bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
1 из 8


Скарлетт Сент-Клэр

Прикосновение зла

© Иванова В., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Посвящается

лучшему папочке на всем белом свете

Перед твоей смертью я успела рассказать тебе о потрясающих переменах в моей жизни. Мы с тобой болтали по видеосвязи, ты улыбнулся и сказал: «Я так тобой горжусь». А потом тебе пришел положительный тест на COVID‐19. Я всегда буду благодарить судьбу за тот последний звонок. Я помню, что ты чувствовал себя нехорошо и мне было неловко тебя задерживать, но я хотела, чтобы ты знал – я люблю тебя. И об этом был весь наш разговор. Я очень по тебе скучаю, я люблю тебя – снова и снова.

А на следующее утро тебе стало совсем плохо, и тебя подключили к аппарату искусственной вентиляции легких.

Увидев тебя в больнице, я поняла – пришло время прощаться. Ты уже был на краю, и все же, когда я взяла тебя за руку, ты открыл свои прекрасные глаза и улыбнулся мне. В следующий раз я увидела тебя, забирая твой пепел.

Я отдала бы все на свете, чтобы снова тебя обнять, услышать твой голос и смех. Получить вдруг смешное сообщение, потереть твою лысую макушку и прислониться к твоему плечу. Но я знаю, что ты по-прежнему со мной и что ты мной гордишься. Своим упорством я обязана именно тебе – человеку, который всегда верил в то, что все остальные считали невозможным.

ПОКОЙСЯ С МИРОМ

Фредди Ли Никсон

23 декабря 1948 – 27 ноября 2020

Предупреждение о содержании

В этой книге есть сцены, в которых упоминается суицид, а также сцены сексуального насилия.


Если вы или кто-то из ваших знакомых размышляет о суициде, пожалуйста, позвоните в службу спасения по предотвращению суицидов.


Вы столкнулись с сексуальным насилием? Вам нужна помощь или поддержка?

Позвоните на горячую линию по сексуальному насилию.


Пожалуйста, не молчите об этом. Людям не все равно, вашим друзьям и семье не все равно. Мне не все равно.

Часть первая

Ныне хочу рассказать про тела, превращенные в формыНовые. Боги, – ведь вы превращения эти вершили, —Дайте ж замыслу ход и мою от начала вселеннойДо наступивших времен непрерывную песнь доведите…  [1]Овидий «Метаморфозы»

Глава I

Прикосновение истязания

Шероховатые ладони развели ее ноги и скользнули вверх по бедрам, за ними последовали и губы – едва касаясь ее кожи. Персефона изогнулась дугой в полусне, и веревки впились ей в запястья и лодыжки. Сбитая с толку, она потянула их, пытаясь высвободить руки и ноги, но путы не поддались. В этой неспособности двигаться, необходимости сопротивляться, бороться было что-то, от чего ее сердце заколотилось, а к голове прилила кровь.

– Как же ты прекрасна, – шепот скользнул по ее коже, и Персефона замерла.

Этот голос.

Он был ей знаком.

Когда-то она считала его обладателя своим другом, а теперь он стал врагом.

– Пирифой.

Его имя выскользнуло из ее рта, переплетенное с гневом, страхом и отвращением. Он был полубогом, что следил за ней, а потом выкрал из Акрополя.

– Тсс, – прошептал он, скользя по ее коже своим языком – влажным и холодным.

Из горла Персефоны вырвался крик. Она сжала ноги вместе, пытаясь выкрутиться из чужеродных прикосновений, блуждающих по ее коже.

– Расскажи мне, что он делает – как тебе нравится? – прошептал он, и липкое дыхание обволокло ее ухо, в то время как его ладонь скользнула к ее сердцевине. – Я смогу сделать лучше.

Персефона распахнула глаза и села, сделав резкий вдох. Боль раздирала ее грудь, дыхание сбилось, словно она только что бежала через все подземное царство, преследуемая призраком. Спустя пару секунд глаза привыкли к окружающей ее темноте, и она поняла, что находится в постели Аида, среди шелковых простыней, что прилипли к ее вспотевшей коже. В камине напротив плясали оранжевые языки пламени, а рядом с ней лежал сам бог мертвых, и его энергия, темная и наэлектризованная, заряжала воздух вокруг, делая его тяжелым и почти осязаемым.

– С тобой все в порядке?

