Последний шанс

«Вот почему я плакала, – понимает Грейс. – Я оплакивала тетю Конни. Я скучаю по ней. Ну конечно». А вслух говорит:

– Я знаю, что она завещала свой дом бывшей подружке Томаса, если ты это имеешь в виду. Мне сообщила твоя мама.

– Вот так сюрприз! Это надо же было додуматься – именно Софи! Совершенно постороннему человеку! Да если бы не я, тетя Конни даже не узнала бы о существовании Софи! Она просто проигнорировала собственную кровь и плоть!

Вероника – умная девушка, но иногда она говорит вещи, которые легко опровергнуть, поэтому Грейс подозревает, что та делает это нарочно. И возражает двоюродной сестре:

– Да, но мы ведь, строго говоря, не кровь и плоть тети Конни!

– Что за чушь! Ну, может быть, не в биологическом смысле, но в духовном и нравственном, а также, пожалуй, с юридической точки зрения! Ты же знаешь, тетя Конни и тетя Роза вырастили бабушку Энигму как собственного ребенка! Если бы в тот день они ее не нашли, она умерла бы! Младенец не может обойтись без заботы взрослых. Ну да кому я это объясняю: ты знаешь все лучше меня! Ты же у нас молодая мамочка!

Грейс думает о спящем в кроватке Джейке, о его трепещущих веках с голубыми прожилками. Что с ним станет, если она последует примеру прабабки и исчезнет из его жизни? По словам тети Конни и тети Розы, маленькая Энигма мирно спала, а когда они заглянули в кроватку, девочка открыла глазки и улыбнулась им прелестной улыбкой.

Грейс говорит Веронике:

– Какое это имеет значение? Никому из нас не нужен дом Конни, верно? Ты всегда твердила, что ни за какие коврижки не согласишься снова жить на острове. Говорила, что чувствуешь себя здесь как в ловушке. Я даже припоминаю, что ты говорила об этом тете Конни, так что теперь пеняй на себя.

– Дело не в том, нужен мне дом или нет. Дело в принципе. Ведь Софи разбила Томасу сердце!

– Разве? Похоже, он уже пришел в себя. Когда я видела Томаса в прошлый раз, он выглядел таким отвратительно счастливым, что у меня даже испортилось настроение.

– Повторяю тебе: дело в принципе!

Грейс все это начинает утомлять. В доме ее матери нет трубки, а только стационарный телефон, который находится на антикварном столике в прихожей. Поэтому при разговоре приходится стоять, выпрямившись во весь рост. Никакого кресла, в котором можно свернуться калачиком.

Грейс садится на пол и прислоняется спиной к стене:

– Послушай, если такова была воля тети Конни…

– Софи встречалась с тетей Конни раза два, не больше!

– Ну, наверное, она сумела расположить ее к себе.

– Да уж, эта коварная стерва ловко умеет манипулировать людьми!

– Я думала, она твоя подруга.

Вероника игнорирует это замечание.

– Сегодня утром я слышала по радио рекламу: есть специальная адвокатская контора, которая специализируется на подобных делах. Думаю, нам надо опротестовать завещание.

Неожиданно Грейс приходит в ярость:

– Мы еще даже не похоронили тетю Конни! Лично у меня нет ни малейшего желания таскаться по судам! Тетя Конни была в здравом уме и имела полное право завещать дом кому пожелает.

Веронику переполняют эмоции, она явно получает от спора удовольствие.

– У тебя нет чувства семьи, Грейс! Нет чувства истории!

– Все, пока. Ребенок плачет.

– Я тебе не верю. Не слышу никакого плача. Просто ты всегда избегаешь конфронтации!

– Зато ты вечно устраиваешь разборки по любому поводу. Давай закончим разговор.

– Не смей вешать трубку! Нам надо поговорить.

Грейс вешает трубку, потом опускает голову в колени.

Сверху доносится пронзительный, недовольный плач. Грейс с ужасом смотрит на часы: а вдруг прошло еще часа два, а она все это время и не подходила к ребенку! Что, если он плачет и плачет, а она не слышит?

Нет, все нормально. На этот раз прошло лишь несколько минут. Тогда, на кухне, у нее, вероятно, было помрачение рассудка.

Грейс медленно, как страдающая артритом старуха, встает на ноги. Держась за перила, поднимается по лестнице, надеясь, что на этот раз хоть немного что-то такое почувствует. Но, войдя в детскую и взяв на руки плачущего сына, она не испытывает ничего, кроме скуки. Серое, унылое чувство, нагоняющее тоску.

