Несовершенное

– Ну, что здесь? – строго спросил начальник подчиненного.

– Да пока ничего, – бодро отрапортовал тот. – Утверждает, будто ничего не случилось, просто кто-то споткнулся и на кого-то упал.

– А наши что говорят?

– Тоже ничего определенного. Много неразберихи.

– Ну и заканчивай с этим! Нам здесь только обвинений в угнетении борцов за свободу не хватает!

– Да пожалуйста, я с удовольствием, – пожал плечами подчиненный и стал собирать в стопку разбросанные по столу листы исписанной бумаги.

Следующие полчаса ушли на полицейские формальности, затем Ногинский и коммунистки все вместе оказались на улице у дверей ОВД, где их встретил улыбающийся Самсонов. Попытка Александра Валерьевича продолжить знакомство со своей судьбой пресеклась, не успев толком начаться. Итог получился закономерным: он провел вечер с Николаем Игоревичем.

Они долго и нудно пили водку в квартире незадачливого пенсионера, закусывая ее колбасой и солеными огурцами, при этом Самсонов упорно вырывал из коллеги объяснение загадочной страсти к незнакомой женщине.

– Послушайте, Александр Валерьевич, – говорил он с набитым ртом и с уже не очень послушным языком, – вы ведь всю жизнь прожили без всяких там жен. Теперь для вас настало время невиданной свободы – не нужно никого добиваться, ни за кем ухаживать, ни нести ответственности за чью-либо жизнь. Почему вас так тянет на этот сомнительный огонек? Крылышки не боитесь обжечь?

– Не боюсь. Я их всю свою жизнь обжигал, с завидной регулярностью. Женщины для того и существуют на свете, чтобы мужчины за них сражались друг с другом, ломая кости.

– Женщины существуют, чтобы рожать детей.

– Они должны рожать от достойных.

– Александр Валерьевич, это социальный дарвинизм.

– Это закон жизни. Как ни назови их поведение, они выбирают среди мужчин того, которому соглашаются доверить будущее своих детей. И тем самым превозносят его над остальными. А мы гордо озираем проигравших соперников с высоты и хотим, чтобы все восхищались нашей женщиной.

– О каких детях вы говорите? Вы что, действительно собираетесь завести детей от вашей пенсионерки?

– Я и сам пенсионер. Одно из наших преимуществ над женщинами – мы и в пенсионном возрасте можем выстругать ребеночка, а вот о них такого не скажешь. Кстати, о детях. Второе наше преимущество – биологически мы запрограммированы на секс как таковой, он для нас самоцель. А им, в большинстве случаев, подавай ребенка. Они биологически запрограммированы на то, чтобы свить гнездышко и произвести на свет потомство. Потом они начинают жаловаться на мужской инфантилизм, но мы не виноваты – забота о семье для нас есть лишь следствие культурной индоктринации. Для них – веление свыше. Большинство изменщиков не имеют никаких страшных претензий к жене и ни секунды не задумываются о разводе; если изменяет женщина – мужчине остается только удалиться с поникшей головой, поскольку сам факт предательства означает его непригодность для данной конкретной женщины. Правда, он не означает автоматически, что женщине нужен мужчина, с которым она изменила.

– Вы всерьез считаете это нашим преимуществом?

– Конечно. Мы психологически свободны. Толстой самозабвенно носился в эмпиреях своего творчества и идей, а Софья Андреевна растила детей, занималась хозяйством, подрабатывала у мужа редактором и переписчицей и еще находила время обезопасить материальное будущее детей от идеологически обставленных угроз со стороны их собственного отца. Кто из них был свободен?

– Но Софья Андреевна осталась в общественном сознании рядом с мужем.

– В качестве одной из величайших рабынь всех времен и народов.

– Это вам так кажется с вашей мужской точки зрения, – улыбнулся Самсонов и закусил очередной стопарик новым ломтиком вареной колбасы.

– С моей? А у вас точка зрения какая-то другая?

– Что вам до моей точки зрения? Просветите меня, если желаете.

– Видите ли, Николай, – принял менторский тон Александр Валерьевич, – мы с вами разнимся в самом существенном отношении. Вы не понимаете главного в женщинах.

– Я не понимаю? Я женат, и я уличенный в неверности ходок! А вы целую вечность промаялись вечным жидом, слоняясь от юбки к юбке.