Голос Аида был чистым и тихим – успокаивающий бальзам, которым ей хотелось наслаждаться. Она посмотрела на него. Он лежал на боку, и его обнаженная кожа лоснилась в свете камина. Черные глаза поблескивали, а волосы рассыпались по простыням подобно волнам беззвездного моря. Всего пару часов назад она сжимала их своими пальцами, раскачиваясь на нем – долго, медленно, сдерживая стоны.

Она сглотнула. Язык во рту словно распух.

Богиня не впервые видела этот кошмар и не впервые, проснувшись, обнаруживала, что Аид за ней наблюдает.

– Ты не спал, – поняла она.

– Нет, – ответил он и сел рядом, проведя ладонью по ее щеке. От его прикосновения у нее по спине побежала дрожь. – Расскажи мне.

Его голос был подобен самой магии – заклинанию, что вытягивало слова у нее изо рта, хоть они, казалось, застряли в горле.

– Я снова видела во сне Пирифоя.

Аид опустил руку, которой касался ее щеки, и Персефона узнала выражение его лица – жестокость в бездонных глазах. Ее накрыло чувство вины из-за того, что она снова пробудила ту его часть, которую он с таким трудом пытался подчинить своей воле.

Пирифой преследовал Аида так же, как преследовал Персефону.

– Он причиняет тебе боль, даже когда ты спишь, – нахмурился Аид. – В тот день я не смог тебя защитить.

– Как ты мог знать, что он меня похитит?

– Я должен был знать.

Конечно же, это было невозможно, хоть Аид и возражал, что именно для этого он и нанял Зофи, но во время похищения эгида патрулировала у Акрополя. Она не заметила ничего необычного, потому что Пирифой покинул здание через подземный туннель.

Персефона поежилась, вспомнив о том, как бездумно позволила полубогу помочь ей покинуть Акрополь, хотя все это время он планировал ее похитить.

Она никогда больше не будет никому так слепо доверять.

– Ты не всевидящий, Аид, – попробовала успокоить его Персефона.

Следующие несколько дней после ее спасения из дома Пирифоя Аид пребывал в мрачном настроении, в итоге вылившемся в попытку наказать Зофи, освободив ее от обязанностей эгиды, – Персефона этому воспрепятствовала.

И все же, даже после того, как Персефона отменила указание Аида, амазонка решилась ей возразить:

– Я сама себя опозорила.

Слова эгиды привели Персефону в отчаяние.

– В этом нет ничего постыдного. Ты выполняла свою работу. Ты, кажется, думаешь, что нам стоит обсудить твою роль в качестве моей эгиды. Но тут нечего обсуждать.

У Зофи округлились глаза, ее взгляд метался между Персефоной и Аидом, а потом наконец она сдалась и кивнула:

– Как пожелаете, миледи.

После этого богиня повернулась к Аиду:

– Я надеюсь, что в следующий раз ты сообщишь мне, прежде чем уволить кого-то из моей свиты.

Аид приподнял брови, скривил губы и возразил ей:

– Это я ее нанял.

– Я рада, что ты об этом вспомнил, – ответила она. – В следующий раз, когда ты решишь, что мне нужна слуга, я также ожидаю, что ты включишь меня в обсуждение этого вопроса.

– Конечно, дорогая. Как я могу заслужить твое прощение?

Они провели остаток вечера в постели, но, даже когда занимались любовью, она видела, как он страдает, – как видела это и сейчас.

– Ты права, – кивнул Аид. – Может, тогда мне следует наказать Гелиоса.

Она ответила ему ироничным взглядом. Аид и прежде упоминал в разговорах бога солнца. Было ясно, что им обоим друг на друга плевать.

– От этого тебе стало бы легче?

– Нет, хотя это было бы забавно, – ответил Аид, но тон его голоса противоречил словам, звуча скорее зловеще, чем весело.

Персефона отлично знала о склонности Аида к жестокости, и его комментарий о наказании напомнил ей об обещании, что богиня взяла у него после своего спасения. «Когда ты подвергнешь его пыткам, я к тебе присоединюсь». Она знала, что в ту ночь Аид спускался в Тартар, чтобы пытать полубога, знала, что он спускался и потом, но ни разу не попросила присоединиться к нему.

Теперь же Персефона задалась вопросом: не потому ли Пирифой преследовал ее во сне? Может, если она увидит его в Тартаре – окровавленного, сломленного, мучающегося, – это положит конец ее кошмарам.

