bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 5

Док переключил свое внимание на птицу, опустившуюся на скамейку напротив нас, и незамедлительно поднес к глазам бинокль.

– Красный кардинал. – Он повернулся ко мне. – Знаете, что говорят о кардиналах?

– Что?

– Они – посланники наших умерших любимых. Может быть, Лука, вам захочется поразмыслить над тем, что наш маленький красный друг пытается сказать вам в эту самую секунду?

* * *

До того как снова отправиться в длинный обратный путь, мы провели в Нью-Йорке пять дней.

Входя после столь долгого отсутствия в любимый вермонтский дом – свою спасительную гавань, – я испытала большое облегчение.

Я забрала свою питомицу, свинку Гортензию, у местного фермера, согласившегося присмотреть за ней. Как получается, что девушка-домоседка завела себе домашнюю свинку? Что же. Пару лет назад на придорожной ферме неподалеку от моего дома случился пожар. Слухи о том, что животные погибли, естественно, подстегнули мои страхи. Док подумал, что для воздействия на мою психику было бы неплохо посетить место пожарища. Когда я пришла туда, я узнала, что погибли не все животные. Некоторые из них все еще оставались там и ютились во временном сарае. Посмотрев в глаза свинки, я буквально увидела саму себя: грустное, одинокое создание. Вероятно, она тоже потеряла лучшего друга. Поэтому я сделала то, что сделал бы любой другой человек, нашедший родственную душу, – я забрала ее домой. С тех самых пор Гортензия стала для меня кем-то вроде избалованного ребенка. Поскольку я никогда не планировала иметь детей, то решила, что мне сойдет с рук такое обращение со свинкой.

Когда я попыталась вернуться к привычной домашней рутине, письмо Гриффина не выходило у меня из головы.

Ты – отстой.

Ты – отстой.

Ты – отстой.

Он никогда не стеснялся в выражениях, но спустя столько времени его слова звучали оскорбительно.

Казалось, я должна была бы разрыдаться из-за этого, но я больше не могла плакать. Действительно, Док часто подшучивал над тем, что я не способна выдавить из себя ни слезинки. Он старался помочь мне попробовать поплакать, чтобы выпустить мою боль наружу, но я так и не смогла – ни разу после несчастного случая. Даже когда умер мой отец.

Отправившись на цокольный этаж, я приступила к поискам завернутого в пластик контейнера, куда сложила письма Гриффина – я все их сохранила.

Возможно, я могла бы каким-то образом восстановить связь с ним, перечитав пару писем, что помогло бы мне решить, нужно ли мне написать ему. Ответив на его грубое письмо, я могла бы открыть ящик Пандоры. Может, лучше уж не будить спящую собаку, сохранив в целом приятные воспоминания о друге юности? Я предполагала, что мой ответ мог бы принести мне столь желанное чувство завершенности, даже если Гриффин никогда больше не ответит мне.

Открыв контейнер, я с закрытыми глазами достала один конверт. Мне не хотелось обманывать судьбу, выбирая какое-то определенное письмо. Я просто взяла его наугад.

Посмотрев на дату, я поняла, что это одно из старых писем, написанное, когда нам было, вероятно, лет по десять.

Дорогая Лука!

Как ты поживаешь?

Мне было грустно, потому что мама и папа разводятся. Они сказали, что я в этом не виноват.

Как твое танцевальное выступление? Тебе подарили потом цветы, как ты хотела? Я бы послал тебе их, если бы у меня были деньги. Посылка в Америку стоит кучу денег.

Я написал тебе песню. Она начинается вот так:

Лука, Лука, Лука,Я хочу купить тебе базуку.

Я еще не закончил. Подыскиваю другие слова, которые рифмуются с Лукой.

До скорого, приятель,

Гриф

Прижав письмо к груди, я подумала о том, каким представляла себе этого мальчика. Где-то в коробке валялась единственная фотография, которую он прислал мне. Нам было лет по двенадцать, когда мы нарушили неписаные правила и обменялись фотографиями. Я выбрала ту, на которой сфотографирована с макияжем, в платье для танцевального конкурса и в туфлях для чечетки. Он прислал мне снимок, где он стоит перед каким-то лондонским зданием. В том возрасте я только начала увлекаться мальчиками. Помнится, я удивилась, узнав, что Гриффин, у которого были большие карие глаза и темные волосы, и в самом деле милашка.

Я никогда не забывала о том, что он написал мне, получив мою фотографию.

