Полная версия
Ремейк кошмара
Антон Леонтьев
Ремейк кошмара
© Леонтьев А.В, 2018
© ООО «Издательство «Э», 2018
* * *«… – Что ты, батюшка? не с ума ли спятил, али хмель вчерашний еще у тя не прошел? Какие были вчера похороны? Ты целый день пировал у немца, воротился пьян, завалился в постелю, да и спал до сего часа, как уж к обедне отблаговестили.
– Ой ли! – сказал обрадованный гробовщик.
– Вестимо так, – отвечала работница.
– Ну, коли так, давай скорее чаю да позови дочерей».
А.С. Пушкин. «Гробовщик» из «Повестей покойного Ивана Петровича Белкина»Бункер
…Юлия открыла глаза и прислушалась. Из коридора послышались тихие шаги. Она привстала и оглянулась, однако глаза не могли ничего разобрать: царила полная темень. Чувствуя под ногами холод, женщина поежилась: оказывается, она была босиком.
Сделав несколько шагов, Юлия замерла. Она вдруг поняла, что не имеет ни малейшего понятия, где находится. И, что ужаснее всего, как она сюда попала.
Так и есть, где-то рядом кто-то прошелся. Юлия сдвинулась с места и, чувствуя под ногами ровную поверхность пола, похоже, бетонного, на ощупь двинулась вперед. Глаза уже привыкли к темноте, и она смогла разобрать смутные очертания комнаты, в которой находилась.
Не большая и не маленькая, с низким потолком и без единого окна. Зато, если глаза не обманывали Юлию, с большой черной дверью в нескольких метрах от того места, где она стояла.
Юлия наконец добралась до двери и попыталась нащупать ручку, однако ее пальцы утыкались в ровную металлическую поверхность. Как ни старалась, она не могла ни за что уцепиться. И внезапно поняла: у двери просто-напросто не было ручки.
Ей сделалось страшно, хотя до сего момента Юлия не испытывала ничего – ни паники, ни беспокойства. Повернувшись, она прислонилась к двери спиной и облокотилась на ровную металлическую поверхность.
Чувствуя сквозь тонкую ткань одежды холод (похоже, облачена она была во что-то эфемерное, то ли сарафан, то ли ночную рубашку), Юлия попыталась сообразить, где все-таки находится. И, самое важное, как она там оказалась.
Нет, вовсе не там, а здесь, в этом странном помещении без единого окна, с холодным бетонным полом и металлической дверью без ручки.
Глаза уже настолько привыкли к темноте, что выхватывали из обступавшей тьмы много деталей. Однако в этом-то и был ужас: ничего такого рассмотреть не удавалось. По той простой причине, что никакой мебели в комнате не было – ровным счетом никакой.
Ни стула, ни кровати, ни шкафа, ни даже хотя бы матраса в углу или циновки. Комната была абсолютно пуста, если не считать, конечно, находившейся там Юлии.
Нет, не там, а здесь.
Внезапно до Юлии снова донеслись шаги, причем так отчетливо и в столь непосредственной близости, что женщина вздрогнула и инстинктивно отступила от двери в глубь комнаты.
Там, с обратной стороны металлической двери, кто-то стоял и громко дышал. Нет, даже не дышал, а натужно сопел – причем сопел весьма отчетливо, как старинный паровоз или неисправный прибор искусственного дыхания.
Юлия, чувствуя, что страх вдруг перерастает в панику, прислушалась, затаив собственное дыхание. Тот, кто находился всего в нескольких сантиметрах, пошевелился, кажется, поворачиваясь, затем грузно сдвинулся с места, а затем чихнул.
Кажется, это был мужчина. Юлия окаменела. Ее сердце билось необычайно быстро, во рту пересохло, кожа покрылась пупырышками – однако не от холода (хотя в комнате было далеко не жарко), а от ужаса.
Где она? Она этого не знала. Как она сюда попала? Этого она тоже не ведала. Почему дверь заперта? Об этом она не имела ни малейшего представления. Кто стоял за дверью и тяжело дышал? Это было ей неизвестно.
Внезапно женщина сообразила, что вообще мало что знает и что может вспомнить. В том, что она звалась Юлией, она, к примеру, не сомневалась. Она просто знала это – и все тут.
