Красотка для подиума

Маша Царева

Красотка для подиума

Мне нужен муж, – полушутя сказала я своей подруге Лизе за поздним завтраком в безлюдном кафе на Садовом кольце.

Ели креветочный салат, пили свежевыжатый сок сельдерея. Лизка прицельно стреляла глазами по сторонам – она (как, впрочем, и я) была одинока и каждый «выход в свет» – будь то покупка продуктов в супермаркете или завтрак с подружкой – воспринимала как шанс познакомиться с кем-нибудь, кто отведет ее наконец в ЗАГС. Ну или, на худой конец, купит ей очередную пару дизайнерских босоножек.

Лизка – из тех, кого глянцевые журналы называют светскими львицами. Бывшая манекенщица, заядлая, как сейчас принято говорить, тусовщица, она обладает незабываемой внешностью канонической красавицы. Но, несмотря на это, заметных успехов в модельном бизнесе ей добиться не удалось, хотя в свое время она подавала большие надежды. А сейчас… ну а сейчас она просто содержанка со стажем. И не надо криво ухмыляться – недурственная, между прочим, профессия. И весьма хорошо оплачиваемая (в отличие от моей). По крайней мере, Лизе не приходится, как мне, сдавать в элитные комиссионки старую одежду и питаться морковкой и свеклой не в целях снижения веса, а потому что на более вкусные продукты просто не хватает средств.

Лизку я знаю тысячу лет. И даже по-своему ее люблю.

– Что значит нужен муж? – Ее бежевые татуированные брови взлетели над темными очками (подозреваю, что Лизавета провела весьма бурную ночь, иначе с чего бы ей прятать синие очи за непрозрачными стеклами).

– То и значит, – вздохнула я. – Понимаешь, Лизок, я устала. Я больше не могу. Мне надоело пробиваться. Добиваться. Выбиваться. – Я сердито отодвинула прочь стакан с горьковатым соком. Этот здоровый образ жизни у меня поперек горла стоял. Больше всего на свете мне хотелось расслабиться… Заказать огромную тарелку картофеля фри – горячего, масляного. Сок заменить на темное пиво с толстенным пенным одеялом. Закурить, наконец. Но я, в отличие от Лизаветы, все еще была вынуждена зарабатывать на жизнь самостоятельно. И я все еще работала моделью.

– Знаешь, по-моему, тебе грех на жизнь жаловаться, – нахмурилась Лизка, – ты пользуешься успехом, тебя иногда снимают, у тебя постоянно кастинги…

Я знала, что к моей модельной карьере она относится с ревностью неудачницы.

– Кастинги, кастинги… Понимаешь, Лизок, устала я. Еще чуть-чуть – и сорвусь. Мне уже не по силам выдерживать этот ритм. Меня тошнит от всех этих ограничений. Курить не больше двух сигарет в день, употреблять не больше тысячи калорий в день, сжигать не меньше тысячи калорий в день… Надоело! Надоело! Мне нужен муж.

– Что-то ты, мать, разбушевалась… – растерянно протянула Лиза.

– Устала, – тихо вздохнула я, – любой бы на моем месте устал. Я знакома со столькими людьми, что не могу даже запомнить имена всех тех, кто считает меня близкой подругой. Да что там, я даже не помню имен некоторых мужчин, с которыми спала! Мои биологические часы барахлят. Каждый четверг, пятницу и субботу, ночью, я пью коньяк в клубах, вместо того чтобы отлежаться в ванне и лечь пораньше спать. Мои зубы ломит, потому что их постоянно приходится отбеливать, а это ужасно вредно. У меня гастрит и кокаиновый насморк. Я сделала пластическую операцию, и все равно на моем лбу – морщина. Я ее ненавижу! Я чувствую себя такой старой. Я – старая развалина, подбитый танк! Старуха!

Лизка изумленно смотрела на меня поверх темных очков.

В том году мне исполнилось двадцать.

Часть I

ПОХОДКА ОТ БЕДРА

Мне едва исполнилось четырнадцать лет, когда на мои глаза попалось объявление, опубликованное в одном из глянцевых журналов не последней величины. «Для участия во всероссийском конкурсе фотомоделей приглашаются девушки не старше двадцати лет и не ниже ста семидесяти пяти сантиметров». Дело было летом; мучимая томительным ничегонеделанием в загазованной, душной Москве, я решила, что вполне могу поучаствовать в этой авантюре.

