Шляпа, полная неба

Терри Пратчетт

Шляпа, полная неба

Copyright© Terry and Lyn Pratchett, 2003

First published as «A Hat Full of Sky» by Random House Children's

Publishers UK, a division of The Random House Group Ltd.

Inside artwork © Paul Kidby, 2015 – www.paulkidby.net

© Аллунан Н., перевод на русский язык, 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2016

* * *

Введение

Из книги «Волшебные создания и как избежать встречи с ними» г-жи Констатанции Тик:

Нак-мак-Фигли

(они же пиксты, маленький свободный народец, крошечные человечки и неопознанные, предположительно вооружённые злоумышленники)

Нак-мак-Фигли – одни из самых опасных волшебных созданий, особенно в нетрезвом виде. Пьянство, грабежи и драки – их основные увлечения. Крадут всё, что не приколочено. А что приколочено, крадут вместе с гвоздями.

Однако те, кому удалось познакомиться с маленьким свободным народцем и остаться в живых, утверждают, что при всём при этом Нак-мак-Фигли отличаются преданностью, силой, упорством, храбростью и даже соблюдают что-то вроде кодекса чести (например, не воруют у тех, у кого нечего красть).

Типичный Фигль (женщины-пиксты встречаются редко, о них подробнее будет сказано ниже) около шести дюймов[1] ростом, рыжеволосый, синий от татуировок и краски (сделанной из растения под названием «вейда красильная») и, скорее всего, как раз собирается вам врезать – ведь если вам удалось разглядеть эти подробности, значит, вы подошли слишком близко.

Одет он в килт[2], сделанный из первой попавшейся тряпки, – отличительным знаком клана у Фиглей служат не цвета одежды, а татуировки. Возможно, он также носит шлем из кроличьего черепа. Фигли часто вплетают в волосы перья, бусины и вообще всё, что кажется им привлекательным. Почти наверняка Фигль имеет при себе меч, но скорее для вида – в бою пиксты предпочитают использовать ноги и голову.

История и религия

История происхождения Фиглей скрыта во Мгле Веков. Фигли рассказывают, что когда-то они жили в Волшебной стране, но Королева эльфов изгнала их, потому что они восстали против её жестокой тирании. Другие источники говорят, что их выгнали за пьянство.

Касательно религии Фиглей не известно почти ничего, за исключением единственного факта: они верят, что уже умерли. Им нравится наш мир, его яркое солнце, высокие горы, синее небо и изобилие тех, с кем можно подраться. Не может быть, чтобы такой прекрасный мир был доступен для всех, утверждают они. Должно быть, это что-то вроде рая или Валгаллы[3], куда попадают после смерти отважные воины. Следовательно, рассуждают Фигли, они уже прожили свои жизни где-то ещё и попали сюда после смерти за хорошее поведение.

Абсолютно неверное и абсурдное утверждение, ведь, как мы знаем, на самом деле всё обстоит как раз наоборот.

Когда кто-то из Фиглей умирает, его не сильно оплакивают. Единственное, о чём горюют его братья, это что он слишком мало пробыл здесь, прежде чем вернуться в мир живых или, как они его ещё называют, Догробный мир.

Места обитания и быт

Фигли предпочитают селиться в могильных курганах древних правителей, обустраивая себе среди золота и сокровищ уютные пещерки. На таких курганах обычно растут терновник и бузина. Особенно Фигли любят старые деревья, прогнившие изнутри, – пустой ствол служит им дымоходом. И конечно же, в таком кургане есть кроличья нора. Она выглядит в точности как кроличья нора, вокруг неё даже разбросан кроличий помёт и, если на Фиглей нашло особое вдохновение, клочья кроличьей шерсти.

Внизу, под землёй, находится дом Фиглей. Он во многом напоминает пчелиный улей, только мёда там куда как меньше, зато жал – хоть отбавляй.

Причина сходства в том, что среди Фиглей крайне мало женщин. Возможно, именно поэтому женщины маленького свободного народца рожают множество детей, очень часто и очень быстро. Новорожденные младенцы размером не больше горошины, но при правильном питании удивительно быстро растут. Фигли стараются селиться рядом с людьми, чтобы можно было воровать коровье и козье молоко для детей.