Переверни письмо обратной стороной, чтобы узнать, как я отреагировал на твою фотографию.

А когда я перевернула фото, там было написано:

Круто, Лука. Ты просто красавица!

Не думаю, чтобы я когда-нибудь в жизни краснела сильнее. Тогда мне впервые пришло в голову, что, возможно, мои чувства к Гриффину более чем просто платонические. Конечно, я загнала эту мысль подальше, потому что мне казалось, что вряд ли что-то может произойти, учитывая расстояние между нами. Впрочем, только расстояние помогало нам открываться друг перед другом.

Вспомнив слова этого милого юного Гриффина и сравнив их с резкими строками, прочитанными неделю назад, я с трудом сглотнула несколько раз. Все еще не решив, стоит ли связываться с ним, я вытащила другое письмо.

Оно, как указывала дата, относилось ко времени, когда нам было примерно по пятнадцать или шестнадцать.

Дорогая Лука!

Я собираюсь поделиться с тобой одним секретом. Не верь парням. Никогда не верь. Мы говорим вам все что угодно, лишь бы залезть к вам в трусы. А когда нам это удается, мы срываем их – буквально – всего за пару секунд.

Ладно… ты можешь верить мне, но не другим парням. (И это лишь потому, что я далеко и все равно не могу предпринять никакой попытки, иначе мне тоже нельзя было бы верить.)

Как бы то ни было… у меня был секс. Полагаю, ты, возможно, уже догадалась.

Это было приятно, но не так здорово, как я думал. Честно говоря, получилось немного неловко и как-то быстро. Ты еще не делала этого, верно? Надеюсь, что ты ответишь «нет». Лучше пусть будет «нет», Лука. Если «да», не говори мне. Я не выдержу, узнав об этом. (На самом деле, я хочу, чтобы ты рассказала мне. Только, прежде чем ты это сделаешь, мне, возможно, придется спереть у отца немного виски.)

Маме лучше. Спасибо за то, что ты спросила. Говорят, что рак не распространился выше яичников. То есть это хорошо. (Это хорошо, правда?) Тебе что-нибудь известно о раке яичников? Мне нужно, чтобы ты сказала мне, что все будет нормально. Я бы поверил, если бы услышал это от тебя. Думаю, мне просто необходимо это услышать. Потому что я не могу потерять маму.

Постарайся не затягивать с ответом. Весточки от тебя всегда повышают мне настроение.

До скорого, приятель.

Гриф.

Вздохнув, я вложила письмо в конверт. Столько чувства!

Ладно, может быть, еще одно.

Взяв следующее письмо, я открыла его и прочитала.

Дорогая Лука!

Послушай меня. Если есть нечто, что я когда-либо говорил тебе и чему ты искренне верила, то поверь вот чему: один раз солгал – навек лгуном стал. Откуда мне это известно? Таков мой чертов отец, вот так-то! Я из семьи лгунов.

Поэтому, если ты хочешь, чтобы тебя снова обманули, оставайся с тем проклятым лузером, с которым ты встречаешься.

Ты слышишь меня? Это я кричу тебе как оглашенный из Англии! НЕ давай этому засранцу ни единого шанса. Мне плевать, что ему жаль, как он говорит.

Он не достоин тебя, Лука. Не достоин.

Ему повезло, что между нами с тобой – океан, потому что я бы разбил ему морду за то, что он тебя обидел. Меня посадили бы в тюрьму, и тогда мои письма приходили бы с пометкой о том, что они посланы из исправительного учреждения.

Ты скажешь, что я – сумасшедший? Потому что я, черт возьми, сумасшедший.

В любом случае (теперь, когда я сказал тебе об этом), что еще у тебя нового?

На самом деле, у меня есть кое-что новенькое. Я присоединился к музыкальной группе. В ней – парни из нашей школы. Не смейся, это что-то вроде бойбэнда. За исключением того, что я круче Гарри Стайлса[3]. Но ты, наверное, не знаешь об этом, потому что не видела моих последних фотографий. Не обменяться ли нам ими в ближайшее время? Ты покажешь мне свои, а я покажу тебе что-нибудь из своих? Я шучу. И не настаиваю. Просто пища для размышлений. Я знаю, что тебе нравится хранить тайну. А я из тех, кому это тоже нравится. (Но, для справки, если бы у меня был выбор, я бы хотел посмотреть, какой ты теперь стала.)

Ответь поскорее.

До скорого.

Гриф.

