Апокриф

Владимир Соловьев

Апокриф

© Соловьев В., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

Евангелие от Соловьева

Глава 1

– Почему вы улыбаетесь? Вас радует, что я священник?

Вопрос обращен ко мне. Улыбка ушла. Как объяснить человеку в рясе, стоящему у здания Государственной думы в самом центре Москвы, что я всегда пытаюсь улыбаться идущим навстречу, да и ввязываться в дискуссию не было времени. Я опаздывал на встречу и не хотел заставлять себя ждать.

– Нет. Но мне приятно видеть человека, служащего Богу.

– А вы сами верите?

– Верую. Это длинная история. Обычно мои воззрения навевают на священников уныние.

– Так вы не христианин?

Начинается… Сейчас очередной ряженый начнет проповедовать. И на его угреватом лице расцветут алые пятна религиозного экстаза. Как я устал от их убежденности и от дурного образования…

– Христианин, но принять могу не все. Видите ли, я еврей и тяготею к лукавому мудрствованию… Еле выговорил… И вообще христианство – это наш внутренний еврейский вопрос. Шутка. Не падайте в обморок!

– Не упаду. Я тоже еврей. Да и Он, как вы понимаете. Хотя что я вам рассказываю… Сами скоро увидите, очень скоро.

На лице священника появилась блаженная улыбка, и, отвернувшись от меня, он заспешил в сторону Большого театра.

Убежденность данного экспоната заинтриговала. Но… Меня ждет государственный муж. А общение с подобными людьми всегда радует предвкушением финансовых потоков из их карманов в мои. И мало ли странного на улицах Москвы… Бог даст, потом все пойму.

Парадный подъезд, тяжелая дверь, охрана, лестница, второй этаж.

– Добрый день, как дела?

– Спасибо, а у вас?

– Порядок.

И улыбаться. Узнают! Приятно. Спасибо радио плюс ТВ.

Приемная, секретарь, строгая улыбка.

– Владимир, Борис Ефимович уже несколько раз о вас спрашивал.

– Виноват, грешен, каюсь. – Стучу, дверь на себя.

– Володь, у тебя совесть есть? Хоть раз можешь прийти вовремя?

– Извини, Борис Ефимович. Чудной поп стал обращать меня в истинную веру прямо у дверей Думы. Еле отбился.

– У меня и так весь график летит, а тут гении генетики голову забили своими байками… Говоришь, поп чудной… Ты бы на этих красавцев полюбовался… Представляешь, оказывается, овечка Долли, да и вообще всё, что они там, на Западе, с клонированием вытворяют, – просто детский сад.

Наши умельцы раскручивали эту тему еще с конца шестидесятых. С животными прошло гладко, и они решили клонировать людей. Конечно, задача номер один – дедушка Ленин и все гении по порядку. Так что с финансированием никаких проблем. Но решили начать ни много ни мало с Христа. Логика, конечно, в этом есть: в случае провала – плюс к антирелигиозной пропаганде. Штирлицы в Италии расстарались и добыли генетический материал с Туринской плащаницы. Что и кого они там делали, не знаю, деды особенно и не распространялись – старая школа, – но оплодотворить им кого-то удалось.

Ясно, что начинали с политически грамотных и классово близких… Но не срасталось. Пришлось методом проб и ошибок остановиться на молоденькой еврейской девушке. Она-то единственная и родила. А дальше как водится: Расея. Девчонка с ребенком, не будь дурой, с первой волной еврейской эмиграции отправляется на историческую Родину, и след ее теряется. Такая вот история!

– Забавно. А чего деды сейчас хотят?

– Денег и помощи. К ним обратились какие-то религиозные фанатики из Штатов с идеей клонировать Христа. Наши опасаются проворонить шанс заработать, да и прославиться. Но все же они с допусками и грифом СС через всю биографию, вот и хотят заручиться поддержкой государства во избежание проблем.

– Н-да, прямо сценарий… Не забивай себе голову, сейчас и так проблем много. На этой теме не выиграть, будешь выглядеть по крайней мере странно. Страна – сам знаешь, чем живет, а ты в фантастику вдарился… А от меня-то чего хотел?

– Так ведь выборы в регионах. У нас планов громадье, а от вас, телевизионщиков, содействия ноль. Надо бы поддержать здравые начинания. Помог бы парой передач и съездил бы со мной в регионы… Там же ребята дикие, а ты хоть пособишь грамотно снять. Об условиях договоримся.

