Грядет Тьма

Кейти Роуз Пул

Грядет Тьма

Katy Pool

THERE WILL COME A DARKNESS

Copyright © 2019 by Katy Rose Pool

Map illustration by Maxime Plasse

Cover design by Rich Deas and Mallory Grigg

Cover art by Jim Tierney

All rights reserved

Серия «Young Adult. Век тьмы»

© Сибуль А., перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

* * *

Конечно же, посвящается Эрике

Четыре телесных дара

ДАР СЕРДЦА

Увеличивает силу, проворство, скорость и чувства

Обладатели: элитные бойцы

ДАР КРОВИ

Дает и забирает энергию, чтобы исцелять или наносить вред

Обладатели: целители

ДАР РАЗУМА

Создает объекты, наделенные уникальными качествами

Обладатели: алхимики и изобретатели

ДАР ВЗОРА

Чувствует и находит живые существа

Обладатели: провидцы

I

Предвестник

1

Эфира

В ОСВЕЩЕННОЙ ЛУНОЙ КОМНАТЕ, окна которой выходили на Город веры, перед Эфирой на коленях распластался священник и умолял сохранить ему жизнь.

– Пожалуйста, – молил он. – Я не заслуживаю смерти. Пожалуйста. Я больше не буду к ним прикасаться, клянусь. Смилуйтесь.

Он стоял на коленях в роскошных личных покоях таверны, в садах Талассы, перевернутых вверх дном. Богатые блюда попадали с тарелок, а напитки вылились из филигранных кувшинов. Белый мраморный пол был усыпан созревшими ягодами и раздавленными осколками дюжины маленьких, похожих на драгоценные камни бутылочек. Лужа темного, как кровь, вина медленно ползла к коленопреклоненному священнику.

Эфира присела, положив ладонь на кожу его щеки, подобную пергаменту.

– О, спасибо! – заплакал священник, и на его глаза навернулись слезы. – Спасибо тебе, благословенная…

– Интересно, – произнесла Эфира. – Твои жертвы умоляли о пощаде? Когда ты оставлял синяки на их телах, они выкрикивали имя Бехезды?

Он поперхнулся.

– Нет, не так ли? Ты опаивал их своим ужасным снадобьем, чтобы они были покорными и ты мог бы причинять им боль, а они даже не замечали бы ее, – сказала девушка. – Но я хочу, чтобы ты знал, что каждый след, оставленный тобой на их телах, проявился и на тебе.

– Пожалуйста.

Через открытые двери балкона позади Эфиры в комнату ворвался ветерок. Она приподняла лицо священника за подбородок.

– Ты был отмечен смертью. И смерть пришла за тобой.

Его наполненные ужасом глаза смотрели на Эфиру. Она положила руку на его горло, под ладонью отдавалось быстрое «тук-тук-тук» его пульса. Девушка сосредоточилась на потоке крови в плоти и вытянула эшу из его тела.

Свет покинул глаза священника, его легкие выплюнули последний вздох. Он свалился на пол. Отпечаток руки, бледный, словно луна, горел на землистой коже его горла. Священник был мертв, и только этот знак говорил об этом.

Достав кинжал из-за пояса, Эфира склонилась над телом. Священник был не один, когда она его нашла. С ним были две девочки – девочки с запястьями, покрытыми зелеными и фиолетовыми синяками, девочки с пустыми глазами, – они исчезли, как только Эфира сказала им бежать, словно они могли только повиноваться.

Эфира погрузила острие кинжала в горло священника и провела красную линию через бледный отпечаток руки. Когда из пореза выступила темная кровь, она перевернула кинжал и открыла отделение в его рукояти, чтобы вытащить оттуда флакон. Она подставила его под струю крови. Отчаянные слова священника были ложью – он заслуживал смерти. Но не поэтому девушка забрала его жизнь.

Она забрала его жизнь, потому что та была ей нужна.

Дверь распахнулась, отрывая Эфиру от ее занятия. Флакон выскользнул из руки. Она растерялась, но поймала его.

– Не двигайся! – В покои вбежали трое мужчин, один держал арбалет, а двое других – сабли. Караульные. Эфира не удивилась. Таласса находилась на окраине площади Элия, сразу же за воротами Верхнего города. Она это знала, потому что выяснила, что отряд караульных патрулировал площадь каждую ночь. Но они добрались сюда быстрее, чем она ожидала.