P.S. У меня до сих пор руки чешутся.

Закрыв глаза, я улыбнулась и вспомнила, что в коробке лежит письмо, которое я не прочитала, последнее из тех, что приходили почти целый год после того, как я оборвала нашу переписку. К тому времени мне стало очень стыдно из-за того, что я долго не отвечала Гриффину, я даже не могла читать, что он мне писал. Тогда я еще не знала, что это его письмо станет последним.

Я пролистала всю стопку в поисках нераспечатанного письма, пока не отыскала его. Я понимала, что в нем окажется мало приятного, но все равно открыла его.

Ничто не смогло бы подготовить меня к тому, что я обнаружила внутри. Ничто.

Лука!

Ты заметила, что я опустил «дорогая»? Ты мне больше не дорогая. Потому что ты, черт возьми, перестала отвечать на мои письма. Лучше бы ты умерла. Больше мне нечего тебе сказать.

Подожди. Я так не думаю. Я никогда не пожелал бы тебе смерти. Никогда. Просто я в ужасном смятении. Я пишу, чтобы сказать тебе, что это последнее письмо, которое ты когда-либо получишь от меня.

Проклятье, мне стыдно, потому что сейчас мне очень нужен был бы друг, Лука.

Мама умерла.

Не могу поверить, что даже пишу об этом.

Два месяца назад оказалось, что рак вернулся и разросся. Потом все произошло очень быстро.

Моя мама УМЕРЛА, Лука.

Она скончалась.

Больше ничего прочесть не получилось, потому что чернила расплылись от слез Гриффина.

Неожиданно у меня бесконечным потоком полились слезы, на которые, как я считала, я была уже неспособна.

Прошло, должно быть, не меньше часа, пока я не успокоилась. Я не плакала с тех пор, как во время пожара погибла Изабелла, и думала, что мои слезы иссякли навсегда. Видимо, с тех пор просто ничто не трогало меня до слез.

Он потерял мать, а я даже не знала!

Безусловно, теперь я отогнала от себя тень сомнения, решив, что должна написать ему. Я была обязана объяснить ему, что произошло и почему я перестала писать.

Даже если Гриффин продолжит ненавидеть меня, он, по меньшей мере, заслуживает моих извинений.

Больше ждать было нельзя.

Я понимала, что всю ночь буду изливать ему свою душу.

Только я надеялась, что он сможет простить меня.

Глава 3

Лука

Прошло две недели с тех пор, как я отправила письмо. Ну, оно, скорее, походило на книгу – толщиной в несколько страниц. Я подробно рассказала Гриффину о пожаре и моем эмоциональном состоянии после смерти Иззи, извинилась за то, что не знала о смерти его матери, убедительно написала, что я только недавно, после смерти отца, распечатала последнее письмо. Я рассказала ему о своих тревогах, подробно объяснив, что такое агорафобия и почему нет единого мнения относительно того, психическое ли это расстройство или нет. Мне хотелось, чтобы он понял, что я не совсем затворница, люблю бывать на воздухе и могу вступать в близкие отношения. Честно? Я даже не могла бы сказать, о чем еще написала. Всю ночь я не смыкала глаз, пока не облегчила в письме душу до конца. Мне казалось, что я пишу не тому парню, который назвал меня отстоем. Я писала Гриффину, оставшемуся, как я надеялась, тем же человеком, который так сильно волновал меня когда-то.

Обычно я дважды в неделю заходила на почту, когда там бывало мало народа, и проверяла свой абонентский ящик, который использовала для писем читателей. Однако через неделю после того, как я отправила в Англию письмо, я поймала себя на том, что проверяю почту ежедневно во второй половине дня.

Несколько дней от Гриффина не было ничего. В конце второй недели из стопки пришедших писем выпал ярко-красный конверт. В обратном адресе значилось имя: Гриффин Куин.

У меня задрожали руки. Не разорвать ли конверт и не прочитать ли письмо здесь? Смогу ли дождаться, пока доеду до дома?

Я решила, что не стоит знакомиться с потенциально огорчительными новостями в публичном месте. Не дай бог, упаду в обморок и очнусь в окружении собравшейся вокруг меня толпы, или случится еще что-нибудь в таком же роде. От этой мысли меня пробрал озноб.

Я решила поскорее отправиться в путь.

Дома я очень быстро покормила Гортензию, чтобы она чувствовала себя довольной и спокойной, пока я стану читать.