Не то чтобы я мечтала стать профессиональной высокооплачиваемой красавицей. Тоже мне торговка красотою! Да я и красавицей-то себя не считала и, наверное, была права. Не знаю уж, что такое красота, но едва ли к ней можно отнести существо неопределенного пола, сутуловатое, тощее, неловко путающееся в чересчур длинных конечностях – а именно таким существом я и была. Но чем черт не шутит. По крайней мере, ростом меня не обделили (положа руку на сердце, я бы предпочла, чтобы природа была чуть менее щедра, когда отсыпала в мой актив сантиметры: все-таки метр восемьдесят два для четырнадцати лет – это, согласитесь, перебор)…

И вот я заполнила вырезанную из журнала анкету, вложила в конверт две собственные фотографии, отнесла письмо на почту и сразу же о нем забыла. Потому что были в моей жизни проблемы куда важнее призрачного конкурса.

Самая главная проблема состояла в том, что в моем школьном дневнике толпились сплошные четвертные тройки, и именно за это родители лишили меня развеселого дачного отдыха. Мои родители – спортсмены, отец когда-то даже играл за сборную страны по волейболу, мама – мастер спорта по легкой атлетике. Люди они старой закалки, решительные и волевые. В свое время были, как водится, коммунистическими активистами, но, когда долгожданное светлое будущее вдруг обернулось неопределенно-черным настоящим, их активность нашла применение в моем воспитании.

Поверьте, непросто быть единственной дочерью энергичных моложавых спортсменов. Я с детства была задумчивой и слабенькой, мне бы сесть в углу с каким-нибудь кубиком Рубика – так нет же, на меня нахлобучивали шапку с помпоном и тащили на каток. Или – что еще хуже – в бассейн. Или в Измайловский парк с деревянными лыжами наперевес. Хорошо еще, что ловкость никогда не была моим достоинством. На катке я разбивала в кровь нос, в лягушатнике умудрялась захлебнуться до обморочного состояния, а лыжи ломались, как только я пыталась съехать с любого пригорка.

В конце концов разочарованные родители поняли, что спортсменки из меня не выйдет, зато может получиться кандидат, а то и доктор каких-нибудь наук. Так в нашей и без того тесноватой квартирке поселилась многотомная детская энциклопедия, статьи из которой мама заставляла меня учить наизусть. Понимаю, она искренне желала мне добра. Но особого интереса к учебе я не проявляла. Читала медленно, считала плохо, а только что выученные английские слова мгновенно вылетали из моей головы.

Когда классная руководительница однажды вкрадчиво поинтересовалась, кем я хочу стать, когда вырасту, я, ни на секунду не задумавшись, ответила: женой. Было мне тогда одиннадцать лет, и, по-моему, я была единственной в классе, кто ответил честно. Я ни за что не поверю, что одиннадцатилетняя тонконогая сопля может всерьез мечтать о карьере хозяйки нотариальной конторы – а именно так заявила классной моя подруга, за такой серьезный подход к собственному будущему снискавшая всеобщее к себе уважение. А меня – ну естественно! – отругали и пристыдили, до сих пор не понимаю почему. Как будто бы быть мамой, например, близнецов – занятие менее интересное и уважаемое, чем с важным лицом ставить печать на чужие документы. Полный бред.

А время шло. Я перешла в девятый класс, и перед родителями всерьез встал вопрос о моем профессиональном будущем. Пора было выбирать институт, искать репетиторов, записываться на какие-то курсы. Все это наводило на меня ужас. Какие курсы, если я с трудом представляю, что такое косинус? Ну какие курсы, если меня ничего не интересует (я, конечно, имею в виду школьную программу)?! Если только кулинарные… Но сказать об этом родителям я не осмеливалась. Ладно уж, благоразумно решила я, пусть делают что хотят. Как-нибудь выкручусь. В конце концов, какой бы институт они ни выбрали, вряд ли мне удастся туда поступить. Кому я там нужна? Я так и не научилась в свое время плавать в бассейне, зато у меня прекрасно получалось плыть по течению, полностью покоряясь обстоятельствам.

