Хитрости Локка Ламоры

Хотя священник был в наглазной повязке, да и вообще слепым (если верить молве), Локк мог поклясться, что он повернул голову к ним с Наставником, когда они двинулись через площадь к храму.

– От чистой благости души своей они кормят и защищают детей Каморра – не из расчетливой корысти, но из бескорыстной доброты! Воистину благословенны покровители бедных, несчастных сирот Каморра! – патетическим шепотом закончил отец Цеппи.

Воровской наставник стал подниматься по храмовым ступеням, стараясь топать посильнее, дабы возвестить о своем прибытии.

– Кто-то приближается! – встрепенулся Безглазый священник. – Двое, если мне не изменяет слух.

– Я привел мальчика, о котором мы говорили, отец, – сообщил Наставник достаточно громко, чтобы слышали случайные прохожие. – Я как мог подготовил его к… гм… испытаниям ученичества и посвящения.

Священник шагнул к Локку, волоча за собой гремящие цепи. Мальчики в капюшонах, сторожащие чашу для пожертвований, едва удостоили Локка беглым взглядом и не произнесли ни слова.

– Привел, значит? – Рука отца Цеппи с пугающей точностью взметнулась вперед, и заскорузлые пальцы по-паучьи проворно пробежали по лбу, носу, щекам и подбородку Локка. – Мальчик маленький, похоже. Совсем еще ребенок. Хотя и не без характера, насколько можно судить по исхудалым чертам этого несчастного сиротки.

– Его зовут Локк Ламора, – сказал Воровской наставник. – Надеюсь, в ордене Переландро он найдет полезное применение своей… гм… деятельнейшей предприимчивости.

– Хорошо бы он был еще честным, прямодушным, совестливым и дисциплинированным, – пророкотал священник. – Впрочем, я не сомневаюсь, что за время, проведенное под вашей опекой, малыш перенял от вас все эти замечательные качества. – Он трижды хлопнул в ладоши. – Дети мои! На сегодня с работой покончено. Возьмите сосуд с пожертвованиями добрых горожан Каморра, и давайте отведем в храм будущего члена нашего ордена.

Воровской наставник потрепал Локка по плечу и энергично подтолкнул к Безглазому священнику. Когда мальчики в балахонах проносили мимо позвякивающую медную чашу, старик бросил в нее маленький кожаный кошель, после чего театрально раскинул руки и поклонился со змеиной грацией. Обернувшись напоследок, Локк увидел, как Наставник быстро удаляется прочь, широко размахивая кривопалыми руками и вольно покачивая плечами – походкой человека, избавившегося наконец от тяжелой обузы.

9

Святилище храма Переландро оказалось затхлым каменным помещением, с лужами на полу и ветхими гобеленами на стенах, проеденными плесенным грибком до дыр. Освещалось оно лишь бледным Лжесветом да слабым мерцанием матового алхимического шара, ненадежно установленного в скобе прямо над вделанной в стену железной пластиной, к которой крепились цепи Безглазого священника. В дальнем углу Локк разглядел занавешенный дверной проем.

– Кало, Галдо! – сказал отец Цеппи. – Будьте добреньки, позаботьтесь о дверях, а?

Мальчики поставили медную чашу на пол и подошли к одному из гобеленов. Совместными усилиями они отодвинули его в сторону и потянули за ржавые рычаги, скрывавшиеся за ним. В стенах святилища заскрежетал какой-то огромный механизм, и двойные двери храма, распахнутые наружу, начали медленно закрываться, скребя по каменным плитам. Когда створки наконец сомкнулись, алхимический шар внезапно вспыхнул ярким светом.

– А теперь, – промолвил священник, опускаясь на колени между грудами своих цепей, – подойди ко мне, Локк Ламора. Проверим, есть ли у тебя способности, необходимые для служения в этом храме.

