Мой любимый негодяй

Тристан стиснул зубы:

– Не тратьте деньги. Я не нуждаюсь в жене.

Существовала лишь одна женщина, с которой он в перспективе мог надеяться на нечто большее, чем мимолетные отношения, однако на ярмарке невест она не присутствовала.

– Учитывая сложившиеся обстоятельства, мы должны действовать быстро.

Тристан пожал плечами:

– Откровенно говоря, я не возражаю против кузена Уинтерборна. Добро пожаловать! – Он беспечно махнул рукой, словно обводя круг, включающий в себя весь дом Рочестеров: такое легкомыслие непременно разозлит отца.

Глаза Рочестера потемнели:

– Тристан, я не шучу.

– Сэр, вы предположили, что я, вследствие своей ужасной репутации, не смогу найти за три месяца достойную и не возражающую против брака со мной женщину. Поэтому, – Тристана вдруг осенило, – вы, вероятно, уже выбрали для меня подходящую невесту?

– Само собой, выбрал. Тем не менее возможный скандал вынудил ее опекуна отложить на время заключение контракта.

– Скажите мне, кто эта счастливица?

Рочестер покачал головой:

– Зачем? Чтобы подтолкнуть тебя к очередным шутовским проделкам, в то время как дело не улажено? Нет. Сейчас перед тобой стоит простая задача: завоевать симпатии уважаемых в обществе матрон, а еще одеваться и вести себя, как подобает мужчине твоего круга. Для начала сними с себя… это.

Граф щелкнул пальцами у правого уха сына. Тристан проколол ухо и вставил бриллиантовую сережку-гвоздик.

Он холодно взглянул на отца и встал:

– Я пережил осаду Шерпура. Я добрался до Кандагара, неся на себе полумертвого капитана. Я повидал множество смертей, крови и мерзостей – больше, чем в состоянии запомнить. Так что простите, если проблема выбора идеальной жены и газетные сплетни кажутся мне ничтожными.

Он был уже у дверей, когда граф бросил вдогонку:

– Если ты хочешь, чтобы твоя мать осталась в Эшдауне, предлагаю задуматься, насколько серьезны эти проблемы.

Тристан застыл на месте. На него навалилось все сразу: жар и холод, бешеный пульс, гул крови в ушах. Часть мозга лихорадочно размышляла; другая же часть пребывала в оцепенении.

Он обернулся, нарочито медленно. Тело было по-прежнему готово к бою – что полезно на вражеской территории, но не там, где территория ужалась до кабинета знатного дворянина. «Убить или быть убитым». Или в британских родовых владениях это всего лишь фигура речи?

– Какое отношение все это имеет к маме?

Лицо Рочестера состояло из одних только теней и острых углов.

– Как я уже сказал, она нездорова. Возможно, ей обеспечат лучший уход в другом месте.

Тристан сжал трость так, что пальцы побелели.

– А точнее?

– Есть места, более подходящие для людей с ее странностями…

– Мы говорим о Бедламе?

Граф наклонил голову:

– Бедлам? Нет. Есть специализированные частные заведения, более приспособленные для ухода…

Частные заведения. Места, куда находящихся в здравом рассудке, однако причиняющих неудобства жен и дочерей до сих пор отправляют умирать.

Когда Тристан вернулся к столу, в глазах Рочестера мелькнула тревога – он зашел слишком далеко. Однако же граф решился; а значит, черт возьми, что-то его на это подвигло?

– Мама очень переживает. – Тристан сверлил отца взглядом. – Ее сын погиб.

– Мой тоже, – отрывисто бросил граф. Еще один проблеск эмоций.

В другой день и в другой жизни Тристан мог бы выразить сочувствие.

– Маме не место в лечебнице для душевнобольных. Там она не выживет, и вам это известно.

– Тристан, я могу терпеть лишь определенное количество странностей в своем доме. Тебе решать, чьи это будут странности – либо твои, либо ее.

Это был шантаж, и такой, которому придется подчиниться. Все жилы в теле Тристана напряглись в порыве немедленно устранить угрозу свободе. Он сделал глубокий вдох, затем второй. Наконец пламя гнева в крови утихло.

Рочестер кивнул и добавил почти дружелюбно:

– Я призываю тебя выполнить свой долг. Женись, роди наследника, роди еще нескольких отпрысков. У тебя есть три месяца на восстановление достаточно приемлемой репутации. Докажи, что ты не полностью бесполезен.