– Идея хорошая. Я не против. Но не сейчас. Вот из Штатов вернусь через пару недель – и конкретно обсудим.

– А чего в Штаты?

– Да автомобильная выставка, спонсоры платят, а я до машин и гамбургеров большой охотник.

Глава 2

Давно хотелось в США. Мечта идиота: номер в гостинице, пицца и полдюжины пива, пол усеян пакетами покупок. Лежишь себе на гигантской койке и скользишь по бесчисленным каналам ТВ.

Народ всюду вежливый, цены детские, на каждом углу ресторан, каждое третье здание – церковь, в них по воскресеньям собирается весь город, если это, конечно, не Нью-Йорк.

Когда-то я преподавал в Штатах. И, наверное, лишь там был счастлив. Тогда у меня была любимая и любящая жена, новорожденная дочь, друзья, надежды, глубокая вера в собственные силы. За прошедшие годы многое изменилось. И сам я стал килограммов на сорок взрослее.

Утро началось с обычной суеты. Побросать вещички в чемодан, упаковать ноутбук, проверить паспорт, билеты, деньги, кредитные карты, присесть на дорожку. Закрыть глаза, глубокий вдох, выдох. На несколько дней одна суета сменит другую – прекрасный отдых.

Тяжело прошла ночь, а чудной поп не уходит из памяти. Как он сказал: «Сами скоро увидите»? Странно, что он имел в виду? Неужели пора готовиться к встрече с Создателем? Нет, не то чтобы я против, точнее, вряд ли это зависит от меня, но не хотелось бы огорчать как членов семьи, так и многих предсказывавших судьбу. Мне ведь до напророченного рубежа «восемьдесят» лет сорок…

Подойду к окну, закрою глаза, три раза через правое плечо во имя Иисуса Христа перекреститься.

Неведомая сила, лететь мне или нет? Сильно качнуло к окну. Лететь.

Конечно, все это суеверия, но в моем случае всегда работает. Этому ритуалу меня научила экстрасенс из Крылатского в 1995-м. И с тех пор не принимаю ответственных решений, не посоветовавшись с высшими силами. А уж силы то добра или зла, неведомо.

Мне не часто гадают по руке, по картам и составляют гороскопы. И каждый раз этот занятный люд как-то странно смотрит и словно чего-то недоговаривает или не может понять. Сходятся на мистическом предназначении и прочем модном в смутные времена бреде. Впрочем, я и правда всегда предчувствую неприятности. Как говорит мудрая мама: «Господь, пугай, но не наказывай». Действительно, надо научиться слышать звоночки судьбы и понимать, что они предшествуют несчастьям.

Что так на душе тревожно… Устал? Ладно, полет долгий, времени хватит – разберусь с чувствами и мыслями.

Пора выезжать. Куплю на полет какую-нибудь книжечку и очнусь уже в Штатах – красота.

Почему все оказывается не так, как планируешь? В ларьках, кроме макулатуры, ничего нет. Глаз остановить не на чем. Обидно. Ладно, давайте газету.

Ну вот, сразу на развороте – Русская православная церковь осуждает идею клонирования Христа, с которой выступили религиозные учреждения США. Понимаю, почему бы и не осудить… Чай, не торговля акцизными товарами и не банковская деятельность ряда церковных деятелей – можно и осудить.

Не люблю я их. Нет у меня им веры – лоснящиеся сытые попы разъезжают на дорогих иномарках и курят дорогие сигареты. Как такому можно верить! Ни любви, ни скромности. Да и единобожия никакого, икон море, каждому святому своя молитва, по своему поводу: денег надо – направо, чтобы девчонки любили – наверное, налево…

Бред… Ведь сказано в Евангелии, как молиться и кому… А, что о них… Горбатого могила исправит – люди занимаются бизнесом, каково общество, таковы и они.

Совсем не могу назвать себя набожным. Но государственный атеизм моей молодости был уж настолько невежественным и косноязычным, а тревога Мастера и Маргариты столь волнующей, что хотелось верить в Бога, – и возалкал он пищи духовной!

Набор интеллигентного еврейского юноши – Евангелие, избранные места из Ветхого Завета, первые страниц двадцать, Екклесиаст, Песнь Песней, Притчи, – и можно производить впечатление на девочек и хмуро витийствовать.

Увлекся. Так можно прозевать рейс, а еще есть маленькое дельце к начальнику смены.