Первый караульный, ворвавшийся в комнату, замер в шоке, уставившись на тело священника.

– Он мертв!

Эфира запечатала флакон с кровью и спрятала его в рукоятке кинжала. Она выпрямилась, коснувшись черного шелка, закрывающего нижнюю часть лица, чтобы убедиться, что ткань на месте.

– Давай по-хорошему, – медленно произнес первый караульный, – и тебе не навредят.

Пульс Эфиры отдавался в горле, но она старалась говорить спокойно. Без страха.

– Сделай еще один шаг, и в этой комнате станет на пару тел больше.

Караульный заколебался.

– Она блефует.

– Нет, – нервно ответил тот, что с арбалетом. Он взглянул на труп священника. – Посмотри на отпечаток руки. Такой же, как на телах, найденных в Тарсеполисе.

– Бледная Рука, – прошептал третий караульный, уставившись на Эфиру.

– Это всего лишь уличные байки, – сказал первый, но его голос слегка подрагивал. – Нет никого настолько сильного, чтобы убить одним лишь Даром крови.

– Что ты делаешь в Паллас Атосе? – спросил ее третий караульный. Он стоял, выпятив грудь и расставив ноги, словно увидел зверя. – Зачем ты пришла сюда?

– Вы называете это место Городом веры, – сказала Эфира. – Но коррупция и зло заполонили его, словно гниль, за этими белыми стенами. Я отмечу их так, как отмечаю своих жертв, чтобы остальной мир видел, что Город веры – город падших.

Это была ложь. Эфира пришла в Город веры не для того, чтобы отметить его кровью. Но только два человека в мире, кроме нее, знали настоящую причину, и один из них ее ждал.

Она пошла к окну. Караульный напрягся, но никто не двинулся за ней.

– Тебе не сойдет с рук убийство священника, – сказал первый. – Когда мы расскажем конклаву, что ты наделала…

– Рассказывайте. – Она натянула черный капюшон на голову. – Расскажите им, что Бледная Рука пришла за священником Палласа. И скажите им, пусть молятся, чтобы в следующий раз я пришла не за ними.

Девушка повернулась к балкону и отбросила в стороны атласные занавески, комната открылась ночи и луне, висящей словно коса в небе.

Караульные кричали ей вслед, рев их голосов смешался в единый вой, когда Эфира подлетела к краю балкона и перебралась через мраморную балюстраду. Мир перевернулся – на четыре этажа вниз, словно зубы из слоновой кости, блестели ступени входа в Талассу.

Она ухватилась за край балюстрады и повернулась. Слева от нее находилась крыша общественных бань.

Эфира прыгнула к ней. Крепко зажмурившись, она подтянула колени и приготовилась к удару. Девушка ударилась о крышу и перекатилась, восстановила равновесие, вскочила на ноги и побежала. Голос караульных и фонари Талассы исчезали в ночи.

______________

Эфира двигалась по мавзолею словно тень. Санктум[1] был неподвижен и тих в предрассветной тьме. Девушка пробиралась по обломкам мрамора и другому мусору вокруг выложенного плиткой омута провидцев в центре, единственной необгоревшей части святилища. Над ее головой через провалившуюся крышу виднелось небо.

Руины мавзолея находились прямо за воротами Верхнего города, достаточно близко, чтобы Эфира могла легко проскользнуть назад в Нижний город, не привлекая внимания. Она точно не знала, когда сгорел мавзолей, но теперь он был заброшен и стал отличным укрытием. Девушка скользнула через обугленное святилище в крипту[2]. Лестница скрипела и стонала, пока Эфира спускалась по ней. Она открыла гнилую деревянную дверь в альков, служивший ей домом последнюю пару недель. Сняв маску и капюшон, она забралась внутрь.

Раньше альков являлся хранилищем смотрителей-служителей, ухаживавших за святилищем. Теперь он был заброшен, оставлен крысам, гниению и таким людям, как Эфира, которые ничего не имели против предыдущих двух.

– Ты опоздала.

Эфира вгляделась в темную комнату, посмотрела на кровать в углу, закрытую висящими над ней рваными простынями. На нее смотрели темные глаза сестры.

