Патриот. Жестокий роман о национальной идее

– Ну а как вы думаете? С такой горы скатиться и остаться при этом в живых для того, чтобы всю жизнь только и помнить собственное падение, – это ли не скука смертная, мягко говоря?

Раздался звонок, Рогачев сделал Гере знак и поднял трубку пластмассового аппарата с гербом вместо диска:

– Да. Да. Нет. Кто? А в какой он фракции, в смысле, куда он хочет? Ах, вот даже как?! Ну, так назови ему стандартную цену. Что? А ты не знаешь разве? Зона понимания – пятнадцать. А ты за него не думай: ему свой комбинат надо спасать, а если он думает в Женеве отсидеться или в своем еврейском конгрессе бучу поднять, то мы и в Женеву запрос об экстрадиции настрочим – не впервой. А на конгресс его я лично положить хотел, нам сионисты не указ, пока еще в России живем, а не в Израиле. Что значит, ты думаешь, для него это дорого? Так и фракция дорогая, милый мой. А если он к правым клоунам захотел, то там да, там зона понимания пять, но гарантий никаких, сам понимаешь. Так что ориентируй его на пятнаху и скажи, что дальше все станет только дороже. Инфляция же везде, ха-ха-ха! Все, давай, пока.

Положив трубку, Рогачев взглянул на Геру. Тот, похоже, все «уловил» и теперь сидел и ухмылялся.

– Чего так развеселился?

– Да так… «Зона понимания» напомнила кое-что. У нас, простых торгашей, правда, не такой сленг в ходу, но расценки тут у вас бодрые.

– А ты как думал? У нас и товарчик высший сорт: места в Думе или в сенате. Их ящиками или там упаковками продавать не станешь, товар штучный. Вот и цены поэтому такие.

– И что, берут?

– А ты как думал? Я ведь и сам за себя заплатил, как ты догадываешься, и не смешные пятнадцать миллионов, а намного больше. Зато теперь решаю вопросы так же, как ты когда-то в своих магазинах решал. Этому «зеленый», а тому «кирпич» и в Лондон на вечное поселение. Знаешь, сколько в Лондоне народу из «Юксона» осело? Сотни человек! А знаешь почему? Да потому, что пожадничали себе здесь, так сказать, «вид на свободное жительство» продлить. Простые секретарши, помнишь у нас с Борей в приемной сидели? – простые секретарши с собой по миллиону долларов «кэшем» в чемодане привезли. Поэтому здесь за продление вида на жительство с них и просили соответственно, а это значит отдай все и чуть больше. Вот лондонская московская диаспора и пополнилась сразу человек на триста, а потом еще… А на чужбине даже с деньгами житье не очень-то веселое. Особенно в Европе. Общество таких не принимает и считает, вполне справедливо, что все новые русские эмигранты сплошь и рядом жулье высшей пробы, пожадничавшее занести у себя на родине. Слышал сейчас разговор? Дело вот в чем: есть некий гусь по фамилии Кентор. Еврей, разумеется. У него еще папашу при совдепах не-то расстреляли, не-то посадили за воровство, но не в этом дело. Так вот этот Кентор, потратив килограмма два свинца и пару копеек, приобрел комбинат один, мирового значения. Первое время его никто не трогал, а сейчас, после того как Борю закрыли, на таких вот Кенторов потихоньку стали наезжать. Ну а этот владелец комбината, почувствовав, с какой стороны ветер дует, решил обезопаситься, неприкосновенность получить. Обратился ко мне, через моего же человека. Я теперь такие вопросы решаю, что тебе и не снилось.

– И… что же вы ему, поможете?

– Не знаю… – Рогачев зачем-то посмотрел на потолок, словно ожидал там что-то увидеть, но ничего такого не увидел и продолжил: – Тут ведь дело такое, если с первого раза человек заартачился, значит, ему второй заход в два раза дороже станет. Как говорил предводитель Воробьянинов: «Торг здесь не уместен». Тем более что этот Кентор решил под себя три тысячи гектаров землицы рублевской подмять. Там заводик один есть, конный. Так вот Кентор этот и еще один, такой же, приятель его по прозвищу Безя, решили у заводика землю отчикать и построить на ней доходные дома. Сейчас, конечно, у нас везде сплошная политкорректность, но как-то неправильно, что евреи землей торгуют. Как ты считаешь?