«Царица» клана зовётся кельдой. Мужа кельды называют Большим Человеком клана. Она постоянно рожает сыновей, так что к тому времени, когда кельда достигает преклонного возраста, клан большей частью состоит из её детей. Когда рождается девочка (что бывает очень и очень редко), мать воспитывает её сама, передавая ей тайное знание кельд – так называемые таинствия. Как только девочка превращается в девушку, она покидает родной клан и отправляется в путь, взяв с собой нескольких братьев для защиты.

Чаще всего рано или поздно она находит клан, которому нужна новая кельда. Но иногда, очень редко, девушка собирает Фиглей из разных кланов и основывает свой, совершенно новый клан в незанятом кургане. Так или иначе, новоиспечённая кельда обязана выбрать себе мужа, после чего она полностью вступает в свои права и слово её становится законом для всех членов клана. Однако после замужества она если и выходит из-под земли, то недалеко и ненадолго. Кельда правит в своём доме, но покинуть его не может. Таким образом, она является одновременно королевой и пленницей.

Перевод некоторых слов и выражений Фиглей, с поправкой на требования приличий

Бураны – покрытые густой шерстью создания, которые едят траву и блеют. Не путать с известным погодным явлением.

Верзуны – люди.

Гюйс – очень важное обязательство, нарушить которое невозможно в силу традиций и магического подкрепления. Не пернатое[4].

Заморочный – жуткий, странный, иногда – почему-то – продолговатый.

Карга – ведьма, независимо от возраста.

Карговство – всё, что делает ведьма.

Нахрюксаться – меня заверили, что это означает переутомиться.

Ой-ёи-ёи – традиционное причитание.

Особая овечья притирка – прошу прощения, но это, скорее всего, не что иное, как самогон. Никто не знает, как притирка действует на овец, но говорят, капелька этого напитка согреет пастуха в холодную зиму, а Фигля – в любое время года. Не пытайтесь изготовить её самостоятельно.

Разбредовина – чепуха, глупость.

Раскудрыть! – восклицание, которое может означать всё что угодно, от «надо же» до «моё терпение лопнуло – спасайся, кто может!».

Расхиляй – см. угрязок.

Старукса – женщина преклонного возраста.

Судьбонос – важное событие в жизни, которое может оказаться роковым.

Таинствия – секреты, тайны.

Тубзя – туалет.

Угрязок – бесполезный член общества.

Чувырла – очень нехороший человек/зверь/другое.

Чучундра – нехороший человек/зверь/другое.

Глава 1

Отъезд

Потрескивая, оно парило по-над холмами, словно невидимый туман. Двигаться без тела было утомительно, и оно летело очень медленно. Не думало ни о чём. Вот уже много месяцев его не посещало ни единой мысли, потому что мозг, служивший для него вместилищем мыслей, умер. Они всегда умирают. И вот теперь оно вновь беззащитно, вновь одержимо страхом.

Оно могло бы найти пристанище в одном из пухлых белых существ, что тревожно блеяли, пока оно катилось по лугам. Но эти существа были способны думать лишь о траве и о том, как делать других таких же пожирателей травы. Нет. Их мозг не подойдёт. Нужно что-то получше – могучий разум, наделённый силой, разум, где можно будет почувствовать себя в безопасности…

Оно искало…

Новые башмаки никуда не годились. Они были блестящие и негнущиеся. Блестящие башмаки! Стыд и срам… То ли дело – чистые башмаки. Привести башмаки в порядок, смазать, чтобы не промокали, – в этом нет ничего плохого. Но башмаки нужны, чтобы ходить, а не чтобы блестеть.

Тиффани Болен покачала головой, стоя на половике в своей комнате. Надо будет постараться поскорее придать новым башмакам приличный обшарпанный вид.

Ещё на ней была новая соломенная шляпка, украшенная лентой. Насчёт шляпы у неё тоже имелись сомнения.

Она посмотрела на себя в зеркало, но зеркало было немногим больше ладони, всё потрескавшееся и в пятнах. Приходилось водить им вокруг, разглядывая себя по кусочку, а потом пытаться мысленно составить из этих кусочков общую картину.

