Чужак: Боец демона-императора. Тропа смерти. Сквозь бездну (сборник)

Мне вновь пришлось кланяться, сперва принимая дар, затем – в сторону ложи. С недоумением вертя браслет, я сделал было движение возразить, но распорядитель торжеств, с яростью ухватив меня за локоть, уволок к выходу с арены.

– С ума сошел – возражать?! Ты хочешь оскорбить императора? Если в результате тебе просто отрубят голову, можешь считать, что повезло неописуемо.

– Я просто хотел сказать, что эта награда мною не заслужена, потому что эта девушка…

– Не тебе решать такие вещи, а если его величество решил, что ты заслуживаешь награды, сомневаться в его решении – непозволительная дерзость! Уже поэтому ты заслуживаешь не дара, а колодок, но я, увы, не могу принимать такие решения в отношении императорских бойцов. – И, ненавидяще фыркнув, чиновник поспешил уйти.

Кажется, догадался, что у меня начинают чесаться кулаки.

Дернув плечом, я обернулся к девушке, своей недавней противнице, к которой уже вернулось присутствие духа, и она приятно улыбалась.

– Спасибо, что не прирезала меня в самом начале.

– А ты не промах, – ответила девушка хладнокровно.

– Спасибо. Но ты, конечно, намного лучше меня дерешься. Моя победа – просто случайность.

– Случайности случаются, – рассмеялась она с большей симпатией. – Удачи, парень!

– И тебе.

– Молодец! – заявил Исмал, едва появился рядом. – Очень хорошо! Не говорю уж о том, что две награды за время одного праздника – огромная честь. Тебе следует ценить это, хотя ты, несомненно, заслужил оценки своей находчивостью и упорством. Думаю, ты уже понял, что шанс на победу остается всегда.

– Да уж.

– Девушка, с которой ты бился, – Оэфия Паль Малеш. Собственно, одна из лучших выпускниц школы Малеш.

– Она меня пожалела. Иначе искромсала бы уже на первой минуте.

– Верно. Однако ты выжил и даже победил, – мастер сдержанно усмехнулся. – В гладиаторе важны не только навыки и искусство боя, но и умение использовать ситуацию, повернуть ее себе на пользу, если есть такая возможность. Я тобой доволен… Нет, выбирать тебя для следующего боя выбора не станут. Так не принято. Но в любом случае советую тебе завтра присутствовать на стадионе, чтоб видеть чужие бои, – это полезно.

– Да, я уже понял.

– А сейчас можешь идти гулять. Правда, только после того, как побываешь у врача. – И многозначительно покосился на меня.

Я охотно поплелся в указанном направлении – можно было надеяться, что мне не только перевяжут кровоточащие царапины, но и намажут многострадальное ребро мазью, так что я смогу хоть на этот раз немного поразвлечься и повеселиться в городе. Не так уж часто меня выпускали за ворота, хотелось воспользоваться этим. Колени уже почти не дрожали, и слабость не накатывала волнами – вот и хорошо.

…В городе было весело – народ, похоже, оттягивался за весь год. Редко-редко когда попадались открытые лавки, и в тех по большей части торговали одеждой, украшениями, прочей дорогой мишурой – ну и, конечно, всевозможной выпивкой. Разодетые женщины и не отстающие от них мужчины, судя по их виду, было мало расположены заниматься делами – все веселились. Трактирная прислуга втюхивала закуски прохожим, причем не каждый брал на себя труд задержаться и кинуть в ответ монетку. Впрочем, как я понял, затраты местным забегаловкам заранее были возмещены из императорского бюджета.

Но иллюзия всеобщей щедрости была прекрасна.

Улыбчивая девушка в белом полотенце, повязанном поверх праздничной одежды, вручила мне завернутое в кусок лепешки лакомство с мясом, соусом и маринованными овощами. Я охотно улыбнулся ей в ответ, особенно когда взгляд ее наткнулся на аграф и золотые браслеты с императорским символом, и выражение лица стало подобострастно-испуганным.

– В ваше заведение можно заглянуть, чтоб… кхм… культурно отдохнуть?

– Конечно! – выдохнула она восторженно. – Для императорского бойца у нас всегда будет место и самое вкусное пиво на этой улице! И шествие из наших окон будет видно замечательно.

– Шествие?

– Да, вечернее шествие.

