скрип кроссовки по бетонному полу.

– Оно хочет забрать мою ногу! – закричал Джона.

– Оно её не получит! – Я крепко ухватилась за брата. – Ты не получишь её, ты… зеркальное нечто! – Я повернулась к лестнице из подвала. – Мама! Папа! – закричала я. Но они находились двумя этажами выше, а я закрыла дверь. Почему я её закрыла? Я пробралась в подвал глубокой ночью и – закрыла дверь? О чём я думала? Мне нужна помощь! – Спасите!

Свободной рукой я ухватилась за ножку стола. Пальцам больно, но я не собираюсь отпускать ни брата, ни ножку стола.

Вжик! Весь мир перевернулся. Мы с Джоной очутились в горизонтальном положении и болтались в воздухе как флаги из людей. Полная бессмыслица. Ненавижу всё, в чём нет смысла.

– Круто! – воскликнул Джона. Он улыбается? Да! Улыбается.

Как ему может быть весело в такой ситуации?

Его кроссовка исчезла. Соскользнула с ноги и влетела в зеркало.

Нет! Не может быть!

Зеркало громко загудело и заглотило вторую кроссовку.

Чавк!

Сердце заколотилось быстрее, меня бросило в холод и жар одновременно, потому что такого просто не могло произойти. Всё это невозможно. И почему Джона не завязал шнурки? Что, всё я должна делать?

Вдруг с меня стянуло тапочки.

И тут, конечно, нет моей вины. Тапочки нельзя зашнуровать.

С полки взлетела книга и пропала в зеркале. Затем вторая. И вот все книги моих родителей бросились к зеркалу как взбудораженные птицы, хлопая страницами-крыльями.

Компьютерное кресло покатилось по полу. Чавк!

Рука Джоны начала выскальзывать из моей.

– Эбби? – сказал он, и впервые за эту ночь голос моего бесстрашного брата звучал испуганно.

– Держись! – Я сильнее сжала его руку, но наши ладони были влажными. Боль поднялась от пальцев к плечам. Я не обращала на неё внимания. Я не должна отпускать его руку. Не должна.

– Эбби!

– Нет! – крикнула я, ещё сильнее сжав его руку. Джона реял в воздухе, его глаза расширились и засветились фиолетовым.

– Джона! – заорала я. Нет, нет, нет! Я не позволю безумному зеркалу сожрать моего брата! Я здесь главная! Я смогу его защитить!

Я отпустила ножку стола и схватила Джону обеими руками. Зеркало затянуло нас внутрь с довольным урчанием.

Четвёртая глава. Слишком много деревьев

Бух.

Я приземлилась лицом в грязь. В грязь, листья и траву.

У меня во рту откуда-то взялась веточка. Я вынула её и вытерла руку о пижамные штаны.

– Кажется, я разбил голову, – пробормотал Джона.

– Точно?

– Нет, Джона потёр затылок, всё нормально.

Хорошо. Я рада, что он в порядке. Теперь мне не будет стыдно на него кричать.

– О ЧЁМ ТЫ ДУМАЛ?!

– В смысле? невинно переспросил Джона.

Я вскочила на ноги и начала загибать пальцы:

– Сцена первая: ты тащишь нас в подвал. Сцена вторая: ты стучишь по жуткому зеркалу. Сцены третья, четвёртая и пятая: ты стучишь по жуткому зеркалу ещё два раза, а когда оно пытается всосать нас внутрь, что ты делаешь? Ты. Говоришь. «КРУТО!»

– Так оно и есть! – воскликнул Джона. – Согласись, Эбби, было здорово! С нами никогда ничего чудеснее не происходило!

Я покачала головой. Даже не знаю, что именно с нами произошло. Где мы?

Я принюхалась. Пахло природой. Я поднялась на цыпочки и осмотрелась. И увидела:

1. Огромные деревья.

2. Ещё огромные деревья.

3. Ещё БОЛЬШЕ огромных деревьев.

Откуда в моём подвале тысячи огромных деревьев?

Минуточку. В моём подвале нет деревьев.

Я повернулась к Джоне.

– Мы не в подвале!

– Знаю, – кивнул Джона. – Чудесно.

– Так где же мы?

– В прекрасном где-то там.

– Задний двор. Мы должны быть на заднем дворе. Правда же? – Но двор у нас крошечный. И там всего два дерева. Два тощих деревца. А не тысячи огромных деревьев.

– Нет, мы точно не во дворе, – покачал головой Джона.

– Может, ночью он выглядит по-другому?

– Нет. Наверное, мы в лесу.

– Мы не можем быть в лесу! Это невозможно!

– А может, невозможное возможно?

Он невозможен. Я протёрла глаза.

– Бессмыслица какая-то. Погоди. А если это сон?

– Наш общий? – с недоверием спросил Джона.

– Ладно, мой. Может, я сплю?

Он ущипнул меня.

– Ай!

– Не спишь, – заявил Джона, подпрыгивая на месте. – Это всё наяву, мы не спим, мы в лесу. Эй, я голодный! У тебя есть чипсы?