Весь мир не любит полных людей. Это заговор тощих. Здоровый образ жизни, диеты, тайские таблетки для похудания и прочую чепуху придумали мудрецы из авиационных компаний. Допускаю мысль, что не только они. Однако их выгода очевидна – в салон вмещается больше кресел. А уж факт, что красавцу за центнер в эту скорлупку никак не забраться, их не смущает. Дескать, сам виноват, зачем расцвел! Но у меня есть секретный план – подпорчу им экономику…

– Здравствуйте, ваши высокие благородия! Помогите бедному журналисту…

– О, как складно излагаешь!

На лице рыхлого гражданина лет тридцати пяти появилась улыбка. Его напарник, уткнувшись носом в рацию, произносил несвязанные слова, кем-то далеким принимавшиеся за команды.

– Сто двадцать пятый борт двоих в эконом на подсадку… – Подняв на меня глаза и глядя в коронку третьего коренного зуба через мои сомкнутые губы, он обреченно произнес: – Излагай.

– Лечу в страну победившего капитализма, что радует их, но экономклассом, что огорчает меня. Предлагаю пересмотреть итоги приватизации прямо здесь и сейчас путем обмена портрета мертвого президента на повышение класса.

– Президентов было много, – философски заметил непропеченный аэрофлотовец, – не все нас радуют.

Франклин порадовал. Спасибо вам, товарищ чужой президент, за все и за особую похожесть на Михайлу Ломоносова, чем и объясняется столь глубокая любовь к вашим изображениям на нашей Родине, и от меня лично – за возможность чуть-чуть побаловать себя за счет хозяев «Аэрофлота».

Таможня – зеленый коридор.

– Валюта есть?

– Есть. Но меньше, чем хотелось.

– Проходи.

Регистрация, паспортный контроль, пустое томление зоны отчуждения, гейт-контроль, посадка, место.

Здрасьте-здрасьте – как, и вы? – да вот так, ненадолго, по делам практически – ах-ха-ха, ох-хо-хо…

Закинуть сумку, пристегнуть ремень, закрыть глаза.

Что же меня гложет изнутри? Спокойствия нет, живу, не давая себе паузы на размышление, боюсь остановиться – незачем и не с кем. Промежуточный финиш показал душераздирающий итог. Жена в результате недолгой совместной жизни осознала и укрепилась в чувстве к другому, и я перешел в категорию «экс» и к проживанию на даче за пределами МКАД. Дети растут, видя отца в основном по телевизору. Дело, которому отдал десять лет, превратилось в хобби, высасываю все деньги и еще оставляю долги. Если бы не мама и обязательства перед отпрысками, вышел бы из окна посчитать этажи примерно с пятнадцатого вниз.

Господи, тоска-то какая! А я еще не выпиваю – не берет. Спорадическое бонвиванство, замешенное на донжуанстве, тешит фрагменты плоти и не засоряет памяти.

Скотина какая-то! Зачем все это? Неужели такова цена успеха в СМИ – народная любовь выжигает личную жизнь? Тошно. И выражение лица у меня становится профессиональным при беседе с согражданами, и мозг не включается. Говорю, а сам из тельца выхожу и любуюсь сверху на происходящее, вроде я – и не я. Видно, у меня осталась-таки душа – она и рвется наружу, невмоготу ей со мной.

Главное – не сорваться. Омерзительное зрелище, когда широченный мужик начинает боевой танец с криками и угрозами. Роста мне недодано, но нокаутирующий удар и резкость восполнили этот пробел, а лет двадцать увлечения мордобоем превратили критические ситуации в обыденные. Порой их не хватает, кулаки начинают чесаться и…

О чем это я? В голову лезет разнообразная чушь, сорок лет, а ума не нажил. Своя боль – не чужая, болит. Пора бы и повзрослеть, гнать надо такие мысли.

Лучше посмотрю, что у меня в портфеле.

В портфеле полно всякой всячины. Неудивительно, все свое ношу с собой: ноутбук, телефоны, зарядные устройства, портмоне, документы, билеты, бумажечки с накорябанными телефонами, зачастую без имен, выбрасывать жалко, да и неловко перед их обладателями, вдруг вспомню. Если порыться, можно и черта отыскать – какие-то сувениры, фотографии, ручки, долларовые купюры, старые проездные документы (обожаю канцелярскую формулировку), брошюрки… Ну вот, «Сатанизм и евреи». Даже открывать не буду, наверняка белиберда. Еще один несостоявшийся гений, во всех своих бедах уличающий евреев.

