Девочка и ветер

Комнату разорвала громоподобная волна смеха. Петер из пакетика доставал ароматную травку, предлагая Иване взять первой. Сара щелкнула зажигалкой, Ивана сделала первую затяжку, и сладкий запах марихуаны смешался с ароматами духов, алкогольных испарений и пота.

Несколько из них сидели на полу рядом с чем-то, что напоминало кальян. С откинутыми назад головами, втягивая дым до глубины легких, они передавали друг другу трубку, насаженную на длинный шнур.

– Хочешь попробовать? – Петер протянул ей трубку.

– А это не опасно?

– Ничего более безобидного я не мог бы тебе предложить. Возьми, не бойся.

Она послушалась и села рядом с Петером. К ним присоединился и Стефан, сев над ней и обняв ее ногами. Она зачарованно ждала, что с ней произойдет. Ничего не происходило, только казалось, что эта ночь длится бесконечно долго. День Рождества уже перевалил далеко за полдень, когда она проснулась. Первое, что увидела, была ладонь Стефана, лежащая на ее нагом бедре. Вчерашняя веселая компания лежала на полу кто где успел. Петер Палмгрен невозможно храпел, перекинув босую ступню через Сарину руку, блестящую черными лакированными ногтями.

III

На шестой день рождения бабушка Мария приготовила для Ангелины скромный праздник, на который пригласила нескольких своих подруг и троих соседских детей, с которыми чаще всего играла Ангелина. На красиво украшенном торте весело мерцали шесть маленьких стеариновых свечек, их блеск отражался в нетерпеливых детских зрачках.

– Где Ивана? – спросила тетя Магда, бабушкина соседка, жившая этажом ниже.

– Сказала, что придет в два. Сейчас уже полчетвертого. Больше ждать не будем, – ответила Мария, поставив торт на стол. – Давай, Ангелина, душа моя, задувай свечки!

Девочка полной грудью вдохнула воздух, язычки пламени наклонились в сторону. Комната наполнилась веселыми детскими голосами.

– С днем рождения! – Все громко смеялись, обнимая Ангелину.

Лето было на исходе, теплые солнечные лучи приятно ласкали тех, кто предавался этому удовольствию, поэтому женщины вышли на балкон попить кофе и поболтать, предоставив детям всю квартиру целиком, чтобы они могли вдоволь наиграться. Дети с криком бегали наперегонки, догоняя друг друга, отдавшись волшебству игры, никем не одергиваемые, зная, что толстая Магда, живущая снизу, занята разговором с другими женщинами на балконе. Пол трещал под их ногами, дети шумели и не заметили, как приоткрылась дверь, впустив Ивану с небольшой, красиво упакованной коробочкой под мышкой.

– Мама! – Запыхавшаяся, с лучиком солнца в светлых волосах цвета спелой ржи, полетела к ней в объятия Ангелина.

– С днем рождения!

Нежная печать от губной помады осталась на щеке девочки.

– Что ты мне купила?

– Открой подарок, увидишь!

Ангелина проворно сняла упаковочную бумагу, оценила подарок и вопросительно посмотрела на мать грустным взглядом неоправдавшегося ожидания.

– Что это, мама?

– Это книга «Пеппи Длинный чулок».

– Почему ты мне не купила приставку «Нинтендо»? Помнишь, ты мне обещала.

– У меня не было денег.

– Я знала, что так будет!

– Давай играть, я завтра одолжу тебе свой «Нинтендо», – потянула Ангелину за рукав Тея, девочка с крупными миндалевидными глазами, с которой они вместе ходили в детский сад.

В то же время на балконе проходил желчный разговор. Толстая Магда, съев второй кусок торта, соскребала крем с синего фарфорового блюдца, доверительно говоря хозяйке:

– Дорогая моя, да поможет тебе Бог. Нелегко тебе. Я тебя полностью понимаю. Если бы речь шла о моем ребенке, не знаю, что бы я сделала.

– У меня душа болит за Ивану! Я все испробовала, не помогает. Даю советы, а ей в одно ухо влетает, в другое вылетает. Прошу, умоляю, она сегодня послушает, а завтра снова все по-старому. Больше верит тому идиоту, чем мне.

– Все наркоманы одинаковы. За наркотик продадут и отца, и мать. На все готовы пойти. Пару дней назад в нашем доме обокрали подвал. Посрывали замки и все, что было ценного, унесли. Мы подали заявление в полицию, все знают, что это дело рук Стефана или он стоит за всем этим, но полиция ничего не предпринимает.

