– Тогда я присяду, с вашего позволения, – усмехнулся Карл, усаживаясь на другую табуретку. – Как поживаете? Хорошо ли идет торговля? – спросил он, не позволяя старику продолжить в том же возвышенном тоне, в котором тот начал.

– Спасибо, господин мой Карл, – серьезно ответил аптекарь. – Здоровье мое, как и следовало ожидать, отменное, хотя годы немалые, сами понимаете. А торговля… Пока люди болеют – а они болеют всегда, даже здесь, в Сдоме, – без дела нам сидеть не приходится. Не сами ищем, оно нас находит. Дело, я имею в виду. Да и прочее разное… Вот сейчас, например, – не поверите! – готовлю тинктуру из сушеных корней яремы. Для чего, спросите? Дурная травка, если честно сказать, и корешок подлый. Ничего не лечит толком, да и отрава из него, честно сказать, никакая. Право слово, легче человека ножом убить, чем яремником травить. Но дела-то, господин мой Карл, разные бывают. Яремник, должен заметить, седьмая часть приворотного зелья. Кто не знает, всегда удивляется, а только без яремника ничего путного не выйдет, а с яремником – и не захочешь, а полюбишь. Такое дело!

– Так вы что же, мастер Медведь, колдовством тоже промышляете? – удивился Карл.

– Ни в коем случае, – лукаво улыбнулся в ответ старик аптекарь. – Не враг я себе, чтобы в Сдоме приворотное зелье варить! Хотя чего там трудного! Уж поверьте, надо будет – сварю. И выйдет не хуже, а лучше, но только не здесь! Оболтус один – из Синих – взялся кому-то сварить, а руки пачкать не хочет, да и не умеет, наверное. Яремник-то, такое дело, ни в чем не растворяется, и при обработке секрет знать надо, чтобы порошок нужной мелкости вышел. Вот он мне и заказал. А я что? Закона не нарушаю, и заработок опять же неплох. Сделаю, конечно. Почему бы не сделать?

– А про кошку вы слышали? – спросил Карл, переходя к главному.

– И видел, – кивнул старик. – Она тут в рыбном порту уже четвертую ночь гуляет.

– А я думал, она только в гавани бывает, – задумчиво произнес Карл.

– Нет, господин мой Карл, – покачал головой старик. – Еще и здесь, и в Арсенальной гавани тоже.

– И что это, по-вашему, такое? – спросил Карл.

– Оборотень, конечно. – Старик в своих словах не сомневался. – Но что-то с ним, оборотнем, я имею в виду, не так, господин мой Карл. А что – не знаю. Я про такое даже не слышал никогда, и вы, как я понимаю, тоже. Значит, что? Или впервые такое случилось, во что верится с трудом, ибо нет нового и старого под вечными небесами, все уже когда-то случилось, и не раз. Но если такое уже когда-то где-то случалось, то редкое это что-то и сподобило нас сие чудо лицезреть. К добру ли, мой лорд? Не знаю, но только страшно мне отчего-то, а меня напугать, сами понимаете, непросто. Но вот ведь привелось.

«Ну вот я и дома», – подумал Карл с улыбкой.

Его дом был уже виден в конце улицы, и возникшая у Карла мысль была, в сущности, простой констатацией факта. Все просто: шаг вперед и еще один шаг, он поворачивает за угол и видит вдалеке дом, который на время стал его домом. Ничего особенного, но случайная мысль заставила Карла насторожиться и задуматься о вещах, казалось бы, отвлеченных и с содержанием предыдущей мысли не связанных.