– Вот именно. Вы потому и женаты, что не поняли главного в женщинах. В отношениях с ними никогда не следует руководствоваться разумом. Подобного рода попытки неизбежно ведут к катастрофе, поскольку их логика определяется эмоциональными порывами, стремлением нравиться и побеждать в соревновании с другими женщинами. Побеждать честно – распутниц они воспринимают как нарушительниц правил большой игры за право продолжения человеческого рода. В общем, вам никогда не понять их умопостроений, и сколько бы вы не упражнялись в остроумии по поводу женской логики, вы всегда останетесь ею битым. Действовать следует иначе. Нужно не думать, а чувствовать. Рассеяно проходите мимо предмета своих мечтаний, но не увивайтесь и за другими. Будьте спокойны, молчаливы, строги, вески, умны и остроумны в немногих сказанных вами словах, хорошо одеты, ухожены, несите в манерах и внешности приметы денег и власти, и пусть у вас не будет ни того, ни другого, но вы создадите туманную видимость их наличия, и женщина решит, что вам можно доверить будущее ее детей. Только ни в коем случае не говорите словами, будто обладаете деньгами и властью, если не имеете их на деле. Она разоблачит вашу ложь и станет презирать. Если же она сама в мыслях наделит вас достоинствами будущего отца, то они так и останутся за вами, даже после раскрытия печальной истины. И поймите, я не говорю о таких примитивных глупостях, как кратковременное сорение взятыми в долг деньгами и туманные намеки на неотложные государственные дела, зовущие вас среди ночи от ее постели. И никогда не пытайтесь понять, лжет вам женщина или говорит правду. Они в принципе не мыслят такими категориями. Они говорят то, что считают нужным сказать в данной конкретной ситуации, из этого и исходите.

– Что же вы с таким теоретическим багажом остались в холостяках? – искренне поинтересовался Самсонов.

– Это не теоретический багаж, а самый что ни на есть практический. Он и позволил мне остаться холостяком. Ведь я – властелин стихий, а вы – их раб.

– Я – раб? Я пресыщен женщинами. Моя проблема – избавиться от них, а не снискать у них симпатию в свой адрес. И я – раб?

– Разумеется. И как женатик, и как изменщик вы не состоялись, женщины вас отвергают. Даже если вам кажется, будто кого-то из них вы сами бросили, смею вас уверить, это самообман. Мужчина вообще не может бросить женщину, она – единственный смысл его пребывания в нашем мире. Вы сами справедливо заметили, что для мужчин секс является самоцелью и главной биологической задачей существования.

– И вы живете без женщины, властелин стихий.

– Я живу со многими женщинами. Меня не отпугивает конкуренция, и прежде тем более не отпугивала. Я добиваюсь их постоянно, а не полагаюсь на одну, будто бы обязанную мне своим телом. Хотите узнать причину ваших поражений на альковных фронтах?

– Очень надо! В гробу я видал эти фронты со всеми их поражениями.

– Поражения не их, а ваши. И случаются они по банальной причине: если жена и беззаконная дама сердца отдаются своему мужчине единственно из чувства долга, а он принимает их уступчивость за чистую монету, они распознают в нем игрушку и начинают пользоваться им в своих интересах. Между тем, отношения мужчины и женщины имеют перспективу лишь в одном случае – если женщина восхищена своим избранником и сама хочет его день и ночь напролет. Жена может прожить с мужем целую жизнь по привычке, и бедолага так и не догадается, что в действительности у него никогда не было женщины, и десятилетиями он получал одну только милостыню, ради детей и семьи. Незамужняя развратница может годами мстить своему прошлому или будущему, в настоящем жонглируя своей лирической жертвой. И подавленный ей персонаж умрет твердо уверенным в своем мужском всемогуществе, хотя в действительности он всего-навсего служил болваном для снятия нервного напряжения.

– Так вы ведь и есть вечный донжуан. Что вы знаете о своих женщинах?

– Да ничего не знаю. Никогда не уподоблюсь самоуверенным идиотам, полагающим, будто они постигли женщину.

– А чем мы с вами здесь занимаемся вот уже битый час? По-моему, вы вполне самоуверенно объясняете мне женщин.

– Вам так показалось? Тогда извините, Коля. Я только излагаю свою точку зрения.

– Уходите от ответственности за собственные слова?

– Не порождаю у вас ложных надежд. Делюсь впечатлениями своей долгой по сравнению с вашей жизни.