– Мой сын на прошлой неделе в пять утра, когда шел на работу, видел его на автобусной остановке в Хьельбу, под наркотиками, замертво лежащим на скамейке.

Приоткрыв дверь на балкон, Ивана улыбнулась им лепестками обведенных помадой губ. Застигнутые врасплох, женщины онемели, слова застыли в воздухе. Секунду, как замершие гусыни, они седели на плетеных стульях, держа в руках чашечки с кофе, пораженные, неуверенные, что и сколько из сказанного дошло до уха Иваны.

– Добрый день, тетя Магда! Добрый день, госпожа Ева! Здравствуй, мама!

– Добрый день, куколка! Мы так рады тебя видеть!

Все натянули на лица маски сердечности и пытались скрыть неприятность момента. Ивана мысленно представила себе картинку, как толстая Магда мучается, пытаясь натянуть тесную маску на свое оплывшее и покрасневшее, как свекла, лицо, и это рассмешило ее до слез.

– Вижу, здесь заседает Триумвират. Разрабатывает план покорения Карфагена.

– Где ты была до сих пор? – спросила ее мать с нотками укора в голосе.

– Я не могла раньше. У меня были дела.

– Может, ты устроилась на работу? – выпустила стрелу госпожа Ева.

– Нет, но я ищу работу, – ответила Ивана, делая вид, что не замечает интонацию вопроса.

– Дитя, приди в себя. Держись подальше от своего пройдохи. Он тебя погубит.

– Есть и хуже, но с полным уважением должна сказать, что вас это вообще не касается. Моя жизнь – это моя жизнь, и у вас нет права копаться в ней. Смотрите за своими детьми.

– Ивана! Так нельзя говорить со старшими, – повысила тон Мария, чувствуя себя неудобно перед гостьями.

– Тогда продолжайте ваши сплетни. Вижу, что я здесь – лишняя, – ответила им Ивана, захлопнув за собой балконную дверь.

Солнце, похожее на огромный апельсин, догорало на западе, а свежая прозрачная изморось опустилась, как голубоватое кружево, на опустевший двор, где, ведя тихий разговор, обиженные соседки провожали уходящий день. У каждого дня свои заботы.

На шестой день рождения, помимо подарка от мамы, Ангелина получила еще несколько игрушек, а от бабушкиных подруг восемьсот крон. Девочка уже была достаточно большой, чтобы понимать ценность денег, и знала, что если откладывать, то на сэкономленную сумму можно купить что-то более дорогое или исполнить какое-нибудь желание. Уже в раннем детстве она осознала, что у желаний есть своя цена и их исполнение зависит от количества имеющихся в твоем распоряжении денег. Когда гости разошлись, она, закрывшись в своей комнате, в задумчивости пересчитывала купюры, ощущая гладкость банкнот, скользящих под ее пальцами.

– Раз, два, три… восемь, – Ангелина складывала купюры одна на одну, улыбаясь и, кто знает, о чем мечтая.

– Бабушка! Сколько еще надо, чтобы купить «Нинтендо»? – Ангелина каждый день пробегала расстояние в триста метров, разделяющих бабушкину и мамину квартиры. Она жила то у одной, то у другой, но в основном ночевала у бабушки, которая стремилась уберечь и спасти внучку, насколько это возможно, горько переживая и страдая за дочь. Со страстным желанием исправить все то, что упустила, воспитывая дочь, она всю себя отдала внучке, максимально посвящая себя этой цели. Для Ангелины Мария была и матерью, и отцом, и воспитателем, и учительницей, и подружкой, и бабушкой, одним словом – всем. Она ухаживала за ребенком, как курица за цыпленком, обнимая и простирая над ней руки, защищая от непогоды и зла, умирая от страха, что какой-нибудь черный коршун – порок неизвестного происхождения – может неожиданно налететь откуда-то и унести девочку туда, откуда нет возврата, как это случилось с ее родной дочерью.

Ребенок связывал ее тонкой ниточкой со смыслом жизни. Оберегая и воспитывая девочку, она втайне надеялась, что золотоволосая внучка каким-нибудь своим поступком или словом, подобным чуду, в ближайшем будущем спасет и свою мать, ее дочь, за которую она так переживала. Мать ясно чувствовала и давно понимала, что только чудо может спасти ее единственную дочь. Мария перебирала воспоминания из прошлого и искала ответ, где и когда была допущена ошибка. Ежедневно бдительным оком бабушка следила за внучкой, когда та играла во дворе перед домом. И если она была занята какими-то делами по кухне и слышала, как Ангелина ссорится с детьми у качелей или плачет, то сразу же все бросала и вылетала на балкон.