Бесполезен. Еще один глубокий вдох. «Бесполезен» – любимое оскорбление Рочестера. Всякий, кто в должной мере не удовлетворял запросам графа, попадал в эту категорию, и даже когда Тристан повзрослел, это слово наносило ему глубочайшую рану.

С него хватит. Визит к матери в западное крыло дома придется отложить.

Когда Тристан сел в карету и свернул на подъездную аллею, он сформулировал для себя ответ, почему Рочестер использовал для давления на сына графиню, а не свой банковский счет, как бывало обычно. Во-первых, отец осознал, что Тристан близок к достижению минимально необходимой финансовой независимости. Во-вторых, женитьба – дело серьезное, и Рочестер справедливо допускал, что очередное урезание денежного содержания сына может не принести результатов. Чтобы тот взял в жены выбранную Рочестером девушку и пусть рожденные в браке дети до конца дней напоминают о графе? Ну уж нет. Отсюда и шантаж: жизнь за жизнь. Либо собственная жизнь, либо жизнь матери.

Если Тристан уступит, Рочестер сделает маму петлей на шее сына. А значит, нужно что-то придумать. Что, если послать письмо в Дели, генералу Фостеру – возможно, тот согласится приютить ненадолго двоих гостей из Англии, не задавая лишних вопросов? Конечно, это потребует времени. Проклятие! Письма на такие расстояния идут неделями! Или попробовать отправить сообщение в Бомбей телеграфом, по подводному кабелю? Вот только соединяющие Англию и Нью-Дели кабели часто повреждаются. Тристан немного поиграл с идеей пуститься в дорогу с больной матерью, увезти ее в никуда; к черту планы и к черту Фостера. Увы, подобная импульсивность обычно ни к чему хорошему не приводит.

Ясно одно: нужно увеличить и обезопасить свои финансы, и как можно скорее. Перед мысленным взором вспыхнуло лицо Люси, и Тристана захлестнула новая волна негодования. Эта женщина невольно оказалась на грани того, чтобы сломать планы, которые он строил, – планы на новую, оседлую жизнь в Англии. И как четверть часа назад, препятствие в ее лице означало угрозу свободе.

Тристан смотрел в окно кареты, однако ничего не видел – Люси заняла все его мысли. Добравшись до станции, он задумался: стремилась ли та часть сознания, которая порой заполняла долгие восточные ночи воспоминаниями о Люси и летних днях в Англии, снова оказаться в одной стране с ней?

Он сидел в пустом вагоне; тишина казалась оглушающей. Тристан выудил из нагрудного кармана фляжку виски. Пока придется делать вид, что он принял игру Рочестера, – чтобы выиграть время. Но сначала он напьется.

Глава 5

Люси проснулась оттого, что кошка лежала прямо у нее на лице. Зато пальцы на ногах совсем окоченели.

– Черт возьми! Боудикка!

Кошка спрыгнула с кровати на пол.

– Твое место у меня в ногах, и ты это прекрасно знаешь.

Боудикка развернулась и ушла на кухню. В конце концов, она не грелка для ног! Для этих целей пусть леди заводит себе мопса.

Люси со вздохом откинула одеяло и поплелась в угол, где стояли керамическая миска и кувшин. Нужно смыть с себя остатки сна. Веки царапали глаза, словно металлические щетки. Вчера опять заработалась дотемна.

Одного взгляда в маленькое зеркало было достаточно, чтобы подтвердить: вид измученный. Да еще и пепельные круги вокруг носа и губ. Прямо как у женщин на открытках, воткнутых по обе стороны рамы зеркала. Уксусные валентинки[4], тщательно выбранные из кучи посланий от анонимных недоброжелателей, которые сыпались в почтовый ящик каждый февраль. Да и рифмованные куплеты твердили одно и то же: она – падшая женщина, будет мучиться всю жизнь и умрет в одиночестве. Кота завела, канарейку купила, вот только завлечь не сумела мужчину… Тебя поймают, рот заткнут и на потеху поведут… Самая любимая открытка изображала злобную суфражистку, насаженную на вилы. Похожие на проволоку волосы старой девы торчат в разные стороны; красный нос вытянут подобно клюву. Ведьма, да и только.

Отражение в зеркале саркастически усмехнулось. Что-то сегодня у нее ни на что нет сил. Забраться бы снова под одеяла, и не важно, что постель остыла…

Внизу замяукала Боудикка, гремя пустой миской.