– А вам никогда не приходило в голову, что вы до старости проходили в холостяках именно в результате ошибочности ваших взглядов на женщин? Может быть, все гораздо проще, и не нужно заморачиваться на их счет всякими высокими идеями? Возможно, они руководятся теми же страстями, что и мужчины – власть, деньги, успех у противоположного пола?

– Пожалуйста, считайте правым себя. Не могу вам запретить такое безобидное удовольствие. Я же останусь при своих убеждениях, и не пытайтесь меня разуверить. Вы назвали меня вечным ходоком, но я – вечный странник. Я в мыслях не держу разгадать женщин, и все мои рассуждения суть лишь рецепт выживания в отношениях с ними. Никогда не считайте себя победителем, и не проиграете.

Самсонов разлил по стопкам последнюю влагу из бутылки, и потряс ею в воздухе жестом пустынного странника, в надежде добыть последние капли:

– Ладно, остается только поднять тост за женщин.

– Поддерживаю, – Ногинский уверенно встал, держа перед собой сверкающую хрустальную стопку. – Пускай судьба пощадит нас и избавит от ужаса неразделенной привязанности. Пускай каждый из нас встретит женщину, которая пригреет его в своем мире и не пожелает отдать сопернице. Так надо, потому что только так мужчина обретает себя в своей земной юдоли. Только так он не исчезает после смерти в бесконечном черном мраке, а остается жить вечно.

Компаньоны дружно выпили и закусили, и Самсонов заметил:

– Извините, но с тостом вы перегнули, Александр Валерьевич. Женщина без мужчины ведь тоже не остается, а исчезает навсегда. Значит, мы говорим о вообще о человеческом, а не о женском.

– Запомните, Коля, еще ни одна женщина не исчезла бесследно в подлунном мире. Каждую из них, даже самую забытую, всегда кто-нибудь желал, хотя бы раз в ее жизни. Мужчины же, которых за всю их жизнь не возжелала ни одна женщина, преобладают в нашем неприкаянном обществе.

Оба собеседника теперь стояли, глядя друг на друга через стол и обдумывая варианты дальнейшего развития событий вечера.

– Наверное, мне пора, – с ноткой вопросительности в интонации произнес Самсонов.

– Как знаете, насильно держать не стану.

– Александр Валерьевич, а сколько у вас было женщин?

– За всю жизнь?

– За всю.

– Понятия не имею. Не подумайте чего-нибудь ужасного, я не звезда спорта или шоу-бизнеса, на тысячи счет не веду. Просто никогда не приходило в голову их считать – они мне не стадо, я не пастух. Но помню всех, начиная с самой первой.

– Всех?

– Всех. Первую звали Наташей, рыжая и веснушчатая. Хихикала все время по пустякам.

– Первую помнить не удивительно. Поразительно – помнить, скажем, пятидесятую из ста.

– Вы льстите моим донжуанским качествам, Коля. Вряд ли в моем списке наберется столько строчек.

– А вообще людей вашей жизни вы помните? Собственно, меня интересует, помните ли вы, кого именно забыли?

– Кого забыл? – Ногинский удивленно пожал плечами. – Разумеется, многих позабывал. Потому что одни мне безразличны, других не хочу помнить. Безразличных больше во много раз.

– А тех, кого не хотите помнить, помните?

– Только что по вашей милости вспомнил. Почему вас интересуют такие скучные материи, Коля?

– Ничего себе скучные! Да я себя сутками извожу. Вот вспомнил, кого забыл, и задумался – почему? Был человек, я с ним разговаривал, на одни уроки ходил, или в одной казарме спал, прошел десяток лет – и нет человека в памяти. Значит, и кусок моей жизни канул вместе с ним?

– И зачем же вам понадобились все куски вашей жизни до единого?

– Потому что меня нет без моей жизни.

– Ваша жизнь никуда не делась, и вы вместе с ней. Сейчас вы не тот, кем были десять или двадцать лет назад, и не нужно играть в машину времени. Вот и вся премудрость.

– Но ведь те люди тоже живут где-то. И тоже не помнят меня?

– Скорее всего. Не вижу здесь катастрофы. Зачем таскать по жизни батальоны прежних знакомых, тем более вынужденных?

– Каких еще вынужденных?