Она снова взглянула на Аида и сказала:

– Я хочу его увидеть.

Выражение лица Аида не изменилось, хотя ей показалось, что в это мгновение она почувствовала его эмоции – гнев, вину и опасения. Но опасения не позволить ей увидеть нападавшего, а вообще пустить ее в Тартар. Она знала, что в глубине души Аид боялся показать ей эту свою сторону, боялся, что она о нем подумает, и все же отказать ей он не мог.

– Как пожелаешь, дорогая.

* * *

Персефона с Аидом оказались в Тартаре – в комнате без окон. Такой белой, что становилось больно. Персефона широко распахнула глаза, когда ее взгляд нашел Пирифоя, привязанного к стулу в центре комнаты. С тех пор как она в последний раз видела полубога, прошло несколько недель. Казалось, он спит – подбородок опущен к груди, глаза закрыты. Когда-то она считала его симпатичным, но сейчас щеки под острыми скулами впали, лицо было бледным, почти пепельным.

А еще здесь был запах.

Не запах гниения, но едкий и неприятный, он обжигал богине нос.

При виде полубога у нее скрутило живот.

– Он мертв? – произнесла Персефона шепотом, просто на всякий случай – она была не готова посмотреть ему в глаза. Она понимала, что задала странный вопрос, если учитывать, что они находились в Тартаре, в подземном царстве. Но Персефона знала, какие методы пыток предпочитает Аид и что он мог вернуть жизнь только для того, чтобы снова ее отобрать в череде истязаний.

– Он дышит, когда я велю, – ответил Аид.

Персефона ответила не сразу. Вместо этого она приблизилась к душе, остановившись в нескольких футах. Вблизи он напоминал восковую фигуру, что размякла от жара, ссутулилась и сморщилась. И все же он был цельным и даже слишком настоящим.

До своего первого визита в подземное царство Персефона думала, что души – это тени самих себя. Но они оказались вполне телесными, цельными – как в тот день, когда умерли, хотя так было не всегда. Когда-то в царстве Аида души влачили жалкое существование в крайне стесненных условиях.

Аид не признавался, что именно его так изменило – почему он решил придать красок и подземному царству, и душам, создав иллюзию жизни. Он часто говорил, что подземное царство просто развивалось, как и верхний мир, но Персефона знала Аида. У него была совесть, он сожалел о том, как начал свой путь в качестве властелина подземного царства. Он делал все это из доброты, в попытке искупить свой грех.

И все же он не мог простить себя за прошлое, и от этого ей было больно.

– Они помогают? – спросила она Аида, не зная, хочет ли услышать ответ. – Все эти пытки?

Она взглянула на бога, который все еще стоял там, где они появились, – с распущенными волосами, устремленными вверх рогами, темного, прекрасного и жестокого. Она не могла даже представить, каково ему находиться здесь, но она помнила его взгляд, когда он нашел ее в логове Пирифоя. Она никогда прежде не видела Аида в такой ярости, никогда не видела таким шокированным и сломленным.

– Не могу сказать.

– Тогда зачем ты это делаешь? – Она обошла Пирифоя и остановилась позади него, встретившись взглядом с Аидом.

– Ради контроля.

Персефона раньше не понимала, почему Аиду так необходим контроль, но за те месяцы, что они провели вместе, и сама начала желать того же. Богиня знала, что такое быть узницей, быть бессильной, вынужденной выбирать из двух зол – и все равно выбрать наибольшее из них.

– Я хочу контроля, – прошептала она.

Аид некоторое время смотрел на нее, а потом протянул руку:

– Я помогу тебе его добиться.

Его голос грохотал в пространстве между ними, наполняя ее грудь теплом. Она снова подошла к нему, и бог притянул ее к себе, снова прижав к груди.

Пирифой вдруг сделал резкий вдох. Сердце Персефоны заколотилось, когда он зашевелился. Голова покачнулась, глаза заморгали – сонно и растерянно.

Персефону снова пронзил страх увидеть его взгляд, она содрогнулась всем телом. Аид обнял ее за талию, словно чтобы напомнить – она в безопасности. Бог опустил голову, и его дыхание коснулось ее уха.

– Помнишь, как я учил тебя укрощать магию?