Стоя на коленях, он был почти одного роста с Локком. По призывному знаку священника мальчик приблизился и выжидательно остановился. Отец Цеппи наморщил нос:

– Чую, твой бывший хозяин по-прежнему не брезглив к скверному запаху своих подопечных. Впрочем, не важно: телесные запахи – дело поправимое. А сейчас дай-ка мне руки, вот так… – Цеппи мягким, но решительным движением поднес ладошки Локка к своему лицу и положил на белую шелковую повязку. – Так… теперь закрой глаза и сосредоточься… хорошенько сосредоточься. Пусть все твои добродетельные мысли всплывут из глубин ума, пусть тепло твоей благородной души истечет из твоих невинных рук. Да, да… вот так…

Со смешанным чувством испуга и любопытства Локк наблюдал, как по морщинистому лицу отца Цеппи расплывается выражение восторга и рот приоткрывается в счастливом предвкушении.

– Да, да… – хриплым от волнения голосом прошептал священник. – У тебя и впрямь есть способности… особый дар… я чувствую его… Мне кажется, сейчас… ах, сейчас свершится чудо!

В следующий миг Цеппи резко запрокинул голову, и Локк испуганно отпрыгнул назад. Гремя цепями, священник вскинул руки к лицу и картинным жестом сорвал повязку. Мальчик отшатнулся, ожидая увидеть страшные пустые глазницы, однако, к несказанному своему удивлению, увидел самые обычные глаза. Цеппи страдальчески зажмурился от света алхимического шара и потер веки костяшками пальцев.

– О-хо-хо-хо! – прогремел он затем, простирая руки к Локку. – Я исцелен! Я! Снова! Вижу!

Уже второй раз за вечер маленький Ламора застыл на месте с разинутым ртом, не зная, что и сказать. Мальчишки в балахонах сдавленно захихикали у него за спиной, и Локк подозрительно сдвинул брови.

– Так вы… не слепой вовсе, – медленно проговорил он.

– А ты малый смекалистый! – вскричал священник, вскакивая на ноги с такой резвостью, что в коленях у него что-то влажно хрустнуло. Он взмахнул закованными в кандалы руками, точно птица, собирающаяся взлететь. – Кало! Галдо! Снимите с меня эти чертовы железяки, и давайте скорее перечтем благословенные дары дня минувшего!

Мальчишки подбежали к нему и что-то сделали с кандалами (что именно – Локк не понял), после чего оковы разомкнулись и с резким лязгом упали на пол. Цеппи осторожно потер запястья, мертвенно-белые, как мясо свежей рыбы.

– Да вы и не священник вовсе! – поразился Локк.

– О нет, – возразил Цеппи, продолжая растирать постепенно розовеющие запястья. – Я именно что священник, просто служу не Переландро. И послушники мои служат не Переландро. И ты будешь служить не Переландро. Поприветствуй Кало и Галдо Санца, Локк Ламора.

Мальчики откинули капюшоны, и Локк увидел, что они близнецы, годом-двумя старше его и гораздо здоровее на вид. Смуглолицые и черноволосые, как чистокровные каморрцы, но с длинными, чуть крючковатыми носами, для каморрцев нехарактерными. Насмешливо улыбаясь, братья взялись за руки и одновременно поклонились Локку в пояс.

– Э-э… привет, – неуверенно произнес Локк. – И кто из вас кто?

– Сегодня я Галдо, – ответил один из них.

– А завтра я буду Галдо, – сказал другой.

– Или, может, мы оба захотим быть Кало, – добавил первый.

– Со временем, – вмешался в разговор отец Цеппи, – ты научишься различать этих негодников по количеству вмятин, оставленных моим башмаком на их задницах: один из них всегда умудряется опережать другого. – Он встал за спиной Локка и положил ему на плечи тяжелые широкие ладони. – Знакомьтесь, балбесы, это Локк Ламора. Как вы поняли, я только что купил его у вашего прежнего благодетеля, хозяина Сумеречного холма.

– Мы тебя помним, – сообщил предполагаемый Галдо.

