Полная версия
Врата Мертвого дома
– Ну, вот опять ты его защищаешь. Вы же собирались убить Ласин, а не ввязываться в мятеж. Я по-прежнему не понимаю, зачем мы вообще приплыли в Семиградье…
Скрипач выпрямил спину и посмотрел на звезды над головой. Звезды пустыни, острые бриллианты, всегда готовые пролить кровь.
– Разные пути ведут в Унту, парень. Мы здесь, чтобы найти дорогу, которой прежде, наверное, никто еще не ходил. Она, может, и не слишком подходит, но мы все равно будем ее искать – с Каламом или без него. Трудно сказать наперед; возможно, Калам выбрал более разумный маршрут: по суше в Арэн, а оттуда на обычном корабле в Квон-Тали. Не исключено, что решение разделиться окажется самым мудрым из всех: ведь так увеличиваются наши шансы на то, что хотя бы один дойдет до цели.
– Ага, решение просто лучше некуда! – взорвался Крокус. – А если Калам попадется? Тогда ты сам отправишься убивать Ласин? Вот что я скажу тебе, Скрипач. Хоть ты и прославленный сапер, легендарный сжигатель мостов, однако вышел у меня из доверия. Кто обещал доставить Апсалар домой, но не сдержал своего слова?
Голос Скрипача звучал холодно, когда он ответил:
– Знаешь, парень, не тебе меня судить. Сам-то ты кто? Мелкий воришка, который пару лет таскал кошельки на улицах Даруджистана.
На дереве напротив затрещали ветки, а затем появился Моби: повис на одной передней лапке с ризаном в зубах. Когда кости ящерицы хрустнули, глазки фамильяра довольно блеснули. Скрипач крякнул.
– В Квон-Тали, – медленно проговорил он, – мы найдем больше помощников, чем ты думаешь. Незаменимых нет, и никого нельзя сбрасывать со счетов за бесполезностью. Так что, парень, нравится тебе это или нет, но пора уже повзрослеть.
– По-твоему, я дурак? Ошибаешься! Думаешь, я не понимаю, что ты вообразил, будто у тебя припрятана еще одна карта в рукаве, это помимо Быстрого Бена. Калам – профессионал высокого уровня, который запросто может разделаться с Ласин. Но если вдруг не получится, то у вас ведь есть про запас другой убийца, обладающий умениями бога, да не просто какого-нибудь замшелого древнего божества, а самого Покровителя Убийц, которого вы зовете Узлом. Поэтому вы и прицепились к Апсалар – якобы решили отвезти девочку домой, поскольку она уже не та, какой была раньше. Но на самом деле вы хотите, чтобы прежняя Жаль вернулась! Вот так-то, приятель, я раскусил ваш коварный замысел!
Скрипач долго молчал, глядя, как Моби поедает ризана. Когда фамильяр наконец проглотил остатки летучей ящерицы, сапер откашлялся.
– Лично я никаких хитроумных планов наперед не строю, – проговорил он. – И вообще всегда действую по обстановке.
– Скажешь, тебе и в голову не приходило использовать Апсалар?
– Представь себе, не приходило…
– А Каламу?
Скрипач пожал плечами. А потом произнес:
– Вот насчет Быстрого Бена ничего наверняка утверждать не стану.
– Ага, так я и знал! – торжествующе воскликнул Крокус. – Я ведь не дурак…
– Ох, Худов дух, парень, это уж точно.
– Имей в виду, Скрипач, я не позволю вам использовать Апсалар.
– А этот бхок’арал твоего дяди, – произнес сапер, кивая на Моби, – настоящий фамильяр, прислужник чародея? Однако если Маммот умер, то почему он до сих пор здесь? Я не маг, но всегда думал, что такие фамильяры неразрывно связаны со своими хозяевами.
