Синдром Клинтона. Моральный ущерб

Появляясь то там, то здесь, Тихон создавал видимость активности, информированности, знания секретов, недоступных другим. Однако сам впадал в ступор, когда другие делали это, не скрывая собственных проблем. Оказавшись однажды в отделе рекламы, Тихон долго стоял над листом ватмана – заготовкой будущего проекта продажи жилья. Лист окружали трое менеджеров с изнуренными от бесплодных поисков оригинальности лицами, и все, что к тому моменту значилось на листе, было: ВНИМАНИЕ! БЕСПРЕЦЕДЕНТНАЯ СИСТЕМА ОСЕННИХ СКИДОК НА КВАРТИРЫ!

Это было написано маркером вверху листа, и девственная белизна нижней части уверяла Тихона в том, что это-то свободное пространство, заполнившись цифрами и объяснениями, и должно было шокировать москвичей своей сентябрьской беспрецедентностью. Следовало, видимо, ожидать появления чего-то невероятного, что убедило бы потенциальных покупателей в том, что руководство «Регион-билдинг» сразили межсезонные недуги и оно решило продавать квартиры ниже себестоимости. Следовало, вероятно, думать, что эта-то беспрецедентность и заставит москвичей уйти с работы, выбить в банках двери, снять со счетов деньги и побыстрее купить в «Регионе» квадратные метры быстрее, чем медицина поставит руководство этой спятившей под осень компании на ноги. На такие размышления наталкивала, во всяком случае, фраза вверху.

О да. Создание рекламы требовало самоотречения. Тихон знал: чуть что не так – и рекламный ход может не подбросить продажи, а провалить бренд. Американцы при рекламе пива Coors использовали слоган Turn It Loose! – «Стань свободным!» – и буквально переводившие текст на бутылках испанцы читали: ОБОСРИСЬ!

Компания Clairol вывела в Германию свои сухие дезодоранты, используя слоган Mist Stick – «Туманный аромат» – и бюргеры, используя свой сленг, прочли на флаконах: ГОВНО!

А англичане порадовали арабов рекламой лекарства от головной боли в трех картинках: на левой агонизирующий от мигрени человек держится за голову, на средней он сует в рот волшебную пилюлю, а на последней хорошо видно, что он ловит кайф, его никто не трогает и он счастлив. Тексты перевели на арабский, фотографии оставили те же, а подумать о том, что арабы читают справа налево, креативно налаженные рекламисты из туманного Альбиона как-то позабыли.

Но хитом рекламной акции Тихон до сих пор считал рекламу «чупа-чупса» с Плющенко. Женя, значит, держит во рту что-то – и под этим американцы собирались писать: «Чемпионы тоже сосут!» Дети. Очень трудно было убедить их в том, что вся звездно-полосатая нация, рекламируй «чупа-чупс» тот же, скажем, Майкл Фэлпс, сосать станет, но в России такая тема не прокатит.

Так что да – самоотречение, что было написано на лицах рекламодателей «Региона», понять было нетрудно.

Тихон постоял пять минут, сообразил, что мешает музе, беспокойно витавшей под потолком и не смеющей приближаться ни к одному из менеджеров в присутствии чужака, и деликатно удалился. Через час он снова зашел в отдел рекламы. То ли муза еще не до конца оправилась от вида Куртеева, то ли у гениальных менеджеров было несколько вариантов, да только на листе по-прежнему значилось: ВНИМАНИЕ!..

«Может быть, замазать это слово корректором? – подумал Тихон. – Оно, кажется, сбивает их с толку».

Менеджеры елозили на стульях, массируя филейную часть, гнали застоявшуюся кровь к голове, но это не помогало. Наконец один из них оторвал мутный, как у окуня, взгляд от арктической белизны ватмана и посмотрел на бедж Куртеева.

– Тихон. Тихон… Придумай систему беспрецедентных скидок. Но чтобы на выходе все равно оставалось 4500 долларов за квадрат.

Куртеев почесал затылок.

– Я полагаю, нужно как следует расписать, почему квартиры выгодно покупать в «Регионе». Нарисовать схему, дать фото интерьера квартир, показать преимущества.

– Тихон. Тихон… Это будет на растяжках на Садовом. Какое фото.

– А если…

– Тихон. Десять слов. Ровно столько успевает прочитать человек, проезжающий по Садовому на «Мерседесе».

– А если растянуть, где пробки?