– Ангелина, что случилось?

– Михаэла не дает мне качаться!

– Не надо ссориться, – успокаивала бабушка. – Сейчас я вам обеим принесу горячих ватрушек с шоколадом.

Каждое утро она провожала внучку в садик, а после обеда перед калиткой терпеливо ждала, когда та появится на ступеньках.

Через несколько дней после празднования дня рождения Ангелина прибежала к квартире матери и, запыхавшись, постучала в дверь. Она, как ласточка, залетела в квартиру, защебетав радостным голосом:

– Мама, смотри, что я сегодня получила в саду! Диплом за первое место! Я была самой быстрой в беге, быстрее всех детей!

– Браво, золотце мое! Мама знает, что ты лучше всех.

– А ты, когда была маленькая, тоже была лучше всех?

– Да, дорогая. А сейчас, к сожалению, я больше не маленькая.

– Я так и сказала Михаэле, а она мне не верит. Говорит, что я обманываю. Я ей ответила, что не обманываю, потому что бабушка мне говорила, что обманывать нельзя, и Бог с неба видит, когда мы обманываем. А она снова не верит.

– Да оставь ты ее. Лучше дай я тебя спрошу. У тебя в копилке есть деньги?

– Есть восемьсот крон. Я получила от тети Магды пятьсот и от тети Евы триста крон. А это вместе восемьсот. Бабушка говорит, что, когда у меня будет тысяча, она мне добавит еще пятьсот, и мы купим «Нинтендо».

– Ангелина, я бы хотела тебя о чем-то попросить. Можешь ты сделать что-то для своей мамы?

– Скажи что.

– Одолжи мне пятьсот крон до воскресенья. Мама вернет тебе, честное слово.

– А что тебе надо?

– Я хочу купить новые шторы для твоей и моей комнаты. Сейчас распродажи, а потом они будут дороже. Видишь, какие у нас сейчас плохие.

– Но бабушка сказала, что я не должна их трогать, если хочу «Нинтендо».

– Но это же всего на пару дней. Я дам тебе и эти двести, и у тебя будет на «Нинтендо». Прошу тебя!

– Я спрошу у бабушки.

– Нет, ты не должна спрашивать! Она тебе не разрешит. Возьми из копилки, чтобы она не видела, и не говори, что ты мне их одолжила. А потом ты их вернешь в копилку, и все будет в полном порядке. Она даже не заметит.

Ангелина вернулась к бабушке, выискивая возможность незаметно взять деньги. Она чувствовала, что делает что-то непозволительное и что таким поступком обидит свою защитницу, но сладкое желание поступить именно так возбуждало фантазию девочки. Через незначительный, невинный обман она вступала в изменчивый мир взрослых, желая показать матери, что уже достаточно выросла и может ей помочь. А впрочем, через пару дней деньги будут возвращены на место, и все пройдет неприметно.

С последней полки над мойкой, между металлическими банками с мукой, солью и приправами, ей заговорщицки подмигивала маленькая глиняная копилка. Боясь, что у нее ничего не получится, Ангелина молча листала книгу, которую Ивана подарила ей на день рождения, одновременно внимательно наблюдая за передвижениями бабушки. А та как раз выносила из ванной корзину с бельем.

– Я иду в прачечную. Скоро вернусь.

Как только дверь захлопнулась, Ангелина быстро придвинула стул, перебралась с него на стол рядом с мойкой, и копилка оказалась в ее руках. Пять ровных купюр нашли приют в теплом кармане ее бирюзово-синего платья. Смущенное сердце, как испуганный воробей, громко стучало, пока она возвращала на прежнее место белый деревянный стул.

На следующий день, как раз было время обеда, Ангелина играла во дворе, когда ее окликнула бабушка:

– Ангелина, время обедать! Немедленно домой!

Девочка уже и сама почувствовала голод и тотчас взбежала по ступенькам. На накрытом столе дымился желтый куриный суп с фрикадельками из манки. Вымыв руки, девочка заняла свое место за столом, оперлась локтями на белую скатерть из дамаста и стала ждать, когда бабушка нальет ей в тарелку супа.

– Ангелина, ты не знаешь, куда делись деньги из твоей копилки?