– Понятия не имею, – признался Крокус, и по его тону Скрипач понял, что юноша догадался, почему его собеседник сменил тему. – Не исключено, что и просто питомец. Молись, чтобы так оно и было. Я сказал, что не позволю вам использовать Апсалар. А если Моби – настоящий фамильяр, вам придется иметь дело не только со мной одним.
– Лично я ничего такого не планирую, – ответил Скрипач. – Но повторяю, Крокус: тебе пора уже повзрослеть. Рано или поздно до тебя дойдет, что ты не можешь говорить за Апсалар. Она будет делать то, что посчитает нужным сама, нравится тебе это или нет. Она больше не одержимая, но умения бога таятся у нее внутри. – Сапер медленно обернулся и посмотрел на юношу. – Что, если она решит найти этим навыкам применение?
– Не решит, – заявил Крокус, но уверенности в его голосе заметно поубавилось. Он жестом подозвал Моби, и тот неуклюже спланировал на руки к юноше. – Как ты его назвал – бхока?..
– Бхок’арал. Они, кстати, родом из этих земель.
– Вот оно что.
– Иди-ка ты лучше поспи, парень. Завтра мы отправимся в путь.
– И Калам тоже?
– Ага. Но мы с ним не встретимся. Для начала двинемся на юг параллельными маршрутами.
Сапер смотрел, как Крокус идет в дом. Он держал на руках Моби, который доверчиво, словно ребенок, прижимался к юноше.
«Ох, Худов дух, чувствую, это путешествие мне вряд ли понравится».
В сотне шагов от Караванных ворот находилась площадь, где сухопутные торговцы собирались, прежде чем покинуть Эрлитан. Большинство отправится на юг по насыпной прибрежной дороге, которая огибает бухту. Рядом с ней полно поселений и застав, да и саму мощенную булыжником дорогу малазанцы проложили для нужд армии, а затем хорошо охраняли; точнее, так было до недавнего времени, пока городской кулак не отозвал все гарнизоны.
Из разговоров с несколькими купцами и караванщиками Скрипач понял, что разбойники еще не успели толком воспользоваться исчезновением солдат, но наемных стражников вокруг было столько, что становилось ясно: негоцианты рисковать не намерены.
Притворяться торговцами на дороге на юг было бессмысленно: у спутников не имелось ни денег, ни снаряжения, чтобы поддержать такой маскарад. С учетом того, как опасно стало путешествовать между городами, они решили переодеться пилигримами. Для верующих Тропа Семи – паломничество в каждый из священных городов – была знаком благочестия, пилигримы пользовались всеобщим уважением. Паломничества в этой стране совершались всегда – несмотря на разбойников, завоевателей или войны.
Скрипач предпочел оставить свой костюм грала и сыграть роль проводника и телохранителя при Крокусе и Апсалар: эти двое выдавали себя за правоверных молодоженов, отправившихся в странствие, которое принесет их браку благословение Семи Небес. Решили, что все поедут верхом: Скрипач – на гральском жеребце, норовистом, но зато вполне вписывавшемся в его маскарад, а Крокус и Апсалар – на двух породистых скакунах из лучших конюшен Эрлитана. В поводу же путники поведут трех сменных лошадей и четырех мулов.
Калам ушел на рассвете, очень коротко попрощавшись со Скрипачом и остальными. Размолвка, которая произошла вчера вечером, здорово подпортила момент расставания. Сапер понимал, что Каламу хочется ослабить силы Ласин при помощи вспыхнувшего мятежа, но уж очень велика была, по его мнению, потенциальная угроза для Малазанской империи – и любого, кто займет трон после падения Ласин: попробуй угадай, как будут развиваться события. Они сильно повздорили, и теперь на душе у Скрипача было скверно.
Был в этом расставании некий пафос, однако Скрипач осознал это лишь позднее: казалось, что долг, который когда-то объединял их с Каламом в служении одной цели, надежно скрепляя дружбу, вдруг бесследно исчез. И в результате сапер теперь чувствовал себя потерянным и таким одиноким, каким не ощущал вот уже долгие годы.