И вот, когда очередной учебный год закончился бесславно, родители, посовещавшись, решили, что меня надо наказать лишением дачного времяпровождения. На даче меня ждали подружки, ждал раздолбанный велосипед, ждали местные мальчишки, угощающие палаточным пивом и иногда срывающие поцелуй. Так нет – меня заперли в комнате, выдали мне учебник английского и сказали: читай, доченька, просвещайся. Будешь поступать в МГУ, на географический. Станешь каким-нибудь экологом, а что – модная специальность. Мальчика себе найдешь подходящего – только уж, пожалуйста, не иногороднего, впрочем, мы это как-нибудь проконтролируем. К тому же на географическом есть у нас одна знакомая, она как-нибудь тебе поспособствует…

Ну что делать – засела я за учебники. Толку – ноль. Какие учебники, если за окном – томное лето, в горячем воздухе кружит тополиный пух и заманчиво пахнет костром (хотя какие в Москве костры, наверное, это кто-то поджег помойку)? Все кончилось тем, что целыми днями я бездумно пялилась в странички, изредка их для видимости переворачивая. Родители были довольны, я же пребывала на грани нервного срыва.

Я мечтала, чтобы время шло быстрее. Ходить в школу – и то веселее, чем тосковать в душной комнатенке. Но, как назло, минуты ползли, как обкуренные улитки.

Наверное, к концу лета я завяла бы и захирела, как лишенный удобрения тропический цветок. Но в начале августа произошло нечто из ряда вон выходящее – в почтовом ящике мною был обнаружен странный розовый конверт, причем письмо было адресовано мне. Сказать, что я удивилась, значило бы не сказать ничего. С эпистолярным жанром я не в ладах, так что друзей по переписке у меня никогда не было. Сгорая от нетерпения, я разорвала конверт, и на ладони мне выпал листок.

«Поздравляем госпожу Анастасию Николаеву (имя было вписано убористым почерком от руки) с прохождением первого тура всероссийского конкурса фотомоделей «Дрим-косметикс – Нью-Йорк». Второй тур конкурса пройдет девятого августа в пятнадцать ноль-ноль (по такому-то адресу) в клубе «Айвенго». При себе иметь купальник и туфли на высоком каблуке. Просьба не использовать декоративную косметику и укладочные средства для волос».

Я зажмурилась, потом опять открыла глаза, но письмо никуда не исчезло. Мелькнула подозрительная мысль: а вдруг глупый розыгрыш? Но потом я вспомнила: никто не знал о том, что я отправила свои фотографии в журнал. Я взглянула в зеркало, висящее на стене. Оттуда испуганно и недоверчиво смотрело на меня полудетское еще лицо – огромные серые глазища, бесцветные бровки, тонкий нос, который сама я всегда считала длинноватым и несоотносимым с понятием «гармония», и узкие губы. Может быть, меня с кем-нибудь перепутали? Может быть, в конкурсе участвовала еще одна Настя Николаева – пухлогубая, отлично сложенная блондинка? Но подозрения были беспочвенными. В глубине души я понимала, что никакой ошибки не произошло и скоро мне предстоит стать – кто бы мог подумать – фотомоделью!

Если, конечно, повезет.

Спокойствие, только спокойствие. Стратегическая задача номер один – раздобыть туфли на каблуках. Я ведь и так была на целую голову выше всех ровесников, поэтому каблуков не носила. Стратегическая задача номер два – под каким-нибудь предлогом выбраться из-под родительского присмотра на один-единственный вечер. Я прекрасно понимала, что родителям моим вряд ли понравится вся эта фотомодельная затея. Они, люди несовременные, искренне считали слова «фотомодель» и «проститутка» полными синонимами.

Как ни странно, первая задача оказалась гораздо сложнее второй. Как и у большинства людей высокого роста, у меня большой размер ноги. Никто из моих подруг не носил туфельки сорок первого размера, поэтому одолжить вожделенные каблуки было не у кого. В конце концов я решила: да будь что будет! Им же нужна я, а не моя обувь. Может быть, даже хорошо, что у меня не получилось достать шпильки. Все равно я не умею на них ходить. Представляю, как вытянулись бы лица у членов жюри, когда я появилась бы на сцене, балансируя на каблуках, размахивая руками, как канатоходец, и покачиваясь из стороны в сторону, как подвыпивший матрос.

Что касается родителей, то им я, сдвинув брови к переносице, сказала:

– Я решила записаться в библиотеку.

– В библиотеку? – недоверчиво переспросил отец. – Но зачем?

– У нас дома не так-то много книг, – пожала плечами я. Это было правдой.

– Но ты и их еще не прочитала, – благоразумно возразил мой папочка.

– Может быть, я хотела бы почитать другие!