Что им всем евреи покоя не дают? Всё заговоры мерещатся… Полудурки, пережевывают еврейские идеи и поклоняются еврейским богам, а потом на евреев же и лают. Не понимаю, ну, поклонялись бы Одину или Амону-Ра, а может, и огненному Яриле, и не было бы к ним вопросов. Тогда бы их ненависть к евреям была неприязнью к чуждому мировоззрению. Но нет же, надо упертым антисемитам, прикрываясь христианством, мусульманством или коммунизмом, выставлять себя на посмешище, переписывая историю и придумывая новые родословные, забывая, что и Ветхий Завет, и Новый написаны не на русском, арабском или английском, а на родном для очень нелюбимых и изредка носатых гордых победителей всех своих врагов.

Против истины заклинания не действуют. Судите сами.

Марксизм. Вы меня, конечно, очень извините, но у товарища Маркса неувязочка с родословной. Он, понимаете ли, чуть-чуть еврей. Как и многие другие идеологи – воплотители-расхитители-растлители-погубители-спасители.

Мусульманство. Братья мои, что же вы такие наивные… Ведь сказал вам пророк Магомет: «Пусть славится в веках имя Его, я вам принес законы Моисеевы…» А тот, извините, был насквозь пархат, до последнего атома. И если Моисея назвать Муссой и Иисуса Иссой, они от этого ваххабитами не станут, а как были, так и останутся евреями.

Христианство. Ой, можно сейчас же ставить многоточие и задавать лукавые вопросы. А, простите, мама у Спасителя кто будет? А апостолы, мы, конечно, прощения просим, чьих будут? И не надо так сразу обижаться, Бог-то к какому народу пришел? И где в Библии хоть слово о великих славянах, немцах, ненцах, американцах, фиганцах, и прочая, прочая, прочая? Нет там этого! Так что – не почто вы, жиды, нашего Христа распяли, а почто не вашего, а нашего распяли – не мы, а римляне, итить их мать? А мы бы и распинать не стали, не в традиции, мы бы камешками закидали. Ой, мама, сидите на кухне, жарьте себе рыбу. И вообще – геть от нашего внутреннего еврейского вопроса…

Так думал молодой повеса, летя… Вот великий эфиоп, все предвидел, все предугадал.

Глава 3

Детройт мне не понравился – грубый памятник тщеславию автомобильных магнатов. Заброшенные фабрики. Пустые глазницы обшарпанных небоскребов центра города. Угрюмые лица горожан. Хорошенькое место для выставки, нечего сказать, всего парочка приличных ресторанов, да и то от гостиницы полдня добираться.

Одним словом – город контрастов. А может, все и не так плохо, просто с погодой не повезло. Пасмурно, сыро, вот негры и насупились – мерзнут, гены-то у них не эскимосские.

Гостиница не предвещала ничего хорошего. Этажей немерено, но понять, какой лифт куда везет, невозможно. Понаставили кучу цилиндров и хихикают над твоими потугами сориентироваться на чуждой местности.

Зато номер воплощает Америку: кровать размером с Великие озера, телевизор, старинный телефон и Библия в тумбочке у изголовья постели.

Посмотрим в ящиках. Путеводители, «Желтые страницы»… Листовка. Неужто всех призывают на маевку? Ффу-у-у-у, отлегло от сердца – всего лишь новая Церковь очередного Великого Черного Брата зовет в свое лоно с пяти до семи каждый день. В программе – разгон облаков, излечение страждущих, сбор пожертвований, песнопения и т. п. Забавно.

Стук в дверь.

– Кого Бог послал?

– Это я, Олег, – отозвался знакомец-журналист. – Пойдем пожуем? С голодухи в животе любимый классик Сергей Михалков на дорогую с детства мелодию Александрова озвучивает лично все варианты гимна.

– Ты что, вражина, позвонить не мог?

– Не-а… Там же все по-английски написано.

– А как ты пишешь об автомобилях, если на языке потенциального врага даже «хенде хох» сказать не можешь?

– Вот это ты зря… Настолько-то я языки знаю. Это по-немецки. А всякое чтение мне необязательно. Фотки и циферки я и так понимаю.

– Ну-ну, звезда советской журналистики, жди меня у сеновала в полночь.

– Где?

– Да у лифтов через десять минут!