– Я знаю, – сказала Эфира, бросив маску и капюшон на стул.

Беру села на кровати. Книга соскользнула с ее груди, и, зашелестев страницами, упала на простыни. Короткие кудрявые волосы Беру с одной стороны были взлохмачены.

– Все прошло хорошо?

– Отлично. – Не было смысла говорить ей, как близко к поимке она сегодня оказалась. Все было сделано. Она заставила себя улыбнуться. – Ладно тебе, Беру. Ты знаешь, что дни, когда я падала с крыш игорных домов, остались позади.

Когда Эфира впервые надела маску Бледной Руки, она была не такой ловкой и не так хорошо лазала, как сейчас. Дар крови не помогал ей проникать в криминальные логова или забираться по балконам богатых торговцев. Ей пришлось обрести эти способности традиционным способом, проводя бесконечные ночи за оттачиванием баланса, скорости реакции и силы, как и за сбором информации, необходимой для выполнения задачи. Беру присоединялась к ней, когда чувствовала себя хорошо, бегала с Эфирой наперегонки, чтобы узнать, кто быстрее заберется по забору или совершит самый тихий прыжок с крыши на крышу. Они провели много ночей, скользя в тенях, следуя за потенциальной целью, чтобы узнать о ее грехах и привычках. После многих лет тренировок и постоянного риска Эфира научилась попадать в опасные ситуации и выбираться из них в качестве Бледной Руки.

Беру слабо улыбнулась в ответ.

Улыбка Эфиры погасла, когда она увидела боль в глазах сестры.

– Давай, – тихо сказала она.

Беру стащила с себя грубое одеяло. Ее тело дрожало, а коричневая кожа стала пепельной в тусклом свете. Под красными глазами залегли морщины от усталости.

Эфира нахмурилась, поворачиваясь к ящику возле кровати Беру, где лежала неглубокая миска. Она открыла отделение в рукояти кинжала и вылила содержимое флакона в миску.

– Мы ждали слишком долго.

– Все в порядке, – прошипела Беру сквозь сжатые зубы. – Я в порядке. – Она сняла хлопковую повязку с левого запястья, открыв черный отпечаток руки, запятнавший ее кожу.

Эфира поднесла руку сестры к миске и покрыла ее влажной кровью. Положив кровавую ладонь на темный отпечаток на коже сестры, она закрыла глаза и сосредоточилась на крови, направляя эшу священника сестре.

Кровь, которую Эфира забирала у своих жертв, действовала как проводник эши, которую она из них выкачивала. Если бы она была хорошо обученным целителем, то знала бы правильные схемы связи, которые бы привязали эши ее жертв к Беру. Ей бы не пришлось использовать связь кровью.

Но опять же, если бы Эфира была хорошо обучена, она бы вообще не смогла убивать. Целители с Даром крови принимали клятву, запрещавшую вытягивать эшу из другого человека.

Но это был единственный способ сохранить жизнь сестре.

– Вот, – сказала Эфира, прижимая палец к коже Беру, которая начала терять свой серый оттенок. – Уже лучше.

«Пока что», – Беру не произнесла этого вслух, но Эфира прочитала слова в глазах сестры. Беру протянула руку и открыла ящичек возле кровати, откуда достала тонкий черный стилус. Аккуратными привычными движениями она прижала стилус к запястью, нарисовав там маленькую прямую линию. Она присоединилась к еще тринадцати, навеки закрепленная алхимическими чернилами.

Четырнадцать убитых людей. Четырнадцать оборванных жизней, чтобы жила Беру.

Эфира знала, что сестра оставляла метку на своей коже каждый раз, когда Эфира помечала еще одну жертву. Она видела, как чувство вины пожирало ее сестру после каждой смерти. Люди, которых убивала Эфира, были далеко не невинными, но, кажется, это не заботило Беру.

– Возможно, это последний раз, когда нам приходится это делать, – тихо сказала Эфира.

Вот настоящая причина их визита в Паллас Атос. Где-то в городе павшей веры и разрушающихся храмов находился человек, который знал, как навсегда исцелить Беру. Это единственное, на что надеялась Эфира в течение последних пяти лет.

Беру отвернулась.