Он говорил об уроке в роще, после того как Аполлон потребовал у Аида услугу и взял с Персефоны обещание, что она больше не будет о нем писать. Она искала успокоения среди деревьев и цветов, но нашла лишь разочарование, когда не смогла наделить жизнью пустой клочок земли. И тогда появился Аид – из ниоткуда, словно одна из теней, что он подчинил своей воле. Бог мертвых помог ей укротить магию и исцелить землю. Его указания были пропитаны соблазном, и каждое прикосновение разжигало в ней огонь.

От этих воспоминаний по телу Персефоны побежали мурашки, и она выдохнула сквозь стиснутые зубы:

– Да.

– Закрой глаза, – велел он, легко касаясь ее шеи губами.

– Персефона? – раздался хриплый голос Пирифоя.

Она зажмурилась, сконцентрировавшись на прикосновениях Аида.

– Что ты чувствуешь? – Одна его ладонь скользнула вниз по ее плечу, а пальцы другой, что крепко обнимала ее за талию, властно раскрылись.

Ответить на этот вопрос было не так-то просто – она чувствовала сразу так много всего. Страсть и возбуждение к Аиду. Гнев и страх, горе и чувство предательства к Пирифою. Это был водоворот, темная бездонная пучина, – а потом полубог снова произнес ее имя.

– Персефона, пожалуйста. Я… Прости меня.

Его слова пронзили ее грудь, словно копье. И, заговорив, она открыла глаза:

– Жестокость.

– Сосредоточься на ней, – велел бог. Он прижал одну ладонь к ее животу, а пальцы другой переплел с ее пальцами.

Пирифой сидел, все так же ссутулившись, на металлическом стуле, связанный и пробуждающий в ней злобу. Глаза, которых она боялась, теперь со страхом смотрели на нее, полные слез.

Они поменялись местами, осознала вдруг Персефона и на мгновение замешкалась, не зная, сможет ли причинить ему вред. А потом заговорил Аид:

– Накорми ее.

Она почувствовала, как между их соединенными ладонями собирается сила – энергия, обжигающая ей кожу.

– В каком месте ты хочешь сделать ему больно? – спросил Аид.

– Это не ты, – произнес Пирифой. – Я тебя знаю. Я за тобой наблюдал!

У нее загудело в ушах, глаза загорелись, сила вспыхнула пламенем, которое богиня была не в силах сдерживать.

Он оставлял странные подарки, следил за ней, фотографировал в местах, где она должна была чувствовать себя в безопасности. Он лишил ее чувства защищенности даже во сне.

– Он хотел использовать в качестве оружия свой член, – ответила она. – Я хочу, чтобы он сгорел.

– Нет! Пожалуйста, Персефона. Персефона!

– Тогда заставь его гореть.

Энергия, плескавшаяся у нее в ладони, стала наэлектризованной. Она высвободила ее из руки Аида и представила, как эта магия устремляется к Пирифою бесконечным, горячим, как лава, потоком.

– Это не…

Крик Пирифоя оборвался, когда его настигла магия. Внешне не было ни единого признака, что с ним что-то не так – у него в промежности не вспыхнули языки пламени. Но было очевидно, что он почувствовал ее магию. Уперевшись ногами в пол и сжав зубы, он задергался на стуле в попытке высвободиться. На голове и шее вздулись вены.

И все же ему хватило сил выдавить сквозь стиснутые зубы:

– Это не ты.

– Я не знаю, кем именно ты меня считаешь, – ответила богиня. – Но давай-ка я проясню: я Персефона, будущая царица подземного царства, леди твоей судьбы – одно мое присутствие будет наводить на тебя ужас.

Из носа и рта Пирифоя потекла кровь, его грудь бурно вздымалась и опускалась, но он больше ничего не говорил.

– Как долго он пробудет в таком состоянии? – задалась вопросом Персефона, наблюдая, как тело Пирифоя выгибается от мучительной боли. Его глаза начали выходить из орбит, а кожа заблестела от пота, приобретя зеленоватый оттенок.

– Пока не умрет, – прямо ответил Аид, наблюдая за происходящим с абсолютно равнодушным выражением лица.

Она не дрогнула, ничего не чувствуя, и не попросила уйти, пока Пирифой не умолк и не обмяк на своем стуле. Персефона вспомнила свой вопрос Аиду: это помогает? Она так и не получила ответа, за исключением того, что теперь богиня знала: какая-то часть ее увяла, и если она продолжит, это иссушит ее без остатка.