– Да ладно, оставь ее, – вступилась за меня мама, которая считала, что любой трудовой порыв должен быть поощрен, – если хочет, пусть запишется. А ты мог бы ее проводить.

– Вот еще! – Мой голос зазвенел. – Что я вам, маленькая? И потом, со мной подруга пойдет.

– Какая подруга? – подозрительно поинтересовалась мама. – Разве они все не разъехались?

– Не все. Ладно, если нельзя, то останусь дома. – Я пожала плечами, изображая покорность.

Знала ведь, прекрасно знала, что родительское сердце не выдержит. В последнее время я вела себя как паинька, выходила из дома только в булочную, прилежно корпела над книгами (то есть это они так думали, на самом деле я смотрела сквозь страницы, изнывая от скуки). И потом, я же в библиотеку собиралась, а не в стрип-клуб. Поэтому тем же вечером мама зашла в мою комнату со словами:

– Настена, мы с отцом все обсудили и решили, что надо тебя отпустить. Но ты точно в библиотеку собралась?

– Точно, точно, – успокоила я ее и для большей убедительности добавила: – Мне же через два года в институт поступать, пора начинать готовиться.

Мамино лицо расплылось в широчайшей улыбке. Однодневная свобода была мне гарантирована.

На следующий день я покинула квартиру в приподнятом настроении. На моем плече болталась сумка, в которой лежали запасная пара колгот и выцветший купальник. Волновалась я так, словно мне и впрямь предстояло сдавать вступительный экзамен в университет. Почему-то мне казалось, что быстрыми нервными шагами я приближаюсь к другой, совершенно новой жизни, и, как выяснилось много позже, предчувствие это не было ошибочным.

До того самого дня мне никогда в жизни не доводилось бывать в ночном клубе, и втайне я, конечно, опасалась, что добровольно иду в притон наподобие тех, которые показывают в американских блокбастерах. Полуодетые красногубые девицы с неустоявшимися моральными приоритетами, пьяные богатеи, охочие до одноразовой любви, и вдруг прихожу я – незабудка со свежевымытыми волосами и в стоптанных туфельках.

Когда я подходила к клубу «Айвенго», меня била нервная дрожь, и пару раз я была близка к тому, чтобы развернуться и убежать. Успокаивала я себя так: все же объявление об этом конкурсе было опубликовано в приличном журнале; вряд ли мой любимый журнал взялся бы рекламировать публичный дом, куда обманом завлекают доверчивых дур вроде меня.

– Вы на конкурс? – строго спросил охранник (впрочем, сначала я приняла его за хозяина заведения, потому что на нем был недешевый черный костюм и блестящие начищенные ботинки).

– Да, – несмело улыбнулась я.

– Фамилия!

– Николаева, – проблеяла я, – Анастасия Николаева.

Он сверился со списком, потом кивнул:

– Проходите. На второй этаж, потом по коридору четвертая дверь налево.

Я пошла в указанном направлении и попала прямиком в гримерную, заполненную девушками самых разных возрастов и мастей. Положила сумку на первый попавшийся стул и огляделась по сторонам.

Не могу сказать, чтобы все присутствующие девчонки были безусловными красавицами. Некоторые из них едва ли даже соответствовали оговоренным в журнале параметрам – кто-то был не слишком высок, кто-то полноват, а отдельные личности давно успели разменять третий десяток. Но попадались и настоящие «фамм-фаталь». Особенно мне запомнилась одна, на вид моя ровесница, гармонично сложенная блондинка с точеным лицом. Это и была Лизка, ставшая впоследствии одной из моих ближайших подруг. Но случилось это намного позже, а тогда я всего лишь отметила, что красота этой девушки подобна удару в солнечное сплетение. Во мне даже проснулось нечто, смутно напоминающее зависть. Будь у меня такое лицо, я бы не растерялась, подумала я. Я бы… Я бы… Да неважно, что именно я сделала бы, – ведь обладательнице такого ангельского личика открыт безвизовый вход в любую область деятельности. Откуда мне было знать, что эта красавица не сможет воспользоваться данными ей преимуществами и станет всего лишь разбитной девахой Лизкой, которая спит с уцененными персонажами за шмотки и не слишком дорогие драгоценности. Она и сама вряд ли могла предсказать подобный ход событий, ведь тогда ей было всего пятнадцать лет, и она всерьез мечтала о мировой славе.