– Не знаю! – Собственный голос ее выдал.

– Как это, не знаешь?

– Понятия не имею, где они.

– А Ивана вчера или сегодня приходила к нам?

– Нет.

Глаза пристыженно смотрели в пол.

– Тогда говори, где деньги? Я их не трогала, никто к нам не приходил, значит, их взяла ты. Скажи мне честно, что ты сделала с деньгами?

Побледневшая и испуганная, Ангелина упрямо молчала. По бледным щечкам разлился румянец стыда, и она почувствовала, как волнообразно он покрывает все ее лицо, до скул. Пойманная на лжи, она прятала взгляд, неподвижно глядя на белую фарфоровую супницу.

– Посмотри мне прямо в глаза, маленькая врушка, и ответь на мой вопрос! Разве мы не договорились, что обманывать нельзя? Кто обманывает, тот и крадет, а добрый Бог с неба видит все, что мы делаем. Не так ли?

– Если Бог все видит и если он добрый, почему тогда мама несчастна и у нее никогда нет денег? – Ребенок искусно пытался поменять тему разговора.

– Это ее личный выбор, поэтому она несчастна. Только ты меня не заговаривай и скажи, что случилось с деньгами? Итак?

Ангелина снова утратила дар речи. Все попытки Марии склонить ее к признанию остались безуспешными. Она слегка потянула ее за ухо, заглянув в лицо:

– Говори!

– Я дала их маме. Она мне их вернет, – проговорила девочка, разделяя слова на слоги.

– Садись и ешь. Сегодня и завтра ты не выйдешь из дому. Это будет твоим наказанием. Тебе ясно?

Мария взяла полный половник ароматного супа и налила в тарелку, стоящую перед девочкой. На три огромные фрикадельки, вокруг которых плавали золотистые пятна растопленного куриного жира, капали прозрачные слезы Ангелины.

– Я не голодна, – прошептала она себя под нос. Ее слова унес шум ветра с балкона.

Нет ничего более горького, чем слезы обманутого ребенка.

IV

Теплый июльский день уже перевалил за свою половину, когда Ивана начала просыпаться. Сначала в полутемной комнате она почувствовала волны прохлады, которые щекотали ее по оголенной ноге, а потом, открыв глаза, она заметила решетчатые тени дневного света, переливающегося через прорези опущенных жалюзи, создающие на полу зеброподобные узоры. Когда к ней вернулись слух и зрение, девушка почувствовала, как будто что-то придавило душу, тело и волю, не давая ей подняться с постели. Легкая боль в висках заставила ее снова закрыть глаза, но под закрытые веки сон не возвращался. Зажмурившись, она почувствовала бурление в кишках, сначала тихое попискивание, похожее на мяуканье только что родившегося котенка, а потом все более частые завывания и клокот в самой глубине утробы, – ей страшно хотелось есть. Рядом с ней, повернувшись спиной к стене, глубоко дыша, спал Стефан.

– Вставай! Время просыпаться! – Она толкнула Стефана локтем в бок, он лениво повернулся к ней.

Накинув халат, Ивана пошла в ванную умыться. В зеркале встретилась с отражением своего лица, изучающе осмотрела его, будто оно принадлежит кому-то другому, кого она когда-то давно встречала или видела мельком. Ее двойник, вставленный в раму зеркала, ответил ей таким же взглядом. Белки глаз будто в тумане, прозрачно-бледные выступающие скулы, темно-синие тени под уставшими глазами.

– Боже, на кого я похожа! – вздохнула Ивана, причесав волосы и направившись в кухню. Открыв холодильник, она разочарованно, будто впервые видит подобную картину, рассматривала его внутренности. Он был безнадежно пуст. Кроме трех морковок, пары головок лука и стеклянной банки, на дне которой отражалась желтели остатки персикового варенья, ничего другого, чем можно было бы утолить голод, не нашлось. Подняв крышку хлебницы, она вспомнила, что последнюю горбушку съела вчера вечером на ужин. Голод все больше давал о себе знать, она очистила одну морковку и начала хрустеть оранжевым овощем. Бледная и ненакрашенная, прислонившись к краю мойки, Ивана набила полный рот сладковатой морковкой, но вдруг почувствовала тупую тошноту в животе, поднимающуюся все выше, к горлу, и побежала в туалет, где все из себя вывернула в унитаз.

– Да вставай же, наконец! Видишь, какое время суток?