Но сегодня – особенный день. Что ж, ладно. Она старалась не делать так дома, однако сейчас очень важно выглядеть достойно, а поблизости всё равно никого нет…

Тиффани положила зеркальце на шаткий столик у кровати, встала на середину потёртого половичка, закрыла глаза и сказала:

– Меня видно.

И вдалеке, среди холмов, нечто без тела, без разума, способное лишь страдать от неутолимого голода и бесконечного ужаса, ощутило силу.

Будь у него нос, оно бы принюхалось.

Оно искало.

Оно нашло.

Какой странный разум – словно много-много разумов, вложенных один в другой! Но такой могучий! И так близко!

Оно чуть изменило направление и стало двигаться немного быстрее.

Овцы, почувствовав, что сквозь них проходит что-то невидимое, неслышимое и необоняемое, заблеяли в испуге…

…и вновь принялись жевать траву.

Тиффани открыла глаза. И увидела себя. В нескольких шагах от себя. Она смотрела на собственный затылок.

Осторожно, чтобы не разрушить чары, глядя только на ту себя, что снаружи, но не на ту, что смотрит, Тиффани двинулась по кругу.

Двигаться таким образом было нелегко, но вот наконец она стоит перед собой и разглядывает себя с головы до ног.

Волосы, как и глаза, скучного коричневого цвета… Ну, с этим ничего не поделаешь. По крайней мере, они чистые, и лицо тоже.

Платье на ней было новое, и это отчасти спасало положение. В семье Боленов редко обзаводились новой одеждой, и платье, конечно же, купили на вырост. Зато оно было светло-зелёное и даже не волочилось по полу. В этом новом платье, сверкающих башмаках и соломенной шляпке она выглядела как… как фермерская дочка, порядочная и чистенькая, которая впервые едет на заработки. Сойдёт.

Тиффани видела и другую шляпу у себя на голове, остроконечную, но чтобы разглядеть её, приходилось напрягаться – полупрозрачный отблеск исчезал, стоило посмотреть на него прямо. Это из-за неё Тиффани сомневалась, надевать ли новую соломенную шляпку, но соломенная шляпка сидела у неё на голове так, будто другой шляпы вовсе не было.

Потому что в некотором смысле её и не было. Увидеть её можно было только в дождь. Солнце и ветер проникали сквозь шляпу свободно, но дождь и снег чувствовали её присутствие и вели себя так, будто она настоящая.

Эту шляпу Тиффани дала величайшая ведьма в мире, самая настоящая ведьма, в чёрном платье и чёрной шляпе, с таким пронизывающим взглядом, что кого угодно пронзал насквозь и вылетал с другой стороны, прямо как скипидар, когда им лечат овец. Шляпа была как бы наградой. Тиффани тогда сотворила волшебство – настоящую, серьёзную магию. До того момента она и не знала, что способна на чудеса. А когда колдовала, то не знала, что колдует. И после не могла сказать, как ей удалось сделать то, что она сделала. И вот чтобы понять это, Тиффани и отправлялась учиться.

– Меня не видно, – сказала она.

Вторая Тиффани поплыла перед собственными глазами – ну, или не перед глазами, пойди разберись, – и исчезла.

Когда этот фокус получился у неё в первый раз, Тиффани страшно разволновалась. Но, с другой стороны, ей всегда легко было представить себя со стороны. Она запоминала события, как сцены с собственным участием, а не так, будто смотрит на всё сквозь две дырки в черепе. Часть Тиффани постоянно приглядывала за Тиффани.

Мисс Тик – ещё одна ведьма, но более общительная, чем та, что вручила шляпу, – говорила: ведьма должна уметь отстраняться от происходящего, и этому Тиффани тоже предстоит научиться. Наверное, решила Тиффани, «меня видно» – часть этого умения.

Иногда она думала, не спросить ли про «меня видно» у мисс Тик. Когда Тиффани произносила эти слова, она словно делала шаг в сторону и покидала собственное тело, и обретала какое-то другое, призрачное, но способное ходить. Однако стоило ей опустить взгляд и увидеть себя призрачную, как чары рассеивались – часть её пугалась и спешила вернуться обратно в настоящее тело. В конце концов она решила ничего не говорить мисс Тик. Не обязательно же рассказывать учителям обо всём. Да и вообще, это полезное умение, когда под рукой нет зеркала.