Она меняет ребенку подгузник и идет в спальню. Садится на кровать, одной рукой расстегивая блузку. Ребенок жадно тянется губами к соску и, наконец поймав его, начинает лихорадочно сосать, закатив глаза от удовольствия.

Вчера они разговаривали с тетей Марджи, и та сказала Грейс, что впервые слышит про «эффект Моцарта», но тем не менее всегда пела Томасу и Веронике, когда кормила их в младенчестве. «Мне просто казалось, что ребятишкам это нравится и они лучше сосут грудь».

И Грейс, послушная долгу, начинает монотонно петь.

* * *

Днем Грейс укладывает Джейка в прогулочную коляску. И вспоминает, как однажды они с Кэллумом бегали с этой коляской по магазину, вызывая смех и симпатию у многих покупателей. Такого рода вещи всегда случаются с Кэллумом.

На улице прохладно, ясно и тихо; вода в реке спокойная и холодная.

Грейс беспокойно поглядывает на мраморный пирог в форме для выпечки, который прихватила с собой. Она в ужасной спешке смешала ингредиенты и не знает даже, хорошо ли пропекся пирог. Большая удача, что на экскурсию приедут пожилые женщины, а не школьники.

За несколько дней до кончины тетя Конни сообщила ей, что приняла заказ на экскурсию от этой группы.

– Ты уверена, что справишься? – спросила она тогда. – Я бы не стала тебя просить, но мы с Энигмой и Розой собрались в оперный театр, а Марджи записалась в группу «Взвешенные люди». Для нее это нечто вроде новой религии. Ни одного занятия не может пропустить.

– Справлюсь, конечно! – ответила Грейс. – В этом возрасте дети еще вполне портативны. Он ведь пока не ходит.

Грейс позаимствовала это оригинальное выражение у подруги. Она даже воспроизвела ее довольный и небрежный материнский тон. Сама Грейс вовсе не считает младенцев портативными.

– Ну, если ты уверена… – с сомнением произнесла Конни. – Заказ сделал клуб «Ширли». Туда принимают только женщин по имени Ширли. Смешнее не придумаешь, правда? Их там пятнадцать человек, и всех зовут одинаково. Я, как услышала, воскликнула: «Вы шутите, должно быть!» А она мне отвечает: «Нет, не шучу!» Я говорю: «Ну, в таком случае сообщите мне реквизиты вашей кредитки, Ширли».

Грейс размышляет о том, кто же будет заниматься заказами теперь, когда Конни умерла. Может быть, эту обязанность возьмет на себя Софи, вместе с домом? Это приведет Веронику в ярость.

«Ширли» – кучка взволнованных женщин от пятидесяти до шестидесяти с хвостиком. На всех одинаковые яркие удобные парки, длинные шарфы, круглые шапочки и слишком большие, на взгляд Грейс, солнцезащитные очки. Они хихикают и болтают, как девчонки на школьной экскурсии. Вероятно, имя Ширли наделяет человека неунывающим характером.

Они сперва ехали на поезде, а потом сели в Гласс-Бэй на паром. Этих Ширли приводит в восторг абсолютно все: погода, пейзажи, река и горячий шоколад на пристани.

– Это самый красивый остров! Вы давно тут живете, милая?

– Здесь прошло мое детство, а потом я уехала отсюда, – говорит Грейс. – И вернулась обратно полтора месяца назад, незадолго до рождения ребенка.

– Вы, наверное, модель, деточка?

– Нет-нет, я графический дизайнер.

– Ну, с такими внешними данными вы вполне могли бы стать моделью. Правда, Ширли?

Джейка передают от одной Ширли к другой, и в их опытных руках малыш выглядит вполне довольным. Грейс несколько смущает, что ребенка тискают незнакомые люди, но потом она решает, что беспокоиться на этот счет не стоит. Джейк подзаряжается материнской любовью, которой ему не хватает. Кроме того, все эти энергичные женщины на вид очень опрятные.

Грейс встает на крыльцо и начинает рассказывать историю, которую она, Томас и Вероника заучили, когда им исполнилось шестнадцать: считалось, что с этого возраста они могли участвовать в проведении экскурсии по Дому Элис и Джека.

