Сердце просит счастья

Барташова к спящему сыну Мира не повела, а посмотрев, как он, зажмурив глаза, с силой потер рукой лицо, строго спросила:

– Вы ужинали, Андрей Алексеевич?

– А? Что? Эм-м-м, нет, не ужинал. И по-моему, и не обедал.

– Давайте я вас накормлю.

– Нет, – отказался он задумчиво, доставая смартфон из кармана пиджака и глядя на экран. – Поздно уже совсем, а нам еще ехать.

– Да и наплевать, что поздно, – отмахнулась Мира. – Вы совершенно замученный, да еще и голодный. Без ужина я вас не отпущу. Идемте, я покажу, где помыть руки.

И Барташов сдался. Сразу и без намека на сопротивление.

Он ел и чувствовал, как по телу разливается приятное живительное тепло, как человек, долго пробиравшийся к жилью через дикий мороз и сугробы и наконец попавший в теплый дом.

Это было так невероятно вкусно, что Барташов, позабыв о всяких манерах, уплетал какой-то вкуснейший капустный суп, наверное щи, но особенные, закусывал необыкновенными, изумительными пирожками, мычал от удовольствия и боролся с желанием склониться и жадно, торопливо доесть все поскорей, прикрыв тарелку рукой, а потом попросить добавки.

Просить не пришлось. Даже намекать. Девушка с удивительным странным именем Мира молча взяла опустевшую тарелку, налила в нее еще порцию щей из большой кастрюли и поставила перед ним на стол.

Он благодарно кивнул и уже более спокойно, смакуя каждую ложку, покручивая от удовольствия головой, приступил ко второй порции.

Мира сидела напротив за столом, смотрела, как он ест, потягивала для проформы компот, чтобы не смущать гостя таким уж пристальным вниманием, и так от души, чисто по-бабски жалела мужика.

Она вспомнила, как он сказал ей по телефону, что у него сегодня день перевернутого бутерброда: на работе какой-то аврал, и беда с мамой приключилась, и Петька потерялся, а сам он находится где-то далеко от Москвы.

– Андрей Алексеевич, – вдруг нарушила затянувшееся молчание девушка. – Зачем вам куда-то ехать? Вы выглядите так, будто очень устали, а завтра наверняка вам утром надо в больницу к маме ехать. Да и Петьку сейчас тревожить не хочется, переодевать и куда-то там тащить среди ночи.

Он перестал есть, поднял голову, оторвав взгляд от тарелки, и посмотрел на нее.

– Есть замечательный диван в гостиной, – сообщила Мира. – На самом деле очень уютный и удобный. На нем просто чудесно высыпаешься. Запасная зубная щетка найдется, и даже бритвенные принадлежности и свежий мужской халат. У меня частенько брат остается ночевать, а то и живет по нескольку дней, так что найдем во что вам переодеться, чтобы было уютно и комфортно.

Он не сразу ответил. Смотрел на нее задумчиво, что-то решая и прикидывая в голове, а решив, сказал:

– Не надо халат и принадлежности, – и неожиданно улыбнулся. – Меня водитель в машине ждет.

– Ну-у, – протянула Мира, задумавшись. – Пристроим и водителя. У меня есть надувной матрац. Хорошая вещь на экстренный случай. На нем тоже вполне удобно спать.

Барташов быстро доел остатки щей, с чувством некой досады, что они все же закончились, отодвинул от себя тарелку и откинулся на спинку стула.

– Спасибо вам, Мира. Было невероятно вкусно. Вы меня просто спасли. Оказалось, что я ужасно голоден. Закрутился и забыл про еду. – И вдруг спросил: – А что я ел? В том смысле, – он покрутил пальцем над тарелкой, – это что было?

– Это рыбные щи. Такой вот позабытый славянский рецепт. А пирожки мы лепили вместе с Петрушей. Вам одно из его произведений досталось.

– Офигительно вкусно, – искренне похвалил мужчина и поблагодарил еще раз: – Спасибо. Огромное. За все.

– Спать останетесь? – настойчиво спросила Мира.

– Останусь, – кивнул Барташов. – Поел и чувствую, что эвакуацию Петьки домой могу не осилить. Вообще шевелиться сил нет. – И пожаловался: – Расслабился я как-то тут у вас окончательно.

– Тогда надо позвать водителя, и мы быстро все устроим.