Карл знал, что у некоторых слов есть способность облекаться плотью снов, у других – становиться явью. Как бы то ни было, но разумный человек не станет бросаться словами, даже если он не Филолог и ему неведомы сокровенные тайны созвучий и смыслов. Сами Фиолетовые, вероятно, могли бы рассказать о словах много такого, о чем и не догадываются непосвященные, то есть абсолютное большинство людей, но кланы молчат, не раскрывая своих секретов. Молчат и Филологи, опасаясь, по-видимому, что их конструкции и правильные выражения однажды могут стать острыми ножами в их собственных спинах. Однако есть вещи, которые знают все. «Не поминай лихо», – говорят в Приморье. И правильно говорят, потому что опыт поколений может чему-то научить даже самого твердолобого невежду. «Не злословь, не богохульствуй», – требуют адепты почти всех религий, известных Карлу. И тоже, вероятно, неспроста. «Хочешь добра – говори о нем чаще», – поучают старики и здесь, на побережье, и на Высоком хребте, и в Загорье. Даже Леон из Ру, для которого слова всегда были точно таким же инструментом, как нож для сапожника или меч для солдата, даже он был согласен с мудростью стариков и, играя словами, всегда был осмотрителен и, пожалуй, даже осторожен.

«Леон?» – с удивлением подумал Карл. Что ж, вполне вероятно. И это многое могло бы объяснить.

Но думать сейчас о Мышонке ему было лень. Он думал о другом. Не наделил ли он случайно жизненной силой некое внутреннее, возможно, им самим не осознаваемое желание, когда объяснял Деборе, что этот чужой дом в чужом для них городе – их дом?

Тогда не иначе как на пороге меня должна встречать хозяйка, с чувством неожиданной печали подумал он и постучал в дверь.

– Будешь ужинать? – спросила Дебора, когда он вошел в дом.

– Буду, – коротко ответил Карл, ставя к стене мольберт, и снял плащ. Уже наступил вечер. Смеркалось.

Карл прошел к кадке с водой, но Дебора опередила его и, схватив ковш, зачерпнула воды. Карл посмотрел ей в глаза и встретил уверенный взгляд серых глаз. Дебора не улыбалась, но улыбка жила в ее глазах, готовая выйти наружу, но до времени спрятанная за невозмутимым выражением лица.

Так быстро? – удивился Карл.

– Спасибо, – мягко сказал он вслух и улыбнулся.

Губы Деборы дрогнули. Мгновение – и она улыбнулась тоже.

– Где ты пропадал? – спросила Дебора, выливая воду в его подставленные ладони.

«Она ревнует? Быть этого не может!»

– Рисовал даму Садовницу. – Он замолчал, ополаскивая лицо.

– Целый день?! – Дебора снова зачерпнула воду.

– Отчего же! – усмехнулся он в ответ. – Еще я гулял.

– Похоже, ты можешь гулять целыми днями, – насмешливо вставила она, пока он мыл лицо.

– Могу, – ответил он, принимая из ее рук кусок чистого полотна. – Чем ты угостишь меня сегодня?

– Посмотрим, – лукаво улыбнулась Дебора. – Увидим… Садись, Карл, я буду тебя кормить.

На этот раз его ожидала уха из морской рыбы и свинина, тушенная в сметане, и копченые ребрышки, и крепкое, почти черное вино из Пража, и соленый овечий сыр, и…

– У кого ты покупаешь такой великолепный хлеб? – спросил Карл, прожевав очередной кусок мяса.

Дебора сидела напротив него, по другую сторону стола, и с улыбкой, блуждавшей по ее дивным губам, смотрела на то, как он ест.

– Хлеб и в самом деле замечательный, – согласилась она. – А покупаю я его в пекарне, что в конце улицы. К слову, булочник говорит, что он тоже родом из Линда, но твоего имени не помнит.

– И немудрено. – Карл сделал глоток вина. – Линд – большой город, да и я давно его покинул.

– И что же ты, Карл, делал, после того как покинул Линд? – спросила она и неожиданно начала краснеть.

– Шел, – пожал он плечами, не сводя с нее глаз. – Потом снова шел… О чем ты подумала?

– Я обязана отвечать? – Впервые в ее голосе проступил гнев.

– Нет, – тихо ответил он. – Не обязана, но мне очень хотелось бы об этом знать.