– Тогда квартиры «Региона» будут ассоциироваться у людей с нервотрепкой.

– А зачем тогда было писать о беспрецедентных скидках, – возмутился Куртеев, – если у вас на выходе те же четыре с половиной?

– Тормоз, – пояснил другой менеджер говорившему с Тихоном менеджеру.

Тормоз Тихон думал весь день. Система беспрецедентных скидок не давала ему покоя. Он и домой приехал, обдумывая несколько идей. Вика встретила его в джинсах и с запахом гари.

– Я утюг поставила греться, а потом пошла котлеты разогревать, – объяснила девушка. – Такая блузка была красивая.

Вика, эта девушка невероятной даже по меркам Москвы красоты, убила Тихона в первый же день его появления в «Регионе». Они столкнулись у лифта и с тех пор не разлучались. Бухгалтер компании, она смотрелась среди цифр и кип бумаг как-то нелепо, неестественно. Казалось, она зашла в бухгалтерию случайно и с тех пор никак не может из нее выйти. Ее правильные черты лица, изящный стан и идеальная походка довели бы модель Водянову до истерики, знай та о существовании Виктории Золкиной. Казалось, место этой девушки не здесь, не в строительной компании, а на подиуме, сцене или в студии, так Тихон, собственно, и подумал сразу. Но вскоре до него дошло, что только эта красота способна спасти финансовый департамент «Региона». При том количестве испещренных цифрами докладных записок, отчетов и актов, что ежедневно подавались в офис главного бухгалтера, «Региону» нужно было что-то еще, помимо ума бухгалтера. Был нужен красивый ум, и умом этим была Вика. Тихон, когда увидел ее перед лифтом, не сразу понял, с кем имеет дело. Оказалось, что первое лицо «Регион-билдинг» – всего лишь второе лицо в его бухгалтерии, но для Тихона это ключевого значения уже не имело. Он частично ослеп, а та часть зрения, что оставалась, была обращена в ее сторону.

Первый секс с нею был чем-то невероятным, он словно спал с девушкой-пришелицей. Ему казалось, что, едва наступит утро, она скажет: «Мне пора», сядет в звездолет и улетит на планету Орбит. Его сперма будет доставлена на орбитальную станцию, орбитяне как следует изучат ее, обнаружат в ДНК Тихона массу аномальных отклонений и отправят Вику снова в полет. На поиск человека совершенного. Весь следующий день Тихон мучился ревностью и сомнениями, но когда вечером Вика зашла к нему в кабинет и улыбнулась, он едва не сошел с ума от радости. Теперь они вместе. Впрочем, «вместе» – понятие относительное. Вместе они были только два-три дня в неделю. Остальные дни Вика проводила в доме отца, требовательного, как представлялось Тихону, человека. Странный отец держал Вику в весьма жестких условиях, и Тихон догадывался, что тот лично разыскивает для Вики жениха с подходящим брачным контрактом. Тихону было двадцать семь, Вике двадцать два, и Куртеев не понимал, почему они должны следовать правилам какого-то придурковатого отца. Но связь меж ним и Викой, несмотря на вот уже почти полуторагодовалую историю, только зарождалась, и с перевоспитанием отца-тираннозавра он решил не торопиться. Любого отца всегда можно поставить на место. Другое дело, что Вика к нему, как кажется, сильно привязана. О маме речь ни разу не заходила, а лезть в душу к девушке, которую боялся потерять, Тихон не спешил. Главное, что было оговорено основное: как только Куртеев окончит вуз, все изменится. Однажды он попытался выяснить, что же это такое скрывается под именем «папа», но Вика отшутилась, сказав, что подозрение – не лучший способ сохранить теплоту чувств. Не время, мол. Ведомый теми самыми, что не сохраняют теплоту чувств, подозрениями, Тихон в тот же вечер решился на и вовсе неприличный поступок. Он понимал, что слежка – не лучший метод в отношениях между мужчиной и женщиной. Но, как всякий мужчина, он все правильно обосновал. В конце концов, он не развод с захватом крупного состояния замышляет, а просто хочет убедиться в верности человека, которому доверяет. Да, это было обоснование что надо.