– Добро пожаловать в дом моей прабабки Элис и моего прадеда Джека. Некоторые из вас, возможно, слышали о знаменитом корабле «Мария Целеста». Его нашли дрейфующим посреди Атлантического океана в тысяча восемьсот семьдесят втором году. Команда и пассажиры исчезли самым таинственным образом. Следов борьбы обнаружено не было, равно как и каких-либо поломок или неисправностей, на корабле имелись запасы воды и продовольствия. Что ж, этот дом похож на «Марию Целесту». Когда в тысяча девятьсот тридцать втором году сюда вошли две юные сестренки, Конни и Роза Доути, они поначалу не заметили ничего плохого. Однако Элис и Джек куда-то бесследно исчезли. Правда, если продолжить аналогию с «Марией Целестой», здесь был один спасшийся человек. Крошечный двухнедельный ребенок проснулся и ждал, когда его накормят. Этим младенцем была моя бабушка.

Грейс ненадолго замолкает. Тетя Конни учила их для пущего драматического эффекта выдерживать в этом месте паузу, во время которой следовало мысленно досчитать до трех. Грейс полагала, что артистические паузы ей удаются, в отличие от Вероники, которая трещала без умолку, добавляя к тщательно разработанному тетей Конни сценарию свои собственные суждения, или Томаса, который в шестнадцать лет отличался болезненной застенчивостью и говорил едва слышным, монотонным голосом.

Тут Джейк начинает хныкать, и все Ширли принимаются восторженно квохтать:

– Представляешь, бедная девочка осталась одна? Крошка вроде тебя! Не бойся! Твоя мамочка никогда тебя не оставит, правда?

Грейс смотрит на сына, которого с блаженным видом прижимает к облаченной в фиолетовую футболку объемистой груди одна из Ширли. Похоже, малыш весьма доволен.

– А теперь я приглашаю вас в дом. Не забывайте, пожалуйста, что там никто не живет уже более семидесяти лет, поэтому мы просим вас ничего не трогать.

Она открывает дверь, и экскурсантки вваливаются всей гурьбой, сверкая глазами и что-то восторженно восклицая. Грейс тем временем мысленно перебирает список тем, которые необходимо затронуть:

Пирог.

Чайник.

Пятна крови.

Конни и Роза.

Дневник Элис.

Любовное письмо Джека.

Гипотезы.

Вопросы.

Сувениры.

У нее всегда неважно получалось с сувенирами. Зато Вероника отлично с этим справлялась. Она могла заставить кого угодно купить что угодно.

После окончания экскурсии Грейс стоит на террасе Дома Элис и Джека и машет рукой членам клуба «Ширли». Разноцветная толпа женщин, продолжая жестикулировать с неослабевающей энергией, спускается по извилистой дорожке с холма к парому. Они спешат домой, чтобы вовремя приготовить мужьям ужин.

Джейк крепко спит в коляске, над бровью у него след губной помады одной из Ширли.

«Надо было попросить их усыновить тебя, – думает Грейс. – Пятнадцать деловых, счастливых, смеющихся и любящих мамочек. Какая замечательная жизнь! Но папочка будет по тебе скучать».

Грейс не позволяет себе задуматься о том, будет ли скучать она сама.

Глава 13

– Можете не говорить! Семга с листовым салатом и зерновой хлеб! Без масла, свеклы и лука!

– Точно! – кричит Софи поверх голов толпы в закусочной.

На самом деле ей слегка поднадоели сэндвичи с семгой и салатом, но Эл, владелец закусочной, с такой профессиональной гордостью демонстрирует, что помнит вкусы посетительницы, что она не решается изменить свой обычный заказ. Как-то Софи сказала: «Пожалуй, возьму сегодня на ланч ветчину с сыром». А он ответил: «А-а, захотелось небольшого разнообразия?» При этом вид у Эла был немного обиженный, и щипцы в его руке нерешительно замерли над начинками для сэндвичей. В конце концов, семга с листовым салатом – бесподобное сочетание. Иногда Софи обедает в других местах, но на следующий день Эл неизменно восклицает: «Вчера мы так без вас скучали! Где вы были?» И Софи думает: «Это нелепо. Почему бы мне не признаться, что я обедала в китайском ресторане, где продают еду навынос? Тем более что у меня был купон на бесплатный суп!» Но Эл, похоже, вполне уверен в ее моногамных отношениях с его закусочной, поэтому, чтобы скрыть краску смущения, Софи всякий раз притворяется, что чихает. «А-а, у вас простуда!» – участливо произносит Эл. Похоже, он считает ее редким хилятиком.