Дебора смотрела на него и молчала.

– Ты очень красивая женщина, – сказал он по-прежнему тихо. – И необычная. Ты говоришь, как загорянка, но родилась ты на дальнем западе. Я думаю, где-нибудь близ Больших Озер – ведь так?

Дебора не ответила. Она молча смотрела на него, и в ее серых бездонных глазах полыхал такой неслыханный пожар, что впору было испугаться собственной дерзости, но Карл никогда не отступал.

– Ты не умеешь варить суп из морской рыбы, Дебора, – улыбнулся он. – Тунца варят по-другому. Но ты умеешь варить озерную рыбу, и именно так ее варят в Новом Городе.

Краска отлила от ее лица, но она не смутилась.

– Далеко же ты зашел на своем пути, Карл Ругер, – сказала Дебора. Звонкий ее голос огрубел от волнения.

– Тебе ли удивляться, Дебора? – улыбнулся он в ответ.

– Я подумала о том, что уже вечер, – сказала она вдруг. – И, значит, скоро ты снова меня обнимешь.

– Это хорошо, что ты так подумала, – ответил он.

– Почему?

– Потому что я тоже об этом думал.

Явь обратилась в сон, и сон стал продолжением яви, но в какой-то момент Карл понял, что женщина, которую ласкают его руки, это не Дебора. Его Дебора осталась за гранью сна, и грудь, которую он покрывал поцелуями, была не ее грудью. Все изменилось. Все обратилось во что-то другое. Во всем крылся обман. Исчезли запахи, и с ними пропал одуряющий, сводящий с ума запах Деборы, запах ее волос, напоминавший ему ароматы степных трав в разгаре весны и летние запахи лилий в заводях тихих озер запада. Исчез запах ее желания, и запах их любви исчез, и в пресном, лишенном запахов и самой жизни мире ночного морока, Карл сжимал в объятиях тело чужой и совсем не нужной ему женщины. И ей он был не нужен. Вернее, Карл, несомненно, был ей нужен, но совсем не так, как нужен влюбленной женщине любящий ее мужчина. В ней не было страсти, и желания в ней не было тоже. Женщина отдавалась ему так, как если бы выполняла абсурдную, скучную, но необходимую работу. Он хотел узнать, кто она, но крепкие руки прижимали его лицо к безупречной груди, не позволяя рассмотреть лицо. Но тела этого он не знал тоже, потому что был с этой женщиной впервые.

Такое положение дел устроить Карла не могло. Он не привык быть игрушкой в чьих-либо руках и не желал этого даже пробовать. Раздражение, возникшее в его душе из-за бесцеремонности чьего-то постороннего вмешательства в его жизнь и в его чувства, быстро превратилось в гнев, и Карл разорвал сковывавшие его объятия. Принуждение лопнуло, как лопаются в шторм туго натянутые швартовочные канаты, и сон истаял. И вместе со сном исчезла женщина, которую он только что обнимал, но зато к нему вернулись свобода воли и вещный мир. И Дебора, тихо дышащая во сне рядом с ним. От нее шло живое тепло, и ее запахи были теми, которые он ожидал и хотел услышать.

Карл открыл глаза. В комнате было темно, но он видел все детали необычайно отчетливо. Такое с ним уже случалось, и он не удивился. Болела голова, но и это вполне понятно. Колдунья, которая попыталась овладеть им, была необычайно сильна, и можно только гадать, какая цель могла заставить такую сильную женщину тратить свой Дар на такие пустяки.

Или, спросил он себя, вставая с постели, судьба бросила кости?

Он оделся и спустился вниз. В доме было тихо. Тихо было и на улице, только где-то далеко лаяли собаки. Карл остановился посередине кухни и прислушался к себе. Голова все еще была тяжелой, но боль отступила. А вот обострившиеся чувства продолжали питать его мозг массой слишком точных и ненужных ему сейчас подробностей, но с этим можно было мириться. Во всяком случае, это Карлу не мешало. Особенно ночью.