Я решил не переспрашивать – мало ли, вдруг это любой местный знает. Конечно, я никогда не притворялся, будто здесь родился, но и на лишние вопросы отвечать совсем неохота. Поэтому просто вошел в дверь, на которую она мне указывала гостеприимным жестом. В зале оказалось не так много посетителей, как можно было ожидать, видимо, большинство гуляло в свое удовольствие. Возможно, поэтому рядом со мной материализовался здешний работник с огромным подносом всевозможного угощения, которое я еще даже не успел заказывать.

– За счет заведения многоуважаемому императорскому гладиатору. – И расставил на столе тарелки и миски. – Угодно вина, пива, медового, шиповникового, можжевелового напитка? – Далее он скороговоркой назвал еще с десяток местных напитков.

– Пива. И горячего. Я устал.

– Понимаю. – На меня посмотрели с еще большим интересом и тут же приволокли огромную деревянную кружку с великолепной пенной шапкой. – Угодно ли пересесть вот сюда, к окну? Шествие начинается.

– Что за шествие? – Теперь, когда я уже втянул в себя первые глотки благословенного напитка, можно было и поболтать, если уж придется, и на вопросы поотвечать.

– Шествие ликов. Господин не здешний? Должно быть, у господина на родине не приняты карнавалы.

– Карнавалы бывают. Самые разные. И в виде шествий тоже. – Я припомнил кадры с бразильских карнавалов, представил себе тех художественно раздетых женщин на здешних улицах и усмехнулся. Впрочем, может, они б и поняли, ведь танцовщицы у них тоже одеваются… облегченно.

– Вот. Любой праздник – это шалость, право и возможность одеться не так, как принято, разукраситься сверх того, что позволено, спрятать свое лицо и показаться не тем, кто ты есть. Храм это поощряет, чтоб люди не забывали, как зыбко их положение и как надо ценить то, что у тебя есть.

– Да-да, я понял.

– В шествии иной раз принимают участие даже знатные дамы – те из них, кому не запретят старшие родственники. Впрочем, их лиц никто не видит, и иной раз они идут на такие вольности, так вызывающе одеваются, что если б кто из их круга узнал, женихов у дам бы по убавилось. Но таких причудливых костюмов не увидишь в обычной жизни. И очень много танцовщиц. О, вот они! – И махнул в распахнутое широкое окно, через которое можно было созерцать едва ли не всю улицу.

Я не то чтобы ожидал увидеть целый табун полуобнаженных леди, но был несколько разочарован, обнаружив, что откровенные по местным меркам наряды не слишком-то откровенны. То одна, то другая женщина из толпы показывала ножку из разреза, да, может быть, слишком глубокое декольте, но что в этом особенного? Лица каждой были скрыты либо кружевными густыми вуалями, либо перьями, свисающими с головных уборов. Плывшие по сторонам процессии танцовщицы были обнажены намного значительнее… Ах, да! Цеховое право, дающее отпущение греха недостаточно закрытой одежды.

Впрочем, и само по себе зрелище оказалось достаточно ярким и пышным, чтоб не жалеть излишне о скромности местных дам. Кстати, вон та, чье лицо лишь наполовину скрыто перьями, очень даже ничего. Какая грудь!.. Она прошла совсем рядом с окном, на край которого я облокотил руку с кружкой и, конечно же, с браслетом, и, оценив блистательную императорскую награду, завлекательно улыбнулась мне. Похоже, гладиаторы здесь пользуются щедрой женской благосклонностью.

Ковыряясь в угощении и поощряюще поглядывая в окно на женщин, участвующих в шествии, я вдруг поймал себя на том, что как-то очень органично и спокойно воспринимаю себя в этом мире. Кажется, даже готов смириться с тем, что не будет у меня больше никакой другой родины. Удивившись самому себе, я постарался припомнить родной двор, где вырос, школу, куда ходил не только на быстро опротивевшие уроки, но и на самбо, и скверик, где первый раз поцеловался с одноклассницей, хоть и не первой красавицей, но тоже хорошенькой, пользовавшейся вниманием парней.

Вспомнил встречи и тусовки, вспомнил крышу дома, которую мы осваивали с друзьями и на спор стояли на краю, и мост, с которого прыгали, и озеро в лесу, где первый раз ставили палатку, делая многоопытный вид. Для меня много значили и некоторые городские закоулки, где я с нетерпением ждал свою первую девушку, которой, помнится, увлекся до головокружения. Вспоминать о них, осознавая, что едва ли увижу эти места вновь, было больно.