– Водителя позвать надо, – согласился Андрей Алексеевич и, достав смартфон из кармана, набирая номер, пояснил Мире: – Но оставлять мы его не будем. Ему есть к кому поехать ночевать, и не очень далеко отсюда. – Витя, – обратился он к ответившему водителю. – Принеси мою сумку из багажника. Давай. – Он положил телефон на стол и пояснил: – Я сегодня утром прилетел из Челябинска, из командировки. И сумка с вещами так и болтается весь день в машине.

Он заснул практически сразу.

Пока Мира стелила ему на диване, Барташов немного постоял возле сына, разглядывая его, потом быстро умылся и переоделся в легкий спортивный костюм.

– Я оставлю дверь в спальню открытой. – Мира видела, что он уже практически не понимает, что она говорит, вырубаясь прямо на ходу. – Если вдруг Петя проснется, чтобы он мог вас увидеть. Или…

– Угу, – кивнул гость.

– Все. Спокойной вам ночи … – сказала ему Мира тем самым, колдовским голосом, просто так, из шалости.

Он даже не встрепенулся. Спал.

Андрей проснулся совсем рано. У него имелась одна странная особенность организма – безошибочно определять время неким внутренним таймером. Еще не открыв глаза и не пробудившись окончательно, он уже совершенно четко знал, который час.

Расхождения с реальным временем варьировались от пяти минут до пятнадцати, не больше.

Сейчас было полшестого утра. И чего он поднялся в такую рань? Устал зверски накануне, спать бы и спать в удовольствие, тем более что диван оказался и на самом деле очень удобным, главное, широким настолько, что не приходилось упираться локтем в его спинку.

Андрей перевернулся на бок, поерзал, пристраиваясь поудобней, и попытался снова заснуть.

Не-а! Не-а, провались оно все пропадом!

Барташов резким движением откинул край одеяла на спинку дивана и сел, опустив босые ноги на пол.

Вот ведь засада! И чего, спрашивается, не спится?

Он встал, стараясь ступать как можно тише, прошел в кухню, решив попить воды, и обнаружил куда более привлекательную альтернативу простой воде – в центре круглого обеденного стола стоял высокий стеклянный графин с компотом, явно специально приготовленным хозяйкой для желающих утолить жажду, и три кружки возле него.

Мысленно поблагодарив девушку Миру, он налил себе полкружки. Отпил пару глотков, постоял, бездумно посмотрев за окно на улицу, и, прихватив кружку с компотом, пошел в спальню проверить сына.

Андрей застыл в дверном проеме, смотрел на кровать и чувствовал, как к горлу подступает ком от внезапно накативших эмоций.

Они спали, обнявшись, его сын и эта странная девушка Мира.

Не совсем так – Петька лежал на боку, головой на ее руке, одну свою ручку положив ей на бок, а она обнимала его двумя руками за спинку, словно прикрывала и защищала. И было им уютно и хорошо, и это сразу было понятно.

У Барташова болезненно сжалось сердце.

Он вдруг отчетливо понял, что его маленького сынка никто и никогда не обнимал вот так во сне, охраняя и оберегая его, и ни с кем и никогда его малыш не спал в одной кровати.

Кроме одного-единственного случая, когда они заснули с ним вдвоем.

Петьке было года два, когда он подхватил какой-то тяжелый вирус, поднялась высокая температура, и он, малыш, даже не плакал, а словно скулил тихонько от боли, от того, что ему так плохо.

И Барташов все носил и носил его на руках, укачивая, поглаживая по спинке, и шептал бессмысленно-успокоительные слова, и с тревогой заглядывал в полыхающее жаром личико сына.

К утру они оба так умаялись, что заснули на диване – отец положил его себе на живот, даже во сне продолжая поглаживать по спинке. А когда проснулись, температура у малыша спала, и он сразу же пошел на поправку.

Нет, Петенька был любимым ребенком и балуемым в нормальных пределах, иногда и сверх всяких пределов, и обцелованным, и обласканным, все с этим в их семье было в порядке. Но вот…

Андрей не помнил, чтобы Элка, мать Петюши, хоть когда-то вот так спала бы в обнимку с сыном. Она вообще не проявляла особой нежности и редко обнимала-целовала Петеньку.

По правде-то сказать, мать из Элки вышла никакущая.