– Заправляетесь витамином С, Салли? – спрашивает он сегодня, ловко готовя ей сэндвич.

Это еще одна проблема. Эл почему-то считает, что ее зовут Салли. Софи несколько раз пыталась поправить его, но потом смирилась. Он обращается к Софи так вот уже три года. Однажды Эл даже признался, что про себя называет ее Салли Семга. И это вызвало у Софи такой приступ смеха, что пришлось притвориться, что она чихнула шесть раз подряд, и встревоженный Эл предложил ей чесночные таблетки.

– Знаете, Салли, вы сегодня изумительно выглядите, – говорит он сейчас, потом толкает в бок жену, которая рубит вареные яйца. – Посмотри, Салли сегодня просто сияет. Она даже краше обычного.

– Гмм, – мычит в ответ супруга.

Судя по всему, этой даме не очень нравится работать в закусочной (или быть женой Эла).

– Похоже, любовь витает в воздухе, а, Салли? – спрашивает Эл и машет рукой в гигиенической перчатке, как бабочка крыльями.

– Возможно, – отвечает Софи. – Но вообще-то, дело не в этом. – При мысли о письме тети Конни, лежащем в кармане сумки, у нее радостно бьется сердце. – Просто я получила хорошее известие.

– Неужели? – откликается Эл и тут же переводит взгляд на следующего в очереди, тоже постоянного посетителя. – Можете не говорить! Салями с авокадо, да?

– Угадали! – безропотно отвечает тот.

Софи подхватывает коричневый бумажный пакет, дружелюбно улыбается любителю салями с авокадо и проталкивается через толпу к выходу, на улицу. Она идет в парк Домейн, на свое привычное излюбленное место, чтобы съесть ланч под фиговым деревом и почитать, иногда посматривая на служащих близлежащих офисов, играющих в обеденный перерыв в нетбол и футбол. Сейчас середина зимы, но солнце пригревает по-летнему. У спортивного вида служащих красные лица и потные спины.

– Пасуй, Джен! – страдальческим голосом кричит один из игроков в нетбол. – Я здесь! Ну пасуй же!

Джен, довольно крупная девушка с темными волосами, резко бросает мяч, и его перехватывает другая команда. Раздаются недовольные вопли, и Джен, тяжело дыша, с горестным видом роняет руки.

«Возможно, эта Джен – вполне успешный юрист, – думает Софи, – но по средам в обеденное время она девчонка, которую никто не хочет брать в свою команду».

Немного понаблюдав за игрой, Софи вынимает из сумки книгу. Ей знакомы многие из этих людей, и она уже заметила, что у высокого нападающего и женщины с обручальным кольцом, играющей в футбольной команде, завязался роман. Ну просто свое собственное реалити-шоу, которое можно смотреть в обеденный перерыв! Этого еще не хватало, одергивает себя Софи: она и так уже подсела на всякие глупые телепрограммы. Лучше бы смотрела что-нибудь познавательное.

Она ловит себя на том, что держит книгу так, чтобы окружающие не видели обложку, но потом с вызовом поднимает роман вверх: пусть все видят. Реалити-шоу – это одно, но, согласитесь, стыдиться того, что она предпочитает литературу определенного сорта, – глупо. Тем более что в большинстве своем все эти произведения прекрасно написаны и досконально изучены. Они интересны с исторической точки зрения, остроумны, и там много глубоких мыслей. Софи следует просто выйти и сказать окружающим: «Да, представьте себе, я с наслаждением читаю хороший роман… эпохи Регентства». Она пристрастилась к этим книгам под влиянием матери, которую совершенно не волнует, что подумают о ней люди. Мало того, мама Софи даже состоит членом Клуба поклонников литературы эпохи Регентства. Они там раз в год устраивают вечеринку, на которую гости должны являться в костюмах той эпохи. И маму неизменно сопровождает ее муж, отец Софи, облаченный в панталоны, чулки, жилет и галстук, – вид у него при этом важный и нелепый. Вот она, истинная любовь: когда человек ради тебя готов даже надеть галстук.

Многие из подруг Софи обвиняют авторов романов эпохи Регентства в абсолютно нереалистичном подходе к любовным делам. Недавно даже была проведена весьма агрессивная кампания по приобщению Софи к сайтам знакомств в Интернете.

– В этом нет ничего постыдного или безысходного, – объявляет Лиза, которая познакомилась со своим бойфрендом в одном из книжных магазинов Парижа.