– Девочки, слушаем меня! – В гримерной появилась невысокая сутуловатая женщина с буйными черными кудрями. Создавалось впечатление, что вместо волос на ее голове вырос традиционный головной убор кавказских горцев. – Меня зовут Лена Штиль, я ассистент отдела моды журнала. Через десять минут мы начинаем, а сейчас я вам объясню, что надо делать. – У Лены был негромкий, но приятный грудной голос. Девушки притихли. – По фотографиям мы отобрали сто пятьдесят человек. А сегодня из ста пятидесяти будут выбраны двадцать – те, которым и предстоит участвовать в финале. В зале находится жюри… – Она назвала несколько незнакомых фамилий. Но по тому, как охнули некоторые девушки, я поняла, что речь идет о каких-то видных представителях шоу-бизнеса. – Я буду вызывать вас по пять человек. Когда кто-то находится на сцене, следующая пятерка уже готовится к выходу. Ваша задача – просто пройти по сцене и остановиться перед членами жюри. Не надо стараться идти красиво, все равно вы пока не умеете ходить. Сейчас значение имеет только ваша внешность. Тем, кто еще не переоделся, советую сделать это побыстрее. И не забудьте: никакой косметики быть не должно, у вас еще есть время умыться. – Она насмешливо посмотрела на одну из начинающих моделей, густо нарумяненную девушку лет двадцати. – Предупреждаю, что с накрашенными особами жюри даже разговаривать не будет. Нам важно видеть ваши чистые лица.

Лена назвала первые пять фамилий и вместе с трясущимися от страха конкурсантками покинула комнату. Я же быстро сняла через голову платье и достала из сумки купальник.

– Какая ты худая! – обратилась ко мне та самая ангелоподобная блондинка, внешность которой меня восхитила. – Сколько тебе лет?

– Четырнадцать. – Я немного смутилась. Мне было неловко, что я, полуголая и костлявая, стою перед ней, такой изящной и идеально сложенной. Ее купальник – новый и явно очень дорогой – не имел ничего общего с моим, простеньким и выцветшим на солнце…

– Мне пятнадцать. Меня Лиза зовут.

– Настя.

– Тебе уже приходилось работать?

Наконец я решилась снять трусы и надеть купальник. В самом деле, было глупо стоять перед ней, прикрывая ладонями неразвитую грудь.

– Нет. А тебе?

– Немного, – усмехнулась она, – но не в Москве.

– А откуда ты?

– Из Волгограда. У нас там тоже есть театр моды, в котором я была звездой.

Мне хотелось воскликнуть: «Ну еще бы!» – но потом я подумала, что неприлично так откровенно восхищаться достоинствами другой девушки.

– А в Москве ты с родителями?

Она как-то странно посмотрела на меня, потом сказала:

– С братом. Я давно отправила свои фотки в журнал и, как только пришел ответ, приехала сюда.

– Это хороший конкурс?

Она уставилась на меня так, словно я как ни в чем не бывало поинтересовалась, кто такой Пушкин.

– Ты серьезно? – Увидев, что я смущенно молчу, Лиза продолжила: – Один из самых лучших! Победительницу отправят в Нью-Йорк, в модельное агентство.

– Победительницу, – усмехнулась я, – здесь столько народу, что стать победительницей не так-то просто…

В этот момент в гримерку ворвалось живое подтверждение моих слов – заплаканная девушка, которой уже довелось побывать на сцене перед жюри. Это была та самая нарумяненная красотка, которая все же проигнорировала предупреждение Лены Штиль и теперь жестоко за это поплатилась.

– Не взяли, – всхлипывала она, – не взяли!

Будущие звезды подиума реагировали на ее истерику по-разному. Кто-то бросился ее утешать, кто-то злорадно усмехнулся.

Тем временем на сцену отправилась вторая пятерка. Из первых же пяти девушек, как выяснилось, в финал не вошел никто.

– Оставь мне свой телефон, – попросила Лиза, – вместе веселее пробиваться. Если не пройдем, можно вместе пойти в «Дженерал».

– Куда-куда?

– «Дженерал», – снисходительно улыбнулась моя новая подруга, – это крупнейшее в Москве агентство моделей.

– Вообще-то я не уверена, что хочу работать моделью, – призналась я.

– Что же ты тогда здесь делаешь?

– Не знаю… У меня родители строгие, заставляют учиться… А я сюда сбежала…

В этот момент чернокудрая Лена Штиль произнесла мое имя. И Лизкино:

– Анастасия Николаева, Елизавета Семчук, Анна Прялкина, Николь Самыкина и Виктория Дроздова.