Поудобнее устроившись на диване, я аккуратно распечатала письмо, чувствуя, как сильно колотится мое сердце.

Дорогая Лука!

Я – отстой.

Ты все еще отыскиваешь ежедневно по одному слову в словаре, чтобы запомнить его, как ты обычно делала? Ладно, на тот случай, если до этого ты еще не дошла, окажи мне эту честь.

Эгоцентричный

прилагательное

1. сосредоточенный на собственных чувствах, интересах или ситуации;

2. друг, которому на тебя насрать, потому что он ни на минуту не задумался о том, что, возможно, у его лучшей подруги была причина для того, чтобы прекратить переписку.

Улыбнувшись, я взглянула на старый потрепанный словарь Вебстера издания 1993 года, лежавший на уголке моего рабочего стола. В нем было 470 000 слов. Переплет был заклеен несколькими слоями скотча после долгих лет использования. С тех пор как мне исполнилось четыре года и я научилась читать, каждое утро я открывала страницу наугад, закрывала глаза и тыкала пальцем в любое слово на странице, стараясь запомнить его. Я подчеркивала слова, которые сохранила в своей памяти, отчего старая книга пожелтела. Хотя, по моим подсчетам, мне нужно было прожить до 1288 лет для того, чтобы закончить со всеми словами, я не оставляла своей привычки.

Мне понравилось, что Гриффин помнил о моем детском хобби, о котором знали всего четыре человека. Я ощутила тяжесть в груди, когда поняла, что теперь из них остался только он один – мама, папа и Иззи ушли в мир иной. Даже Док не знал о словаре. Не то чтобы я скрывала или что-нибудь в этом роде – просто как-то повода не возникало рассказать.

Я вернулась к чтению, испытывая некоторую тревогу.

Однако мне очень жаль, что с тобой все это произошло, Лука. Еще больше мне жаль, что меня не было рядом, когда это случилось. Я потерял маму, и она тоже была слишком молода для того, чтобы умереть, но родителей мы все теряем. Мы не должны хоронить своих друзей, будучи подростками. Тем более так, как ты потеряла Иззи. Господи, мое письмо было чертовски бесчувственным. Это не извинение, но мне пришлось выпить лишнего, когда я писал его. Как ты думаешь, мы можем начать заново? Как насчет того, чтобы попробовать? Да? Это любезно с твоей стороны. Ладно. Я напишу первым.


Дорогая Лука!

Привет! Как много времени прошло. Я много думал о тебе все эти годы и гадал, что с тобой сталось. Почему-то в последнее время эти мысли стали приходить ко мне чаще. Очень плохо, что мы потеряли связь. Вероятно, по моей вине. Как бы то ни было, я расскажу тебе о своей жизни. Четыре года назад я переехал в Штаты. По-прежнему бренчу на гитаре – моя музыкальная карьера сложилась… интересно. Она оказалась не такой, как я думал, но на жизнь хватает. Не женат, детей у меня нет. Некоторое время у меня была девушка. Теперь – нет. Мне нравится Тихий океан. Купил доску для серфинга. У меня хреново получается, но я плыву, чтобы как можно чаще спасаться от жизни.

Итак… агорафобия, да?

В своем роде крутое словцо. Думаю, сколько очков можно заработать, играя в «Скрабл»? Г, Б, Ф и Я, каждая буква стоит кучу очков. Но, постой… я не хочу, чтобы ты подумала, что я – странный тип и все время сижу и играю в «Скрабл». Опять же, ты ведь не подумаешь, что это странно – ты сама заучиваешь чертов словарь. Спокойная игра, возможно, пришлась бы тебе как раз кстати. Может быть, игра на пару? Три человека в комнате растревожили бы тебя? Или же есть число, которое доводит тебя до грани? Может быть, семнадцать? Это много. Подождем еще, чтобы однажды сыграть в «Скрабл», в этом я не сомневаюсь.

Очень плохо, что у тебя нет агризофобии. (Страх диких животных, просто на тот случай, если ты еще не наткнулась на нее в словаре, если нет, то ты копуша.) Это дало бы тебе дополнительные очки.

Может быть, в следующий раз. Я имею в виду, некоторые дикие животные ужасно пугливы.

До скорого, приятель.

Гриф.

P.S. Судя по твоему письму, с тобой что-то не так… или, по крайней мере, все, что ты думаешь, не вяжется с тобой. В следующем письме назови мне три вещи, которыми ты гордишься.