Ни к чему себя мучить. Если мне здесь жить, значит, надо с этим свыкаться. И если вспоминать тяжело, мне придется не вспоминать. Если другого выхода нет, этот новый мир да станет для меня домом…

Глава 5

Игра в свободу

Все менее и менее странной мне казалась эта жизнь, все более и более естественно я воспринимал обращаемые ко мне требования и даваемые указания. После шествия императорских гладиаторов, которым завершили празднество, я не мог не оценить, пожалуй, последний сомнительный штрих тех преимуществ, которые давало положение бойца. Меня, как удостоившегося двух наград, поставили в первый ряд…

Количество людей, пялившихся на меня с открытыми ртами и оравших что-то невразумительно-восторженное, слегка напрягло. Конечно, побыть в положении звезды – в этом тоже что-то было. Не удивился бы, если б узнал, что именно так у меня на родине приветствуют известных футболистов или призеров олимпийских игр – мне самому не случалось толкаться среди публики в подобных случаях. Недоумевающий собственному оживлению, попытался убедить себя, что к удовольствию тут добавляется и сколько-то раздражения: кому, мол, может понравиться быть подобием выставочной собаки, на которую тыкают пальцем, хоть и с восторгом?

Но чувство это было фальшивым. Продиктованным представлением о том, как оно должно быть в моем положении.

– Теперь у тебя прямой путь к успеху, – сказал Исмал, поднявшись ко мне в тренировочный зал на следующее же утро после того, как всех нас увезли из столицы обратно в замок. – Даже если ты не удержишься в числе императорских бойцов.

– А что требуется, чтоб удержаться в их числе?

– Только желание его величества. Он редко оставляет у себя на длительный срок чужаков, но такое случается. – Мастер оглядел меня с сомнением. – Правда, для того, чтоб император пожелал видеть тебя среди своих постоянных бойцов, тебе следует намного лучше на учиться владеть мечом. Пока ты им не владеешь никак.

А чуть позднее в залу спустилась девушка, имя которой, несмотря на его экзотичность, я запомнил с первого раза. Именно с нею я бился в последний раз. Оэфия и как-то там дальше. На этот раз она была одета не в тонкий кожаный доспех, а в свободную рубашку и широкие брюки, похожие на штаны-афгани. Так одевались женщины гладиаторы для тренировок, это я уже знал.

– Привет, Серт, – она подняла руку.

– Привет, Оэфия.

– Паль.

– Это твоя фамилия?

– Фамилия? – Она рассмеялась. – Я же не из благородных, откуда у меня фамильное имя. Паль – прозвище. Так же, как и Серт… Ты чужой тут, да?

– Да, меньше трех месяцев здесь.

– Не откажешься от спарринга?

– Без проблем. – Я смотрел, как она выбирает учебное оружие на стойках у стены. – У тебя были какие-то неприятности из-за проигрыша?

– Нет. – Она обернулась в удивлении. – Я же жива, сам видишь.

– Ну мало ли, как у вас бывает.

– У нас бывает очень просто. Или ты труп – или тебе повезло.

– Но ты здорово мне уступила.

– Мда. – Выбрав меч, Оэфия оценивающе оглядела меня. – Мне и в голову не могло прийти, что ты такой изворотливый. Не зря тебя так зовут.

– Не изворотливый я. Просто жизнелюбивый. – И тоже выбрал меч, поняв, что она хочет вполне традиционной схватки.

– Все мы здесь жизнелюбивы. Это не ответ. Кстати, что у тебя за техника?

– Самбо. Самооборона без оружия.

– Оно и видно… Ну что ж… Начнем?

Девушка поплыла боком, словно лебедушка, вознамерившаяся удивить публику своим необычным умением. Я «подхватил» ее прием – и поплатился за это следование чужой задумке. Удар она нанесла из такого положения и так стремительно, что отреагировать я не успел. Отреагировали ребра слева, к счастью, не то, что было повреждено, однако и тут боль ударила в загривок. Когда же она отпустила, оказалось, что меча у меня в руке нет, а кончик ее клинка – у моей груди, где-то напротив сердца.

Оэфия, сдвинув брови, посмотрела на меня.

– Ну, подбирай. – Она кивнула в ту сторону, где валялся мой меч. – Давай попробуем с твоим почином. Атакуй.