Люси смирилась со своей участью и накинула халат.

Неяркий свет раннего утра отражался от белой кафельной плитки и шкафов из полированного дерева. На кухне пахло свежезаваренным чаем. Миссис Хит, лучшая в мире экономка, уже растопила камин, поджарила тосты и открыла банку консервированного лосося.

– Благодари тетушку Гонорию – она оставила мне денег, иначе пришлось бы тебе питаться обрезками со скотобойни, которые разносит мясник, – пожурила Люси Боудикку, под бдительным контролем питомицы попеременно выкладывая ложкой кусочки лосося то в свою тарелку, то в кошачью миску. – Или еще хуже – жить на улице и каждый день ловить мышей, как обычная кошка. Что ты на это скажешь, а?

Боудикка презрительно дернула пушистым, с белым кончиком хвостом.

– Неблагодарное животное. И почему я не оставила тебя в корзине? А ведь могла бы легко выбросить на улицу.

«Блефуешь, хозяйка, – сверкнули в ответ зеленые глаза кошки. – Тебя саму выбросили, как и меня, и ты крайне нуждалась в компании».

Возможно. Однажды утром, десять лет назад, Люси выскочила из дома и чуть не споткнулась о высокую плетеную корзину, стоявшую на ступенях. В корзине пищал черный пушистый комочек. Люси сунула в корзину палец, и комочек тут же предпринял на него яростную атаку. Она решила оставить котенка себе. Люси только что поселилась на улице Норэм-гарденс после изгнания из Уиклифф-холла и чувствовала себя ужасно одинокой. Тем более что никто не пришел и не заявил о своих требованиях на новую подружку.

Часы в гостиной пробили семь тридцать, а чай до сих пор не привел Люси в чувство. Усталость ей сегодня некстати: в ежедневнике отмечено много деловых встреч. Сначала с леди Солсбери в отеле «Рэндольф». Придется сознаться графине в некоторой задержке с приобретением «Лондонского печатного двора». Затем второй завтрак с Аннабель, Хэтти и Катрионой там же, в «Рэндольфе». Люси расскажет подругам о возможных грядущих неприятностях.

А в половине одиннадцатого окно в расписании оккупировал Лорд-преследователь.

Люси ощутила спазм в животе. Причиной беспокойной ночи отчасти была их последняя стычка. Люси вертелась в кровати, не в силах прогнать чувство тревоги, возникшее после встречи с Тристаном. Ради старой дружбы, сказал он. Какое нахальство! Их общение – сплошное противоборство. Впрочем, те дни давно прошли, от былой жизни ничего не осталось, кроме, как ни странно, самого Баллентайна. Порой они случайно сталкивались в Лондоне, куда Люси приезжала по делам, порой до нее доходили газетные заголовки и слухи – по стечению обстоятельств они каким-то образом доходили всегда. Да, лучше бы вообще с ним не встречаться! Однако, если Тристан вынашивает гнусные планы, даже отдаленно касающиеся женщин и издательского дела, Люси должна быть в курсе.

Боудикка под столом завела жалобную песню, словно бедняжку несколько дней не кормили.

– Ах ты мой деспот, – промолвила Люси, выскребая в миску остатки рыбы со своей тарелки.

Леди Солсбери сняла номер в «Рэндольфе» под именем миссис Миллер. Смех, да и только! Графиня была аристократкой до мозга костей и по внешнему виду, и по манерам. Никто не примет ее за заурядную туристку. Однако леди Солсбери, по ее собственному выражению, предпочитала сохранять инкогнито во всем, что касалось ее связей с Делом, особенно в части «особой миссии». Графиня к тому же уговорила нескольких женщин, не принадлежащих к кругу общения Люси, принять участие в Инвестиционном консорциуме и сама пожертвовала значительную сумму. Как же не хочется ее разочаровывать!

Графиня сидела в гостиной отеля на маленьком диванчике с накинутой на плечи черной шалью и изящной чашечкой чая в руке. Когда Люси вошла, она поставила чашку на стол и приподнялась. Графиня упорно поступала так, хотя уже отметила семидесятилетие и ходила с тростью.

– Леди Люсинда, без пяти минут владелица «Лондонского печатного двора»! – воскликнула графиня. Ее округлые щеки сморщились от радостного предвкушения.