– Я принесла тебе еще кое-что, – сказала Эфира, стараясь говорить беззаботно. Она опустила руку в маленькую сумочку на поясе и достала стеклянную крышку для закупоривания бутылок, которую подняла с пола в комнате священника. – Я подумала, что ты сможешь использовать ее в браслете, который мастеришь.

Беру взяла крышку и повертела ее в руке. Она была похожа на маленький драгоценный камень.

– Ты же знаешь, что я не позволю ничему плохому случиться с тобой? – сказала Эфира, накрывая руку сестры своей.

– Знаю, – сглотнула Беру. – Ты всегда за меня волнуешься. Иногда мне кажется, что это всё, чем ты занимаешься. Но, знаешь, я переживаю за тебя тоже. Каждый раз, когда ты уходишь туда.

Эфира постучала пальцем по щеке Беру, упрекая ее.

– Мне не навредят.

Беру провела большим пальцем по четырнадцати чернильным полосам на своем запястье.

– Я не это имела в виду.

Эфира убрала свою руку.

– Иди спать.

Беру подвинулась, и Эфира залезла в постель рядом с ней. Она лежала, прислушиваясь к ровному дыханию сестры, думая о переживаниях, которые Беру не озвучила. Эфира тоже волновалась такими ночами, как сегодня, когда чувствовала, как замедляется, а потом останавливается пульс ее жертв, когда она вытягивает из них последние капли жизни. Их глаза темнели, и Эфира испытывала сладкое, насыщенное облегчение, и в такой же степени глубокий, неизбежный страх от того, что, убивая монстров, она превращается в одного из них.

2

Хассан

ХАССАН ТЕРЕБИЛ СВОЮ ТУНИКУ, поднимаясь по Священной дороге. Слуга, у которого он ее одолжил, был выше ростом, и потому на фигуре Хассана она смотрелась несуразно. Юноша не привык к одежде, которую носили в Паллас Атосе. Ее длина и легкость заставили его тосковать по упругости хератской парчи, по одежде, которая застегивалась и закрывала грудь и горло.

Но он бы слишком выделялся в своем наряде, и все усилия, предпринятые для того, чтобы незамеченным выскользнуть с виллы тети, были бы потрачены впустую. Тем более он мог оказаться в опасности.

По крайней мере такую причину назвала тетя Летия, когда Хассан впервые попросился выйти за пределы ее дома на утесе.

– Ты прибыл в этот город ради безопасности, – продолжала она. – Свидетели не знают доподлинно, что принц Херата спасся от них в Назире, и я хочу, чтобы так и оставалось как можно дольше. У Иерофана есть влияние даже здесь. Я боюсь, что, если его последователи узнают, что ты сбежал… Они посчитают своей миссией доставить тебя к нему.

После двух недель таких споров Хассан решил взять дело в свои руки. Его тетя ушла в город на целый день, и юноша воспользовался этим шансом. Он собирался узнать, что произошло в его королевстве с тех пор, как он покинул его, – все, чего не знала его тетя или о чем не собиралась рассказывать.

День выдался теплым, и на Священной дороге бурлила жизнь. Оливковые деревья, эмблема Паллас Атоса, выстроились вдоль улиц из известняка от гавани до агоры[3], а потом до самого храма Палласа, высшей точки города. Крытые галереи с колоннами уступали место магазинам, тавернам и общественным баням на другой стороне дороги.

Холодный мрамор и суровый известняк этого города заставляли Хассана тосковать по пышным краскам столицы Херата, Назире, – насыщенный золотой, теплая охра и кармин, яркий зеленый и синий.

– Эй ты! Стой!

Хассан замер. Он отошел от виллы всего на километр, и его уже поймали. Внутри его разгорелись сожаление и смущение.

Он понял, что обращались не к нему, когда обернулся на голос. Возле своей лавки стоял мясник, выкрикивая кому-то на улице:

– Вор! Стой!

Несколько людей остановилось, оглядываясь. Но один маленький мальчик продолжал бежать, и прежде чем Хассан успел что-то предпринять, мальчик врезался прямо в него.

Хассан споткнулся, но ему удалось поймать ребенка и удержать равновесие.

– Вор! Вор! – кричал мясник. – Это вор!

Хассан держал мальчика за плечи, осматривая его порванные штаны по колено и грязное лицо. Тот прижимал к груди пакет из коричневой бумаги. Его темные брови, волосы и бронзовая кожа безошибочно указывали на хератское происхождение – вот ребенок с родины Хассана. Хассан оглянулся на мясника, спешащего к ним с покрасневшим лицом.