Мисс Тик занималась тем, что выявляла ведьм[5]. Так, насколько поняла Тиффани, было среди них заведено: некоторые ведьмы при помощи магии следили, не появится ли где-нибудь одарённая девочка, и отправляли её на обучение к кому-нибудь постарше и поопытней. Никто не будет тебе объяснять, как делать чудеса. Тебе объяснят, как ты их делаешь.

Ведьмы в чём-то похожи на кошек. Они не любят собираться вместе, но предпочитают знать, где найти себе подобных, если вдруг понадобится. А понадобиться это может в том случае, если ведьма вдруг начнёт покрякивать и противно хихикать. Тогда другие ведьмы скажут ей об этом – по-дружески.

Ведьмы почти ничего не боятся, объясняла мисс Тик, но самые опытные и могущественные, хоть и не говорят об этом вслух, боятся того, что они называют «обратиться ко злу». Слишком легко позволить себе одну-другую маленькую жестокую выходку только потому, что у тебя есть сила, а у других её нет; слишком легко начать думать, что люди вокруг мало что значат; слишком легко решить, что представления о добре и зле распространяются на кого угодно, только не на тебя. Но стоит пойти по этой дорожке, и кончишь свои дни одна-одинёшенька в пряничном домике, мерзко хихикая, пуская слюни и выращивая бородавки на носу.

Всякая ведьма должна знать, что другие ведьмы не спускают с неё глаз.

Вот за этим, подумала Тиффани, и нужна шляпа. Если закрыть глаза, можно коснуться невидимой тульи и полей. Это напоминание…

– Тиффани! – крикнула снизу мама. – Мисс Тик пришла!

Накануне Тиффани попрощалась с матушкой Болен…

Железные колёса глубоко вросли в землю выше по склону холма. Круглая пузатая печурка, косо стоявшая на траве, порыжела от ржавчины. Скоро Меловые холмы поглотят их, как они поглотили матушку Болен.

Саму кибитку сожгли в день похорон. Ни один пастух не осмелился бы использовать её, не говоря уже о том, чтобы провести в ней ночь. Матушка Болен занимала важное место в головах людей, и заменить её было нелегко. Ночью и днём в любое время года она была воплощением самих холмов: их лучший пастух, хранительница их мудрости и памяти. Словно душа зелёных лугов, ходила она по окрестностям в старых башмаках и холщовом фартуке, посасывая вонючую старую трубку и потчуя овец скипидаром.

Пастухи говорили, что небо синее, потому что матушка Болен на него глазеет. Они называли маленькие летние облачка ягнятами матушки Болен. И хотя пастухи улыбались при этих словах, они не то чтобы просто шутили.

Ни один пастух не мог и подумать о том, чтобы поселиться в её кибитке. Ни один.

И поэтому они срезали дёрн, опустили матушку Болен в толщу мела, уложили дёрн обратно и полили его, чтобы не осталось и следа. А кибитку сожгли.

Овечья шерсть, табак «Весёлый капитан» и скипидар…

…так пахли пастушья кибитка и матушка Болен – бабушка Тиффани. Запахи запоминаются накрепко, проникают в самое сердце и остаются там. Тиффани достаточно было вдохнуть их, чтобы снова очутиться в тепле, тишине и покое кибитки. Раньше она шла туда, когда ей было грустно и когда была счастлива. И знала, что матушка Болен улыбнётся, заварит чаю и промолчит. И ничего плохого не могло случиться в той пастушьей кибитке. Она была надёжной твердыней, которая устояла бы против всего мира. Даже теперь, когда бабушки больше не было, Тиффани нравилось подниматься сюда.

Тиффани стояла на том самом месте, а ветер шевелил траву, и колокольчики овец, пасущихся вдалеке, глухо блямкали.