Вот так, решительно отказавшись от собственных убеждений, Тихон тайком отправился вслед за женщиной, которой верил. Ее машина довела терзаемого ревностью консультанта по корпоративным отношениям до высокого дома в престижном районе, и Тихон под покровом темноты приблизился к подъезду вслед за Викой. Она замешкалась у двери, копаясь в сумочке и чертыхаясь, а он стоял в пяти метрах от нее и дышал как фокстерьер. Закончилось тем, что Вика, отчаявшись найти в ридикюле что-то (впоследствии Куртеев убедился, что она теряет не только ключи от квартиры), нажала на домофоне несколько кнопок и сказала в ответ на решительное мужское «Да!»: «Пап, я ключ, кажется, потеряла!»

С облегчением передвигая ноги, Тихон дошел до своего «Пассата», сел за руль и поехал домой. Уже дома подумал о том, что негоже так убивать себя подозрениями, он, кажется, даже покраснел от стыда. И краснеть было от чего: он следовал за Викой в амоке и даже не замечал названия улиц, по которым ехал. Он даже не узнавал знакомых мест. Попроси его добраться до подъезда Вики снова, он обязательно бы заплутал. Разве не сумасшествие его вело?

И вот все закончилось. Вика с ним. Он окончил университет, и тема женитьбы была близка, и от одних только мыслей об этом захватывало дух. Тихону было неинтересно, кто ее отец: его бы воля, он бы вообще с ним никогда не встречался при таком-то подходе к выбору зятя. Качает ли тот углеводороды из-под земли, вырезает ли по дереву или сколачивает табуретки для продажи на рынке – ему было все равно. Его интересовала только Вика. Работать вместе и жить вместе было легко, поскольку на работе они виделись не более двух раз в день. Их отношения в компании уже никого не удивляли, и все складывалось замечательно, за исключением двух моментов.

Первый: при всей своей фантастической внимательности к цифрам, в быту Вика представляла собой совершенно беспомощное существо.

Второй: Тихон так и не адаптировался к самостоятельной работе.

Если первое не было для Куртеева секретом, то второе невозможно было скрыть от Вики. О нем шли в офисе какие-то разговоры – скорее всего, не совсем приятные для его невесты. Пока он был стажером, все сходило ему с рук и особого внимания к себе он не привлекал. Все изменилось, когда он стал консультантом. С первого же дня Тихон ощутил какое-то неприятное давление со всех сторон, кабинет стал ему тесен, и он чувствовал себя в нем неуютно даже тогда, когда оставался один. Угроза была невидима, еще нельзя было ощупать и определить ее формы. Просто все складывалось не так, как он себе представлял. Заказанные у секретаря копии документов получались либо нечитаемыми, либо запаздывающими, что ставило его в неудобное положение перед тем, кого он должен был ими порадовать в срок. Компьютер то и дело поражали вирусы, а вызываемый сисадмин все делал медленно и таким образом, что на следующий день комп Тихона снова вис. Он давал задания, их не выполняли, ему советовали, он следовал советам, и вскоре выяснялось, что следовало поступать наоборот. Тихон еще не понимал, что стал объектом моббинга, и не понимал, наверное, потому, что не было оснований для догадки. Шепни кто Тихону, что ему сознательно и коллективно портят карьеру, первое чувство, которое он испытал бы при этом, было бы, скорее всего, удивление. Куртеев был человеком логики и тут же обратился бы к ее основам. А обратившись, тут же вывел бы, что причин для его выдавливания из компании попросту не существует. Зачем, к примеру, той же секретарше портить ему карьеру? – что, ее интересует место консультанта? Или отделу маркетинга – что, там завелось сразу пять человек, решивших уничтожить Тихона Куртеева и поставить на его место своего человека? Глупость, не так ли?

До его разумения не доходила простая истина, ему и в голову не могло прийти, что причины могут быть куда прозаичнее, чем он думает. Тем, у кого нет «Фольксвагена» шестого года выпуска и стильных костюмов, нет никакого дела до его должности. Тихона ненавидят только потому, что у него все это есть, а у них нет и что с ним, а не с кем-то другим спит Вика, а не кто-то другая. И неважно, что все, кроме Вики, Тихон имел до прихода в «Регион». Есть те, которые владеют куда большим, и до них персоналу «Региона» нет никакого дела. И не будет до тех пор, пока они не станут частью «Региона». Отождествив себя с «Регионом» и подтянув за собой квартиру в новостройке, новый автомобиль и тут же присвоив себе самую красивую женщину «Региона», а быть может, и всей Москвы, Тихон плюнул всем в лицо. Ну, или бросил перчатку под ноги – характер вызова каждый воспринял соответственно своему окладу.