Герман всплеснул руками:

– Господи, Петр! Да вы ли это! Я вас просто не узнаю! Куда делся ваш здоровый «бизнесменский» цинизм?! Откуда все это, я имею в виду, насчет евреев? Ведь когда вы работали с евреем Борей Хроновским, то как-то не задумывались о том, кто именно ваш партнер по национальности?

– А ты не вспоминай, что было. Что было, то прошло. У меня сейчас положение другое, а положение всегда обязывает. Мне, говоря откровенно, наплевать, кто там по национальности этот Кентор. Пусть хоть зулусом будет, хоть алеутом. Мне на три тысячи гектаров земли не наплевать, видишь ли. И ему, – Рогачев ткнул пальцем за плечо, туда, где висел на стене портрет с двигающимся взглядом, – не наплевать. Чересчур кусок жирный всего для двух человек. А если человек в состоянии такой кусок сожрать и не подавиться, то пусть за это свое умение занесет малость. Пойми, Гера, – вдруг с жаркой откровенностью заговорил Рогачев, – у нас никакого капитализма в стране нету. У нас феодализм. Вот есть король, – он вновь ткнул пальцем в портрет на стене, – он первый среди равных, как и положено. А у короля есть вассалы, которым король нарезал участки для проживания и эксплуатации с целью извлечения процентов. Но ведь не просто так нарезал-то, не за красивые глаза, понимаешь?! Король, он, прежде всего, о государственных интересах печется хотя бы потому только, что если с этим государством что-то случится, то ему королем негде станет быть. А в государстве еще и народишко проживает, и армия есть, и еще много чего. А для того чтобы с государством ничего не случилось хотя бы в ближайшие несколько лет, надо, чтобы народишко хоть как-то жил и при этом не думал, по крайней мере, о том, что он станет жрать завтра. Армия должна на маневры ездить, а то если она на маневры ездить не станет, то ей захочется кое-чего посерьезнее маневров, а тогда переворот, вассалов под корень, и все в минусе. Вот это в двух словах и есть та самая вертикаль, понял?

Гера мотнул головой:

– Если честно, то не совсем. Вы словно экспресс несетесь и остановки пропускаете, а я никак не могу понять, куда же я еду. В общем, туманно пока.

Петр махнул рукой:

– Ладно, въедешь со временем.

Потом словно спохватился, что до сих пор так ничего Герману и не предложил, и сказал уже в более спокойном тоне:

– Короче говоря, я вот для чего тебя позвал. Подойди-ка сюда…

Гера встал со своего места, обогнул длинный стол для заседаний и подошел к креслу Рогачева. Тот ткнул пальцем в монитор:

– На вот, почитай, что обо мне всякая шваль в Интернете пишет.

Гера с интересом вгляделся в строчки, напечатанные на каком-то незнакомом ему сайте, и прочел следующее:

«У нас есть сила – есть влияние. Власть и господин Рогачев скоро в этом убедятся. Пока же эти люди наивно полагают, что они чем-то рулят. Но это давно уже власть импотентов. Ни одна их программа не реализована, они не понимают, как работает система. Я часто думаю: они дураки или кто? Нет, на самом деле они просто не в теме, они живут в другом мире. Они непонятно как во власть попали. Рогачев бывший соратник Хроновского, который его предал, а взамен стал большим человеком в президентской администрации. Никому дела нет, что Рогачев оторван от реальности, сидит на кокаине, играет в куклы. Ему самому при этом кажется, что он судьбами играет, определяет, какая политическая сила должна остаться, какая исчезнуть.

Между тем ничего запретить они не могут. Мы готовы к работе в любых условиях. Вот даже если власть запретит нам публичные выступления, то я дождусь марша «антифашистов» и призову соратников нашего движения поддержать это мероприятие. И мы устроим новый русский «марш № 2». Ну, ничего они не могут сделать, никак не смогут помешать…»

Рогачев внимательно следил за выражением лица Геры, того же удивила прямота и смелость прочитанных слов. Герман закончил читать выделенный Рогачевым кусок текста и спросил:

– Кто это?

– Да сволочь одна. На этом вот фуфле такие, как он, хотят в тему попасть, к деньгам руку тянут, и к большим, Гера, деньгам. И, что самое главное, мешают они очень.

– Кому именно?

– Прежде всего мне, ты же читал, что этот гаденыш себе позволяет. Есть многое, чего ты не знаешь, но это все придет, со временем все поймешь. Понимаешь, к чему клоню?