Они собирались выехать через Караванные ворота в числе последних. Скрипач в очередной раз проверял подпруги у мулов, когда его внимание вдруг привлек быстрый стук копыт.
На площадь галопом вылетели шестеро «красных клинков» и резко осадили коней. Скрипач посмотрел на Крокуса и Апсалар, которые стояли рядом со своими лошадьми. Поймав взгляд юноши, он покачал головой и снова взялся за подпругу последнего мула.
Солдаты явно кого-то искали. Отряд разделился, к каждому из оставшихся караванов направился один из всадников. Скрипач услышал, как копыта отбивают дробь по брусчатке у него за спиной, и усилием воли заставил себя сохранять спокойствие.
– Эй, грал!
Смачно сплюнув, как сделал бы всякий кочевник при встрече с малазанским прихвостнем, Скрипач медленно обернулся.
И заметил, как при виде этого презрительного жеста смуглое лицо воина напряглось под кромкой шлема.
– Ничего, однажды «красные клинки» очистят Гральские холмы, – пообещал он и обнажил в улыбке сероватые зубы.
Скрипач в ответ только хмыкнул.
– Если тебе есть, что сказать по сути дела, «красный клинок», то говори. Солнце уже высоко, а путь нам нынче предстоит долгий.
– У меня всего один вопрос, грал. И отвечай правдиво, ибо я сразу учую ложь. Мы хотим знать, выезжал ли сегодня утром через Караванные ворота человек на чалом жеребце.
– Лично я такого не видел, – ответил Скрипач, – но теперь желаю ему удачи. Да хранят его Семь Духов во всякий день жизни.
– Предупреждаю: не смей меня обманывать! – прорычал «красный клинок». – Ты был здесь на рассвете?
Скрипач отвернулся к мулам.
– На один вопрос я ответил бесплатно, – пробурчал он. – За остальные плати монетой, «красный клинок».
Солдат сплюнул под ноги Скрипачу, рывком развернул коня и поскакал обратно к своим. За полотняным покровом телабы сжигатель мостов позволил себе улыбнуться. Рядом появился Крокус.
– Что случилось? – шепотом спросил он.
Сапер пожал плечами:
– «Красные клинки» кого-то ловят. Нас это не касается. Садись на коня, парень. Пора в дорогу.
– А вдруг они ищут Калама?
Скрипач оперся руками о спину мула и поразмыслил, щурясь от яркого света, который играл на выжженных камнях мостовой.
– Может, они и разузнали, что священная книга пропала из Арэна. И что ее везут Ша’ик. Но никто не в курсе, что Калам здесь.
Однако Крокуса эти слова не убедили.
– Он ведь встречался с кем-то вчера, Скрипач.
– С одним давним знакомым, своим должником.
– Вот и повод предать Калама. Никто не любит, когда ему напоминают о старых долгах.
Сапер промолчал. Затем он похлопал мула по спине, так что поднялось облачко пыли, и направился к своему коню. Гральский жеребец показал зубы, стоило седоку потянуться к поводьям. Скрипач схватился за узду под подбородком коня. Тот попытался мотать головой, но наездник держал его крепко, затем наклонился поближе:
– А ну веди себя прилично, уродливый ублюдок, не то горько пожалеешь.
Собрав поводья, он взобрался в седло с высокой задней лукой.
За Караванными воротами дорога тянулась на юг, ровная, несмотря на небольшие колебания склона из песчаника, который обрывался на западе над бухтой. По левую руку на расстоянии лиги раскинулись Арифальские холмы. Зазубренные вершины Арифаля будут видны до самой реки Эб, которая течет в тридцати шести лигах к югу. В холмах живут полудикие племена, и самое крупное из них – гралы. Больше всего Скрипач боялся наткнуться на своих «сородичей». Вероятность встречи, правда, была не слишком велика, поскольку в эту пору года гралы угоняют коз на верхние пастбища, где легче найти тень и воду.