– Боюсь, пока что нет, – с приклеенной улыбкой ответила Люси.

Лицо леди Солсбери вытянулось:

– Пока нет? Но ведь контракт должен был быть подписан пару дней назад! Садитесь, дорогая. Вам чаю или шерри?

Шерри? Часы на каминной полке показывают всего девять утра…

– Чаю, пожалуйста.

Она уселась рядом с леди Солсбери. Графиня налила ей чаю.

– А теперь рассказывайте, что случилось. «Пока нет»! Абсурд!

– У мистера Барнса возникла некоторая задержка с оформлением документов. Вопрос должен решиться на следующей неделе.

Провести графиню оказалось нелегко. Она с пониманием сощурилась. Проницательные голубые глаза были так же остры, как у женщин в возрасте Люси.

– Люди неприязненно относятся к таким, как вы, и потому ставят палки в колеса.

– В задержке нет ничего необычного. Мы добьемся своего.

– Я была бы весьма рада, – вздохнула леди Солсбери. – Моя Афина горит желанием взяться за дело.

Леди Афина, племянница леди Солсбери, намеревалась помогать в затеянном предприятии. Одна из многих женщин ее статуса, жаждущих направить свою энергию на что-то более интересное, чем вышивание салфеток.

– Передавайте ей от меня привет, – сказала Люси. – Вопрос непременно решится через пару дней.

Леди Солсбери покачала головой:

– Как отвратительны политические игры!

– Могло быть хуже. Представьте, что в борьбе за свободу нам пришлось бы вооружиться мечами и вилами вместо бумаги и карандашей.

Леди Солсбери задумчиво разглядывала Люси, пока та помешивала чай.

– А вы, случайно, не задумывались о том, чтобы выглядеть немного привлекательнее? Казаться менее дерзкой, менее радикальной, менее старомодной? Тогда, возможно, вас не воспринимали бы в штыки?

Люси вяло улыбнулась. Как тут не задумаешься, если на это намекают постоянно?

– Если бы модная одежда и очаровательные улыбки обладали значительным влиянием, наши банкиры, герцоги и политики наверняка расхаживали бы безупречно одетыми и улыбались подобно Чеширским котам. Вот только этого не происходит.

– Верно. Однако одинаковое оружие в руках мужчин и женщин – уже не совсем одинаково, – мягко возразила леди Солсбери. – Понимаете, любая женщина, в открытую рвущаяся к власти, воспринимается вульгарной, а вот если она при этом внешне привлекательна… Это сбивает с толку демагогов.

– Мэм, я опасаюсь, что сама идея о том, что женщина, как замужняя, так и одинокая, является личностью, по сути своей настолько радикальна, что не важно, каким способом я ее презентую. Она в любом случае будет воспринята с недовольством.

Нет, больше чем с недовольством. Она будет воспринята как откровенный вызов, несущий угрозу. Ведь если женщину признать личностью по праву рождения, любой придет к выводу, что она также обладает разумом и сердцем и, соответственно, имеет собственные потребности. Однако непрестанно приносящая себя в жертву мать или жена не может иметь собственных потребностей. Не это ли упорно вдалбливает в нас популярная поэма Пэтмора[5]: «Мужчине радость доставлять – вот радость высшая для женщин…»?

– Отвратительные политические игры, – повторила графиня, качая головой. – Вижу, как они вас измучили. Вы выглядите ужасно усталой. Возьмите еще печенья.

– Прошлой ночью я читала письма и потеряла счет времени, – созналась Люси. – А может, просто старею. – Последняя фраза сорвалась с ее губ непреднамеренно.

Графиня откинулась назад; ее брови поползли вверх:

– Стареете? Тогда я уже практически мертвая? Нет, дорогая, поверьте на слово действительно старой женщине: вы находитесь в прекрасном возрасте. И определенно слишком молоды для морщин на лбу. Скажите, у вас есть особый друг?

Люси сдвинула брови:

– У меня есть три близкие подруги. Во время учебного семестра они проживают здесь, в отеле, на первом этаже.

– Чудесно. – Леди Солсбери отпила маленький глоток чаю. – Однако я имела в виду другое: есть ли у вас спутник жизни?

Ого! Люси смущенно потупилась:

– Нет.

– Заметно.

– Я руковожу кампанией против Закона о собственности замужних женщин. Сомневаюсь, что мне будут доверять, если я выйду замуж.