P.P.S. Я соврал. Ты всегда была дорога мне.

P.P.P.S. Я очень сожалею о твоей потере, Лука.

* * *

– Итак, позвольте мне прояснить ситуацию: он указал вам на ваше состояние, и именно это вам в нем понравилось?

Замолчав, Док поднес палец к губам, призывая меня к безмолвию, хотя только что задал мне вопрос. Наши психотерапевтические сеансы определенно носили необычный характер. Дважды в неделю мы по нескольку часов гуляли в лесу и разговаривали, пока он наблюдал за птицами. Он принес с собой записную книжку, но в основном делал в ней заметки о птицах, которых видел, не записывая ничего из моих слов.

– Да. Я знаю, что это странно. Но, на самом деле, он не подкалывал меня. То есть подкалывал, но нет. Это мне всегда нравилось в наших отношениях. Он всегда писал искренне, а его шутки никогда не бывали подлыми. Скорее, так он показывал мне, что все мои навязчивые идеи ничего не стоят. Например, когда в семнадцать лет я все еще оставалась девственницей, я написала ему о своих переживаниях. Ведь когда я наконец сделаю это, все вокруг будут опытнее меня, и я стану выглядеть неуклюжей неумехой. Тогда он сочинил дурацкую песню под названием «Уламывая девственницу». Таким способом он успокаивал меня, высмеивал мои страхи.

– Хм-мм, – произнес Док.

Я подумала, что его ответ касается наблюдения за птицами, а не моего бормотания. Но, взглянув на него, я увидела, что он даже не поднес к глазам бинокль.

– Что «хм-м»?

– Что ж, вы уволили своего прежнего литературного агента потому, что она позволяла себе подшучивать над вашим состоянием, хотя она всегда говорила, что шутит. Но вы никогда не были уверены в истинной природе ее подтрунивания. Однако, когда это касается Гриффина, мужчины, с которым вы никогда не встречались, вы способны принять его насмешки как безобидные и почти успокаивающие. Создается впечатление, что вы очень доверяли своему другу по переписке.

Я задумалась над его словами.

– Я действительно доверяю ему. Пускай мы никогда не встречались, я считала его одним из самых близких друзей, которые когда-либо у меня были. Мы многим делились за долгие годы. Он жил в Англии, поэтому у нас не было ни малейшего шанса столкнуться в школьном коридоре. И это помогало разрушить обычные стены, выстраиваемые детьми для самозащиты. Мы были очень близки. Даже в довольно интимных вещах.

– И, однако, после пожара вы порвали отношения с ним.

– Я говорила вам, что тогда была склонна к саморазрушению. Мне казалось очень нечестным, что я все еще жива, а Иззи – нет. Я не впускала в свою жизнь ничего, что могло бы сделать меня счастливой. И думаю, что отчасти стыдилась рассказывать ему о том, что произошло. Теперь я понимаю, как все это было глупо, но я испытывала стыд и вину из-за того, что не спасла Иззи.

Некоторое время мы с Доком шли молча. Потом он остановился и уставился в бинокль. Глядя вдаль, он заговорил со мной.

– Позволить ему вернуться в вашу жизнь может оказаться полезным по многим причинам. Во-первых, ваши отношения с ним переплетаются с тем периодом вашей жизни, который принес вам очень много печали и горя. Вы постоянно устранялись почти от всего, что было связано с тем временем – от жизни в Нью-Йорке, увлечения музыкой, толпы, сборищ… Также очень печально, что ваши родители умерли. Получается, вам несложно постоянно делать вид, что той части вашей жизни не существовало. Но она существовала, и, пока мы что-то отталкиваем от себя, мы не хотим думать о том, что хранится в потайных уголках нашей души, единственный способ вычеркнуть это из памяти – со всем разобраться. Гриффин – часть вашей прежней жизни, которую вы пытаетесь похоронить. Разобраться с этими отношениями – значит сделать шаг к тому, чтобы двигаться вперед.

Я кивнула. Это имело смысл.

– Каковы другие причины?

Док подрегулировал бинокль.

– Хм-мм?

– Вы сказали, что позволить Гриффину вернуться в мою жизнь было бы полезно по многим причинам. Но назвали мне только одну.

– Ох. Да. Принятие. Чем большему числу людей вы поведаете о своем состоянии, тем меньше вы будете бояться реакции посторонних и тем прочнее станет ваша система поддержки.

– Я думаю…

– Кроме того, есть еще коитус.

Мне показалось, что я ослышалась.