С трудом ей удалось разбудить Стефана и вытащить его из кровати. Еще сонный, он ленивыми шагами прошаркал к холодильнику, собираясь утолить жажду, но, открыв его, тоже столкнулся с белой пустотой.

– Сока больше нет?

– Ничего больше нет! – ответила ему Ивана. – Мы стали аскетами[16].

– Я схожу в магазин. Чего-нибудь куплю.

Несмотря на то что было очень тепло, Стефан накинул спортивную куртку, на голову надвинул соломенную шляпу и медленным шагом, еле передвигая ноги, направился в магазин. На улице его окатило волной теплого воздуха, это просто ошеломило его. Жара пульсировала перед глазами, запах раскаленного асфальта лез в ноздри и легкие на всем пути до магазина. Это был самый теплый день в том году. Войдя внутрь, он почувствовал облегчение, потому что в магазине работали кондиционеры. Стефан положил в корзину хлеб, маргарин и маленькую коробку яиц, а потом, внимательно посмотрев, где находятся камеры слежения, и убедившись, что его не видно, взял с полки с мясными продуктами упаковку сухой колбасы и молниеносно засунул ее во внутренний карман куртки. Проходя рядом с большим морозильником с мясом и овощами, посмотрел налево, направо, пропустив впереди себя старушку с тележкой, быстрым движением опытного вора схватил замороженного цыпленка и спрятал его под шляпу. Была суббота, и перед кассой образовалась большая очередь из покупателей, которые используют субботний, нерабочий день, чтобы затовариться продуктами. Терпеливая колонна, похожая на длинную разноцветную гусеницу, медленно двигалась к кассе, и как раз когда уже половина пути была пройдена, Стефан почувствовал головокружение, перед глазами забегали огоньки, похожие на светлячков во мраке. Цыпленок под шляпой до такой степени охладил его темя, что он его уже не чувствовал. Надеясь, что все происходящее с ним – временное явление, он продолжил свое медленное движение к выходу. Но когда он был уже пятым-шестым в очереди, его начал пробивать холодный мертвящий пот, его сознание помутилось, и он во весь свой рост растянулся на полу магазина. Продукты из корзинки рассыпались в одну сторону, а шляпа и цыпленок отлетели в другую.

В очереди возникла суматоха, все кто стоял поближе к несчастному, поспешили ему на помощь.

– Помогите! «Скорую»! – кричала испуганная беременная женщина, которая в этот момент как раз выставляла продукты на движущуюся ленту.

– Дайте ему немного воды, чтобы пришел в себя, – добавил господин средних лет в белых теннисных кроссовках, нащупывая у него пульс.

Кто-то из толпы побрызгал ему водой на лицо и шею, и Стефан медленно стал приходить в себя. Сначала он увидел теннисные кроссовки и лес ног вокруг, удивляясь, что это такое происходит и где он находится. Когда к нему вернулось сознание, он не торопясь стал подниматься с пола.

– Сидите и ждите, мы вызвали «скорую помощь», – посоветовала ему кассирша.

– Мне не надо. Все в порядке, – ответил Стефан, направляясь к выходу.

– Ваши продукты! – напомнили ему люди из очереди, подбирая рассыпавшийся товар в корзинку, кто-то подал ему шляпу. Замороженный цыпленок тоже уютно устроился в красной пластмассовой корзинке между маргарином и коробкой яиц.

– Мне они не нужны! – отрезал Стефан и вышел на улицу.

Двадцать пар глаз проводили его с удивлением.

– Что ты принес? – Ивана смерила его вопросительным взглядом, заметив, что он пришел с пустыми руками.

– Вот что! – Он достал из-под полы куртки упаковку колбасы.

– И это все? А где хлеб?

– Ешь без хлеба. Колбаса и так калорийная.

– Рассказывай, что случилось?

– Отстань от меня, чуть голову не потерял из-за какого-то мерзлого цыпленка.

– Какого цыпленка?

– Как оказалось, никакого, потому что я его не принес.

И Стефан рассказал, что с ним случилось, в мельчайших подробностях, вызвав у Иваны чувство болезненного сострадания. А когда он описал полет цыпленка в соломенном гнезде шляпы, они вдвоем смеялись до слез. Волны смеха накатывали на них снова и снова, и они, с настойчивостью заговорщиков, назло тупым завываниям в желудках, на несколько минут забыли о голоде.