– Думаю, что наконец-то получу от вас какое-то конкретное предложение. Ведь не для того вы меня вызвали, чтобы сообщить, что мои деньги, таким чудесным образом нашедшиеся все же, ко мне не вернутся?

– Да не кипешись ты. Будут тебе и деньги, и все остальное. Не в деньгах дело, Гера.

– Петр, я эту иезуитскую мораль, что «не в деньгах дело», уже слышал за свою жизнь не один раз. Так никто и никогда искренне не думает, но говорят так только те, у кого с деньгами все в порядке. Так вот у меня с ними все далеко не в порядке, и если вы предлагаете мне работу, то давайте это обсуждать, а если нет, то я не намерен тут оправдываться или посыпать голову пеплом. Мы с вами оба прекрасно знаем, по чьей протекции сел Борис, этот ваш интернет-критик вполне осведомленный человек, и мы, будучи повязаны одной, если можно сказать, кровью, не можем, не имеем права возводить друг на друга напраслину. Вы говорите, что я вор? Что же я украл? У кого? У тех, кто и сам, в свою очередь, является вором, подонком и упырем? Моя мораль вам известна: деньги и свобода. Одно без другого невозможно. Свободы у меня нынче – девать некуда, а вот средств для наслаждения ею нет. Поэтому говорите, что от меня требуется, или я уйду. Ведь вы мне мои деньги возвращать не собираетесь, не так ли?

Рогачев миролюбиво улыбнулся:

– Тебе нельзя волноваться. Не полезно. Успокойся. Все хорошо, ты живой, а деньги вещь наживная. Тем более что кидать тебя никто не намерен, так что все получишь назад, но, – остановил Рогачев радостный порыв Геры, – при одном условии.

– Говорите, я внимательно вас слушаю.

– Дело в том, что я, как ты, наверное, уже понял, решаю, что должны публиковать газеты и показывать телевидение.

– Да. Понял. И мне хочется верить, что это не причина, по которой в наших средствах массовой информации нечего читать, кроме того, что вот он, – Гера в свою очередь показал на портрет на стене, – молодец и последняя надежда, интервью с сутенером Листерманом, об очередном идиотском «федеральном проекте», который заведомо обречен на неудачу, и так далее. Я вообще поражен, неужели еще кто-то смотрит телевизор и читает газеты. Ведь это равнозначно добровольному отупению и превращению мозга в желе, плавающее в кока-коле.

– Народ будет знать то, что ему положено, и ни центом больше – для этого я здесь и сижу, в этом кресле. И разным гадам не удастся протащить свои агитки в печать, тем более что у нас есть все основания предполагать, что все их лозунги пишутся в приземистом здании Госдепартамента США. Меня ненавидят и боятся все журналисты, хотя я могу купить любого из них с потрохами, они только и ждут этого. И если я с полной уверенностью могу сказать, что вот прямо из этого кабинета могу управлять всем тем, что издается на бумаге, и тем, что говорится в радиоэфире и с экрана телевизора, если так называемая оппозиция в виде старого пидора Огурцова и истерички Новопольской каждый месяц получает лично из моих рук чек офшорного банка на предъявителя, то единственно, с чем мне совершенно не удается справиться, – это Интернет. Здесь, я вынужден признать, все мои усилия до сих пор равнялись нулю. Каждый, кому взбредет в голову обвинить меня в употреблении кокаина, гомосексуализме, перемене пола и черт знает в чем, может это сделать, просто разместив соответствующий текст. И вся эта многочисленная публика, болтающаяся на просторах Интернета, с воем и восторгом подхватит любую утку, а иногда и не утку. В общем, с Интернетом нужно что-то делать, Гера.

– В Сети сила, брат, – задумчиво ответил Гера, – ну, а как вы сами это себе представляете?

– Как-как, – Рогачев вышел из-за стола и принялся нервно мерить шагами кабинет, – если бы я знал как. Наверное, нужно наши идеи каким-то ненавязчивым образом продвигать, а может, и навязчивым. Главное, чтобы это имело результат. Ты можешь предложить что-то по этому вопросу?

Герман, в мозгу которого к тому моменту уже начал зреть обширный и грандиозный план, решил виду не подавать и сперва получить от Рогачева гарантии. Он совершенно не собирался делиться с этим новоиспеченным идеологом-дилетантом своими планами бесплатно и ответил вопросом на вопрос:

– А какова зона понимания?