– Ты из Горелища, – подхватил предполагаемый Кало.

– Отец Цеппи купил нас вскорости после того, как ты вступил в братство… – ухмыляясь, сказали они хором.

– Хватит валять дурака! – царственным тоном перебил священник. – Вы двое только что вызвались приготовить ужин. Груши и жареная колбаса. Вашему новому брату – двойная порция. Живо за дело! А мы с Локком займемся пожертвованиями.

Хихикая и размахивая руками, близнецы бросились к занавешенному дверному проему и скрылись в нем. Локк услышал, как они топочут, спускаясь по какой-то лестнице. Потом отец Цеппи знаком велел мальчику сесть подле чаши с деньгами.

– Сядь, дружок. Давай поговорим о наших делах. – Священник уселся, скрестив ноги, на сырой пол и задумчиво воззрился на Локка. – Твой бывший хозяин сказал, что ты неплохо знаешь счет. Это правда?

– Да, хозяин.

– Не называй меня «хозяин». Терпеть не могу, аж зубы сводит и яйца скукоживаются. Называй просто «отец Цеппи». А теперь давай посмотрим, как ты переворачиваешь чашу и пересчитываешь все монеты.

Локк попытался опрокинуть медный сосуд набок и сразу понял, почему Кало и Галдо пришлось тащить его вдвоем. Подавшись вперед, Цеппи подтолкнул чашу снизу, и ее содержимое высыпалось на пол рядом с Локком.

– Чем чаша тяжелее, тем умыкнуть труднее, – усмехнулся мужчина.

– Как вы можете… как вы можете притворяться священником? – спросил Локк, раскладывая целые и ломаные медяки по разным кучкам. – Неужто совсем не боитесь богов? Гнева Переландро?

– Боюсь, конечно. – Цеппи прочесал пальцами лопатистую косматую бороду. – Очень даже боюсь. Но я и в самом деле священник, только служу не Переландро. Я посвященный служитель Безымянного Тринадцатого бога – Хранителя воров, Многохитрого Стража, Великого Благодетеля, Отца уловок и плутней.

– Но ведь… богов всего двенадцать.

– Просто диву даешься, сколь широко распространено сие прискорбное заблуждение. Представь, что у Двенадцати богов есть младший брат – паршивая овца в семье, так сказать. Этакий негодник, покровительствующий ворам, как ты да я. Хотя Двенадцать старших не позволяют упоминать вслух имя Тринадцатого, все они сыздавна относятся снисходительно к забавной разновидности беззакония, которой он ведает. Вот почему старых притворщиков вроде меня, незаконно занявшего храм почтенного бога Переландро, не поражает молния и не разрывает на части толпа.

– И вы священник этого… Тринадцатого?

– Именно так. Священник воров и сам вор. Такими же священниками однажды станут Кало с Галдо – да и ты, возможно, если стоишь хотя бы тех нескольких жалких медяков, что я за тебя заплатил.

– Но если… – Локк вытащил из груды монет кошелек Воровского наставника (ржаво-красный кожаный мешочек) и протянул священнику. – Если вы заплатили за меня, почему мой бывший хозяин оставил вам такое щедрое пожертвование?

– О, будь уверен, я заплатил за тебя, хотя и сущую мелочь. А это не пожертвование. – Цеппи развязал мешочек и вытряхнул на ладонь содержимое – акулий зуб длиной с большой палец Локка. – Видал такой когда-нибудь?

– Нет. А что это?

– Метка смерти. Зуб волчьей акулы – личный знак капы Барсави, повелителя твоего бывшего хозяина. И нашего с тобой повелителя, коли на то пошло. Означает же метка смерти, что ты настолько туполобый, бестолковый и упрямый мальчишка, что твой бывший хозяин пошел к капе и получил у него разрешение тебя убить.

Цеппи ухмыльнулся с таким видом, будто рассказал всего лишь непристойный анекдот, и ничего больше. Локк невольно содрогнулся.