Глава II

Прикосновение горя

– Как идет подготовка к свадьбе? – поинтересовалась Лекса. Она сидела напротив Персефоны на белом стеганом одеяле с вышитыми незабудками. Это был подарок от одной из душ, Альмы. Та подошла к Персефоне со свертком в руках во время одного из ежедневных визитов богини в Асфодель.

«У меня для вас кое-что есть, миледи».

«Альма, тебе правда не стоило…»

«Это подарок, но не для вас, а от вас, – быстро перебила богиню та, качнув серебряными кудрями, обрамлявшими ее розовощекое лицо. – Я знаю, что вы горюете по подруге. Так что передайте ей это».

Персефона приняла сверток, и, когда она поняла, что это стеганое одеяло, с любовью расшитое маленькими голубыми цветочками, на глазах у нее выступили слезы.

«Не знаю, нужно ли мне говорить вам, что означают незабудки, – продолжила Альма. – Искренняя любовь, верность, воспоминания. Со временем ваша подруга снова вас узнает».

В тот вечер, вернувшись во дворец, Персефона расплакалась, прижимая к груди это одеяло. На следующий день она подарила его Лексе.

«О, оно прекрасно, миледи», – сказала та, взяв в руки сверток, словно крошечное дитя.

Персефона напряглась, услышав свой титул. Она нахмурила брови и смущенно произнесла:

«Миледи?»

Лекса никогда прежде не использовала титул Персефоны. Их взгляды встретились, и Лекса замешкалась, покраснев.

«Танатос сказал, это твой титул», – объяснила она.

Персефона признавала, что титулами нужно пользоваться, но уж точно не в кругу друзей.

«Зови меня Персефоной».

Лекса широко распахнула глаза:

«Прости. Я не хотела тебя обидеть».

«Ты и… не обидела».

Как бы убедительно ни пыталась говорить Персефона, ей не удалось придать своему голосу достаточно уверенности. По правде говоря, услышать, как Лекса называет ее «миледи», было еще одним напоминанием, что она уже не та, что прежде. И как бы Персефона ни уговаривала себя быть терпеливой по отношению к Лексе, это было сложно. Лекса выглядела все той же, говорила все так же, она даже смеялась, как раньше. Вот только ее личность была другой.

«Кроме того, если уж пользоваться титулами, то ты должна называть Танатоса милордом».

И снова Лекса смутилась. Она отвела взгляд и, покраснев, ответила:

«Он сказал… что мне не нужно».

Персефоне этот разговор показался весьма странным, и она почувствовала себя еще более далекой от Лексы.

– Персефона! – позвала ее Лекса.

– Мм? – Это отвлекло богиню от ее мыслей. Она снова перевела взгляд на Лексу, посмотрев ей в глаза – ярко-голубые и прекрасные. Лицо подруги здесь, в Элизии, казалось бледнее, будучи обрамленным густыми темными локонами. На ней были белые одежды, подвязанные на талии. Персефона не помнила, чтобы она когда-нибудь надевала одежду этого цвета, когда они вместе жили в верхнем мире.

– Подготовка к свадьбе – как она идет? – снова спросила Лекса.

– О, – Персефона поморщилась и призналась: – Я даже не начинала.

Это было правдой лишь наполовину. Она не начала подготовку, – а вот Геката с Юри уже начали. Честно говоря, ей было больно думать о подготовке к свадьбе без Лексы. Если бы та была жива, то уже прочесывала бы интернет в поисках цветовых палитр, платьев и банкетных залов. Она составила бы план, списки и познакомила бы Персефону с традициями, о которых той не потрудилась рассказать ее мать. Вместо этого Лекса сейчас сидела напротив Персефоны – тихая, покорная, не помнящая об их дружбе. Даже если Персефона захотела бы включить ее в планы Юри и Гекаты, она бы не смогла – душам не позволялось покидать Элизий, пока Танатос не увидит, что они готовы к переезду в Асфодель.

«Может, мы могли бы включить ее в подготовку», – предложила Персефона.

Танатос покачал головой.

«Ваши визиты и так ее утомляют. С бóльшим ей пока не справиться».