Спутники пустили скакунов легким галопом и обогнали торговый караван, чтобы не ехать в густом облаке пыли, а затем Скрипач снова повел свой маленький отряд медленной рысью. Дневная жара уже давала о себе знать. Для привала выбрали деревушку под названием Салик, до которой было восемь с небольшим лиг. Там решено было остановиться, поесть и переждать самые жаркие дневные часы, прежде чем продолжить путь к реке Троб.
Если все пойдет хорошо, через неделю они доберутся до Г’данисбана. По прикидкам Скрипача, Калам к тому времени обгонит их дня на два или на три. За Г’данисбаном раскинулся Пан’потсун-одан, малонаселенная пустошь: сплошь выжженные солнцем холмы да побелевшие развалины давным-давно мертвых городов, где обитают ядовитые змеи, слепни и – Скрипач припомнил слова духовидца Кимлока – создания куда более смертоносные.
«Схождение. Тогговы пятки, это мне совсем не нравится. – Он подумал о раковине, что лежала в сумке. – Таскать с собой магические предметы всегда опасно, можно такие беды навлечь на свою голову. Что, если какой-нибудь одиночник унюхает ее и решит пополнить свою коллекцию? – Скрипач нахмурился. – Ага, а заодно и прихватит три блестящих черепа».
Чем дольше сапер думал об этом, тем неспокойнее становилось у него на душе.
«Загоню-ка я ее, пожалуй, какому-нибудь торговцу в Г’данисбане. Лишние деньги не помешают. – Эта мысль ему понравилась. – Да, надо продать раковину, избавиться от нее. Никто не будет отрицать силу духовидца, но опасно слишком на нее полагаться. Таннойские жрецы отдавали жизнь во имя мира. А Кимлок, и хуже того, пожертвовал своей честью. Нет уж, мы люди простые: лучше полагаться на морантскую взрывчатку, чем на какую-то загадочную ракушку. Динамит подействует на одиночника так же, как и на обычного человека».
Крокус подстегнул коня и поехал рядом с сапером:
– О чем задумался, Скрипач?
– Да так, ни о чем. А где твой бхок’арал?
Парень нахмурился.
– Не знаю. Наверное, он все-таки был просто животным, а не фамильяром. Улетел вчера вечером и не вернулся. – Юноша потер лицо тыльной стороной ладони, и Скрипач увидел на его щеках слезы. – Пока Моби был рядом, я вроде как чувствовал, что Маммот со мной.
– Твой дядя был хорошим человеком, пока в него не вселился яггутский тиран?
Крокус кивнул.
– Ну, тогда он по-прежнему с тобой. А Моби небось просто нашел сородичей. В этом городе многие знатные семьи держат бхок’аралов. Выходит, он все-таки был просто домашним питомцем.
– Ты прав, наверное. А что касается дядюшки… Бо́льшую часть жизни я считал Маммота просто книжником, стариком, который вечно корпит над своими свитками, а больше ничем и не интересуется. А потом вдруг оказалось, что он был верховным жрецом. Важным человеком, имевшим влиятельных друзей вроде Барука. Но прежде чем я это хоть как-то успел в голове уложить, он погиб. Твой взвод его уничтожил…
– Погоди-ка, парень! То, что мы убили, уже не было твоим дядей.
– Я знаю. Убив его, вы спасли Даруджистан. Я знаю, Скрипач.
– Да не в этом дело, Крокус. Ты должен понять: главное, что дядя искренне любил племянника и всячески заботился о тебе. А то, что он оказался верховным жрецом, не так уж важно. Уверен, Маммот бы тебе то же самое сказал, если бы мог.
– Как ты не понимаешь? У него была власть, Скрипач, сила, но он ничегошеньки с ней не делал! Только вечно прятался в своей комнатенке посреди разваливающегося дома! А ведь дядя мог жить в особняке, заседать в Совете Даруджистана, влиять на решения…
Скрипачу не хотелось продолжать подобный разговор. Он никогда особо не умел утешать и давать советы.