– Я знаю многих людей, которые этим пользуются, не надо стесняться, – говорит Шари. Она вышла замуж за врача из Службы спасения, который влюбился в пациентку, спустившись к ней на тросе с вертолета, когда она сломала лодыжку, продираясь сквозь заросли.

– Это клево, очень клево, а уж как просто и удобно! – кричит Аманда, которая действительно познакомилась со своим мужем в Интернете.

Софи не нравится муж Аманды, и она подозревает, что самой подруге он нравится еще меньше, чем и объясняется ее бешеный энтузиазм в данном вопросе.

Однако Софи противится идее с Интернетом не только по этой причине, но еще и потому, что не хочет однажды рассказать своим будущим детям, как она разместила в Интернете объявление, пообщалась с двадцатью пятью соискателями, и в конце концов появился их будущий отец, который выгодно отличался на фоне остальных. Конечно, ничего такого тут нет, но… Просто это кажется Софи неправильным.

Или все же попробовать? Она мысленно составляет правдивое описание собственной персоны и морщится.

Относительно успешная начальница отдела кадров, тридцати девяти лет от роду. Хобби: читать романы эпохи Регентства, смотреть по телевизору реалити-шоу, печь торты по новым рецептам на дни рождения чужих детей. Кроме того, любит, принимая ванну, пить крепкий ямайский ликер «Тиа Мария» и заедать его рахат-лукумом, а также ужинать в ресторане с мамой и папой. Хотела стать балериной, но фигура не позволила, однако говорят, что в подпитии хорошо танцует раскованные танцы. Разбирается в напитках, при случае легко сориентируется в карте вин. Крестная мать девяти детей, член двух книжных клубов, член Австралийской ассоциации служащих. Часто заливается румянцем (но не от робости) и, возможно, сумеет завоевать симпатию ваших друзей, что будет сильно раздражать вас в случае разрыва отношений. Последнее время одержима мыслью о том, чтобы встретить любовь всей жизни и успеть родить ребенка до наступления менопаузы, – это заставляет ее жалобно плакать по ночам. Однако в целом вполне жизнерадостна и может припомнить по крайней мере три случая, когда ее называли очаровательной.

Ну вот, примерно как-то так. Что и говорить, завидная партия! Будь Софи мужчиной, она вряд ли заинтересовалась бы подобной кандидатурой. Лучше бы она занималась спортом. «Господи Исусе, – скажет потенциальный кавалер, – романы эпохи Регентства! Предпочитаю найти женщину, которая плавает с аквалангом, участвует в марафонах и ходит под парусом на катамаране!» Конечно, как говорится, на всякий товар найдется купец, но… Проблема в том, что Софи наверняка не захочет встречаться с тем претендентом, который согласится встречаться с ней. Она представляет себе чересчур худого мужчину с горящим взором, восклицающего: «О, романы эпохи Регентства, как интересно!» Что за вздор!

Софи отрывается от книги, чтобы понаблюдать за семьей, расположившейся поблизости на пикник. Папочка в деловом костюме, мамочка в милом розовом кардигане и юбке и два шаловливых белокурых ангелочка. Они пришли, чтобы повидаться с папой в обеденный перерыв, и глава семьи вне себя от радости! Боже правый, все это похоже на телевизионную рекламу. Муж нежно гладит руку жены и что-то говорит ей, а она хихикает в ответ. Хотела бы эта дамочка поменяться с ней местами, стать свободной, незамужней, бездетной бизнес-леди, как Софи? Нет. Ни в коем случае! Она так безоглядно счастлива, что на нее больно смотреть.

«Немедленно перестань! – одергивает себя Софи. – Ты же не хочешь превратиться в одну из этих одиноких женщин, озлобленных и пресыщенных. Семья и впрямь прелестная. Если бы ты знала этих людей, то наверняка подружилась бы с ними».

Один из белокурых ангелочков, ковыляя, подходит к Софи, протягивает к ней испачканный кулачок и показывает кусок коры.

– Ух ты! – говорит Софи. – Какая красота!

– Извините! – Подбегает мама и хватает ребенка. – Не мешай тете.

– Все нормально, – отвечает Софи.

«Да уж, вполне нормально, что ты моложе меня по меньшей мере на десять лет и у тебя уже двое детей, а я тетя, у которой нет даже бойфренда. Ничего страшного, какие проблемы! Все просто отлично».