Душ. Постоять, помокнуть, выбивая горячей водой из пор усталость промелькнувших под крылом километров. Счастье-то какое – стоять и мокнуть. И не уходил бы никуда! Пусть Олег остолбенеет, мумифицируется от голода. Ясно ведь, что я нужен ему как толмач и источник американских рублей. Он наверняка абсолютно случайно забудет кошелек в номере. Ладно, поможем коллеге.

На улице противно, промозгло, можно, разумеется, и не выходить за пределы гостиничного комплекса. Но лучше быть готовым ко всему. Возьму курточку, облачусь в любимый левайс, свитерок, надену декстер шуз. Теперь я неотличим от американца. Ну, разве глаза умные… Ай, молодец, хорошо пошутил! Классическое проявление великорусского шовинизма – мы умнее, образованнее, талантливее, искреннее. Только вот с меткостью у нас проблема – все мимо унитаза, оттого туалеты жуткие. Но ведь культурный индивид о такой плотской низости и думать-то не будет, не то что воду за собой спускать. Великие наследники Достоевского! Одну шестую часть суши засрали, а теперь как тараканы расползаются по наивно выдавшей визы иностранщине и гадят в их чистеньких ватерклозетах и реструмах. Мол, хватит о заднице, о душе пора думать. Пусть пятая точка в свинце от газеты «Правда», но ведь глаза, глаза умные… И от чистого сердца мы посылаем фальшиво улыбающихся иностранных придурков по месту их рождения – к такой-то матери.

Хорошо! Восстановил желчно-саркастичный баланс организма. Можно разделить нужды брата-славянина.

Выходи строиться, голодная журналистская свора! Кому тут еще комиссарского тела?!

У лифтов столпился цвет российской автомобильной журналистики. Цвет был поблекшим, голодным и нетерпеливым. Как малые дети, наконец освободившиеся от надоедливой родительской опеки, хмурые щетинистые отцы семейств, вырвавшиеся из-под контроля жен, жаждали возлияний и действия.

Олег был не один – на хвосте он привел пятерых счастливых англонемых, радостно кивающих головой на меню в ресторане и рассуждающих о недостатках машин, которые они никогда не смогут купить. От этого критика становится более едкой, а обладатели раскритикованных авто видятся воплощением тупости.

– Володь, пойдем куда-нибудь. Ребята тебя просят, помоги с пивком разобраться. Сам знаешь, официанты тут народ тупой, по-русски ни бум-бум, а ты шпрехаешь.

– Нет проблем. А зеленых рублей мы сколько хотим потратить и какой еды просит душа?

– Закусить она просит, и побыстрее. Ну пойдем, не томи!

– Да куда? Жабры залить можно и на халяву, языка знать не надо, шведский стол, а водка да виски на всех языках звучат одинаково…

Ладно, доведу ребят – в каждом из нас живет Сусанин.

– За мной, шляхтичи.

Напрасно я ввязался. Как кони, почуявшие водопой, собратья выбрали направление движения и неотвратимо приближались к месту попойки. Их шаг становился все уверенней. Они и не заметили, как я начал отставать. А когда в зоне видимости появилось питейное заведение, ведомые и вовсе перешли на галоп.

Ресторан казался странноватым. В нем угадывался английский дух. Как он очутился в темном квартале умерших небоскребов, понять было сложно. Возле ресторана стояло несколько машин, шла какая-то жизнь. А соседние заведения уже сдались надвигающемуся запустению – витрины забиты картоном, однако великое бездомное братство еще не успело завладеть территорией и раскрасить фасады граффити.

За ребят я был спокоен – это идеальное место для нажирания вусмерть и недалеко до гостиницы, доползут.

Сели, рассупонились, погалдели. Как водится, вдруг вспомнив когда-либо слышанные языки, веселясь непониманию официантов, сами все и заказали. Конечно, «все» – преувеличение. Большинство из страны в страну, из ресторана в ресторан заказывают одно и то же блюдо, когда-то, во время первого пребывания за рубежом, не вызвавшее изжоги и порекомендованное старшим товарищем. Такая традиция питаться только сейчас постепенно уступает место вкусовой распущенности всезнаек-гурманов. И все труднее найти истинных хранителей корней, воспроизводящих самый первый исторический заказ, сделанный на Капри дедушкой Лениным и поддержанный цветом русской литературы Алексеем Максимовичем Горьким, произнесшим ар-р-р-р-р-р-р-р-р-хиважную для его дальнейшей биографии фразу: «Я буду то же, что и Ленин». Побаловался – грешен.