«Да и к тому же, возможно, причина вовсе даже и не в дяде».
– Ну что ты все время ноешь, парень? Небось опять с Апсалар поругался?
Лицо Крокуса потемнело, он пришпорил коня и поскакал впереди всех. Вздохнув, Скрипач повернулся в седле и покосился на Апсалар, которая ехала в нескольких шагах позади:
– Милые бранятся, да?
Она только по-совиному моргнула, но ничего не сказала в ответ. Сжигатель мостов снова выпрямился в седле.
– Ох уж эта молодежь! – пробормотал он себе под нос.
Искарал Прыщ засунул метлу поглубже в дымоход и неистово потряс ее. Черная туча сажи опустилась на камни очага и осела на сером одеянии жреца.
– А дрова у вас есть? – поинтересовался Маппо, сидевший на каменном возвышении, служившем ему кроватью.
Искарал замер:
– Дрова? Думаешь, они подойдут мне лучше, чем метла?
– Чтобы огонь развести, – объяснил трелль. – Выгнать холод из этой комнаты.
– Ах, вот оно что! Нет, разумеется, дров у меня нет. А вот навоза полным-полно. Развести огонь! Блестящая мысль. Спалить их дотла! Неужто трелли славятся хитростью? Что-то мне ничего подобного в источниках прежде не встречалось. Правда, трелли вообще упоминаются там редко. А собственных летописей у треллей нет, ибо сей народ не знаком с грамотой. Да, вот так-то.
– Ничего подобного, трелли неплохо знакомы с грамотой, – возразил Маппо. – Они уже давным-давно научились читать и писать: примерно семь или восемь столетий тому назад.
– Нужно обновить библиотеку, однако это весьма дорогостоящее мероприятие. Напустить тени, чтобы разграбить величайшие библиотеки мира. – Жрец уселся у очага и нахмурился, лицо его покрывал слой сажи.
Маппо откашлялся:
– А кстати, кого это ты собрался спалить дотла?
– Пауков, разумеется. Этот храм наводнили пауки. Убивай их, где только увидишь, трелль. Топчи своими толстокожими ногами, дави загрубевшими руками. Убивай всех без пощады, понимаешь?
Кивая, Маппо закутался одеяло и лишь чуть-чуть поморщился, когда мех коснулся сморщенных ран на шее. Лихорадка прошла, но, как он подозревал, скорее вопреки, чем благодаря тем сомнительным лекарствам, которыми потчевал его безмолвный слуга Искарала. Когти и клыки д’иверсов и одиночников вызывали тяжкую хворь, что приводила к галлюцинациям, сумасшествию, а затем и к смерти. Многие выжившие оставались безумными, бред возвращался к ним на одну-две ночи по девять-десять раз в году. И подобное состояние нередко приводило к убийствам.
Искарал Прыщ считал, что Маппо благополучно избежал этой участи, но сам трелль боялся утверждать что-либо наверняка: вот если два полнолуния пройдут спокойно, тогда, значит, опасность и впрямь миновала. Маппо и думать не хотелось о том, на что он может оказаться способен, если им овладеет убийственная ярость. Много лет назад, когда трелль сражался в боевом отряде, разорявшем Ягг-одан, Маппо силой воли вводил себя в подобное состояние, как нередко делали воины, и воспоминания о бесчинствах, которые он тогда творил, остались с ним навсегда. Маппо решил, что если яд оборотня оживет в его венах, то он скорее покончит с собой, чем позволит безумию вновь вырваться наружу.
Искарал Прыщ потыкал метлой во все углы маленькой кельи, где поселили трелля, а затем потянулся к потолку, чтобы очистить его.