Рогачев вернулся за стол, придвинул к себе какую-то бумагу и пробежал текст глазами. Только после этого ответил:

– Я так понимаю, что никакой официальной должности тебе давать не следует. И знаешь почему? Ты тогда не будешь «своим парнем» среди интернет-электората, а я хочу, чтобы ты оценивал всю эту армию анонимных матерщинников именно как электорат, который, по нашим оценкам, составляет миллион человек по всей стране, не меньше. Получишь назад свои деньги и еще кое-что на «раскрутку», снимешь хороший офис, наймешь людей, название для конторы придумаешь какое-нибудь ультрамодное, так, чтобы с понтами, понимаешь? И начнешь работать на полную катушку. У тебя в Интернете имя есть, ты там свой – тем ты для нас и ценен. Так что, думаю, все получится. У меня, разумеется, кое-какие соображения и у самого имеются, но я хочу сперва тебя выслушать. Сколько тебе нужно времени, чтобы подготовиться?

Гера пожал плечами:

– Не знаю… День, может, два.

– Добро, даю тебе двое суток. Сейчас у нас вторник, значит, в четверг встречаемся прямо здесь все вместе. Помимо меня, есть еще двое ответственных за этот вопрос людей: один генерал, ты его вряд ли знаешь, и всем известный Жора Поплавский. Такая вот у нас «особая тройка» образовалась. В четверг в десять часов утра на свежую голову и поговорим. Пойдет?

Гера немного замялся и с опозданием кивнул. Эта заминка не ускользнула от Рогачева, который не отводил от Германа глаз на протяжении всего их долгого разговора.

– Ты чего менжуешься? Что-то не так?

– А когда я смогу свои деньги обратно получить? Когда вы мне все вернете?

– Да не переживай ты! Готовься к четвергу, и если все пройдет нормально и окажется, что я в тебе не ошибся, то дам я тебе денег. Прямо в четверг и получишь.

– М-ммм…

– Да ты чего мычишь-то? Тебе жить, что ли, не на что?

– Ну, не то чтобы не на что, просто я привык к тому, что каждая встреча должна носить результативный характер, понимаете, Петр?

Рогачев рассмеялся, достал из кармана ключ, открыл им сейф под столом, некоторое время задумчиво глядел на его содержимое и наконец, словно обращался сам к себе, задумчиво произнес:

– Деньги, деньги… А вот если бы их не было, что тогда? – и сам тут же ответил себе: – Тогда их следовало бы придумать.

Нагнулся, вытащил из сейфа несколько зеленых пачек и через стол швырнул их Гере:

– На. Купи себе майку.

Гера аккуратно собрал пачки и распихал их по карманам пиджака:

– А при чем тут майка?

Рогачев рассеянно пожал плечами:

– А черт его знает… Вроде услышал где-то. Ладно, до встречи.

Ненависть

«Вот сука, – думал Гера, медленно шагая по коридору кремлевского офиса в сторону лифта, – подвесил меня как марионетку за ниточки и теперь станет за них дергать, кукловод хренов. Причем весь кайф за мои же деньги!!! Деньги, деньги… Все только вокруг вас, и все только для вас. А вас все меньше и меньше с каждым днем. Когда не зарабатываешь, а только и делаешь, что тратишь, то хочется превратиться в консервную банку и задвинуть себя на самую темную полку в чулане, лишь бы тратить поменьше».

С этими невеселыми мыслями Герман нажал на кнопку вызова лифта, тот не спешил, видимо, кто-то вызвал его чуть раньше. Герман хотел было поискать лестницу, но в тот момент, когда он сделал несколько шагов в сторону от лифтов, то услышал, как дверь одного из них открылась, и почти сразу незнакомый голос окликнул его по имени:

– А-а-а, вот и господин Кленовский, воробей стреляный, к нам в гости пожаловал!

Гера обернулся на это странное приветствие и увидел перед собой невысокого крепкого 50-летнего мужика с седым бобриком шевелюры, с медного цвета лицом, на котором почти не было морщин. Улыбки на этом лице, которую почему-то ожидал увидеть Герман, не было, но тем не менее мужик излучал доброжелательность, и у собеседника невольно возникали позывы к непонятной, немотивированной откровенности.

– А мы разве знакомы? – ожидаемо спросил Герман.

– Ну, я-то о тебе знаю столько, что хватит выше крыши.

– Любопытно… Я думаю, о вашей профессии не стоит даже догадываться, она и так очевидна.