Не зажигая света, Карл налил себе бренди и, раскурив трубку, сел около большого кухонного стола. Полночь миновала, но, в любом случае, идти этой ночью в гавань он не собирался. Сердце, растревоженное ночным кошмаром, уже успокоилось, и, судя по всему, никто сегодня не звал его в неведомую даль.

Несколько минут Карл просто сидел около стола, курил, отпивал время от времени бренди из тяжелого серебряного стаканчика и думал. Потом у него появилась одна странная на первый взгляд идея, которую, тем не менее, стоило проверить, тем более что спать он уже не хотел и заняться ему сейчас было нечем. Подниматься наверх не хотелось, но тут Карл вспомнил, что, возвратившись вечером домой, он оставил мольберт здесь, внизу. В мольберте же было все, что могло теперь понадобиться.

Он встал, пошел к мольберту, открыл его и вынул чистый лист бумаги и свинцовый карандаш. Вернувшись к столу, Карл положил бумагу на стол, взял в руку карандаш и уставился в окно. За маленьким оконцем, в частый свинцовый переплет которого было вставлено настоящее стекло, смутно виднелся дом на противоположной стороне улицы. Память Карла услужливо дополнила недостающие детали, и он как будто наяву увидел этот дом, причем не так, как его можно было увидеть из этого именно окна, а так, как он увидел бы фасад дома, находясь от него метрах в пятидесяти. Ничего примечательного в этом доме не было, но Карл заставил себя рассматривать его снова и снова, как если бы намеревался этот дом теперь нарисовать. Между тем его рука, предоставленная сама себе, чиркала что-то на листе бумаги, но думать об этом Карл себе запретил.

Через несколько минут он почувствовал, что рисунок готов, и быстро, даже не взглянув на него, сложил бумагу и сунул в боковой карман камзола. Было любопытно, конечно, что же он там такого нарисовал, но Карл привык ждать и умел это делать без сожаления.

Самое любопытное, что, закончив рисунок, он почувствовал, что снова стал самим собой. Прошла голова, ночь стала ночью, и его спокойное сердце уверенно билось в груди. И сразу же, как только он это почувствовал, выяснилось, что усталость прошедшего дня никуда не делась, и ночь позвала его в постель.

Однако лечь спать не получилось. В тот момент, когда Карл встал из-за стола, намереваясь вернуться в спальню, в дверь постучали. Стук был тихий, но уверенный, и Карл понял, что человек, стучащий в дверь его дома, знает, что он не спит и находится недалеко от двери.

«Нашел время», – усмехнулся Карл и пошел открывать.

За дверью стоял высокий мужчина в темном плаще, но Карл не сомневался, что, будь сейчас светло, плащ оказался бы красным.

– Доброй ночи, – вежливо сказал Карл незнакомцу и выжидательно посмотрел ему в лицо.

– Доброй ночи, – ответил тот. – Мое имя Павел, и я принес вам вызов на поединок от известного вам мастера Яна.

– Ночью? – улыбнулся Карл.

– А чем вас не устраивает ночь, мастер Карл? – Павел был спокоен и не склонен шутить.

– То есть вы не только принесли мне вызов ночью, но предлагаете ночью драться? – уточнил Карл.

– Именно так, – кивнул Кузнец.

– Почему вы полагаете, что я приму вызов? – спросил Карл.

– Потому что ставкой мастера Яна является вот это. – Павел протянул Карлу пергаментный свиток, с которого на длинных лентах свисали три печати.

– Что это? – Голос Карла, когда он принимал свиток, выражал полное отсутствие интереса к возможному ответу.

– Это разбор вашего дела, составленный тремя самыми уважаемыми судьями Сдома. – Павел Кузнец говорил равнодушно, как бы по обязанности или только приличия ради. – Они пришли к выводу, мастер Карл, что в вашем случае князь Семион допустил восемь нарушений законов вольного города Сдома и процессуальных норм, принятых в его юридической практике. Если вы откажетесь драться, завтра протест будет внесен в княжескую судебную палату и делу будет дан ход.