– Вы же не сами подбирали состав своего класса в школе или взвода в армии? Жизнь свела, потом развела. А в памяти остались только те, кто важен. Остальные потому и пропали, что не оставили в вас следа.

– А если оставили, но я, как и вы, не хочу этого видеть?

– Не хотите, и не надо. Коля, вы слишком эмоциональны для журналиста. Как вы сохраняете объективность, передавая события своим читателям?

– Я ее не сохраняю. Я просто ничего не чувствую к тому, о чем пишу. Скажете, нужно менять профессию? Я же не могу сбежать на пенсию, подобно вам.

– Не скажу. То есть, скажу другое: считайте себя тем, кем желаете быть, и ведите себя соответственно.

– По-моему, такой тип сознания называется шизофреническим.

– Возможно. Но какое вам дело до того, кем вас посчитают другие? Вот, например, я. У меня суставы, простатит, стенокардия, радикулит – наверное, найдется и что-нибудь мне не известное. Я выгляжу инвалидом?

– Нет, пожалуй, – окинул Самсонов оценивающим взглядом фигуру соратника. – Выглядите вполне бодрым стариканом.

– А почему?

– Ведете себя так, словно здоровы?

– Вот именно. Как видите, результат налицо.

– А не боитесь внезапной смерти? Ритм здоровой жизни для больного может оказаться роковым.

– Не боюсь. Умереть я согласен, я не хочу постепенно умирать.

– Тогда желаю вам удачи.

– Спасибо, я постараюсь. Всего хорошего, коллега.

– До свидания, Александр Валерьевич.

Самсонов вышел на темную мокрую улицу и с первого же шага угодил в глубокую лужу перед крылечком подъезда. Дождь давно закончился, но следы его сохранялись повсюду – мокрая листва поблескивала в тусклом свете редких мутных фонарей. Николай Игоревич чертыхнулся и бодро направился в сторону своего коммунального логова, хлюпая водой в летних туфлях. Ногинский собрал немногочисленную посуду в раковину на кухне и вымыл ее, а потом разложил диван, устроил себе постель и мирно отошел ко сну, изнуренный своими болезнями и долгими вечерними возлияниями. Ему приснилась молодость.

Утром пришедший в себя, никогда не унывающий пенсионер, не испытывая особо тяжких последствий после выпитой накануне в приемлемом количестве высококачественной водки, бодро направился в коммунистический райком. Тот располагался на тихой улочке среди безобидных заведений типа роно и собеса, на первом этаже желтого оштукатуренного двухэтажного здания. Вывеска под стеклом и колышимый легким ветерком красный флаг с золотыми серпом и молотом не оставляли никаких сомнений в принадлежности скромного офиса. Александр Валерьевич решительно шагнул внутрь, наткнулся на человека за столиком – видимо, дежурного, и нагло поинтересовался контактными данными Татьяны Анатольевны Довгелло. Дежурный посмотрел на посетителя с подозрением и мудро решил сначала позвонить женщине домой и поинтересоваться, насколько ей нужен неизвестный любопытный человек. Поговорив некоторое время с телефонной трубкой, дежурный протянул ее настырному пенсионеру, который с готовностью ее схватил и тут же крикнул в микрофон:

– Здравствуйте!

– Здравствуйте, – ответил несколько озадаченный женский голос. – Извините, но кто вы такой?

– Это вы меня извините за нахальство. Но я не мог ничего с собой поделать, вот и пошел напролом. Надеюсь, вы меня помните – вчера мы вместе сидели.

– Ах, это вы! Александр Валерьевич, кажется?

– Совершенно верно! Я рад, что вы меня запомнили. Надеюсь, вы не вините меня в происшествии?

– Да причем же здесь вы! Я вас ни в чем не виню и, простите, пока не могу понять причину вашего появления в райкоме.

– Что же здесь непонятного! Вчера вы скрылись, отвергнув мои услуги провожатого, и ваша партийность оказалась единственной ниточкой, за которую следовало потянуть, чтобы вас найти.

– Да зачем же вы меня ищете, Александр Валерьевич?

– Затем, что хочу многое вам сказать. Многое и важное.

– Что сказать? Что вы имеете в виду?

– Тамара Анатольевна, я думаю нет смысла вести этот разговор по телефону. Давайте встретимся, и я все вам объясню.

– Да что вы собираетесь мне объяснять? Я вас совершенно не знаю.