– Что?

– Коитус, как вы понимаете, это гармония мужских и женских гениталий. Прошло много времени с тех пор, как у вас был мужчина.

О боже!

– Х-мм… Да. Я поняла. Только давайте не будем спешить.

* * *

Однажды я написала за день 14 331 слово. Это был самый продуктивный день в моей писательской жизни. Хотя в среднем мой ежедневный объем не превышал порядка 2000 слов. Однако мне понадобилось полдня для того, чтобы написать несколько сотен слов Гриффину. Не так просто было ответить на заданный им вопрос.

Дорогой Гриффин!

Образно говоря, я истекала кровью, исписав десять страниц и рассказав тебе о своих несчастьях и горестях. Однако ты задал мне простой вопрос – какими тремя вещами я горжусь больше всего, – и я почти целый час сидела, уставившись в чистый лист бумаги. Первое, о чем я хочу рассказать тебе, проще всего.

Моя работа. Я горжусь книгами, которые написала. Полагаю, в своем первом унылом письме я забыла упомянуть о том, что моя мечта сбылась: я – писатель, Гриф! Четыре года тому назад мой дебютный криминальный роман стал бестселлером New York Times. С тех пор я опубликовала еще три книги и сейчас занимаюсь изданием пятой.

Второе сформулировать не так просто. Но, думаю, я очень горжусь тем, что после смерти Иззи попросила о помощи. Это заняло у меня больше времени, чем, вероятно, следовало бы, но я сама нашла психотерапевта и работаю над тем, чтобы посмотреть в лицо своим страхам. Труднее всего, с чем мне когда-либо приходилось сталкиваться, было взять в руки телефон и назначить первую консультацию. Возможно, это покажется глупым, но в самый первый раз мне было сложно даже объяснить по телефону свою проблему. Я пока не справилась, но иду к этой цели, и горжусь этим.

Боже, как это тяжело. Почему ты спросил о трех вещах? Я понимаю, что похвастаться мне нечем. Но меньше всего я горжусь тем, чем занимаюсь так часто, как только могу, – полагаю, я писала о том, что от случая к случаю совершаю добрые поступки. Например, несколько раз я платила за продукты какого-нибудь незнакомца, стоявшего рядом со мной. Или в очень холодный день иногда приносила горячий шоколад школьным охранникам – они, не сходя с места, стоят на холоде. Я знаю, что в этом нет ничего удивительного, но я рада, что делаю это. Раз в месяц я провожу день, готовя кучу разных блюд, а потом оставляю их у дома мистера Фенли. Это мой сосед, который в прошлом году потерял жену, и ему явно не хватает ее домашней стряпни.

Ладно, хватит обо мне. Теперь моя очередь выбрать вопрос и задать его тебе.

Расскажи мне о трех вещах, которых ты боишься больше всего.

Лука,Твоя любимая подруга по переписке.

P.S. Я люблю письма, написанные от руки, но если тебе удобнее электронная почта, мы можем обмениваться сообщениями и таким образом.

P.P.S. Мне хотелось бы обменяться более свежими фотографиями. Я покажу тебе свою, если ты покажешь мне свои:)

P.P.P.S. Агризофобия дает много очков без бонусов. Но логизомеханофобия[4] дает еще больше.

Я подумала, не вложить ли мне в конверт свою фотографию, но в конце концов решила пока этого не делать. Мы больше не дети, и правила миссис Райан не работали. Но когда фотографиями обмениваются взрослые люди, это почему-то походит на серьезный шаг. Тем более теперь, когда Гриффин живет здесь, в Штатах. Стоит нам сделать этот первый шаг, что остановит нас от второго? Довольно пугающая, но волнующая мысль.

Вложив письмо в конверт, я написала на нем адрес абонентского ящика в Калифорнии, приклеила марку и посмотрела на имя. Это казалось полным безумием.

Гриффин Куин.

Спустя столько лет.

Глава 4

Гриффин

– Сколько всего?

Мой адвокат покачал головой.

– Итого около ста девятнадцати тысяч.

Я запустил пятерню в волосы.

– Господи! Как я мог быть настолько идиотски слепым?

– Это более чем за два с половиной года. Не будь так строг к себе. К сожалению, с такого рода вещами я сталкиваюсь постоянно. Я вел дела на миллионы, Гриф. Ты много разъезжал, а деньги утекали и утекали. Тебе нужно было положиться на кого-то.

На страницу:
2 из 5