«Наверное, – думал Куртеев, – все изменится. И я изменюсь, наверное», – думал он, – и это «наверное», как ни странно, убеждало его в том, что ни он, ни окружающее его заряженное поле никогда не изменятся. И когда он затаился, как и всякий загнанный в угол, когда он решил присмотреться к своим корпоративным отношениям внимательнее, он объяснил и первый момент, который немного омрачал его жизнь. У Тихона нет папы, который бы подсказал или придержал. Или, наоборот, дал пинка для ускорения. Тихон – хозяин дома, но, как выясняется, не совсем ориентируется в офисе, то есть… черт возьми, в бизнесе, к сожалению. Вика в офисе – как рыба в воде, но едва перешагивает порог квартиры, тут же прожигает блузку вместе с гладильной доской. Проанализировав ситуацию, Тихон понемногу стал понимать ее папика. С такой девочкой нужно быть на постоянном взводе и не держать на виду спички. И если уж невозможно удержать ее от замужества, то любящему отцу стоит приложить максимум усилий для того, чтобы помочь дочери с выбором жениха. И чтобы рассеянная девочка не разыскала в пятнадцатимиллионной Москве полупедика или запрещенного к изданию во всех странах поэта в вечно грязных носках, нужно хорошо постараться. Например: выделять дочери два-три дня в неделю на пылкие отношения, чтобы в течение четырех дней этот пыл гасить. Вика почти ничего не рассказывала о своей семье, точнее будет сказать – вообще ничего не рассказывала, так что Тихону приходилось дописывать резюме любимой самому. И его мужское разумение выводило такие зигзаги: решив превратить дочь в бизнесвумен, папа наложил вето на девиз немецких домохозяек: «Кухен, киндер, кирхен». Таким образом получилось, что в отсутствие мамы из дочери вышел хороший бухгалтер, но никудышная домохозяйка. А все потому, что мамой у них был Новосельцев.

Но ни это, ни что другое не могло изменить отношение Тихона к девушке. Он страдал по ней до сумасшествия, до пьяного азарта, до исступления. Познав немало женщин, он всем им говорил «люблю», но до встречи с Викой не представлял, что это такое. Наверное, именно поэтому он до сих пор и не сказал ей, что любит. Ему все казалось, что это «люблю» запачкает чистоту их отношений. В свои двадцать семь лет он не знал наверняка, но где-то в глубине своей души, как и всякий мужчина, понимал, что, сказав о любви ста женщинам только для того, чтобы испытать с ними оргазм, говорить о любви той, которую полюбил по-настоящему, невозможно. Он тыкался лицом в ее грудь, как щенок, целовал в ухо, лоб, глаза, клал голову ей на колени, когда они долгими зимними вечерами занимались разгадыванием забавных задачек в журналах, и уже глухой и слепой догадался бы, что нежнее и чувственнее этой любви и быть не может, но из уст мужчины все равно ни разу не вырвалось слово «люблю».

– Вот, обрати внимание, – говорила Вика, относясь к заданию столь же серьезно, как к цифрам в бухгалтерской книге, – «дизайнер работает в красном офисе». Из этого следует, что он не может курить «Данхилл», потому что любитель «Данхилл» работает в желтом офисе. Раз так, то не дизайнер украл ксерокс. Он живет не в первом доме, не пьет пиво и не работает рядом с тем, кто пьет воду. Послушай, это не так сложно, как я думала!

– Осталось найти ответ, – улыбался Тихон. – Так кто же украл счетчик купюр?

– Подожди, подожди… – Она прикусывала губу, рисовала на листе какие-то таблицы, и Куртеев, ощущая тепло в груди, любовался девушкой. – Бухгалтер не работает в зеленом офисе, это очевидно из задания… Бухгалтер не пьет кофе, это тоже бесспорно… Значит, он и «Лаки Страйк» не курит… Тихон, я знаю, кто курит «Лаки Страйк»! Потылицын! У него всегда на столе пачка! Ему дружок привозит из Штатов.

– Ты не любишь сложные задачи, да?

– Почему? – удивлялась она. – Люблю. Просто мне хочется, чтобы ты думал вместе со мной. Ты сам-то разгадал секрет кражи?

– Нет, – смеялся Куртеев.

– Вот видишь. Мы начнем понимать друг друга с полуслова, когда научимся находить один и тот же ответ. Думай как я, ладно?