Генерал Петя, а это, конечно же, был он, лукаво улыбнулся:

– Ты, Гера, зря сразу как-то ершиться начал. Со мной ерш только один канает, тот, который из белой с пивом состоит, а остальных ершей я, как правило, на донку ловлю – и в уху. Ты любишь уху-то? Чтобы, значит, на природе, на речном бережку эдак вот котелок подвесить, да с удочкой, да с пузырьком холодным, а? – С этими словами генерал Петя протянул Гере свою огромную, похожую на поле для мини-футбола ладонь и представился: – Сеченов. Сразу предупреждаю – не академик и не его родственник. Собак не режу, выходит дело.

Герман попытался обхватить его ладонь, но сразу понял, что у него ничего не получится. Так что рукопожатие вышло похожим на руку, по неосмотрительности вложенную в пасть гигантского крокодила. Впрочем, крокодил оказался в добром расположении и пасть не защелкнул, так что Гера отделался лишь легкой ломотой в правой кисти.

– А имя-то у вас есть, товарищ Сеченов? – потирая ноющую кисть, спросил немного оробевший Гера.

– Петром мамка называла, с тех пор так и зовут все. Для тебя Петр, и все. Без отчества.

Собеседники вдруг словно увидели себя со стороны и поняли, что их разговор в этом храме тишины выглядит неуместным. Генерал Петя предложил:

– Так чего мы тут стоим-то? Ты небось от Рогачева идешь?

– От него.

– Ну так пойдем ко мне зайдем, если, конечно, у тебя есть время.

Гера пожал плечами:

– Если вы действительно знаете обо мне так много, то наверняка в курсе, что чего-чего, а свободного времени у меня теперь гораздо больше, чем мне того хотелось бы.

Кабинет генерала Пети находился в противоположном крыле. Вместо секретарши в приемной у Сеченова дежурил у телефонов молодой человек, до странности похожий на того, что сидел в бюро пропусков. Гере вначале даже показалось, что это именно он и есть, но долго размышлять над этой загадкой он не стал, так как генерал Петя предложил ему кресло, сам сел в такое же рядом и откуда-то извлек забавный бронзовый колокольчик. Позвонил.

– Сам не знаю, откуда во мне этот аристократизм, – шутливо ответил Петя на вопросительный взгляд Германа и сказал вошедшему денщику: – Вань, ты давай позвони там, чтобы нам снизу закусон принесли горячий поприличнее. Рыбки там, икорки, балычку какого-нибудь, фруктов, а пока нам лимон порезанный принеси на блюдечке и сам знаешь чего еще.

Денщик щелкнул каблуками, лихо повернулся на каблуках и молча вышел. Коньяк и блюдечко все с теми же тремя кружками лимона стояли на журнальном столике спустя минуту.

Гера, увидев коньяк и поняв, к чему все идет, было взбунтовался:

– Да, Петр, да я… Да мне особо-то нельзя. Я ж только недавно на ноги встал и не поправился толком, и…

– А вот сейчас и поправишься, – прервал его генерал и, не желая больше ничего слушать, разлил коньяк по рюмкам. Коньяк генерал Петя пил по старинке из рюмок или стаканов, никаких «тюльпанов» не признавал и рюмки опрокидывал сразу, до дна. – У тебя огнестрел был не навылет, так ведь? Пей. Лучшего средства для восстановления от несквозного огнестрела еще никто не придумал…

…Гера и впрямь не пил несколько месяцев. Опасался чего-то, а вернее, боялся, что увлечется и остановить стремительно развивающийся алкоголизм уже никто не сможет, но сейчас, выпив пять-шесть рюмок коньяку, он понял, что это именно то, чего не хватало ему все это время. Коньяк согрел, во рту приятно солонило белужьей икрой, чувства и мысли пришли в полный порядок. Его собеседник не торопил и не «нагружал» беседой, словно они и вправду сидели где-то на речном берегу и, наблюдая вполглаза за плавающим неподалеку от берега поплавком, лениво перекидывались легкими фразами.

– Ну а дома как? – спрашивал генерал Петя.

– Да так все как-то, – рассеянно отвечал Гера, – штиль. Да и в жизни штиль, чего уж греха таить.

– Скучно? Не любишь, когда штиль?

– Ненавижу.

– Эк ты, сразу «ненавижу». Это сильное слово, слишком сильное. И уж если ты его произнес, то сдается мне, что в тебе ненависть живет большая и, видать, свежая. К кому это ты так проникся? Старые раны?