А вот какая у нее фамилия? Она не могла сказать. Сколько ей лет? Что было до того, как она открыла глаза и поняла, что находится в этой…
Нет, не комнате, а тюремной камере?
Или даже бункере?
И тут на нее накатило, и женщина вдруг всхлипнула, чувствуя, что по ее щекам струятся горячие соленые слезы. Она затряслась в беззвучных рыданиях, боясь, как бы тот, кто стоял рядом, не услышал ее стенаний.
Еще до того, как в голову Юлии пришли иные вопросы и она справилась с нахлынувшими на нее чувствами, раздался легкий скрежет, она вдруг поняла, что дверь открывается, и отскочила от нее в глубь комнаты.
Тюремной камеры.
Странно, но ей вдруг показалось, что она знает, где находится. И на что похожа эта тюремная камера. На что?
(Веселые бельчата, веселые бельчата, веселые бельчата…)
Отогнав странные ненужные мысли, Юлия заметила, что дверь не сдвинулась с места, а вместо этого в самой двери вдруг образовалось, с противоположной стороны, небольшое зарешеченное квадратное отверстие.
Кто-то, видимо, тот, кто стоял и тяжело дышал, распахнул старомодное тюремное оконце.
– Не реветь! – услышала она странный, неприятный голос, скорее мужской, чем женский. – Он этого не любит!
Юлия заметила с обратной стороны, видимо, из коридора, свет и чье-то лицо, но не смогла рассмотреть его. Однако ей показалось, что лицо было…
Какое-то страшное.
Еще до того, как она смогла по-настоящему испугаться, оконце с легким лязганьем снова закрылось, и камера – Юлия уже не сомневалась, что она действительно находится в тюремной камере – погрузилась в темноту.
Прошло несколько томительных моментов, в течение которых женщина не знала, что делать. Смахнув все еще струившиеся по щекам слезы, она ощутила вместо страха злость и, ринувшись к двери, стала барабанить по ней кулаками.
– Эй, откройте! Выпустите меня отсюда! Вы меня слышите? Немедленно выпустите меня!
Чем сильнее она стучала в дверь, тем сильнее росла в ней уверенность, что стоит ей повысить голос и напугать… напугать тюремщика, как ей удастся обрести свободу.
Хотя в этом-то и заключался ужас: она не могла сказать, ни кто она, ни откуда она, ни как она попала туда… То есть конечно же сюда. Ни как долго находилась там… Естественно, здесь…
Здесь, в тюремной камере, отчего-то напомнившей ей место заточения графа Монте-Кристо в замке Иф. В детстве, помнится, она обожала эту книгу, прочитав ее одиннадцать… Нет, даже двенадцать раз.
И не только она сама, но и ее брат Васютка…
Брат? У нее имелся брат?
Да, имелся…
(Веселые бельчата, веселые бельчата, веселые бельчата…)
До Юлии внезапно дошло, что амнезией она не страдает и может вспомнить, что было с ней в детстве. Она даже вспомнила, что обои ее детской комнаты были розовые с разбросанными по ним букетами цветов. Но это до того, как она с родителями переехала…
Оконце с грохотом, на этот раз гораздо более сильным, снова распахнулось, и до нее донесся голос тюремщика:
– Не орать! Ишь чего выдумала! Замолчи сейчас же!
Так, теперь стало ясно, что голос был не женский и не мужской, а какой-то… детский, что ли? Нет, и не детский, но явно принадлежавший человеку еще совсем даже не взрослому.
Ее что, охранял подросток?
Юлия, таращась на то, что возникло в оконце, через которое в комнату (да нет же, бункер!) вливался яркий, но какой-то мертвящий свет, наконец-то имела возможность рассмотреть лицо того, кто к ней обращался. Хотя бы и частично…
И ей сделалось очень и очень страшно. Это в самом деле было какое-то нереальное, жуткое лицо, вероятнее, даже морда. Вне всякого сомнения, человеческая, однако непропорциональных размеров и какая-то перекошенная.
Тот, кто ее охранял и вел с ней беседу, был отнюдь не красавцем, а подлинным Квазимодо! Низкий покатый лоб, торчавшие во все стороны волосы, огромный крючковатый нос, выпяченная губа, из-под которой виднелись длинные желтые зубы…
Нет, даже клыки.