– Не повод ли это остановиться и подумать, дружок? Посмотри внимательно на этот зуб, посмотри хорошенько. Он означает, что за право тебя убить уже заплачено. В придачу к тебе я купил у твоего бывшего хозяина и твою метку смерти. А стало быть, даже если сам герцог Никованте завтра усыновит тебя и объявит своим наследником, я все равно смогу размозжить тебе башку, а самого приколотить к столбу – и никто во всем городе даже пальцем не шевельнет, чтобы мне помешать.

Цеппи проворно сунул акулий зуб обратно в красный мешочек, а мешочек повесил Локку на шею.

– Будешь носить его, пока я не разрешу снять или не воспользуюсь правом, которое он мне дает, – вот так! – Он чиркнул в воздухе двумя пальцами, наставленными на горло Локка. – Носи его на теле под рубахой как напоминание о том, что сегодня ты, считай, чудом избежал смерти. Будь твой бывший хозяин чуть менее жаден и чуть более мстителен, ты бы уже плавал в заливе с перерезанной глоткой.

– Но чего он на меня взъелся-то?

Цеппи придал своим глазам такое выражение, что Локк мгновенно устыдился своего возмущенного тона и неловко поерзал на месте, крутя в пальцах мешочек с меткой смерти.

– Послушай, дружок, давай не будем недооценивать умственных способностей друг друга. Лишь трех человек на всем белом свете тебе никогда не удастся обмануть: ростовщика, шлюху и родную мать. Ты у нас сирота, и теперь я тебе заместо матери. А значит, меня на кривой не объедешь. – Голос Цеппи зазвучал очень серьезно. – Ты прекрасно знаешь, почему твой бывший хозяин был тобой недоволен.

– Он сказал, что я… ну, недальновидный.

– Недальновидный, – повторил священник. – Хорошее слово. И да, ты действительно недальновидный. Он мне все рассказал.

Локк поднял на него широко раскрытые глаза, полные слез:

– Все?

– Решительно все. – Несколько долгих мгновений Цеппи буравил мальчика взглядом, потом вздохнул. – Ну ладно. Так сколько же добрые горожане пожертвовали на благое дело Переландро сегодня?

– Двадцать семь медных баронов.

– Хм. То есть чуть больше четырех серебряных солонов. Негусто. Но все равно больше, чем можно наворовать за день любым другим способом.

– Вы крадете жертвенные деньги у Переландро?

– Само собой. Говорю же, я – вор. Только вор не такого рода, с какими ты знался прежде, а гораздо лучше. В Каморре полно болванов, которые заканчивают на виселице потому лишь, что считают, будто воровать можно только руками.

– Э-э… а чем же воруете вы, отец Цеппи?

Бородатый священник легонько постучал себя по виску двумя пальцами и широко ухмыльнулся:

– Острым умом и бойким языком, дружок. Острым умом и бойким языком. Я пристроил свою задницу здесь тринадцать лет назад, и с тех пор благочестивые простаки Каморра исправно снабжают меня деньгами. К тому же слава обо мне идет повсюду – от Эмберлена до Тал-Веррара, что очень приятно, хотя звонкую монету я люблю куда больше славы.

– Но разве вам не тягостно жить здесь? – Локк обвел взглядом убогое каменное помещение. – Никогда не выходить дальше крыльца?

Цеппи усмехнулся:

– Этот жалкий закуток сравнительно с остальным храмом все равно что твое прежнее подземное жилище сравнительно со всем кладбищем. Так вот, Ламора, мы воры иной масти. В своем деле мы полагаемся на умение обмануть, ввести в заблуждение, заморочить голову. Мы не видим необходимости трудиться в поте лица, когда притворством и складной брехней можно заработать гораздо больше.

– Получается, вы на заманух похожи.