Глава 4

Сижу, смотрю в окно. Недалеко, но рассмотреть хорошо не получается. Скорее угадывается какая-то активность: по той же стороне, что и ресторан, мелькает луч и происходит ритмичное движение теней. Мною овладевает не любопытство, а ощущение предопределенности.

Встаю, выхожу. Шагах в пятидесяти из здания, напоминающего сельский клуб, выбивается свет. У входа несколько человек с листовками пританцовывают под звуки соулов. Прохожу мимо них и попадаю через фойе в почти чистый зал.

Ряды деревянных сидений, самодельный алтарь там, где когда-то была сцена, разобранная и теперь возвышающаяся остовом Ноева ковчега. Небольшая фигурка проповедника. Да это же тот самый Черный Брат – из гостиничной брошюрки! Заметно, он сегодня в ударе-угаре. Время-то уже хорошо к десяти, а разгон облаков должен был состояться в семь. Не жалеют себя люди!

Ну, пришел, так посижу чуток. Вот и местечко на скамеечке недалеко от прохода.

Публика вокруг пристойная, пена изо рта ни у кого не брызжет. Костюмчики, платья. Нельзя сказать, что вокруг одни негры. Много светлокожих всех мастей и оттенков. Все увлеченно смотрят на сцену, где разворачивается драма исцеления.

Вошедший в раж Черный Брат, произнося евангельские тексты – на мой взгляд, не к месту и неубедительно, – обхватив руками голову стоящего напротив мальчика, приказывает бесам немедленно освободить глаза отрока и вернуть зрение. Он кричит, а мальчик стоически переносит происходящее.

Мне неловко, как будто присутствуешь при мерзком фарсе. Ведь мальчик надеется, и его родители тоже.

Да-да, та же неловкость, что при соучастии в осуждении отщепенцев, уезжающих в Израиль, на комсомольском собрании 10-го класса «А» в школе имени товарища матроса Железняка.

– What an idiot, – это не я сказал, а мой сосед. Вряд ли он слышал про товарища матроса, так что его реплика явно относилась к Черному Брату.

– Yeap, feel sorry for the boy.

– Можете говорить по-русски.

– Это что же, у меня такой акцент?

– Нет, не в этом дело – просто вижу, что вы русский. Мальчика действительно жалко: он слеп от рождения, и бесы тут ни при чем. У родителей нет денег на лечение, да и вряд ли поможет…

Собеседник говорил по-русски чисто и нараспев. Наверное, мой ровесник или чуть моложе. Семитский тип, лицо чистое, продолговатое, тонко очерченный нос – заурядная внешность. Чуть прищуренные глаза, руки рабочего, одет, как и все американцы, на сто пятьдесят долларов. От него исходит спокойствие.

– Из эмигрантов?

– Да, конечно. Родился в России, мама уехала в Израиль, когда я был совсем маленьким, но она говорила со мной дома по-русски. В Америке лет двадцать. Мама вышла замуж, и мы все переехали сюда. Они живут в штате Мэн, ее муж рыбачит… А я вот решил пожить самостоятельно.

– Чем занимаетесь?

– Столяр. – Парень сделал паузу и ухмыльнулся своим мыслям. Бросил на меня лукавый взгляд, однозначно указывающий на его семитские корни. – Мне нравится работать с деревом, оно живое. Но в последнее время я все больше вечерами здесь.

– Зачем?

– Люди, пришедшие сюда, верят этому обманщику… Но ведь страдания их истинны. Вот я и стремлюсь облегчить их мучения.

Н-да… Почему-то профессиональный скепсис отказывает. В любом другом случае я бы расплылся саркастической ухмылочкой и уж как минимум отошел от блаженного подальше. Может быть, сказывается усталость от перелета, а может, необычность совпадений.

Тем временем на авансцене бесплодность предпринимаемых попыток стала понятна даже самому Черному Брату. И, продолжая произносить нечленораздельные звуки, он отпустил мальчика, оттолкнув его от себя к проходу между скамейками. ЧБ булькал и кричал, что бесы сильны и мальчик сам бес, посланный подорвать веру в него, великого ЧБ, но что он его раскусил.

Мальчик вел себя странно. На его лице появилась улыбка. Он хоть и неуверенно, но все-таки зашагал к дверям. Родители, сидевшие у дальнего края сцены, хотели было последовать за сыном, но он не звал их. Шаги мальчика постепенно обретали твердость, он шел к нашему ряду, смотря незрячими глазами в лицо моего соседа. У того на устах застыла улыбка, и мальчик улыбался в ответ.