– А если я убью мастера Яна? – спросил Карл.

– Исход поединка не является темой для обсуждения, – пожал плечами Павел. – Вы соглашаетесь на поединок и выставляете в качестве залога меч мастера Яна, он отвечает этим документом и словом Мастера никогда более не возвращаться к этому щекотливому вопросу. Это все.

Павел не просил и не угрожал. Он объяснял.

– Где? Когда? – не меняя тона, спросил Карл и положил свиток в карман.

– Через полчаса в муниципальном саду. Это недалеко отсюда.

– Ждите меня здесь, – кивнул Карл и закрыл дверь.

Он постоял секунду, затем быстро, но тихо, поднялся наверх и забрал свой меч. Спустившись обратно, Карл пристегнул меч к поясу, набросил плащ и, подойдя к столу, медленно, со вкусом, допил свой бренди. Затем так же не торопясь, он выбил трубку, набил ее по новой и закурил. Только после этого он вышел из дома и присоединился к терпеливо дожидавшемуся его на улице Павлу.

– Я в вашем распоряжении, мастер Павел, – сказал Карл.

– Следуйте за мной, – равнодушно откликнулся тот и добавил: – Пожалуйста.

Ян ожидал их на большой лужайке в муниципальном саду. Луна уже сильно склонилась к западу, и здесь, среди деревьев, было сумрачно, но возражений против ночного поединка у Карла было не больше, чем против дуэли ярким днем.

– Я предлагаю смертный бой, – сухо сказал Ян, сдержанно поклонившись Карлу.

– Не принимаю, – ответил Карл, кланяясь в свою очередь.

– Как угодно. – Ян, видимо, понял, что настаивать бесполезно. – Вы принесли залоговое письмо?

– Естественно. – Карл достал из кармана пергамент с залоговым письмом, составленным в ломбарде Семьи Шауль, и передал его Павлу.

– Приступим? – спросил Ян, сбрасывая плащ.

– В вашем распоряжении, – ответил Карл и тоже снял плащ.

Он уже с минуту рассматривал своего противника, и теперь положение дел было ему более или менее понятно. Нельзя сказать, что увиденное его напугало, но равнодушным не оставило. Кожа Яна слабо светилась в темноте, его глаза тоже. Это было как будто и неплохо, если не знать, что это свечение может означать. Ян был буквально переполнен Силой, настолько полон ею, что она заставляла в прямом смысле светиться его кожные покровы, порождая бледное, но тем не менее отчетливое зеленоватое сияние.

О том, что ошибки нет и это именно то, о чем он сразу подумал, Карл доподлинно узнал, приблизившись к Яну на три шага. Покалывание в висках сразу усилилось.

Ян поклонился еще раз, сделал шаг назад и отсалютовал сопернику уверенно вскинутым вверх мечом. Карл повторил его движения, лишь чуть изменив их рисунок. Ян был северянином или жил здесь достаточно долго, чтобы перенять культурные традиции северного побережья. А Карл давным-давно принял южный – загорский – стиль, хотя родился и вырос как раз на севере. Но, как бы то ни было, мечи взлетели вверх, и поединок начался стремительной атакой Яна.

Как и в прошлый раз, Ян ударил резко, без подготовки, нацеливаясь на быстрый, хотя и лишенный внешних эффектов, финал. Карл, однако, выпад парировал, показывая, что случившееся на Гончем поле не было случайностью. Впрочем, Кузнец чего-то подобного, по-видимому, ожидал и не был ни удивлен, ни разочарован. Сегодня он дрался всерьез. Карл тоже не шутил, понимая, что имеет дело с опытным фехтовальщиком, к тому же колдуном.