– Пожалуй… в том смысле, в каком бочка горючего масла похожа на щепоть красного перца. Вот почему я купил тебя, дружок, даром что здравомыслия в тебе не больше, чем в морковном корешке. Ты врешь как дышишь. Ты изворотлив, как акробат. Думаю, я смогу сделать из тебя мастера воровского дела, если ты заслужишь мое доверие.

Священник устремил на Локка пытливый взгляд, и мальчик понял, что нужно что-то сказать.

– Мне бы очень этого хотелось, – прошептал он. – А что я должен делать?

– Для начала расскажи о том, что ты творил на Сумеречном холме. Обо всех своих безобразиях, которыми довел своего бывшего хозяина до белого каления.

– Но… вы же и так все знаете.

– Знаю, но хочу выслушать тебя. Давай все как на духу, внятно и четко, без умолчаний и лишних отступлений. Если попытаешься скрыть что-то важное, мне не останется ничего другого, как счесть тебя недостойным доверия и осуществить свое право, подтверждение которого висит у тебя на шее.

– А с чего мне начать? – спросил Локк чуть дрогнувшим голосом.

– С последних своих проступков. На Сумеречном холме есть один закон, подлежащий неукоснительному соблюдению, однако твой бывший хозяин сказал, что ты нарушил его дважды, самонадеянно полагая, что тебе удастся выйти сухим из воды.

Локк густо покраснел и уставился на свои руки.

– Ну, рассказывай. По словам Воровского наставника, ты подстроил убийство двух своих собратьев и он догадался о твоей причастности к делу только после второго убийства. – Цеппи сложил ладони домиком и невозмутимо воззрился на мальчика с меткой смерти на шее. – Я хочу знать, почему ты их убил. Я хочу знать, как ты их убил. И хочу услышать это из твоих уст, прямо сейчас.

Часть I. План

Что ж, я могу с улыбкой убивать,Кричать «Я рад!» – когда на сердце скорбь,И увлажнять слезой притворной щеки,И принимать любое выраженье.Генрих VI. Акт III[1]

Глава 1

Облапошить дона Сальвару

1

Локк Ламора твердо держался следующего практического правила: перед всяким крупным мошенничеством необходимо потратить три месяца на планирование, три недели на непосредственную подготовку и три секунды на то, чтобы навсегда завоевать или потерять доверие жертвы. На сей раз он собирался провести решающие три секунды, картинно задыхаясь в наброшенной на шею удавке.

Локк стоял на коленях, с трижды обвитой вокруг шеи пеньковой веревкой, концы которой держал Кало, стоявший у него за спиной. Грубая веревка выглядела устрашающе, и после нее на горле останутся весьма убедительные красные полосы. Разумеется, любой настоящий каморрский убийца, вышедший из сопливого возраста, воспользовался бы для своей цели проволокой или тонким шелковым шнуром (чтобы сильнее передавить дыхательные пути). Однако, если дон Лоренцо Сальвара с расстояния тридцати шагов сумеет отличить поддельное удушение от настоящего, значит они здорово недооценили человека, которого намеревались обокрасть, и вся затея с треском провалится.

– Ну что, не видать его еще? И Клоп не подает сигнала? – чуть слышно прошипел Локк, после чего издал несколько выразительных булькающих звуков.

– Ни Клопа, ни дона Сальвары. Дышать-то можешь?

– Все в порядке, – прохрипел Локк. – Только тряси меня покрепче, для пущей достоверности.

Они находились в тупиковом проулке за старым храмом Благоприятных Вод; из-за высокой оштукатуренной стены доносился шум священных храмовых водопадов. Локк снова схватился обеими руками за обмотанную вокруг шеи веревку и покосился на Усмиренную лошадь, навьюченную внушительными товарными тюками. Бедная бессловесная животина стояла чуть поодаль, уставившись на него немигающими молочно-белыми глазами, в которых не отражалось ни любопытства, ни страха. Даже если бы Локка душили по-настоящему, она бы и ухом не повела.