Нет, она, безусловно, любила сына, без всяких сомнений, но когда, родив, столкнулась с бытовой стороной материнства, то пришла в шок – все эти бесконечные кормления, бессонные ночи, соски-пеленки-распашонки и детский плач…

Начались истерики, нервные срывы, и на помощь дочке в их квартире экстренно поселилась ее мама, а Барташов нанял еще и няньку.

И на какое-то время ему показалось, что все наладилось и нормализовалось.

Ан нет – три месяца Элла покормила ребенка грудью и взбунтовалась. «Я больше не могу, – нервно объясняла она Андрею, – это каждодневное дежавю: одно и то же, одно и то же день за днем по режиму ребенка, словно в петлю времени попала. Я так не могу! Я не хочу терять квалификацию, мне работа моя ночами снится!»

– Какая, на хрен, квалификация у малоизвестного репортера третьего эшелона? – раздражался в ответ Барташов.

– Вот именно! – орала ему в ответ Элка. – Потому и третьесортного, что я сижу тут, в этом захолустье, с ребенком, вместо того чтобы работать и расти как специалист.

И поставила его перед фактом, что уже созвонилась со своим начальством и послезавтра выходит на работу. А приезжать к сыну и мужу сюда, за двести пятьдесят километров от Москвы, она собирается по выходным. А с Петенькой останутся мама и няня.

– Да пошла ты на хрен! – в сердцах вспылил Андрей, хлопнул дверью и ушел на работу.

И не разговаривал с ней, и не спал вместе до самого ее отъезда.

С тещей у Барташова сразу не заладилось, та вдруг принялась его пилить, высказывая сомнения в его состоятельности как мужа, раз жена-красавица от него сбежала, начала наставлять и командовать, стоило Элке уехать.

И принялась вдруг устраивать их с Петей жизнь по ее усмотрению и шуровать в квартире так, как ей хотелось. А вскорости и вовсе заявила, что заберет Петеньку к себе, мол, Андрею он не нужен и даже мешает.

Тещу он шуганул со всей строгостью и выставил за дверь, отправив руководить мужем и огородом. И вызвал свою маму.

Лариса Максимовна, бросив мужа одного, экстренно выехала на помощь сыну.

Продержались таким порядком полгода. Андрей тогда очень много работал, буквально пропадая на заводе, на предприятии был один из самых непростых моментов. Элка приезжала все реже, а в один из очередных приездов заявила, что ей предложили работать спецкором в Европе на полгода и она дала согласие.

Глаза у нее горели, вся она была такая нетерпеливая, возбужденная, все никак не могла усидеть на месте, подскакивала, ходила взад-вперед перед мужем, устроившимся на диване, размахивала руками, рассказывая, какие перспективы карьерного роста открываются перед ней. Грезила собственной авторской программой на федеральном канале.

И клятвенно заверяла, что будет прилетать-приезжать к нему и сыну при любой возможности.

Возможностей приезжать у нее было до фига, но прилетала она всего три раза за последующие три месяца.

Через две недели после ее последнего приезда Барташов переспал с одной интересной дамой. А на следующий день после этого пошел и подал на развод.

– Ну, ладно, – грустно вздохнула Элла по телефону, когда он сообщил ей о своем решении. – Давай разведемся, – и бесхитростно призналась: – Тем более у меня тут роман наметился. Он хороший парень, француз, но с итальянскими корнями по папиной линии. – И пояснила факт своей измены: – Ты же понимаешь, женщине нельзя без мужчины.

Нормально! А что, она считала, что мужчине без женщины можно? В данном конкретном случае Барташову? Или не считала? Ну, о чем-то же она думала, пропадая месяцами вдали от мужа. Или не думала?

А бог ее знает.

Теперь-то он отдавал себе отчет, что совершенно не знал своей жены.

Они поженились семь лет назад, когда завод, на котором работал, вернее, собирался работать Барташов, еще только строился.

Масштабное стратегическое предприятие федерального значения возводилось, что называется, с нуля, и в его строительстве принимали участие люди, которых уже назначенный президентом директор предприятия подбирал на должности будущих специалистов, основного костяка.

В том числе и его, Андрея Барташова, взял в штат Игорь Олегович Богомолов, давний и близкий друг отца, переманив с военного завода, на котором Андрей работал уже несколько лет после окончания института, пообещав интересную работу и серьезную перспективу развития.

Все это – и интересная работа, и перспектива были впереди, а тогда все вкалывали на стройке предприятия.