Атаковал. Чуть менее, чем неуспешно. Меч, нацеленный на укол, рванул влево, словно живой, потом к земле. Рывок был мощный и неожиданный. Я не последовал за ним лишь потому, что в шею мне уперся чужой клинок. Счастье, что деревянный и не по кадыку.

– Твою мать… – прохрипел я.

Девушка опустила руку с учебным оружием.

– Черт побери, – проговорила она медленно. – Ты что – вообще мечом не владеешь?

– До появления в этом мире меч в руки не брал. Два месяца уже тренируюсь.

– Э-э… Гхм… Два месяца? Большинство из нас начинает учиться владению мечом в возрасте трех-пяти лет. Самое позднее – шести… Это что-то невероятное! То есть человек, едва знающий, что такое меч, сумел одержать победу в схватке с элитным бойцом? Я с девяти лет на арене… Отдаю должное и восхищаюсь, ты просто молодец. Но, как я поняла, расспросив Исмала, в твоих планах – остаться в числе императорских гладиаторов?

– Вообще-то хотел бы.

– И как ты себе это представляешь? Да, верю, раз-другой ты выедешь на необычности своей техники, эффекте неожиданности и своей удачливости, однако, прости, это все не будет тебя выручать до бесконечности. До сей поры ты, как понимаю, в основном сталкивался с другими такими же чужаками, как и сам. Но теперь чаще будешь встречаться в бою с противниками намного серьезнее, чем предыдущие. Ты сможешь научиться сносно владеть мечом, но гладиаторы высшей марки дерутся намного лучше, чем сносно.

– Это я уже понял.

– Тебе поразительно везет, раз ты до сих пор жив, и поэтому я готова поверить, что из тебя может получиться гладиатор. Но стоит ли тебе рваться именно в элиту, причем сразу? Если император отправит тебя прочь, может, оно и к лучшему?

– Сначала надо хотя бы добиться, чтоб отправил. Но по сути-то – насколько это вероятно?

– Вероятно. Вполне. Нужно лишь дожить до этого. – Она позволила себе улыбнуться. – До этого многие доживают – верь в лучшее. Ты удачлив.

– Твои слова да Богу в уши. Но, откровенно говоря, мне намного больше хотелось бы стать бойцом из тех, чей бой смотрят уже больше ради техники, чем ради крови.

– Для тебя этот путь намного более рискованный, чем любой другой. Выступать в клубах и на второстепенных аренах спокойнее – там тебе мастера меча вряд ли попадутся.

– Кхм… Я уже успел понять, что выступления во второстепенных клубах, в общих мясорубках – это издевательство над удачей.

Она ответила долгим взглядом.

– Думаешь, для тебя выжить в поединке с бойцом высшего класса, догадывающимся о твоих штучках, будет проще, чем в общей схватке?

И, развернувшись, ушла, не стала дожидаться ответа. Я же, потирая горло, по которому пришлось крепко, даже уже не был уверен, что смогу быстро отыскать ответ. То ли меня раньше в основном ставили против таких же, как я, непрофессиональных гладиаторов, то ли… В любом случае первое – вернее.

Так что мне делать теперь?

Я задался вновь этим вопросом через пару дней, после того как в поединке на небольшой «домашней» арене в особняке одного из приближенных императора мне разворотили плечо. Когда противник выдернул оружие из моего тела, и кровь хлынула потоком, девятилетняя дочка хозяина особняка, для которой (и ее друзей соответствующего возраста в придачу), собственно, было затеяно представление, громко вскрикнула:

– Пусть его немедленно перевяжут! Пусть вылечат! – И прижала крохотные ручки к чистому розовому личику.

Слуги и врач, тоже ждавший наготове, кинулись ко мне с грохотом. Я, оцепенело наблюдая, с какой дикой скоростью вокруг меня растет темная глянцевая лужа, уже мысленно решил, что спасти меня не успеют. И лишь когда после пары прикосновений руки врача, вооруженной каким-то светящимся камушком на цепочке, поток иссяк, я с нежностью подумал о юном создании, пока еще жалостливом и способном сочувствовать.

Судя по тем развлечениям, к которым ее приучает отец, она очень скоро станет такой же сукой, как та же наложница императора, например. И тоже будет с удовольствием смотреть на чужую смерть. Но пока – это милое чувствительное создание, и она позволила оставить меня в живых. Спасибо ей за это.

– Эй, ты еще не отключился? – вполголоса полюбопытствовал врач.