Текли драгоценные секунды. Солнце стояло высоко в безоблачном, опаленном жаром небе, и вязкая грязь липла к штанинам Локка, точно сырой строительный раствор. Рядом, в той же густой грязной жиже, лежал Жан Таннен, а Галдо делал вид, будто крушит ему ребра ногами. Вот уже добрую минуту один близнец приплясывал возле Жана, а другой «душил» Локка.

Дон Сальвара вот-вот должен был показаться из-за угла и (если все пойдет по плану) броситься в проулок, чтобы спасти Локка и Жана от «грабителей». А заодно уже и от скуки.

– Да где же Сальвара, будь он неладен? – прошипел Кало на ухо Локку, грозно хмурясь, чтобы со стороны казалось, будто он чего-то требует. – И куда Клоп запропастился? Мы не можем торчать здесь весь день: мимо чертова проулка и другие люди ходят.

– Души меня, не отвлекайся, – прошептал Локк. – Думай о двадцати тысячах крон и души меня. Я готов хоть до ночи хрипеть и задыхаться, коли понадобится.

2

Утром того дня все шло замечательно, даже несмотря на нервическую раздражительность юного воришки, впервые допущенного к участию в крупном деле.

– Да помню я, где должен находиться, когда все начнется! – Клоп страдальчески закатил глаза. – Я ж на той крыше проторчал больше времени, чем в мамкиной утробе!

Жан Таннен свесил правую руку в теплую воду канала и откусил от кислого болотного яблока, зажатого в левой руке. Он расслабленно полулежал в носу плоскодонной барки в розовом свете раннего утра, удобно разместив между бортами свое двухсотдвадцатифунтовое тело – живот бочонком, мощные плечи, кривые ноги и все прочее. Кроме него, в пустой барке находился один только Клоп – долговязый лохматый паренек лет двенадцати, орудовавший шестом на корме.

– Мамке твоей, понятно, не терпелось поскорее от тебя избавиться. – Голос Жана, мягкий и ровный, никак не вязался с его грозной наружностью и подобал бы скорее учителю музыки или переписчику свитков. – А у нас такой цели нет. Посему сделай милость, позволь мне еще раз удостовериться, что ты уяснил все до последней мелочи.

– Черт! – ругнулся Клоп, налегая на шест и с усилием толкая барку против медленного течения. – Ты, Локк, Кало и Галдо ждете в проулке между храмом Благоприятных Вод и садами храма Нары, так? Я сижу на крыше храма через дорогу.

– Продолжай, – невнятно проговорил Жан, жуя яблоко. – Где находится дон Сальвара?

Мимо них, рассекая мутные от глины воды канала, проплывали другие барки, тяжело нагруженные самым разным товаром – от бочек с пивом до мычащих коров. Клоп толкал плоскодонку на север по Виа Каморрацца – главному водному пути Каморра, ведущему к Плавучему рынку, а огромный город вокруг них постепенно пробуждался.

Кривобокие каменные бараки с мокрыми от ночной сырости стенами извергали своих обитателей на свет солнца, с каждой минутой пригревавшего все сильнее. Стоял летний месяц парфис, а значит, влажный туман испарений, висящий над улицами, скоро бесследно рассеется, оставив город во власти сухой раскаленной жары.

– Около полудня он выйдет из храма Благоприятных Вод, как делает в каждый Покаянный день. Если нам повезет, с ним будет слуга и две лошади.

– Странный обычай, – сказал Жан. – Зачем он туда таскается?

– Выполняет последнюю волю своей матери. – Клоп уперся шестом в дно, поднатужился и толкнул барку еще немного вперед. – Она сохранила вадранскую веру, когда вышла замуж за старого дона Сальваро. Поэтому теперь раз в неделю дон Лоренцо оставляет в вадранском храме жертвоприношение и спешит поскорее вернуться домой, чтоб не привлекать к себе лишнего внимания. Черт возьми, Жан, да знаю я всю эту дребедень! Чего я здесь делаю, спрашивается, если ты мне не доверяешь? И вообще, почему именно я должен толкать эту паршивую барку всю дорогу до рынка?