– Думал, ты сбежишь, не так ли? – сказал мясник мальчику. – Тебе не понравится то, что делают с ворами в этом городе.

– Я не вор! – прорычал мальчик, высвобождаясь из хватки Хассана. – Я за это заплатил.

Хассан повернулся к мяснику.

– Это правда?

– Мальчишка дал мне всего пару монет, это даже не половина того, сколько стоит эта вырезка! – возмущенно сказал мясник. – Думал, я не замечу и ты сможешь смыться, а?

Мальчик покачал головой.

– Простите! Я думал, этого достаточно. Я посчитал, но здесь другие деньги, и я запутался.

– Кажется, это простое недоразумение, – сказал Хассан, примеряя самую дипломатичную улыбку. Он потянулся к своему кошельку с монетами, висящему на поясе. – Я доплачу разницу. Сколько?

Мясник посмотрел на мальчика.

– Три вирту.

Хассан отсчитал три серебряные монеты с изображением оливкового дерева Паллас Атоса и протянул их мяснику.

Тот фыркнул, сжимая монеты в кулаке.

– Вы, беженцы, думаете, что все время можете жить за счет благотворительности.

Хассан вскипел. Маленькая часть его хотела бы рассказать мяснику, кто он такой, публично отругать его за такие слова принцу Херата. Но вместо этого он ответил с застывшей на лице улыбкой:

– Ваша благотворительность всех нас вдохновляет.

Челюсть мясника дернулась, словно он не мог понять, смеется ли Хассан над ним или нет. Проворчав что-то и кивнув, он вернулся к своей лавке.

Как только мясник отвернулся, мальчик бросился прочь от Хассана.

Хассан поймал его за плечо.

– Стой. Мы еще не закончили. Тебя же не сбили с толку монеты, верно?

Мальчик пристально посмотрел на него.

– Все в порядке, – мягко сказал Хассан. – Уверен, у тебя были на то причины.

– Я хотел принести это маме, – сказал мальчик. – Рагу из ягненка – ее любимое блюдо. Но мы его не ели с тех пор… как покинули дом. Я думал, что если смогу приготовить его, то она почувствует, словно мы снова дома, и, может, не будет так много плакать.

Хассан не мог не вспомнить о собственной матери, которая осталась дома, хотя он бы все отдал, чтобы та оказалась рядом. Чтобы утешить ее, как этот мальчик, которому было не больше десяти лет. Сказать ей, что все будет хорошо. Или, может, чтобы она сказала это ему. Если она все еще жива. «Жива, – подумал юноша. – Должна быть».

Он сглотнул, глядя на мальчика.

– Лучше бы нам отнести это ей. Ты живешь в лагерях, да?

Мальчик кивнул. Вместе они отправились в путь, и предвкушение Хассана росло, когда они проходили последний отрезок пути Священной дороги. Верхний город Паллас Атоса был встроен в гору, три уровня громоздились друг на друге, как возвышающаяся корона. Священные ворота приветствовали их на самом верхнем уровне, где расположилась агора, с которой открывался вид на весь город.

Над ними мерцал мраморный храм Палласа. Он был больше любого храма в Назире. Широкие белые ступени вели вверх по холму к крытой галерее храма с рядами колонн. Свет лился из массивных дверей, словно луч маяка.

Это был один из шести великих монументов мира, в котором основатель города, пророк Паллас, когда-то наставлял священников, распространявших слова его пророчества по всему миру. Согласно «Истории шести пророческих городов», люди со всего континента Пелагоса раньше приезжали на агору для паломничества в Город веры, чтобы помазаться елеем и оставить фимиам с оливковыми ветвями на ступенях храма.

Но никакие пилигримы не ступали здесь уже сотни лет, с тех пор как исчезли пророки. Здания агоры – хранилища, общественные бани, арены и жилые комнаты служителей – начали разрушаться и обрастать сорняками и высокой травой.

Теперь агора снова кишела людьми и кипела от деятельности. За две недели после переворота беженцы из Херата собрались здесь под защитой Архона Базилевса и конклава священников Паллас Атоса. Вот почему Хассан покинул виллу – чтобы наконец своими глазами увидеть тех других, кто, как и он, бежал из Назиры. Людей, как этот мальчик.