– «Убей то, что кусает, и то, что жалит!» – это священная заповедь Тени, должно быть первозданная! «Убей то, что бегает, и то, что ползает!» Вас ведь обоих проверили на паразитов, о да! К счастью, никаких незваных гостей не обнаружилось. Мы уже на всякий случай приготовили щелочные ванны, но ничего не нашли – ни на одном из вас. Однако бдительности ослаблять нельзя, и, разумеется, мои подозрения по-прежнему сильны.
– Ты давно тут живешь, верховный жрец?
– Понятия не имею. Это не важно. Важность заключается лишь в свершенных деяниях, достигнутых целях. Время – только подготовка, не более того. До́лжно готовиться столько, сколько требуется. Следует принять во внимание, что сие начинается с самого рождения. Рожденный прежде всего погружается в Тень, окутывается ее святой двойственностью, вкушает ее сладостное млеко. Я живу, чтобы готовиться, трелль, и подготовка уже почти завершена.
– Где Икарий?
– Жизнь, данная за жизнь отнятую; передай ему это. Икарий в библиотеке. Монахини оставили всего несколько книг. Фолианты, посвященные самоуслаждению. Читать их лучше в постели, как мне кажется. Все прочие материалы – мои собственные, скудное собрание, чудовищная нищета, я просто сгораю от стыда. Ты есть хочешь?
Маппо встряхнулся. Бормотание верховного жреца обладало гипнотическим эффектом. В ответ на каждый вопрос трелля хозяин разражался вычурным монологом, от которого голова шла кругом, и, кажется, сил уже больше ни на что не хватало. В полном соответствии со своими утверждениями Искарал Прыщ делал течение времени бессмысленным.
– Есть? Да, хочу.
– Слуга готовит обед.
– Он может принести его в библиотеку?
Верховный жрец скривился:
– О, сие будет крушением этикета! Но да, может, если ты настаиваешь.
Трелль заставил себя подняться:
– А где находится библиотека?
– Поверни направо, пройди тридцать четыре шага: потом снова поверни направо, сделай двенадцать шагов; затем через дверь направо, тридцать пять шагов; оттуда в арку направо и еще одиннадцать шагов; после чего снова направо, еще пятнадцать шагов – и входи в дверь, которую увидишь справа.
Маппо уставился на Искарала Прыща. Верховный жрец нервно поежился.
– Иначе говоря, – хмуро подытожил трелль, – надо повернуть налево и пройти девятнадцать шагов.
– Ну да, – буркнул Искарал.
Маппо направился к двери.
– В таком случае я, пожалуй, отправлюсь коротким маршрутом.
– Воля твоя, – проворчал жрец, склонившись над метлой и внимательно рассматривая ее.
Маппо понял, что подразумевал жрец под «крушением этикета», когда, войдя в библиотеку, увидел, что она служила еще и кухней. Икарий сидел за массивным столом, покрытым черными пятнами, в нескольких шагах справа от трелля, а слева слуга склонился над подвешенным над очагом котлом. Голова его оставалась почти невидимой за клубами пара, испарения собирались в капли и летели обратно в варево, которое слуга медленными, величавыми движениями помешивал деревянной ложкой.
– От супа я, пожалуй, не откажусь, – заметил Маппо.
– Эти книги гниют, – сказал Икарий, откидываясь в кресле и глядя на друга. – Ну что, оклемался?
– Похоже на то.
Не сводя глаз с Маппо, его друг нахмурился:
– Говоришь, хочешь супа? Так вот, это вовсе не суп. Он стирает белье. Ты найдешь более питательное угощение на разделочном столе. – Ягг указал пальцем за спину слуги, а затем снова обратился к рассыпающимся страницам старинной книги. – Это просто потрясающе, Маппо.
– Ну, учитывая, в каком одиночестве жили тут монашки, – ответил Маппо, подходя к разделочному столу, – полагаю, что особо удивляться нечему.
– Я говорю не об их книгах, друг мой, а о тех, что принадлежат Искаралу. Здесь собраны труды, о которых прежде ходили лишь туманные слухи. А о некоторых – вроде этой – я вообще никогда не слышал. «Трактат о планировании оросительных сооружений в пятом тысячелетии Араркала», четыре автора – ни много ни мало.