– А должен бы?

– Нет. Терпи. Сейчас.

Меня подняли и понесли. Реальность воспринималась уже не совсем четко, однако хватало сил, чтоб осознавать – все намного лучше, чем могло быть, хотя бы потому, что я пока еще жив. И на следующий день, когда, поднявшись не без усилий, но успешно, я выполнял команды врача и рассматривал его сосредоточенное, довольное лицо, подумал о невеселом. Помимо всего прочего вспоминалась реакция зрителей. Их, взрослых, было там немного, но презрительные возгласы с той стороны я услышал.

Вот-вот, когда боец несколько дней до того выигрывает, он всем хорош. Стоит ему проиграть, он уже заслуживает презрительных замечаний, хотя за прошедшие дни ничуть не изменился.

Боец в зените лишь до тех пор, пока не проиграл.

Исмал заглянул ко мне только на следующий день, ближе к вечеру, уточнил, что сказал врач по поводу тренировок.

– Ничего определенного. Пара дней покоя, потом – потихоньку начинать… Не представляю, каким образом местные медики умудряются так быстро справляться с серьезными травмами.

– Естественно, поскольку не имеешь представления о магии. Но это и неважно. – Взгляд мастера стал настороженным, оценивающим. – Что скажешь теперь?

– По поводу чего?

– Если мне и есть смысл что-либо обсуждать с тобой, так это вопросы твоих бойцовых качеств, выступлений и подробности тренировок. Или твоего отношения к первому, второму и третьему.

– Тебе интересно мое отношение? И что же ты рассчитываешь услышать в ответ?

– Правду, Серт, правду.

Желание сказать все от души, не сдерживаясь, стало сильнее, чем здравый смысл, нашептывающий вести себя привычно, внешне корректно и скрытно. Да и какая разница – он ведь сам приглашал к откровенности, чем не повод разрядиться в настоящей вспышке? Так пусть хоть подавится своей правдой!

– Мое мнение на ваш счет мало изменилось. Я бы сказал, что вы – просто кровожадные варвары с этими вашими гладиаторскими традициями. Мы хотя бы их переросли уже пару веков как.

– Переросли? В действительности? – Исмал готовился слушать с искренним любопытством – ни следа раздражения или желания поймать на противоречиях.

– Ладно, допустим, не переросли. – Зато я совсем не хотел спорить – только разрядиться. – Мы – тоже варвары. Где-то, в чем-то. Согласен. Но, ей-богу, наши недостатки не говорят о том, что так – правильно.

– Тогда я не понимаю твоего отношения к жизни. А желал бы понять.

– Интересно, почему тебе приспичило лезть мне в душу вот прямо сейчас? Раньше ты не рвался.

– После проигрыша гладиатор именно таков, каков он есть. Вылезают все сомнения, страхи, ожесточение, странные идеи, которыми боец пытается обосновать отступление. В такой момент видно, чего он стоит, и получится ли из него что-то в будущем.

Мастер сверлил меня взглядом. Неприятно. И ведь не сразу сообразишь, чем отругаться, чтоб не банально. Исмал, в отличие от своего помощника, языком владел не хуже, чем телом.

– При чем тут проигрыш? – злясь, все же ответил я. – Мое мнение по поводу ситуации от результатов боя не зависит.

Долгий-долгий взгляд заставил меня ощутить себя мальчишкой, ляпнувшим какую-то дикую глупость. Этот мастер умеет смотреть не хуже моего первого наставника. Тот, помнится, парней держал в железной узде одними взглядами и не стеснялся осадить так жестко, чтоб в дальнейшем желание выступать по ерунде пропадало в зародыше.

– Вот именно потому, что ты не замечаешь этой разницы, ты – боец, а не мастер.

– И можно ли узнать, что за вывод ты сделал?

– Думаю, если для тебя нет разницы в твоем душевном расположении после победы и после поражения, если ты не знаешь, что не человек существует для мнения, а мнение – для человека, и потому от него зависит, то и мои объяснения тебе ни к чему. Отправляйся на тренировку и медитацию. Без напряжения, но для разогрева – обязательно. Или ты решил не стараться стать хорошим бойцом?

– Размечтались, – пробормотал я неуверенно и отправился делать разминку, ломая голову над тем, что еще Исмал мог иметь в виду, помимо сказанного вслух.

Знать бы наверняка, какие выводы он сделал в отношении меня, ведь эти выводы, как ни крути, отразятся на дальнейшей моей жизни.