Землистый запах древесного дыма ударил в нос Хассану, когда они с мальчиком проходили через Священные ворота в самобытную деревню. Палатки, навесы и грубо сколоченные укрытия заполняли пространство между старыми строениями. Тряпки и обломки засоряли покрытую грязью землю. Воздух пронзали вопли плачущих детей и резкие ноты споров. Прямо впереди длинная очередь из людей высыпала из строения с колоннами, вынося кувшины и ведра с водой, двигаясь осторожно, чтобы не пролить ни одной драгоценной капельки.

Хассан остановился, осматриваясь. Он не знал, что именно ожидал найти на агоре, но не это. Юноша со стыдом подумал о чистых садах и роскошных покоях на вилле его тети, пока здесь, всего лишь в километре от нее, его собственные люди толпились в рассыпающихся, ветхих руинах.

Но даже в этом, переполненном людьми беспорядке Хассан почувствовал что-то знакомое. Толпы состояли из темнокожих пустынных жителей и людей из дельты с бронзовой от солнца кожей, таких же как он. Юношу поразила мысль, что он никогда не смог бы спокойно зайти в подобное место, если бы был дома. Конечно, существовали такие празднования, как Фестиваль пламени и Фестиваль паводка, но даже тогда Хассан и королевский двор находились далеко от хаоса и толп, наблюдая со ступеней дворца или королевской баржи на реке Херат.

Его накрыли возбуждение и странное чувство тревоги. Не в первый раз принц видел своих людей после переворота – впервые он видел себя как одного из своих людей.

– Азизи! – сквозь шум толпы, окружающей фонтанный павильон, прорвался панический голос. Женщина с заплетенными темными волосами побежала к ним, а следом за ней женщина с серебристыми волосами, держащая на руках ребенка.

Азизи подошел к темноволосой женщине, которая явно была его матерью. Она крепко обняла мальчика. Потом отвела в сторону и начала кричать, прежде чем еще раз крепко-крепко обнять. В ее глазах стояли слезы.

– Прости, ма. Прости, – услышал, подходя, Хассан. Азизи выглядел печальным.

Женщина постарше подошла и остановилась рядом с Хассаном.

– Где вы его нашли?

– На рынке, прямо за воротами, – ответил Хассан. – Он покупал ягнятину.

Женщина издала тихий всхлип, когда ребенок попытался выскользнуть из ее рук.

– Он хороший малыш. – А потом она резко спросила: – Вы тоже беженец?

– Нет, – быстро соврал Хассан. – Просто оказался в нужное время в нужном месте.

– Но вы хератец.

– Да, – сказал Хассан, пытаясь не вызывать ее подозрений. – Я живу в городе. Я пришел сюда, чтобы узнать, есть ли какие-то новости из Назиры. Я… у меня там семья. Мне нужно узнать, в безопасности ли они.

– Мне так жаль, – мрачно сказала женщина. – Очень многие из нас не знают, что случилось с их близкими дома. Свидетели остановили почти все корабли, входящие в гавань и выходящие из нее. Единственную информацию мы получаем от тех, кому удалось сбежать на восток, в пустыню, или к Южному морю.

Хассану было знакомо это чувство. В его спальне на вилле лежал блокнот в кожаном переплете с крупицами сведений о том, что случилось с его городом. Он все еще не знал, что случилось с его родителями. Хассан не мог сказать, из-за того ли это, что сама тетя Летия не была в курсе, или из-за того, что она защищала его от правды.

Он не хотел защиты. Он хотел правды. Юноша собрался с мыслями и спросил:

– А как насчет короля и королевы? Доходили ли какие-то новости о том, что случилось с ними?

– Король и королева все еще живы, – сказала женщина. – Иерофан держит их в плену, но их видели на публике, по крайней мере дважды после переворота.

Воздух покинул легкие Хассана. Закружилась голова. Ему нужно было услышать эти слова. Его родители живы. Но они все еще оставались в Херате, во власти лидера свидетелей.

– Ничего не известно о принце, – продолжила женщина. – Его не видели в Назире после переворота. Он исчез без следа. Но многие из нас думают, что он выжил. Что ему удалось спастись.