Леди Солсбери пожала плечами:

– Миллисент Фосетт замужем, а она пользуется большим уважением среди наших соратниц.

– Полагаю, тут дело в том, что муж Миллисент стал суфражистом задолго до их знакомства, – пробормотала растерявшаяся Люси. В своем текущем состоянии независимой женщины Люси чувствовала себя редкой птицей. У нее есть скромный, однако надежный доход, плюс к тому она не принадлежит ни отцу, ни мужу. Обычно женщина могла получить такую свободу, лишь овдовев. Почему леди Солсбери решила, что она откажется от этого?

– Я ни в коем случае не имею в виду некий формальный союз. – Леди Солсбери наклонилась к собеседнице. В ее глазах танцевали заговорщические искорки. – Я имею в виду сердечного друга, как это называлось в мое время. Любовника.

Любовника?

Люси с подозрением уставилась на чашку в руке графини. Неужели она предпочитает на завтрак шерри?

Леди тихонько рассмеялась:

– Ну надо же! Я вас напугала? Уверена, вам известно, какое удовольствие иногда можно получить от мужчины. Жизненно важно разграничивать свою личность и политику. И разумеется, вы не старая. Смотрите, даже покраснели при одном упоминании о любовниках.

У Люси пылали щеки. Разговор начинал выходить за рамки приличия. И кроме того, почему-то перед мысленным взором сразу возникло надменное и скучающее лицо Тристана…

Леди Солсбери потянулась через стол и похлопала Люси по руке:

– Не берите в голову. Одиночки – самые храбрые; так было всегда. Надеюсь, мы сумеем приобрести этот издательский дом. Знайте, мы в вас верим. Вы идете впереди и освещаете путь всем нам.

– Да, – рассеянно ответила Люси. – Я сделаю все, что в моих силах.

– Бог свидетель. Жаль, при моей жизни ничего не изменится, – вздохнула леди Солсбери. – Но я возлагаю большие надежды на Афину… Когда имеешь цель, это придает сил. Мой адвокат до сих пор думает, что я потратила деньги на очередную коллекцию шляпок. – Она с ехидцей засмеялась. – Откуда мужчине знать, сколько шляпок нужно женщине?

У входа в апартаменты Хэтти на первом этаже отеля обычно дежурил ее личный охранник, мистер Грейвс. Однако сегодня в тени притаились сразу двое мужчин совершенно неприметной наружности, изображавшие из себя лакеев. Ну конечно. Аннабель тоже пришла с сопровождающим. Брак с герцогом имеет свои недостатки. Надо благодарить Монтгомери уже за то, что он вообще позволил молодой жене продолжить изучение античной литературы.

Люси бесшумно пересекла коридор, устланный плотной ковровой дорожкой, и поразилась встретившей ее тишине. Сквозь открытые распашные двери в гостиную виднелась милая картина: люстра из венецианского стекла заливает ярким светом низкий чайный столик и канапе вокруг него, на столе возвышаются многоярусные блюда с лимонными пирожными и сконами – как ни удивительно, еще осталось несколько штук, – а подруги теснятся рядышком на желтом канапе. Три головы – рыжая, черная и каштановая – склонились над журналом. Вот и причина молчания! Даже слышно, как дрова потрескивают в камине. А над камином висело широкое полотнище с животрепещущим лозунгом:

Внесем поправки в Закон о собственности замужних женщин!

Чтобы найти место для полотнища, пришлось потеснить один из вездесущих портретов пожилого господина в напудренном парике. Сейчас джентльмен стоял, прислоненный к буфету, готовый вернуться на место в случае визита родителей Хэтти – семья состоятельного банкира не одобряла общественную активность дочери. Вместе с Хэтти в отеле проживала сопровождавшая ее везде двоюродная бабушка, однако та была слишком близорука, чтобы обратить внимание на подмену. По-видимому, тетушка как раз прилегла вздремнуть, дав возможность девушкам бесстыдно засидеться в гостях дольше положенных для светского визита пятнадцати минут.

«Какое необычное место – Оксфорд», – подумала Люси, глядя на подруг. С какой легкостью университет объединил на одном диване наследницу банкира, которая занималась живописью, юную леди из Шотландии, помогавшую в научной работе отцу-профессору, и дочь викария – ныне герцогиню, – изучающую античную литературу!

– Боже, Люси, ты нас напугала! Явилась молча, как привидение! – Хэтти вскочила с дивана. Ее рыжие локоны выбились из прически и рассыпались по плечам.