– Тем более нам необходимо встретиться. Я не предлагаю ничего особенного. Давайте встретимся у пожарного пруда, где кафе. В любое удобное для вас время. Назначайте.

Тамара Анатольевна, озадаченная напором незнакомца, кажется, советовалась с кем-то, прикрыв телефонную трубку ладонью. Пауза затянулась, но завершилась удачно для Александра Валерьевича – приглашение было принято.

Дама явилась через три часа, одетая не в тот боевой наряд, в котором стояла в пикете. Одетая в девчачье цветастое платье с целомудренно застегнутым воротничком и с белой панамкой на голове, она выглядела курортницей на морском берегу. Кавалер встречал ее с букетом разномастных цветов, чем вызвал реакцию резкого неприятия:

– Вы с ума сошли! Нашли девочку на выданье! Кажется, я не давала вам повода считать себя особой легкого поведения!

– Помилуйте, Тамара Анатольевна! Это же просто цветы, знак внимания.

– Да какой знак, люди неизвестно что подумают! Выбросьте их немедленно! Или я ухожу!

Ногинский поспешил выполнить указание, поскольку серьезность угрозы не вызвала у него ни малейших сомнений. Утратив изрядную долю уверенности, он осторожными экивоками заманил Тамару Анатольевну в "Лунную дорожку" на бокал безалкогольного коктейля, поскольку говорить в приятной сени гораздо приятней, чем на солнце, пусть и августовском.

– Странный вы человек! – продолжала дама на повышенных тонах. – Вытащили из дома неизвестно зачем, явились с букетом, словно мальчик. Скажите еще, что хотите со мной дружить.

– Именно это я и собирался вам сказать, – честно заявил Ногинский. – Я хочу познакомиться с вами поближе.

– Так! Приехали. Еще что скажете?

– Пока ничего. Особенно, если вы не желаете продолжить наше знакомство.

– Вы уверены, что у меня нет мужа?

– Абсолютно. Скажу без ложной скромности, я знаю женщин. Когда вы стояли вчера в пикете, я шел в хозяйственный магазин, взглянул на вас мельком и сразу понял, что не могу просто так пройти мимо, не заговорив. Вчера нам помешала милиция и некоторые из ваших товарищей, но сегодня я полон решимости.

– Вы сумасшедший? Чего вы от меня хотите?

– Общения, Тамара Анатольевна, общения. Я в этом мире один, как перст, и давно научился выбирать людей.

– Не вижу логики. Если вы научились выбирать людей, почему вы один?

– Я выбираю их для радости, а не для будней.

– До сих пор продолжаете выбирать для радости?

– Что значит "до сих пор"?

– Это значит – вы слишком стары, чтобы общаться с женщинами для радости. Вам давно пора заняться буднями.

– Думаете? Лет до сорока – возможно, а сейчас – в любом случае поздно, если бы и захотел. Сразу добавляю: я и не хотел никогда. Быт – такая штука, что ее лучше вкушать в одиночестве.

– Занятный вы человек. Пробегали беспутным мальчишкой целую жизнь и, кажется, гордитесь.

– Во-первых, не уверен насчет гордости. Я просто доволен собой. Во-вторых, не спешите завершать мою жизнь, она продолжается.

– С ума сойти! Хорошо быть мужчиной – седой, как лунь, а жизнь у него все еще продолжается!

– Теперь я не понимаю вашей логики. Вы уверены, что в моем возрасте жизнь порядочного человека должна кончиться? Не соглашусь ни за что на свете!

– Понимаю, вам по-прежнему кажется, что ваша жизнь только начинается? Если бы вы не бегали всю жизнь от ответственности и обзавелись семьей, вам бы так не казалось.

– Вам кажется, будто вы завершили свой жизненный цикл, дали человечеству детей и внуков, более ничего ему дать не можете и, следовательно, не должны жить дальше?

– Троих детей и шестерых внуков, если стремиться к точности.

– Поздравляю! А никогда вам в голову не приходило, что именно теперь, дав жизнь густой толпе потомков, вы можете вкусить и те стороны жизни, которые до сих пор оставались для вас недоступными?

– Что же это за стороны такие, интересно знать?

– Приключение, разумеется. Безбашенное, как говорит молодежь, безрассудное и безответственное. Не нужно отвечать за жизнь молодой поросли, дети уже взрослые и сами способны позаботиться о внуках.