Обостренным коньячным рассудком Гера понял, что с этого вопроса их беседа приобретает некий предметный разговор, и, не в силах противиться кипевшей в нем неприязни, принялся говорить. Он жаловался генералу Пете на свою жизнь, на свою несчастную и несправедливую судьбу, на Рогачева, который вызвал его, преследуя, по мнению Геры, цель поиздеваться над ним, рассказав, что его, Герины деньги, оказывается, находятся в целости и сохранности, но просто так возвращать он их не намерен, а собирается, по словам Геры, «поиметь его голову за его же счет». Гера привык к тому, что он сам всю жизнь объявлял другим условия, и все в нем клокотало оттого, что он вынужден теперь унижаться перед Рогачевым и, главное, непонятно за что! Герман совершенно забыл, что еще сутки назад он подумывал о призрачной возможности найти любую работенку, согласившись, на худой конец, на должность какого-нибудь коммерческого директора ООО «Вонючка» с офисом, расположенным в здании бывшей котельной, по адресу Скотопрогонный проезд, дом пять. Но не таков был этот человек, чтобы долго раздумывать над подбором слов для благодарности господу богу, который столь щедрым жестом приоткрыл перед Герой полог сцены новых возможностей. Наш герой всегда действовал исходя из текущей ситуации, и его личным девизом было спорное сочетание «Будь голодным». Дитя системы, что с него взять? Чем больше Герман думал о Рогачеве, тем большую антипатию испытывал к своему бывшему и без пяти минут действующему шефу. «Чертов баловень судьбы. Небось думает, что схватил бога за бороду и весь мир теперь у его ног». Распалившись, Гера и не заметил, как позволил своему внутреннему голосу перейти границу и обрести силу слова. А генерал Петя, который и во хмелю сохранял завидную ясность мысли, лишь внимательно слушал и со снисходительным видом кивал, а иногда и с жаром поддерживал своего молодого собеседника, и в конце концов Гера настолько проникся симпатией и доверием к своему непростому визави, что неосмотрительно оборонил:

– Отравить бы этого Рогачева, суку, да так, чтобы он перед смертью еще и помучился.

Генерал Петя шутливо погрозил Гере пальцем:

– Ну, ну… Всему, как говорится, свое время.

Герман уставился на него осоловевшими глазами:

– Вы… Вы тоже его не любите?

– Не перевариваю, – быстро и очень серьезно ответил Петя-Торпеда, «торпедировав» Геру, что называется, наповал. И, дабы закрепить успех своей очередной чистой вербовки, продолжил: – Он здесь чужой, понимаешь? Мы тут все люди государственные, целую жизнь у Родины на службе, не за ордена и мзду, а за совесть служим – и я, и президент, и много еще толковых мужиков. Я тебя со всеми познакомлю.

– И с президентом? – облизав сухие губы, спросил Гера.

– Ну а почему нет-то? Он хороший мужик, наш президент. А такие, как этот Рогачев, нас только компрометируют. Им государство порулить дает, так они сразу в облака возносятся, добро забывают, думают, что на этом свете все бабки решают…

– А разве не так? – перебил его Гера.

– Нет. Бабки тогда по-настоящему что-то решают, когда они вместе с властью из одного места растут и не из жопы, как у некоторых, а из плеч, от головы невдалеке. А Рогачев жопой думает. Он тебе предложил что-то? – вдруг неожиданно поменял тему разговора генерал.

Гера кивнул:

– Да. Толковал про контроль над Интернетом что-то. Мол, необходимо в Сети патриотизм наращивать и лояльность к власти создавать.

– А ты к Интернету-то каким боком? – словно бы между делом осведомился генерал Петя.

– Я?! Да я в Интернете лет пять рассказы пишу! Вот жаль, что вы их не читали. А народу нравится. Ну, и знаю я там всех. Основных, так сказать, персонажей сетевых, кто уважением пользуется. Да вы знаете, сколько народу в Интернете с утра до ночи пасется? Сейчас ведь читать стало нечего, так люди эти рассказы по винтикам, по буквам разбирают, комментируют. Здесь их, конечно, и обработать можно, если технологией обладать соответствующей. Можно черт знает что делать – в Сети берегов нет.

– Ах вон оно что… Значит, тебя Рогачев решил на Интернет бросить?

– Да «бросить» – это громко сказано. Должности не дает, а сулит мне мои же деньги назад и намекает еще на какие-то миражи в Каракумах. Бизнес-план требует через два дня предоставить, а я так не могу, понимаете?! Я должен мотивацию знать, у меня без нее на работу не стоит.