В течение нескольких десятков секунд они кружились во все ускоряющемся танце поединка, стремительно взвинчивая и без того невероятно быстрый темп и демонстрируя друг другу все более сложные и редкие фехтовальные приемы и их почти невозможные связки. А потом воздух ночи вздрогнул – и силуэт Яна растворился в сгустившемся сумраке. Ян не исчез вовсе, он как бы продолжал быть здесь и сейчас, но в то же время его здесь не было. Было какое-то слабое мерцание на границах полей зрения, была невнятная, ускользающая от взгляда тень среди других теней, было чистое движение, лишенное вещественных примет, которое улавливали не глаза, а… чутье? Возможно, что это было чутье, но Карл не мог позволить себе сейчас философствовать. Он напряг все чувства до предела, ускорился еще больше, вычерпав до дна все резервы своего организма, и отразил две атаки противника, когда меч Яна возникал из ниоткуда и моментально оказывался там, где мгновение назад билось сердце Карла. Долго так продолжаться не могло, и Карл, ясно осознававший, с чем ему пришлось встретиться, сделал то, чего не делал давным-давно. Не делал не только и не столько потому, что в этом не было нужды, а потому, что делать это ему было неприятно, пожалуй, даже омерзительно. Но, когда нет выбора между хорошим и плохим, выбирать приходится между плохим и… много худшим.

Карл резко разорвал боевой контакт, далеко отскочив назад и в сторону, стремительно крутнулся на месте, изменив траекторию своего движения, и вдруг замер. Глаза его были закрыты, а отпущенное на волю воображение молниеносно рисовало в плотной тьме, поглотившей окружающий мир, руку, сжимающую рукоять дорогого кавалерского меча. Белая напряженная рука проявилась во мраке, и, не рассуждая, не пытаясь понять, куда нацелено острие меча Яна, Карл нанес стремительный удар.

Ян закричал, и Карл открыл глаза. Перед ним, обхватив левой рукой правую, искалеченную и окровавленную, корчился Ян. Он больше не мерцал, свечение его кожи погасло, он страдал и был занят теперь исключительно своим страданием. Терпеть боль этот надменный человек не умел.

Карл нагнулся, подобрал с земли меч – это был уже второй меч Яна, ставший его законной добычей, и повернулся к Павлу, спешившему оказать Яну помощь.

– Залоговое письмо, – напомнил Карл холодно.

Кузнец его понял и не стал возражать. Он быстро достал из кармана свернутый в трубочку пергамент, отдал Карлу и бросился помогать своему другу. Карл аккуратно положил свиток во внутренний карман камзола, который он так и не снял, подобрал свой плащ и пошел прочь. Он чувствовал страшное опустошение. Силы почти оставили его, и Карлу пришлось сделать огромное усилие, чтобы вернуться домой. В муниципальный сад он шел чуть меньше получаса. Возвращался он почти два часа, преодолевая искушение упасть на камни мостовой прямо там, где сейчас находился, и забыться мертвым сном. Упасть и заснуть, чтобы не помнить бархатистого мрака вечной ночи, в которой силой его проклятого воображения рождалась новая реальность.

Он все-таки дошел. Уже начинался рассвет, когда он вошел в свой дом. Дебора, завернутая в одеяло, с зажженной свечой в одной руке и тесаком для рубки дров в другой, стояла посередине кухни.

– Бренди, – прошептал Карл, оседая на пол. – Много бренди.

Перед его глазами уже сгущалась темнота.

– И не давай мне спать, – попросил он из последних сил. – Говори…

– Лей! – приказал Карл, склоняясь над бочкой на заднем дворе, и Дебора вылила ему на голову ведро холодной воды.

К сожалению, вода была не настолько холодна, как ему хотелось бы, но выбирать не приходилось.

– Еще, – попросил он, и Дебора опрокинула на него второе ведро.

Волна прохлады омыла уставший мозг Карла и, если не выдернула окончательно его сознание из трясины обессиливающего морока, как сделала бы это ледяная вода, то, во всяком случае, освежила, дав силы для следующего шага.