– Контракт пока что не утвержден, – поторопилась объявить Люси.

Аннабель и Катриона, которые тоже начали вставать, снова рухнули на канапе.

– Это правда ты, а не привидение? – Аннабель сверлила Люси своими зелеными глазами.

– А кто же еще? – Люси забралась на диван с ногами, совершенно неподобающим для леди образом. – Как я понимаю, правление обнаружило мое имя в официальных документах консорциума, и теперь они подозревают, что я намерена использовать «Лондонский печатный двор» в преступных целях. Вот и посоветовали мистеру Барнсу не продавать нам свою долю.

Хэтти, которая как раз наливала подруге чай, замерла. Ее круглые карие глаза округлились еще больше:

– Неужели он их послушается?

– Он человек робкий.

– Так что нам делать?

Люси еле заметно пожала плечами:

– Что и всегда. Ждать.

Катриона сняла очки и озабоченно оглядела подруг голубыми глазами.

– Не вини себя. – Ее шотландский выговор стал еще более певучим, как всегда случалось от переизбытка эмоций. – Мы обсудили все варианты, и поставить во главе предприятия тебя был наименее плохим.

– Ну спасибо, – скривилась Люси. По правде говоря, после недавнего визита к мистеру Барнсу она втайне подумывала: а не был ли их план слегка опрометчив? Когда ей впервые пришло в голову купить издательство, чтобы опубликовать суфражистский доклад, направленный против Закона о собственности замужних женщин, сама идея показалась ужасной. И все же, если ты ставишь перед собой великие задачи, порой нужно применять тяжелую артиллерию. К сожалению, легко погрязнуть в текущих проблемах. Например, собрать Инвестиционный консорциум в условиях серьезных ограничений и проработать юридические вопросы – вместо того чтобы досконально продумать возможные последствия. Погубленная репутация и утрата доверия к и без того непопулярному суфражистскому движению – лишь немногие из рисков. Эти риски с легкостью проигнорировали, когда месяц назад неожиданно открылась возможность приобрести долю в подходящем издательстве. Однако теперь, балансируя между победой и непредвиденным поражением в самый последний момент, Люси осознала всю авантюрность своего плана. Я немного обеспокоена, хотела она сказать подругам. Я беспокоюсь, что откусила больше, чем смогу прожевать. Разумеется, ничего подобного она вслух не произнесет. От нерешительного лидера толку мало.

Люси повернулась к Аннабель:

– Наверное, зря я пригрозила Барнсу возможным гневом со стороны Монтгомери. Понимаю, сейчас не то время, чтобы использовать твое имя в потенциально скандальных мероприятиях, но мне показалось, что это последний шанс.

Герцог Монтгомери был очень влиятелен, однако несколько месяцев назад, после женитьбы на Аннабель, его положение в свете пошатнулось – верхние десять тысяч представителей высшего сословия не одобрили его решение взять в жены дочь викария, а также смену политических предпочтений. С тех пор он почти перестал бывать в свете.

– Не думаю, что это нам навредит, – ответила Аннабель. – К тому времени, когда доклад будет опубликован, мы подчистим все следы моего участия.

– Ты слишком великодушна.

Аннабель великодушно наклонила голову. В ее волосах цвета красного дерева заискрилась радуга – драгоценный камень в заколке отразил свет люстры. Поразительная особенность герцогов – никакой скандал не в состоянии нанести им ущерб!

Тем временем Хэтти наложила себе полную тарелку пирожных и сконов.

– А леди Солсбери что-нибудь посоветовала?

Да. Посоветовала мне завести любовника, чтобы убрать с лица морщины.

– Ничего особенного. Я должна меньше походить на себя и стать образцом женственности, чтобы придать нашему движению бо́льшую привлекательность. – Люси ухватила скон и принялась крошить его между пальцами. – Что не перестает меня озадачивать. Понимаю, в нашем узком и, осмелюсь сказать, свободном от предрассудков кругу легко забыть об этом, однако факт есть факт: после замужества по закону у нас остается не больше прав, чем у детей и заключенных, то есть не остается совсем. А еще, – добавила она, игнорируя возмущение Хэтти по поводу уничтоженного скона, – а еще есть люди, уверенные, что если носить модную одежду и быть приятной для всех, то это принесет пользу. Согласна, красота может сохранить мир, но как она поможет выиграть войну?