Вот туда-то, на стройку, и повадились ездить журналисты и телевизионщики разного уровня – от столичных до местных. Одной из журналисток как раз таки местного кабельного телевидения и была Эллочка Волкова, девушка весьма упорная и пробивная во всем, что касалось ее работы.

К высшему руководству кабельный канал не допустили, не тот масштаб, а сбагрили настырную барышню на Барташова – отделайся, мол, как-нибудь.

Как-нибудь он не стал, а дал толковое, содержательное интервью и в тот же день переспал с бодрой журналисткой. И как-то так у них все быстро закрутилось. Ему она нравилась – барышня совершенно в его вкусе: высокая, чуть ниже его, не худышка, а стройная плотненькая блондинка с бюстом-троечкой. Он был влюблен, хотел ее и посмеивался над ее искрящим энтузиазмом и горячим желанием пробиться в ряды ведущих журналистов страны.

Они поженились через четыре месяца, на что не последнее влияние оказал тот факт, что Андрей был коренным москвичом и там, в Москве, жили его родители. Элка и не скрывала своего расчета и откровенно рассказывала Барташову о своих планах перебраться в Москву и сделать там небывалую карьеру, с которой он ей обязательно поможет.

И по глупости и недальновидности Барташов снисходительно посмеивался над этими ее фантазиями и напоминал, что работает здесь, можно сказать, в ее родном губернском городе, и в Москву в ближайшие годы не собирается возвращаться.

– Да ерунда, как-нибудь устроимся, – отмахивалась Элка.

И в общем-то, они устроились. Совсем не так, как хотелось Андрею, но все же. Элка таки мотанула в столицу, уговорив мужа всячески посодействовать, подключить связи, и все же попала на вожделенное телевидение в Останкино. Сначала на региональный канал, но посредством своей пробивной настойчивости скоро оказалась на ведущем федеральном. Для начала восьмой шестеренкой в девятом колесе, но упорство и целеустремленность сделали свое дело.

Виделись супруги исключительно по выходным, не всегда совпадавшим, но Элла приезжала к мужу при любой мало-мальской возможности. Всегда.

А через три года она забеременела. Случайно. Совсем не хотела и не планировала, очарованная строительством карьеры. А тут вдруг…

А Барташов так и вовсе как-то о детях не задумывался. Но рожать ей или нет, это даже не обсуждалось. Элка до последнего все моталась из области в Москву и назад, Андрей ей для этого нанял водителя и выделил машину. Рабочую, а куда деваться.

И осела она возле мужа только на девятом месяце, перед самыми родами, ну а дальше…

Элла вышла за своего полуфранцуза-полуитальянца, отдать ей сына не просила, и Барташов подозревал, что даже и не думала об этом. Но Петьку она любила, скучала по нему и стала настойчиво уговаривать Андрея отсылать сына к ней на какое-то время, но он категорически отказал.

– Я не запрещаю тебе с ним встречаться, Эл, – объяснял Барташов свою позицию. – Сколько угодно и когда угодно, но только здесь. Находи работу в России, хоть временную, или просто приезжай и бери сына хоть на все это время. Но в Европу он не поедет. Про их ювенальную политику я очень хорошо осведомлен. Алексей с Ленкой вон до сих пор не могут ребенка забрать у датчан, никакие суды тем не указ. Съездили поработать семьей по контракту.

– Здесь, во Франции, не так, – уверяла Элка Андрея.

– Нет, Элла, – ответил он так, что дальнейшие споры становились совершенно бессмысленными.

Она приезжала в Россию и вместе с мужем, и одна, а Барташов про себя грустно посмеивался – приезжала гораздо чаще, чем тогда, когда была за ним замужем. Ну, а Петька все так же жил с бабушкой и няней.

После развода Андрея Лариса Максимовна решила забрать Петю в Москву.

– Отец там один живет вот уж второй год, а я здесь. Ты на своей работе пропадаешь, сына и так не видишь: уходишь – он спит, приходишь – он спит, а выходные ты на женщин тратишь. И это правильно. Ты молодой мужчина, тебе нужен, прости за прямоту, нормальный, регулярный секс. А домой ты девушку привести не можешь, у тебя тут мама с ребенком и нянька сидят. Нет, Андрюша, так не пойдет. Давай мы в Москву, а ты каждые выходные и праздники к нам, будь любезен, обязательно приезжай. Так ты хоть с сыном видеться будешь и время проводить.

Он подумал, все взвесил и согласился.

Так теперь и живет на два города.