Отчего-то Юлия подумала о том самом фильме, который смотрела тогда вместе со Стасом. Какой-то идиотский третьеразрядный американский ужастик, на который она пошла, потому что это была единственная возможность – они пришли в кинотеатр, когда все остальные сеансы уже начались.
Фильм был не то что страшным, а скорее неприятным, абсолютно неправдоподобным и скроенным по примитивным лекалам творцом подобных «шедевров». Что-то о группке туристов, свернувших в лесистой провинциальной Америке куда-то не туда и угодивших в логово людоедов, которые с большим удовольствием принялись поглощать непрошеных гостей. И, как водится в подобных случаях, людоеды были какими-то гротескными существами, подлинными монстрами со столь уродливыми телами, что, существуй они на самом деле, они бы по причине своих телесных изъянов не смогли бы сдвинуться с места, не говоря о том, чтобы, подобно марафонцам, преследовать бедолаг-туристов по лесам, поджидать их в чащобе и тащить к себе в хижину, дабы сделать из них фрикасе к ужину.
Или, кто знает, к своему людоедскому обеду.
Да, фильм ужасов ей тогда ужасно не понравился – не столько своей кровавостью, хотя крови было много, сколько полной бессмысленностью и примитивностью. Это и стало одной из причин, кажется, даже основной, почему она через несколько дней и завершила свои отношения с ее тогдашним ухажером Стасом…
Ну да, Стаса она прекрасно помнила…
А вот сказать, как она оказалась здесь, не могла.
Но почему она об этом подумала? Ах, по той простой причине, что лицо того, кто сейчас гундосил что-то в зарешеченное оконце, очень походило на физиономию младшего отпрыска семейства лесных людоедов. Конечно, не один в один, однако нечто из разряда подобных нереалистичных киношных монстров он собой представлял, это точно.
С тем только различием, что в ее случае монстр был вполне реальный и не экранный.
Юлия вдруг испугалась до такой степени, что вжалась в угол и, взирая оттуда на прямоугольник света, в котором виднелась гротескная физиономия, закрыла глаза, желая, чтобы наваждение прошло. Чтобы она открыла глаза – и все вдруг исчезло.
Она открыла глаза и убедилась, что ничего не изменилось. Слезы вновь заструились по ее щекам, только в этот раз плакала она абсолютно беззвучно, съежившись и замерев на карачках, чувствуя, что ноги у нее задубели от холода.
Ведь она же была босиком!
Тюремное оконце никуда не исчезло, странная, наводящая ужас физиономия, такая нереальная и тем не менее маячившая прямо перед ней, гаркнула:
– Не реви! Мне такое не нравится!
А затем раздалось позвякивание, послышался поворот замка в двери – и дверь медленно распахнулась.
Юлия, еще несколько минут назад страстно желавшая, чтобы это произошло, поняла, что желает одного: чтобы дверь закрылась, чтобы тюремщик, который возник перед ней, исчез, чтобы все опять погрузилось в темноту.
И чтобы она осталась в тюремной камере в одиночестве. Но даже это не помогло бы ей: она ведь все равно знала бы, что рядом, в считаных метрах, притаилась опасность, тяжело дышавшая и шаркавшая ногами.
Юлия подскочила, вжимаясь в холодную бетонную стену. Тюремщик, замерев на пороге, кажется, сам не знал, что ему делать, и стоял, переминаясь с ноги на ногу. Это был крайне непропорционально сложенный человек, очень некрасивый и внушавший трепет. Облачен он был в какие-то странные, явно старомодные, одежды. Голова у него была странно изогнута, и из-за нее виднелся…
Да, это действительно был горб.
Не закрывая глаз, Юлия рассматривала своего тюремщика. Ведь настанет время, когда она покинет место заточения и в полиции придется воссоздавать его портрет, дабы правоохранительные органы могли найти его.
Полиция… Юлия едва не рассмеялась. Она словно в другом мире находилась, там, где не было полиции и всех тех, кто бы мог ей помочь.
А кто бы мог ей помочь?
И все же женщина внимательно смотрела на того, кто стоял в проеме двери и, кажется, даже смущенно таращился на нее. Ему что, самому неприятно или даже страшно разговаривать с ней?
Юлия убедилась, что имеет дело с крайне малоприятным субъектом, являвшимся, похоже, мужчиной. Или даже большим ребенком, вернее, и инстинкт ее не обманул, неуклюжим и странным подростком. Похоже, даже не совсем адекватным.