– Мне надо… – Она прокашлялась. – Мне надо уехать. Я должна научиться настоящему ведьмовству, а здесь меня некому научить, понимаешь? Я должна… приглядывать за холмами, как это делала ты. Я умею… я много чего могу, но ничего толком не знаю, а мисс Тик говорит, если чего-то не знаешь, оно может тебя убить. И я хочу уметь всё, как ты. Я вернусь! Я скоро вернусь! Обещаю, я вернусь лучше, чем сейчас!

Голубая бабочка, подхваченная порывом ветра, опустилась на плечо Тиффани. Сложила крылышки раз, другой… улетела.

Матушка Болен никогда не умела хорошо обращаться со словами. Она любила помолчать и собирала тишину к тишине, как другие сматывают в клубок обрывки верёвок. Она умела так ничего не сказать, что сразу всё становилось понятно.

Тиффани постояла ещё немного, чтобы слёзы высохли, потом повернулась и пошла вниз по склону. За её спиной неугомонный ветер вихрился вокруг старых колёс и свистел в трубе старой печки. Жизнь продолжалась.

В том, чтобы девочка возраста Тиффани отправилась куда-то «в услужение», не было ничего особенного. Обычно девочки работали горничными или служанками. По традиции, начинать следовало с помощи по хозяйству одинокой старой женщине. Старушка не сможет платить много, но, с другой стороны, это ведь твоя первая работа, многого ли ты заслуживаешь…

Дома, на Родной ферме, Тиффани почти в одиночку справлялась с делами в молочне, ей только большие бидоны с молоком самой было не поднять. Поэтому родители совершенно не ожидали, что она захочет отправиться куда-то, чтобы работать прислугой. Но Тиффани сказала: ведь все так делают. Полезно немного посмотреть мир. Познакомиться с новыми людьми. Никогда не знаешь, что из этого выйдет.

Этот довод, как ни странно, убедил маму. У мамы Тиффани была богатая тётка, которая когда-то поступила в большой господский дом посудомойкой, потом стала горничной и наконец дослужилась до экономки и вышла замуж за дворецкого, и они жили в красивом доме. Конечно, дом им не принадлежал, и они занимали в нём лишь крохотный уголок, но всё равно тётка матери считалась почти что знатной дамой.

Тиффани не хотела становиться знатной дамой. Это была просто уловка. И мисс Тик ей подыграла.

Ведьмам не положено брать денег за свою работу, поэтому они обычно владеют ещё каким-нибудь ремеслом. Мисс Тик, например, была ведьмой, маскирующейся под учительницу. Она бродила с места на место вместе с табором других учителей, норовивших научить кого-нибудь чему-нибудь в обмен на еду и старую одежду.

Это было очень удобно, поскольку позволяло странствовать по округе, не вызывая подозрений, – жители холмов не доверяли ведьмам. Они думали, что ведьмы пляшут при луне без ничего. (Тиффани исследовала этот вопрос и успокоилась, узнав, что это не обязательно. Хотя, если очень хочется, можно и поплясать, только лучше сначала убедиться, что поблизости нет крапивы, чертополоха и ежей.)

Если уж на то пошло, люди и бродячим учителям не особенно доверяли. Поговаривали, они таскают кур и крадут детей (что в каком-то смысле было правдой). А ещё они ходят от деревни к деревне с ярко раскрашенными повозками, в длинных балахонах с кожаными заплатами на локтях, в странных квадратных шляпах. И говорят между собой на тарабарском языке – всякие там «Alea jacta est» и «Quid pro quo»[6]. Мисс Тик ничего не стоило затеряться среди них. Её ведьмовская шляпа была особенной модели, приспособленной для ведьм-лазутчиц: она выглядела как обычная соломенная чёрная шляпка с цветами и, только если потянуть за потайную верёвочку, становилась остроконечной.

Весь минувший год Тиффани проявляла такой интерес к учёбе, что её мама только диву давалась и даже немного беспокоилась. Учёба, считали в холмах, конечно, помогает идти в ногу со временем, но в больших дозах может вызвать нервное расстройство.

А месяц назад пришла весточка: «Приготовься».