Барташов сообразил, что за воспоминаниями не только давно допил компот и чашку за собой помыл, но даже успел вернуться в гостиную, улечься на диван, и все это на автомате, и кажется, понемногу засыпает.

Ну и хорошо. Поспать-то надо бы еще.

Мира проснулась оттого, что рядом зашевелился Петька.

– Привет, – прошептал мальчуган заговорщицким голоском и положил ладошку на ее щеку.

– Привет, – прошептала она в ответ тем же тоном. – Как спалось?

– Хорошо спалось! – не удержавшись, вдруг рассмеялся малыш.

В его утренней жизни все было хорошо, и глазки его радостно сверкали.

– Слезть сам с кровати сможешь? – спросила, напустив загадочности, Мира.

Петька подполз к краю кровати, посмотрел вниз, оценивая предстоящий спуск, и уверил:

– Смогу.

– Ну, тогда иди, посмотри сюрприз в гостиной на диване.

– Сюрпри-и-из… – с удивлением и восхищением протянул он.

И Петька закопошился, торопясь за загадочным сюрпризом: шустренько перевернулся на живот и начал сползать вниз, через пару мгновений он уже зашлепал босыми ножками по полу.

Вскоре из гостиной донесся его звонкий голосок, полный чистой бесконечной радости и абсолютного детского счастья:

– Папа! Папочка приехал! Ура!

Мира услышала непонятное ворчание, какое-то копошение и сонный голос Андрея Алексеевича.

– Привет, сынок! – и тут же неожиданное оханье, видать, резвый сынок засадил папане в какое-то особо чувствительное место рукой или ногой. – Ох, Петька, ты меня сейчас угробишь!

– Картинка с выставки, – прокомментировала Мира. – «Утро в семье».

Потянулась всем телом и подбодрила себя словами:

– Вставай, Мира Олеговна, надо гостей кормить.

Коротко поздоровавшись, Андрей Алексеевич поспешил отвести сына в туалет, а после повел умываться в ванную комнату, где они долго возились, бултыхаясь в воде, разговаривали о чем-то, и то и дело оттуда доносился смех Барташова, явно получавшего удовольствие от общения с сыном.

Мира в ожидании своей очереди в ванную приготовила завтрак: что-то разогреваться поставила, что-то печься, заварила чай. И, как только отец с сыном освободили ванную комнату, она заскочила туда, сообщив на бегу:

– Сейчас будем завтракать. Я быстро.

На завтрак она предложила мужчинам, успевшим за время ее отсутствия сложить стопочкой белье на диване и одеться, тыквенную запеканку с ягодами, теплый ореховый рулет, морс, чай и кофе для Барташова-старшего.

– Слушайте, Мира, – удивлялся тот, уминая второй кусок рулета. – Это потрясающе вкусно. Такое все необыкновенное!

– Мне нравится находить интересные рецепты и осваивать необычные и давно забытые старинные блюда. В русле, так сказать, здорового и сбалансированного питания. Хобби такое.

– Очень здорово. И кофе вы варите великолепный, – от души нахваливал гость.

– Вкусненько-вкусненько! – с чувством поддержал отца сынок, доедая свою тыквенную запеканку.

А когда они закончили завтрак, Петька выканючил у отца разрешение на внеплановые мультики и убежал к телевизору, а Барташов попросил у хозяйки повторить кофе.

– Мира, – обратился он к ней с просьбой, когда она поставила перед ним чашку с дымящимся напитком и села напротив. – Я, конечно, понимаю, что это уже слишком, но вы могли бы нам еще помочь?

– Побыть сегодня с Петей? – догадалась девушка.

– Да, – кивнул Барташов и объяснил: – Мне надо сейчас в больницу к маме. Петьку, понятное дело, я с собой не возьму, через несколько дней, когда ее в обычную палату переведут, тогда можно. А после мне необходимо срочно ехать на работу.

– За двести километров от Москвы? – уточнила Мира, вспомнив, что он ей тогда сказал при первом их разговоре.

– За двести пятьдесят, – внес он поправку и сделал пару осторожных глотков из чашки.

– А что у вас за работа, Андрей Алексеевич? – полюбопытствовала Мира.

– Вы что-нибудь знаете про тяжелую промышленность?

– Абсолютно не моя тема, – усмехнулась Мира.