– Спасибо, – сказал Карл, выпрямляясь.

Вода лилась с него ручьями. Штаны и рубашка сразу стали мокрыми, и озноб робко прошелся своими тонкими холодными пальцами по позвоночнику.

– Иди, – сказал он Деборе, начиная стаскивать через голову рубашку. – Я буду… танцевать.

Мокрая рубашка полетела в сторону, и Карл взялся за пояс.

– Ты уверен? – осторожно спросила Дебора. – Я имею в виду, что ты… Ну, ты ведь только что…

– Был никакой, – усмехнулся Карл. – Ты права, но, если оставить все, как есть, будет только хуже. Иди, я буду танцевать голым.

– С каких это пор ты стал стеснительным, Карл? – усмехнулась Дебора.

– Оставайся, – пожал он плечами и стащил с себя прилипающие к коже штаны. – Только принеси мне, пожалуйста, меч и смотри на здоровье.

– И все-таки, тебе лучше остаться дома, – сказала Дебора, когда после завтрака он стал собираться в город. – Не знаю, что случилось ночью, но думаю, тебе стоило бы немного отдохнуть.

– Ерунда, – отмахнулся Карл. – Я уже в полном порядке.

«Ты в этом уверен?» – спросил он себя, еще не закончив отвечать Деборе, и вынужден был признать, что, скорее всего, права она, а не он. Но в том-то и дело, что, кто бы из них ни был прав, существовала еще одна правда, которую приходилось принимать в расчет. Карл не хотел ломать ритм. Разрушать гармонию повседневности не есть хорошо вообще, а нынче – и того хуже. Какая интрига закручивалась теперь в Семи Островах, оставалось для Карла пока неясным. Не то чтобы не было у него на этот счет предположений, но предположения потому так и называются, что не являются истинными ответами. А Карл не знал даже того, в одной интриге он увяз или в нескольких. В любом случае, кто-то – один или несколько неизвестных ему игроков – пригласил Карла на партию, забыв сообщить об этом ему самому, точно так же как и то, в какую именно игру они играют и каковы ее правила. И значит, единственное, чего он не мог себе позволить, это идти на поводу у событий. Везде, где только можно, следовало ломать рисунок выстраиваемой этими неизвестными игроками интриги. А самое простое, хотя иногда и нелегкое средство, которое всегда под рукой, – это вопреки всем обстоятельствам жить так, как если бы ровным счетом ничего не произошло.

– Ты же видишь, – сказал Карл встревоженной Деборе, – я в полном порядке: свеж и полон сил.

– Ты не спал ночь, – ответила Дебора, обмануть которую, после того что она видела на рассвете, было непросто.

– Я не спал много ночей, – усмехнулся Карл. – И знаешь, у меня бывали такие утра, когда мне предстояло драться не на жизнь, а на смерть, а не рисовать скучающих красоток.

Анна жила в маленьком особнячке на берегу узкого и извилистого пролива, разделявшего Вторую и Третью Сестер. Место здесь было довольно низкое и влажное, а в воздухе чувствовались запахи горячего металла и сгоревшего угля. Над арсеналом, находившимся всего в трех кварталах от дома Анны, поднимались дымы, а у причалов Арсенальной гавани стояли пузатые барки, по-видимому, привезшие во владения Кузнецов уголь и железную руду, медь и олово, древесину и свинец с континента. Народ на улицах выглядел более суровым и замкнутым, чем в других районах города, и общая атмосфера, царившая на улицах, больше соответствовала рабочему дню, чем, скажем, суета в квартале художников. Однако там, где жила дочь Кузнеца Анна, улицы были почти безлюдны, но зато они были чище и зеленее, чем вокруг арсенала.

<1...5 6 7 8 9...17 >

На страницу:

Перейти

7 из 17

Полная версия

Мастер войны : Маэстро Карл. Мастер войны. Хозяйка Судьба

Другие книги автора