Когда тебе почти сорок, быть одинокой как-то стыдно. И уже не клево и не забавно. Это действительно грустно, и ты чувствуешь, что абсолютно никому не нужна, даже если на Рождество тебе присылают больше сотни открыток, а сама ты помнишь о днях рождения как минимум сорока разных людей, не считая их детей. Господи, даже героини «Секса в большом городе» и то в конце концов нашли себе пару!

В субботу Софи разговаривала с подругой, и та рассказала ей о своих утренних делах: два раза прокрутила белье в стиральной машине, купила продуктов, отвезла детей на футбол и балет и т. д. и т. п. Да, и еще испекла торт. Просто невероятно!

– А ты чем занималась? – спросила подруга.

– Ну, убралась в ванной комнате, оплатила несколько счетов – да так, занималась всякой ерундой, – подавляя зевок, сказала Софи.

На самом деле она была еще в пижаме и только что выбралась из постели. И пока даже не удосужилась позавтракать. Она ощутила себя ветреной кокеткой из романа эпохи Регентства. Правда, у ветреных кокеток нет морщин в уголках рта и сердце у них не падает, когда им попадаются журнальные статьи, где рассказывается о том, что забеременеть на пороге сорокалетия не так-то просто.

Софи вспоминает одну женщину со своей первой работы, которая сидела за соседним столом и, вводя в компьютер данные, произносила через равные промежутки времени: «Опля! Ты забыла обзавестись семьей? Забей на это, милая!» Очень подходит для Софи.

Она вновь погружается в книгу. Героиня из романа эпохи Регентства остроумно пикируется со своим неотразимым поклонником.

Может быть, Софи все-таки следует попытаться завязать знакомство по Интернету. Возможно, все дело в том, что она слишком уж романтичная. И считает свою жизнь долбаной сказкой, как выразилась однажды ее подруга Клэр, когда обе они хорошенько выпили. «Софи, твоя проблема в том, что ты смотришь на жизнь как на долбаную сказку. Ты же у нас такая, на хрен, оптимистка и не видишь, что стакан наполовину пуст. Тебе кажется, будто он целиком заполнен… розовым шампанским! А на самом деле это вовсе не так. Очнись, Софи: он же наполовину пустой!» Клэр в подпитии часто повторяла «долбаный» и «на хрен». Это было забавно. Но на следующий день она все отрицала.

Софи вяло жует сэндвич, почти не чувствуя его вкуса. Надо напрямик сказать Элу, что ей жутко надоела семга с листовым салатом и она хочет чего-нибудь пикантного, вроде яйца со спаржей под соусом карри. Она застряла в наезженной колее, и касается это не только ланча. Опостылевшие сэндвичи – символ жизненного пути, ведущего в никуда.

Ах, как она могла забыть? И ничего она не застряла в колее. Она сейчас стоит на перепутье. Ее жизнь действительно похожа на сказку, а тетя Конни – добрая фея. Софи откладывает книгу и достает из сумки письмо, чтобы перечитать его, наверное, в сотый раз. Страшно интригующе читать, так сказать, послание с того света.

Можно ожидать, что письмо от древней старушки будет написано бледными чернилами на почтовой бумаге, надушенной лавандой. Но письмо от тети Конни – и это вполне в ее духе – напечатано на компьютере и выглядит вполне современно. Вероятно, в восемьдесят лет она занималась на компьютерных курсах.

Софи пытается представить себе Конни, сидящую за компьютером. Она вспоминает прямую седоволосую женщину, с тонкой желтоватой кожей, изящным удлиненным лицом и умными карими глазами, словно предостерегающими: не смейте обращаться со мной как со старухой! Некоторые пожилые люди выглядят так, словно всегда были старыми, а Конни смотрелась как сильно состарившаяся молодая женщина. Хрупкая с виду, она двигалась медленно, но порывисто, будто управляла автомобилем, не способным развить большую скорость. Можно было догадаться, что во время оно эта женщина ни минуты не могла усидеть на месте.

Однажды летним днем Томас повез Софи в гости к родителям. В воздухе чувствовалось приближение грозы. Софи была настроена беспечно и легкомысленно, а Томас, напротив, был необычайно серьезен, что заставляло ее упрямиться как подростка. Томас вообще не слишком любил навещать родных на Скрибли-Гам, он предпочитал, чтобы они сами приезжали в Сидней. «Добраться туда – целое событие», – говорил он, бывало, словно ему предстояло штурмовать гору. За время их романа Томас привозил Софи на остров всего два или три раза, хотя и знал, что ей там очень нравилось.