Мисс Тик, в своей шляпе с цветами, пришла на ферму и поведала родителям Тиффани, что некая пожилая женщина в горах, прослышав о невероятной искушённости девочки в изготовлении сыров, хотела бы нанять её в качестве служанки. Тиффани будут полагаться четыре доллара в месяц и отдельная кровать, а на Страшдество хозяйка отпустит её на неделю домой.

Тиффани хорошо знала своих родителей. Три доллара было бы маловато, а пять – подозрительно много, но искушённость в сырах наверняка стоит лишнего доллара. И отдельная кровать – это ведь тоже немало. (Пока почти все сёстры Тиффани не повыходили замуж, девочкам приходилось делить одну кровать на двоих.) Предложение звучало очень заманчиво.

Манеры и вид мисс Тик немного напугали родителей Тиффани, но их с детства приучили уважать людей, которые знают больше, чем они. Если человек умеет выговаривать всякие длинные слова, значит, это важная персона, никак иначе. Поэтому родители согласились.

Тиффани случайно услышала их разговор тем же вечером, когда отправилась наверх спать. Ведь если чисто случайно поставить на пол стакан вверх донышком и чисто случайно приложить к нему ухо, можно случайно услышать всё до последнего слова.

Папа сказал, что Тиффани совершенно ни к чему никуда ехать.

Мама сказала, что девочкам всегда любопытно посмотреть мир, так вот пусть Тиффани и посмотрит его с толком и пользой. Кроме того, она способная и голова у неё на плечах имеется. Да и если она будет стараться, то, кто знает, может, однажды станет прислугой у настоящих господ, вот как тётя Хетти. И тогда их дочка будет жить в доме, где даже туалет не во дворе.

Отец сказал: скоро она поймёт, что полы скоблить всё равно где.

Мать сказала: ну что ж, тогда ей станет скучно, и она через год вернётся. И кстати, что такое «искушённость»?

«Опыт и знания», – подумала Тиффани. У них дома был большой толковый словарь. Мама старалась туда не заглядывать – от одного вида такого множества слов ей становилось не по себе. Тиффани прочитала словарь от корки до корки.

В итоге всё уладилось, и вот, месяц спустя, Тиффани уже заворачивает свои старые, ношенные до неё всеми сёстрами башмаки в чистую рогожку и убирает их в чемодан. Этот подержанный чемодан купила ей мама – он был сделан то ли из хлипкого картона, то ли из прессованных виноградных косточек пополам с ушной серой, и его приходилось обвязывать верёвкой, чтобы не распахнулся или не развалился в дороге.

Настало время прощаться. Тиффани всплакнула чуть-чуть, мама расплакалась вовсю, и Винворт, младший брат Тиффани, тоже разревелся в надежде получить конфетку. Отец не плакал, но дал Тиффани серебряный доллар и хриплым голосом наказал ей писать домой каждую неделю – то есть тоже как бы разрыдался, только по-мужски. Она попрощалась с сырами в молочне, с овцами в загоне и даже с котом Крысодавом.

Потом все, кроме сыров и кота, стояли в воротах и махали, пока Тиффани и мисс Тик – ах да, овцы тоже не махали! – пока Тиффани и мисс Тик не спустились по склону почти до самого просёлка, ведущего в деревню.

Дорога была молочно-белой от мела. Стояла тишина, только их башмаки стучали по убитой колее, да жаворонки в небе пели свою неумолчную песню. Был конец лета, очень жарко, и новые башмаки жали.

– На твоём месте я бы сняла их, – сказала мисс Тик чуть погодя.

Тиффани села у обочины и достала из чемодана старые башмаки. Она не стала спрашивать, откуда мисс Тик узнала, что новые жмут. Ведьмы замечают всё. Старые башмаки, хоть под них и приходилось поддевать несколько пар носков, были гораздо удобнее. Они начали ходить задолго до рождения Тиффани и успели поднатореть в этом деле.

– Мы сегодня увидим каких-нибудь… человечков? – спросила мисс Тик, когда они снова тронулись в путь.

– Не знаю, мисс Тик. Я ещё месяц назад сказала им, что уезжаю. В это время года у них очень много дел. Но один или двое всегда наблюдают за мной.

Мисс Тик быстро огляделась:

– Я ничего не вижу. И не слышу.