– Прикольно, мы вместе, – обрадовалась Лизка.

Мы заторопились к выходу. Я наскоро расчесала волосы, а Лиза вороватым движением извлекла из кармана баночку с тональным кремом и быстро замазала прыщ на щеке. Потом еще и губы подкрасила.

– Ты что! Не слышала, что сказали про косметику?

– Не дрейфь! Немного краски еще никому не помешало. Я бы и тебе советовала губы подрисовать, а то ты какая-то бледная.

– Нет уж, я не буду. Мне вообще все равно, возьмут меня или нет.

Я сказала правду. О карьере модели я никогда не задумывалась, а вся эта история с конкурсом и так уже развлекла меня и встряхнула.

К нам подошла тоненькая шатенка, похожая на Снежную королеву, – бледное лицо с неярким розовым румянцем, темные четкие брови, небольшая вертикальная морщинка на чистом высоком лбу, намекающая на легкую задумчивость, и огромные серые глаза.

– Вы тоже сейчас идете? Меня зовут Николь.

Лизка радостно представилась и даже пожала незнакомке руку. Она была гиперобщительна и стремилась завести как можно больше полезных знакомств. Правда, я не уверена, что знакомство со Снежной королевой можно было считать полезным, потому что в ответ на радушное рукопожатие она с милой улыбкой произнесла:

– Не думаю, что у тебя есть шанс. Ты тяжеловата в кости.

Улыбка сползла с Лизкиного лица. А Николь повернулась ко мне и смерила меня снисходительно-презрительным взглядом.

– А ты слишком худая.

Рядом находились и другие девушки из нашей пятерки, и всем им вредная мадемуазель с красивым именем Николь незамедлительно поставила соответствующий «диагноз»:

– У тебя большой нос. Не нос, а руль. С таким носярой в модельном бизнесе делать нечего. Мне ты можешь поверить, работаю уже два года. А ты, красавица, сперва избавилась бы от целлюлита. Могу посоветовать хороший крем, им пользуется моя бабушка. У нее тоже такие проблемы.

Все это было сказано с таким спокойствием и такой доброжелательной улыбкой, что я растерялась. Другие девушки тоже не знали, как реагировать на эти непрошеные «комплименты». Та, у которой, по словам Николь, был слишком большой нос (надо сказать, он и правда был великоват – Снежная королева умела метко замечать чужие недостатки), растерялась больше всех. Она ничего не ответила, но глаза у нее заблестели от слез. Бойчее других оказалась Лизка, она смело шагнула вперед и заявила:

– А ты… а ты… да ты сама…

Но закончить фразу ей не удалось. Во-первых, у насмешливо улыбающейся Николь Самыкиной явных недостатков не было. А во-вторых, нас вдруг позвали на сцену.

– Страшновата, – нахмурился немолодой брюнет в тонких очках с золотой оправой, представитель нью-йоркского модельного агентства, – какой-то задохлик, а не модель.

– Но ей всего четырнадцать, – возразила пухлая блондинка лет сорока пяти в обтягивающем леопардовом платье, главный редактор проводившего конкурс журнала, – она еще оформится, а личико хорошее.

– Да какое там личико, страх один, – неприятно усмехнулся загорелый тип с окладистой седой бородой. Я знала, что это модный фотограф.

– Да нет, с личиком-то тут как раз все в порядке, – заявила вертлявая девица с нервным, но довольно красивым лицом. Несколько лет назад она считалась самой преуспевающей русской моделью, и ее пригласили в жюри конкурса для рекламы, – а вот ноги кривоваты. Жалко…

Обсуждали они, увы, меня. Мое присутствие почему-то в расчет не принималось. Может быть, они решили, что я туговата на ухо и не слышу, какими эпитетами награждают они мою внешность? Но мне-то еще повезло. Девушке, которая подошла к столу жюри до меня, большеносой Анне, сказали, что она похожа на Жерара Депардье, и велели убираться вон и не смешить людей. Женское семнадцатилетнее воплощение великого французского актера в слезах отчаяния убежало из зала, несчастное, жалкое, обремененное неизлечимыми комплексами. Зато зловредную Николь Самыкину жюри оценило высоко – о ней не было сказано ни одного бранного слова, из чего все мы сделали вывод, что Снежная королева выходит в финал. Ну а третьей к столу подошла я, и колени мои подгибались от страха.