– О, можешь бросить шест хоть сейчас, если одолеешь меня в кулачном бою, в трех схватках из пяти. – Жан оскалил в ухмылке кривые сколотые зубы отъявленного драчуна, которые были вполне под стать лицу, выглядевшему так, будто в свое время какой-то неумелый кузнец бил по нему молотом, пытаясь придать чертам более правильную форму. – Кроме того, ты еще только учишься почетному воровскому ремеслу под наставничеством самых искусных и самых требовательных мастеров, каких только можно сыскать. Любая черная работа чрезвычайно полезна для твоего нравственного воспитания.

– Что-то я не припомню, чтобы вы особо занимались моим нравственным воспитанием.

– Правда твоя. Это потому, наверное, что мы с Локком до недавних пор и о своей-то нравственности не слишком заботились. Что же до того, почему мы с тобой еще раз повторяем весь план, то позволь напомнить тебе: одна-единственная оплошность – и участь вон тех бедолаг покажется нам завидной по сравнению с нашей скорбной участью.

Жан показал пальцем на телегу с огромным помойным баком, стоящую на набережной канала в ожидании, когда из верхнего окна кабака хлынет темная струя нечистот. Такие телеги-дерьмовозы обслуживались мелкими преступниками, провинившимися перед законом не настолько тяжело, чтобы содержаться в строгом заточении во Дворце Терпения. В защитных кожаных накидках до пят, прикованные цепями к своим телегам, они по утрам выходили из ворот темницы, чтобы наслаждаться солнечным светом каждую свободную минуту, когда они не проклинали на все лады сомнительную меткость тысяч каморрцев, опорожнявших свои ночные горшки.

– Я не оплошаю, Жан! – Клоп пошарил в уме, точно в пустом кармане, отчаянно пытаясь найти достаточно внушительные слова, чтобы выглядеть таким же спокойным и уверенным, как Жан и все остальные Благородные Канальи. Но у большинства двенадцатилетних мальчишек язык далеко опережает мысли. – Просто не оплошаю, и все, поверь!

– Молодец, – кивнул Жан. – Рад это слышать. Но в чем именно ты не оплошаешь?

Клоп вздохнул:

– Я подаю знак, когда Сальвара выходит из храма Благоприятных Вод. Я во все глаза слежу, не идет ли кто – особливо стражники – в сторону вашего проулка. А если вдруг кто появится, я живо спрыгну с крыши и мечом поотрубаю им бошки.

– Что-что ты сделаешь?

– Любым способом отвлеку их внимание. Ты оглох, что ли, Жан?

Слева от них проплывала череда счетных домов – с мраморными фасадами, полированными резными дверями, шелковыми навесами и прочими приметами роскоши. Деньги и власть прочно обосновались в трех-четырехэтажных зданиях квартала Златохватов. Этот старейший и богатейший финансовый квартал на континенте славился могуществом и замысловатыми ритуалами не меньше, чем стеклянные громады Пяти башен, где обособленно от своего города жили правители – герцог и Великие семейства.

– Сворачивай к берегу под мостами. – Жан неопределенно махнул обгрызенным яблоком. – Там нас поджидает его милость.

Ровно в середине набережной Златохватов через Виа Каморрацца были перекинуты две стеклянные арки, одна повыше, другая пониже: узкий пешеходный мост и широкий мост для повозок. Сверкающие сооружения из цельного неземного стекла были подобны расплавленным алмазам, которые чьи-то гигантские руки растянули, плавно изогнули и оставили затвердевать над каналом. Справа лежал берег Фаурии – густонаселенного острова, тесно застроенного многоярусными каменными домами с висячими садами. У самой набережной, взбивая белую пену, крутились деревянные лопастные колеса – они подавали воду наверх, в сеть желобов и виадуков, пролегавших над улицами Фаурии на всех уровнях.