– Чипсы? – взвизгнула я. – Нас телепортировало из подвала в лес глубокой ночью, а ты думаешь о чипсах?!

Он почесал живот.

– Зеркало проголодалось и скушало нас. Теперь проголодался я и не отказался бы от остреньких чипсов. С кетчупом.

– Отвратительно, – заметила я. Джона всё окунает в кетчуп. Даже сладкие французские тосты.

– И сейчас не глубокая ночь, – продолжил он. – Посмотри.

Я задрала голову. Сквозь верхушки деревьев просвечивало голубое небо. Ещё недавно была ночь. А теперь – день.

Не понимаю, что происходит! Я топнула ногой как двухлетний ребёнок. Ой! Какая-то ветка оцарапала пятку, потому что – да, точно – перед тем как съесть меня, зеркало сожрало мои тапочки.

Но сейчас я здесь, так где же мои мягкие полосатые тапочки? Сперва я отыщу тапочки. А потом придумаю, как вернуться в наш подвал.

Таков мой план. Планы меня успокаивают.

Пункт первый: найти обувь.

Я вытянула шею и осмотрелась. Кроме меня и брата, в нескольких футах от нас лежало на боку наше подвальное кресло, в траве валялись родительские книжки и… мои тапочки!

– Ура! – обрадовалась я. Подбежала к тапочкам и надела их. Ах! В пушистых полосатых тапочках всегда чувствуешь себя намного лучше. Я повернулась к Джоне.

– Нашёл свои кроссовки?

– Да, – он указал на них.

– Тогда надень их и в этот раз завяжи шнурки. – Я подождала. – Завязал? – Знаю, что он умеет их завязывать, потому что сама его научила. И научила завязывать правильно, а не по-детски – с двумя бантиками.

Джона вздохнул и затянул шнурки изо всех сил.

Отлично. Пункт первый выполнен. Пункт второй: вернуться в подвал. М-да. Это посложнее, но я справлюсь.

Думаю, будет полезно выяснить, где мы находимся.

Мы точно недалеко от дома – весь путь занял не больше минуты. Наверное, случился торнадо или даже землетрясение. Конечно, землетрясение! Оно отбросило нас на милю от дома! Конечно! Мы упали, ударились головой и уснули. Вот почему сейчас день!

Осталось найти путь домой. Надо сосредоточиться.

Р-р-р-р.

Что это было? Тихо. Наверное, мне показалось.

Хруст.

– Ты слышала? – прошептал Джона.

– М-м, нет?

Р-р-р-р-р.

У меня сердце ушло в пятки.

– Это не у тебя в животе урчит от голода? – спросила я брата.

– Может, это живот какого-нибудь зверя. Голодного зверя. – Джона придвинулся ко мне поближе.

Р-р-р-р-р, хруст.

– Зверя-людоеда, – добавил Джона как-то слишком возбужденно, и это меня не обрадовало.

Хруст, р-р-р-р-р.

Чёрт! И как я могу сосредоточиться на втором пункте плана со всеми этими пугающими звуками животов голодных животных!

– Надо уйти, – сказала я.

– Куда?

Р-р-р, хруст, р-р-р, хруст, р-р-р, хруст, хруст!

– Куда-нибудь подальше отсюда!

Я схватила Джону за руку, и мы побежали.

Пятая глава. Прятки

Я и не знала, что умею так быстро бегать.

Если бы я играла в салочки – в правильные салочки – в школе, меня бы никто не поймал.

Это хорошие новости о нашей бешеной гонке. Плохие состоят в том, что я понятия не имею, в какой стороне находится наш дом или в какой именно части Смитвилля мы очутились.

Ещё я не знаю, кто за нами гонится. Но похоже, наши резвые ноги оказались быстрее, потому что я не слышу за нами никакого рычания. Конечно, это может быть из-за моего тяжёлого дыхания, которое перекрывает все другие звуки.

Я ощутила резкую боль в боку и остановилась.

– Хочу… воды! – проговорил Джона, задыхаясь. – Хочу… еды! Забудь про чипсы. Я съем что угодно! Только не брокколи!

Я наклонилась и попыталась отдышаться.

– Не знаю, как ты, а я всё ещё не заметила здесь ресторанов. Только деревья, деревья и ещё раз деревья.

– Смотри, – сказал Джона чуть тише. Он показал на что-то впереди нас.

Я посмотрела, и у меня дрогнуло сердце. Человек! Взрослая женщина!

– Ура! – воскликнула я и побежала к ней. – Здравствуйте!

Она проскользнула между деревьев. Не услышала?..

– Простите! – закричала я. – Подождите! Стойте!

Наконец она повернулась. Старая, как бабуля, но без ярко-розовой помады, которой красится моя бабушка, она была одета в чёрный плащ и держала в руке корзинку.

Я улыбнулась и помахала ей.

Она бросила на меня грозный взгляд и пошла дальше.

Как грубо! Взрослым не полагается быть грубыми. Моя бабуля никогда бы так не поступила.

И что теперь делать?

– Простите! – заорал Джона. – Простите, простите, простите, простите, простите, ПРОСТИТЕ!

Дама остановилась и снова повернулась к нам.