Плечо болело, особенно по вечерам, но отнюдь не так, как стало бы без толковой врачебной помощи. Все-таки магия – штука классная… Если не считать того, что лишь из-за магии я вообще оказался здесь, а не будь ее, жил бы сейчас спокойно… Тренерствовал… С Кирюхой бы поладил…

– Нечему удивляться, – объяснил Аршум – я снова тренировался с ним, потому что он лучше других умел дозировать нагрузку при тренировках с выздоравливающими. – Гладиаторы, тем более императорские, пользуются самым лучшим медицинским обслуживанием. В принципе наши маги любого могут поставить на ноги за несколько дней, но обычно стараются чрезмерно не ускорять естественные процессы. Это может быть опасно в долгосрочной перспективе.

– Что – и отрубленную конечность могут вырастить обратно?

Боец, да плюс к тому еще и младший помощник мастера, то есть человек весьма в местных делах искушенный, посмотрел длинно и задумчиво, словно поражался, какие серые личности коптят с ним один небосвод.

– Да, если захочешь платить за отросшую конечность несколькими годами жизни… Нет-нет, не умрешь раньше на несколько лет, а эти самые последние годы проживешь, болея, едва-едва колупаясь, страдая. Ресурсы организма не бескрайни. Бывают и иные варианты, конечно, но они чересчур дороги даже для императорских бойцов.

– Известное дело. Как и у меня на родине – почти что угодно, были б деньги.

– Это во всех мирах одинаково… Будешь давать напряжение правому плечу или предпочтешь пока тренировать левую?

– Мы ж на мечах собирались.

– Ну и что?.. Стоп – ты не владеешь левой рукой?! Э-э…

– Ты мне сейчас Оэфию напомнил. Да, я питекантроп, не умею того и этого. И местные деньги считать не умею. Все, капец мне!

– Хм… Паль, между прочим, очень толковая девчонка. С огромным опытом.

– Возможно. Но возьмите наконец в голову, что бывают и непохожие на вас люди! Даже в вашем собственном мире, побьюсь об заклад. Они гладиаторствуют, не владея мечом, владеют мечом, но не работают левой, или даже – вполне вероятно – не любят гладиаторские игры!

– Да ладно, нормальный человек не может не любить бои!

– А что для тебя нормальность? Каквсешность? Но достоинство человека отнюдь не в умении сбиваться в стадо. Иначе б мы по сей день траву щипали и больше ничем себя не обременяли.

– Странные ты вещи говоришь. Как любой чужак, – расстроенно ответил Аршум. – Ты меч берешь?

– Беру.

Мы немного размялись с тренировочным оружием, аккуратно взялись врукопашную.

– Если, по-твоему, можно не любить гладиаторские бои, – пропыхтел мой напарник, – то как же ты вообще собираешься дальше сражаться, с такими-то мыслями? Рисковать жизнью, считая, что кому-то это на фиг не интересно?

– Если ткач знает, что не все носят шелка, бросит ли он ткать шелковые ткани?

– А ну молчать! – рявкнул нам Хунайд. – Если продолжишь в прежней манере, Серт, следующий бой станет для тебя последним!

– Оптимист…

– Это называется реалист!

– Не дождетесь!

– А покажи!

– На «слабо» берешь? – Я выпрямился, затягивая на запястье ремешки «когтей». – Изволь.

– Так-так, наглец-хитрец! Я из тебя повытрясу эту дурь на радость всем, – алчно провозгласил помощник мастера, вытаскивая из ножен меч.

Действительно, террасы по стенам тренировочных залов вмиг обросли публикой.

Он взял меч наизготовку. Я ловил его взгляд – спокойный и даже рассеянный. Можно предположить, что Хунайд как боец стоит на голову выше меня и непринужденно составит конкуренцию той же Оэфии Паль. Правда, в отличие от нее, над которой я сумел одержать верх, он в курсе всех неожиданностей, которые я могу предложить его вниманию, и не склонен меня жалеть.

Крученую, сложную в своей траектории атаку мечом я не пропустил лишь потому, что именно этот прием только накануне осваивал с Аршумом. Поймал клинок в «когти», дал соскользнуть вниз и в порыве раздражения и смелости адекватно ответил, прицелившись строго в пах.

Меня словно стальным ветром сковало и толкнуло, развернув в броске, который я сумел перевести в прыжок.