V

На маленькой площади перед почтой в Кортедале[17] в тот день было немного прохожих. Воскресенье походило на время сиесты где-то в далеком Средиземноморье, когда все после обеда отдыхают, отдаваясь сладкому блаженству лени и расслабленности, за опущенными жалюзи в своих затемненных домах. В Швеции теплые дни – редкость, пару недель летом, и тогда город пустеет. Выходные дни – это возможность для всех, кто не может поехать на отдых куда-нибудь подальше, выбраться со своими семьями и друзьями на море и на ближайшие озера, которых так много вблизи Гетеборга.

День был теплым, ни дуновения ветра, даже птицы попрятались в густой зелени деревьев со своими желторотыми птенцами, которые чувствовали себя в безопасности под крылом своих пернатых родителей.

На площади, на деревянной скамейке, под липой, лежала, скорчившись, молодая женщина. Она сползла на край скамейки, и, казалось, вот-вот плюхнется в кисловатую лужу под собой: очевидно, ее тошнило.

В зеленоватой луже барахтался на тонких ножках воробей, утоляя голод и радуясь нежданному приобретению. Над молодой женщиной, которая время от времени, когда подступали приступы тошноты, болезненно стонала, наклонилась, подобно ангелу-хранителю, золотоволосая девочка. Она гладила ей волосы, рассыпавшиеся по вымытой дождем скамейке. Вставая на носочки, девочка целовала бледные щеки несчастной и шептала умоляющим голосом:

– Мама, прошу тебя, встань! Пошли домой!

– Ангелина, не могу. Мне плохо. Иди домой и позови папу, пусть он придет. Иди, быстро!

– Я тебя одну не оставлю!

– О! Как мне плохо! Иди, кому говорят!

Старый седоволосый господин выгуливал свою собаку. Пес весело исследовал кусты, растущие по обе стороны парковой дорожки, распознавал запахи предшественников и расшифровывал их негласные сообщения. Потом он и сам поднимал ногу, орошая куст в знак подтверждения и самоличной подписи, что ознакомился с содержанием оставленных записей. Хозяин собаки задумчиво следовал за своим любимцем, с головой уйдя в свои мысли, следуя по лабиринтам воспоминаний из давнопрошедших дней молодости. Вдруг пес дернул за поводок, который выскользнул у мужчины из рук, и, унюхав остатки еды, стремительно рванулся к скамейке, на которой стонала Ивана.

Сделав несколько прыжков, собака оказалась перед Ангелиной, девочка испуганно вскрикнула. Пес только обнюхал ее влажным носом, сосредоточив все свое внимание на воробье, который вспорхнул в воздух, тоже испугавшись неожиданного поворота событий. Именно в этот момент он с наслаждением втягивал непереваренные спагетти в свое проголодавшееся нутро. Махая хвостом, пес начал слизывать розовым языком скудные остатки воробьиного пира. Устремившись за собакой со скоростью, которую позволял его возраст, господин, к своему ужасу, увидел, как его любимец с удовольствием облизывает и жадно проглатывает последние остатки зеленых выделений. Испугавшись за здоровье своего дорогого пса, с гримасой гадливости на раскрасневшемся лице, он схватил поводок и достаточно сильно дернул, оттащив питомца от недолгого собачьего пиршества.

Только сейчас мужчина увидел испуганную девочку с окаменевшим от страха лицом. Две мокрые полоски от слез выделялись на бледных скулах. Голубые глаза смотрели на него с испугом и благодарностью одновременно.

– Девочка, почему ты испугалась? Тарзан – очень добрый и ласковый пес. Он никогда никого не кусал.

Ангелина с недоверием и страхом смотрела на собаку, которая всеми силами пыталась вырваться от хозяина и закончить начатое.

– Погладь его, и увидишь, что он ничего плохого тебе не сделает.

Господин взял маленькую ладошку в свою крупную, ухоженную руку, и они вместе погладили блестящую шерстку упитанного далматинца. Только тогда он заметил молодую женщину, которая глубоко вздохнула и еще больше скрючилась на скамейке.

– Малышка, что ты здесь делаешь? Видимо, эта тетя выпила больше, чем нужно. Нехорошо, когда маленькие дети вращаются в обществе алкоголиков, – шепнул он ей, показывая презрительной мимикой знак, что было бы лучше уйти им вместе.

– Это никакая не тетя, это моя мама, и ей плохо, если хотите знать!

Ангелина воинственно защищала мать, предчувствуя, что гроза еще не прошла и к ним подкрадывается какое-то новое несчастье.