Куртеев готов был поклясться, что мог провести так всю жизнь: положив голову на ее колени и ни о чем не думая. Ему хотелось просто смотреть на эту девушку и разрываться от влюбленности, наблюдая за тем, как прекрасно выглядит та, которая без труда переключается с серьезного дела на простой разговор. Время шло, а тепло не проходило.

– Вика, ты мне уже дала вилку.

Он без аппетита съел котлету и, прислонив голову к стене, посмотрел на девушку. Если бы котлета была разогрета, она была бы вкусней.

– Расскажи мне, как я жил без тебя. Расскажи, как ты живешь со мной.

Она дотянулась до его руки пальцами и тоже прижалась к стене.

– Ты был бесшабашный молодой человек, который успешно пользовался тем, что нравился женщинам. Эта жизнь казалась тебе единственно верной, потому что не приносила тебе хлопот. Повстречав меня, ты подумал, что я была бы неплохим ее продолжением, и я все ждала того часа, когда ты сообщишь мне о завершении этого очередного этапа твоей жизни. Ждала, когда ты скажешь «прощай». Наверное, я жду этого момента и сейчас. И ты знаешь, я к нему приготовилась. Мне не хотелось бы однажды услышать о том, что лучше бы нам больше не встречаться. Я готовлю себя к этому с той самой минуты, когда ты, словно бы нечаянно, воспользовался теснотой в лифте и прикоснулся подбородком к моему лбу. Я знаю, что ты, если решишь уйти, не уйдешь неожиданно. Тебе обязательно придется сказать мне что-то. И эти твои слова о расставании, если они прозвучат, я встречу не как удар ножом, а как пощечину, от которой не умирают. Я переживу. С этим я существую. А живу с той мыслью, что твое тепло ко мне не иссякнет никогда. А еще я не хотела бы умереть с тобой в один день.

– И кого бы ты отправила на тот свет раньше?

– Себя. Сидя у ручья под яблоней, я смотрела бы вниз и наблюдала за тобой. Я смеялась бы от радости, когда смеялся ты, ломала бы пальцы, когда тебе причиняли боль, и не снимала бы яблок до тех пор, пока бы ты не пришел. Я бы плакала от счастья от твоей любви ко мне, смотрела на свою фотокарточку на твоей тумбочке, слышала слова, которые ты говорил мне перед сном, и чувствовала, как мои губы теплеют, когда ты прижимаешься к холодному стеклу губами.

Тихон молчал, и пальцы его дрожали от волнения. Он слушал ее и понимал, что офис, в который он пришел, не для него, он в нем чужой. Даже если на его рабочем столе стоит ее фотка в рамке. Эта девушка отнимает у него все время. Он лучше бы остался дома, отпускал ее каждое утро на работу, которой Вика предана, ждал бы ее возвращения и не подпускал бы к домашним делам. Он нашел бы себе работу и здесь, благо голова работает без перебоев.

– Ты знаешь, что я бесшабашен, что нравлюсь женщинам, так не лучше ли было посадить у ручья меня?

Она посмотрела на него потеплевшим взглядом.

– Ты никогда не спрашивал, люблю ли я тебя.

У Тихона дрогнули губы, и он убрал руку.

– Я не уверен, нужно ли спрашивать, когда знаешь ответ.

– А ты спроси, – прошептала Вика, жадно заглядывая в его лицо. – Быть может, это будет совсем не тот ответ, который ждешь.

В груди Тихона тревожно стукнуло сердце и остановилось, словно не зная, что делать дальше – бить ли в набат или мерно постукивать, упиваясь истомой.

– Так… как?

– Я тебя очень люблю, – выдержав такую паузу, что Куртеев едва не свихнулся, сказала Вика. – А потому и представить даже не могу, что бы делала без тебя на этом свете хотя бы минуту. Не занимай моего места у ручья, прошу тебя…

Он жадно целовал ее тело. Казалось, не было ни единого уголка на этом упругом и в то же время податливом теле, который обошли вниманием его губы. Он любил эту девушку.

– Если бы у нас было много денег, – шептала она, – мы бы уехали на край света. И в этом мире был бы только шелест прибоя, солнце и мы с тобой на мягком матрасе в бамбуковом бунгало.

– Для этого нужно о-очень много денег, – смеялся Тихон. – Ты напомни мне этот разговор лет через десять, ладно? К тому времени мы накопим на бунгало, и останется еще пару лет попотеть в офисе, чтобы заработать на билеты на рейс «Москва – Край Света».