Вернувшись к Икарию с оловянной миской, наполненной доверху хлебом и сыром, Маппо заглянул другу через плечо, чтобы рассмотреть подробные рисунки на пергаментных страницах, а затем и странную, замысловатую вязь. Трелль хмыкнул. Во рту у него вдруг пересохло, но Маппо сумел выдавить из себя вопрос:
– И что же здесь такого потрясающего?
Икарий откинулся на спинку:
– Поразительное… легкомыслие, Маппо. Одни только материалы для этого тома стоят очень дорого: примерно столько ремесленник зарабатывает за год. Ни один ученый в здравом уме не станет зря тратить столь драгоценные ресурсы – не говоря уж о времени – на сочинение такого бессмысленного текста. И ведь это не единственный пример. Смотри: «К вопросу о распространении семян цветков пурилля на островах архипелага Скар». Или вот – «Болезни белых моллюсков, обитающих в Лекурской бухте». Более того, я убежден, что этим трудам тысячи лет. Тысячи!
«И написаны они на языке, который ты вряд ли мог бы узнать, не то что прочесть».
Маппо вспомнил, когда в последний раз видел подобную вязь – под навесом из шкур, на холме, который отмечал северную границу владений его племени. Он пришел туда в числе воинов, избранных сопровождать старейшин на встречу, оказавшуюся судьбоносной.
Осенний дождь стучал по шкуре над головой, все сидели на корточках полукругом, лицом к северу, и смотрели, как приближаются семь фигур в плащах с капюшонами. Каждый из странников опирался на посох, и, когда они вошли под навес и остановились перед старейшинами, Маппо с содроганием заметил, что посохи словно бы извиваются перед глазами, как деревянные змеи или те деревья-паразиты, что душат чужие стволы, выдавливая из них жизнь. Затем он понял, что это вьющееся безумие было на самом деле рунической вязью – постоянно изменяющейся на древках, как будто бы с каждым вдохом и выдохом чьи-то невидимые руки выреза́ли на них новые слова.
Затем один из пришедших отбросил капюшон, и так началась та встреча, которая изменила будущий путь Маппо.
Он вздрогнул и вынырнул из воспоминаний.
Все еще дрожа, трелль сел, расчищая на столе место для тарелки.
– По-твоему, это важно, Икарий?
– Скажем так: сие весьма знаменательно, Маппо. Цивилизация, которая произвела на свет эти книги, похоже, была чрезвычайно развитой. Язык сей явно связан с современными диалектами Семиградья, хотя кое в чем более изощрен. И еще – только взгляни на этот символ: здесь, на корешке каждого тома, изображен изогнутый посох. Я прежде уже где-то видел такой знак, друг мой. В этом я уверен.
– Говоришь, цивилизация была чрезвычайно развитой? – Трелль попытался увести разговор от темы, которая, как он знал, может закончиться бездонной пропастью. – Скорее уж погрязшей в мелочах. Должно быть, именно потому она и обратилась в прах. Только представь: эти люди обсуждали семена на ветру, когда варвары ломились в городские ворота. Праздность принимает различные формы, но она всегда приходит к расам, которые утратили волю к жизни. И тебе сие известно не хуже, чем мне. В данном случае это была праздность, связанная с поиском знаний, безумной гонкой за ответами на все вопросы, без оглядки на ценность этих ответов. Цивилизация так же легко может потонуть в том, что знает, как и в том, чего она не знает. Вспомни сочинение под названием «Блажь Готоса», – продолжил Маппо. – Глубочайшие познания стали проклятием Готоса, он слишком много знал – обо всем на свете. Ему были ведомы все изменения и возможности. Этого хватило, чтобы отравить любой взгляд, который он бросал на мир. Все представлялось бедняге абсолютно бессмысленным.