Он также попытался ослабить ее сопротивление своей магией. У бога смерти была способность успокаивать других одним своим присутствием, приносить покой тем, кто горевал, и облегчать волнение. Тем не менее на Персефону это иногда производило обратный эффект. Она считала его влияние на ее эмоции насилием, даже когда он делал это из лучших побуждений. После смерти Лексы Танатос использовал свою магию в попытке облегчить ее страдания, но она велела ему прекратить. Даже зная, что он делал это с добрыми намерениями, она хотела все чувствовать, – даже если это причиняло боль.

Ей казалось неправильным быть избавленной от боли, когда она причинила столько страданий самой Лексе.

– Ты как будто совсем не рада, – заметила Лекса.

– Я рада стать женой Аида, – объяснила богиня. – Просто… я никогда не представляла, как выхожу замуж. Я даже не знаю, с чего начать.

Деметра ее к этому не готовила – как и ко всему остальному. Богиня плодородия надеялась обхитрить мойр, спрятав дочь от мира – от Аида. Когда Персефона умоляла мать позволить ей покинуть оранжерею, выйти в мир в обличье смертной, она мечтала лишь получить степень, начать успешную карьеру и как можно дольше наслаждаться своей свободой.

Любовь никогда не была частью той мечты, не говоря уже о свадьбе.

– Хмм, – произнесла Лекса, опершись на отставленные назад руки и запрокинув голову назад, лицом к неясному небу, словно загорая. – Тебе нужно начать с того, что больше всего приводит тебя в восторг.

Это было именно то, что посоветовала бы ей прежняя Лекса.

Но больше всего Персефону приводил в восторг сам тот факт, что она станет женой Аида. Когда она размышляла об их будущем, ее грудь наполнялась воздухом, тело пронизывало электричество, а душа оживала.

– Я об этом подумаю, – пообещала Персефона, поднимаясь. Раз уж речь зашла о свадьбе, ей пора было возвращаться во дворец, чтобы приступить к подготовке. – Хотя я уверена, что у Гекаты с Юри будут свои мысли по этому поводу.

– Может, и будут, – ответила Лекса, и несколько секунд Персефона не могла отвести от нее взгляда. На нее смотрела прежняя Лекса, задумчиво и искренне добавившая: – Но свадьба-то твоя.

* * *

Персефона покинула Элизий.

Ей пришлось перенестись в Асфодель. Богиня уже опаздывала, но, когда она оставила Лексу, слезы застилали ее глаза. Она остановилась, закрыв лицо ладонями. Все ее тело ныло, в груди словно образовалась пустота, а легкие объяло пламенем. Ей было хорошо знакомо это чувство – оно терзало ее со дня смерти Лексы. Оно накатывало, непрошеное, словно кошмары, преследовавшие ее во сне, – когда она ожидала и даже когда не ожидала, цепляясь к смеху и запахам, песням и словам, местам и фотографиям. Оно разрывало ее на куски.

И ее тяготила не только грусть, – но и гнев. Гнев, что Лекса вообще пострадала, что, несмотря на богов – несмотря на ее собственную божественность, – не было способа побороть судьбу. Потому что Персефона попыталась сделать это и потерпела неудачу.

У нее внутри сжался узел, отравляющий богиню чувством вины. Если бы она знала, что их ждет, то никогда бы не согласилась на сделку с Аполлоном. Когда Лекса лежала без сознания, подключенная к аппарату искусственной вентиляции легких, Персефона впервые начала понимать, каково это – бояться кого-то потерять. По правде говоря, она была до ужаса напугана и сделала все возможное, желая предотвратить то, что оказалось в конечном счете неизбежно. Ее решения навредили Лексе так, что исцелить ее теперь могло лишь время – и вода из Леты.

Хотя память подруги была безвозвратно утеряна, Персефона все еще надеялась, что прежняя Лекса когда-нибудь вернется. Теперь она знала правду – горе значило никогда не вернуться назад, никогда не собрать кусочки. Оно значило, что человек, которым Лекса стала после своей смерти, останется таким же до своей следующей смерти.

Желчь подступила к горлу.

Горе было жестоким богом.

Когда Персефона дошла до дворца, ей навстречу тут же бросились Цербер, Тифон и Орф. Три добермана остановились перед ней, энергичные, но послушные. Она опустилась на колени, почесала их за ушами и погладила по бокам. Она начинала понимать их все лучше. Цербер был самым серьезным из троицы и доминировал среди остальных. Тифон был добродушным, но с быстрой реакцией, а Орф был не прочь подурачиться, когда не патрулировал подземное царство, – чем занимался почти всегда.

На страницу:
1 из 8