Тихон не был уверен, что это любовь. Слишком простое слово для того, что с ним сейчас происходило. Жажда обладать ее телом у него давно и как-то незаметно пропала, и теперь он пытался понять, что пришло на ее место. Он смотрел в темноте на ее лицо, умиротворенное сном и покрытое вуалью струящегося из окна синего света, медленно, как слепой ощупывает и представляет, водил взглядом по овалу ее лица и задыхался от чувств. На смену жажде пришло, видимо, упоение. Восторг от понимания того, что эта девушка рядом. И уже как-то неважно, что они при этом делают – занимаются ли сексом, смеются ли над фильмом или вместе собирают на полу воду из затопленной Викой ванны. Главное в этом предложении – слово «вместе». Они принадлежат друг другу, и от этого кружится голова. Наверное, это и есть любовь. Но Тихон не употреблял бы этого слова вовсе, поскольку рядом с ним спит единственная из всех известных ему женщин, которой он не сказал, что любит. И в этом есть какой-то высший, непознанный смысл. Пусть так и будет.

Глава 3

Атмосфера в коллективе, в который пришла два года назад Вика, была далека от идеальной. Для многих бухгалтеров появление в новом офисе является стрессом. Весь исторический уклад развития бизнеса в России указывает на то, что бухгалтер – верный друг президента компании. Наиболее приближенное к нему лицо и пользующееся наибольшим доверием и расположением. Первый день значил много, и он показал, что будущие коллеги встретили ее прохладно. На второй день Вика поняла, что в офисе вряд ли найдется человек, который относится к ней хорошо. Неизвестная причина холодила взгляды коллег и тормозила общение. Если бы не теплота Лукашова, Вика не была бы уверена в том, что эта работа ей нужна. Однако вскоре она поняла, что теплота президента обращена не в сторону бухгалтера Вики, а в сторону женщины Вики. За неделю пребывания в офисе она ни с кем из сотрудников не смогла поговорить, а Лукашов под видом введения в курс дел не выбирался из ее кабинета. И хотя в кабинете ничего не происходило, дверь в него была закрыта, и Вика сгорала от стыда, думая о том, какие картинки представляют себе ее новые сослуживцы, когда Лукашов запирает за собой дверь в ее кабинет и не выходит из него около получаса.

Зародить в душах коллег неприязнь к сотруднику может что угодно. Поначалу Вика думала, что ею заменили кого-то, кто был душой компании. Лукашова судить никто не станет, хозяев не судят, но вот ей, портившей, по мнению всех, атмосферу в коллективе, подпортить реноме был готов каждый. Объяснение Вика находила только в этом. Дальнейшее наблюдение убедило ее в том, что ситуация еще хуже. Лукашов перестал стесняться в выборе средств достижения цели, а цель у него была одна – Вика. Если поначалу он как бы случайно притрагивался к ее руке, к талии, когда помогал ей садиться за стол, то теперь, видимо решив, что первая стадия приручения пройдена успешно, перешел к более «трогательным» моментам. Теперь ему ничего не стоило, например, помогая Вике сесть, придержать ее за грудь.

Между тем молчаливый террор со стороны коллег не прекращался ни на минуту. В офисе не было никого, кто выразил бы готовность помочь молодой сотруднице. Напротив, каждый был рад «помочь» таким образом, чтобы испортить ей будущее. Поделившись соображениями с человеком, в доме которого жила с детства, человеком опытным и стреляным, Вика начала войну. Во-первых, она по его совету приступила к разведке. Она попыталась выяснить для себя правила быта, принятые в «Регионе». И первым делом ей было рекомендовано обратить внимание на то, как обедают коллеги и как друг к другу обращаются. Выяснилось, что большая часть сотрудников ходить толпой в столовую отказывается, а приносит еду с собой из дома. При этом подавляющее большинство сотрудников обращаются друг к другу на «вы» и сдерживают положительные эмоции. Дома Вика получила разъяснения этих двух фактов. Если люди, обсуждающие друг с другом проблемы компании восемь часов кряду, отказываются обсуждать свои личные проблемы за обеденным столом и если они даже в пылу не срываются на «ты», дело не в уважительно-деловой обстановке в компании, а в пренебрежительно-подозрительной. И Вике было рекомендовано придерживаться некоторых правил, соблюдать которые не так уж трудно.