– Вы порете обыкновенную мужскую инфантильную чушь, Александр Валерьевич. Все заботы о внуках лежат на мне. Дети работают в Москве, кое-кто там и живет, но тем и другим совершенно некогда читать их детям сказки, вытирать носы и сажать на горшок.

– И весь детский сад на вас?

– Да, на мне. В молодости я отвечала за троих детей, сейчас – за шестерых. А вы, извините, развиваете дурацкие идеи об истечении срока ответственности. Сразу видно, за всю жизнь ни о ком ни разу так и не позаботились.

– Ну, я бы не был настолько категоричен. Случалось и мне таскать обеды на завод родителю.

– Значит, вся жизнь наизнанку? В детстве приходилось нести ответственность, в зрелые годы решили от нее отдохнуть?

– Вы слишком широко мыслите, Тамара Анатольевна. И категорично.

– Просто я сужу вас с женской точки зрения, большинству мужчин непонятной. Как можно истратить десятилетия на пустяки и даже в старости не сокрушаться содеянным?

– Далась же вам моя старость! Посмотрите на эти кудри – у многих стариков вы такие видали?

– Глупыми шуточками от меня не отделаетесь. Кстати, обо мне. Никак не пойму, какие вы планы вынашиваете на мой счет? Неужели романтическую связь затеваете? Имейте в виду – внуков я ради вас бросать не собираюсь, и людей смешить своими великовозрастными приключениями не намерена.

– Хорошо, забудем о приключениях. Раз вы так ставите вопрос, я готов оказывать вам содействие в заботах о потомстве. Я, видите ли, с недавних пор нахожусь на заслуженном, так сказать, отдыхе и своим временем располагаю свободно.

– А между тем?

– Что между тем?

– Не пытайтесь меня уверить, что загорелись идеей попечения о моих внуках, о которых впервые услышали несколько минут назад и которых никогда не видели. Не увиливайте от прямого ответа на вопрос: какие у вас виды на меня? К чему вся эта безумная затея? Что вам взбрело в голову?

– Все же вы загадочная женщина, Тамара Анатольевна. Я с самого начала сказал, чего жду от вас – общения. Вы мне совсем не верите?

– Совсем. С какой стати я должна вам верить? Чем, когда и кому вы делом доказали надежность своего слова?

– С ума можно с вами сойти! Раз я бобыль, значит – завзятый обманщик?

– Вполне возможно. Да вы и сами не знаете, обманщик ли вы. Родители не в счет, а после них у вас близких людей не было, вы от них поспешили избавиться. То есть, поспешили себя избавить от них.

Тамара Анатольевна уже давно держала руку на бокале с соком и соломинкой, не пригубив ни капли. Александр Валерьевич вовсе игнорировал свой напиток, полностью поглощенный беседой. Он и сам себе не мог точно сказать, какие планы вынашивает в отношении своей собеседницы. Ему виделись смутные картины тихого и радостного бытия в беседах, совместных походах в музеи, театры, кино и тому подобные культурные институты. Оптимистичный пенсионер уверил сам себя, что они смогут жарко обсуждать книги и спектакли, картины и музыкальные произведения, не обижаясь на резкие слова, не испытывая неловкости от собственной неосведомленности и не завидуя интеллекту друг друга.

Он скользнул взглядом по окружающей местности и остановил его на молодой женщине с коляской и маленьким карапузом в джинсиках, который перемещался исключительно верхом на красной пластмассовой каталке в виде машинки. Малыш стремительно перебирал ножками, отталкиваясь ими от земли, и восторженно кричал матери что-то не очень вразумительное. Наверное, призывал восхититься своими достижениями на спортивном поприще.

– Вам нравятся молодые мамы, Александр Валерьевич? – нарушила благостную тишину Тамара Анатольевна.

– Да нет, – всполошился тот и тут же смешался. – То есть, я не хочу сказать, что они мне не нравятся… Просто я… не в том смысле.

– В каком это не в том?

– Не в эротическом, Тамара Анатольевна. Вы все прекрасно поняли! Застали меня врасплох и теперь активно развиваете успех? Я не собираюсь делать морду кирпичом – действительно, мне приятно смотреть на молодых женщин, пусть даже и мам. Это безусловный рефлекс, инстинкт. Прорывается периодически, но не настолько, чтобы в реальной жизни потерять голову. Просто задумался.