– Ну, так я и предполагал, – улыбнулся Барташов в ответ. – Я работаю на новом современном заводе, входящем в ряд крупнейших заводов федерального назначения. Мы выпускаем турбины разного объема, тоннажа и производственного предназначения как для нужд страны, так и на экспорт.

– Круто, – оценила Мира. – А вы там…

– А я там главный инженер, – закончил он ее предложение.

– Однако, – покивала она уважительно и вдруг спросила: – А сколько вам лет, Андрей Алексеевич?

– Тридцать восемь.

– То есть вам тридцать восемь лет, вы главный инженер здоровенного завода какого-нибудь стратегического назначения, и у вас в подчинении… а сколько у вас в подчинении? – с любопытством уточнила Мира.

– Несколько тысяч человек, – ровным тоном ответил Барташов.

– … несколько тысяч человек, – повторила она и помолчала, разглядывая его. – Вы выглядите старше. Не старее, а старше.

– Я знаю, – чуть улыбнулся он краешком губ и спросил в свою очередь: – А сколько лет вам, Мира?

– Тридцать два, – легко ответила девушка без глупой жеманности.

– Вы выглядите моложе, – оценил он, усмехнувшись.

– Я знаю, – ответила она, в свою очередь возвращая ему его реплику, и улыбнулась.

– Намного моложе, – уточнил Барташов.

А она не поблагодарила за приятный комплимент, что непременно сделала бы любая другая женщина на ее месте.

– Вам повезло, – вместо этого резко сменила Мира тему. – У меня сегодня выходной. Но надо спросить у Пети, захочет ли он со мной оставаться.

– Петя! Сынок! – позвал Барташов. – Беги сюда!

Петька тут же примотал, как быстренький, любопытный бельчонок.

– Что? – спросил он живо, посмотрев сначала на отца, потом переведя взгляд на Миру.

– Петюша, – развернулся к нему Барташов. – Мне надо навестить бабушку в больнице и ехать на работу. А Ия Константиновна заболела гриппом. Я могу отвезти тебя к тете Вере. – Он пояснил для Миры: – Это мамина подруга. – Но, если хочешь, можешь остаться с тетей Мирой и провести день с ней, мы договорились.

– Я с Мирой, с Мирой! – обрадовался вдруг малыш и полез к девушке обниматься.

Мира подхватила его на руки и усадила на колени, несколько оторопев от такого неожиданного для нее, горячего энтузиазма ребенка.

– Я с Мирой, папа! – обнял ее за шею мальчонка, умоляюще глядя на отца. – Она самая лучшая! Я ее люблю!

– Ну и хорошо, – постановил Барташов, в свою очередь подивившись столь неожиданной любви сына, и спросил, скорее автоматически, по своей привычке к руководству: – Может, выработаем какой-нибудь план проведения сегодняшнего дня?

– У меня есть предложение. – Чмокнув неугомонного Петьку в щеку, Мира поставила его на пол. – Погода замечательная, и я бы предложила поход в зоопарк. Как вы на это смотрите?

– В настоящий зоопарк? – У Петьки даже глаза расширились.

– В настоящий, – подтвердила Мира и поправилась: – Если папа разрешит.

– А чего бы папе и не разрешить?

– Ну, вот и прекрасно, – резюмировала Мира. – Потом возвращаемся домой, обед и дневной сон. После сна положенные ребенку мультики, а потом пойдем на нашу детскую площадку. – И пояснила Барташову: – Мы вчера гуляли на этой площадке, и Петя познакомился с мальчиками, с которыми они такое там устроили, что стонали, наверное, жители всех окрестных домов. В общем, дали жару застойному болоту тихого московского центра. Это было здорово. Как, Петь, смотришь на то, чтобы с новыми друзьями позажигать?

– Смотрю хорошо! – тут же отрапортовал пацан.

– После прогулки вернемся, перекусим и съездим в одну лавку старинных предметов, мне кое-что надо там посмотреть. Купим заодно какую-нибудь интересную сказку, там у них целая куча старинных и уникальных современных книг, и почитаем перед сном. Как вам такой план, мужчины?

– Это очень, очень, очень замечательный план! – обрадовался Петя и потребовал: – Идем в зоопарк!

Заботливый отец план одобрил, выделил на это дело пачку денег, без счета достав их из портмоне и выложив на стол, и резко переключился на свои рабочие дела, начав уже куда-то звонить, отдавать распоряжения начальственным тоном, выслушивать отчеты, пока Мира с Петькой собирались.