Но подросток или нет, не хотелось бы ей столкнуться с подобным субъектом в темном проулке ночью. Или даже на оживленной улице днем. Впрочем, и в одном, и в другом случае у нее было бы несомненное преимущество – она бы смогла попросту убежать от этого субъекта.
А, находясь в тюремной камере без окон и с металлической дверью, сделать этого она не могла.
Женщина, медленно поднявшись, взирала на Квазимодо, так она окрестила для себя своего тюремщика. Однако ее внимание привлекал даже не столько он сам, сколько торчавшая в замочной скважине связка ключей.
Квазимодо чуть продвинулся в глубь камеры, предоставляя Юлии возможность бросить взгляд в коридор, из которого он к ней заявился. Похоже, камера с металлической дверью, засовом снаружи и зарешеченным оконцем была в коридоре не единственной. Взгляду Юлии предстала еще одна дверь напротив ее собственной.
– Не реветь! – произнес своим странным голоском Квазимодо, явно волнуясь. – Отчего вы все кричите? От этого у меня ужасно болит голова! Да и он этого не любит!
Юлия, чей взгляд был прикован к торчавшей в двери связке ключей, тихо произнесла:
– Я хочу пить!
Квазимодо вздрогнул, уставился на нее, словно не понимая, что она имеет в виду, а женщина повторила:
– Я. Хочу. Пить. Или вы хотите, чтобы я умерла от жажды? – И внезапно добавила, повинуясь какому-то неведомому чувству:
– Или вы хотите, чтобы он был недоволен?
Охранявший ее субъект встрепенулся и произнес:
– Так бы сразу и сказала. Только буянить не надо. А то вы все такие резвые. Думаешь, что мне этот шум нравится?
Юлия, в голове которой сложился план побега, не отрываясь, смотрела на связку ключей. А затем, вдруг осознав, что Квазимодо может заметить ее опасный интерес к его ключам, заставила себя перевести взгляд на его уродливое, даже страшное лицо.
Нет, она никогда не была человеком, который оценивал других на основании их внешности. Юлия попыталась вспомнить, каким именно она была человеком до того, как попала сюда, но в голову не пришло ничего путного.
Хотя в мозгу внезапно возникла сцена.
…Она подходит к двери, причем двери, как две капли воды похожей на ту, которая являлась дверью ее тюремной камеры. Причем в руках у нее связка ключей. Она и сама не знает, откуда у нее они взялись. Она открывает дверь и попадает в комнату без окон. Только в отличие от этой посреди той комнаты возвышался стол. И на нем что-то лежит – что-то, накрытое клеенкой. Она приближается к столу, дотрагивается до клеенки, та начинает сползать с того, что находится на столе, и ужас, небывалый леденящий ужас, охватывает ее, причем еще до того, как ее взгляду предстает то, что лежит на столе. Наконец клеенка сползает полностью, и, отступая в испуге назад, она видит, что на столе покоится…
– Нет, не нравится!
Квазимодо продолжал говорить сам с собой, а Юлия вспомнила, что он вообще-то задал ей вопрос. Хотя что именно он спросил?
– Вы правы, – произнесла ровно она, понимая, что злить Квазимодо не имеет смысла. – Ему это явно не понравится. Как, рискну предположить, и то, что вы морите меня здесь голодом и холодом. Почему у меня нет обуви? Разве это он вам такое приказал?
Она не имела ни малейшего понятия, кем был этот таинственный он. Да и существовал ли он в действительности. Хотя, вероятно, существовал: вряд ли Квазимодо, явно интеллектом не отягощенный, мог похитить ее и заточить здесь, в бетонной тюрьме, самостоятельно.
То, что она стала жертвой похищения, Юлия уже поняла – эта мысль как-то сама по себе возникла у нее в голове. И она восприняла ее без особой паники, скорее даже весьма прозаично.
Да, это было вполне логичное объяснение тому, что с ней случилось. Вернее, объяснение тому, как она здесь оказалась.
Здесь, в бункере без окон, но зато с металлической дверью и с настоящим Квазимодо в роли тюремщика.
– Нет, не приказывали… – Квазимодо вдруг даже, как ей показалось, испугался. Похоже, он здорово боялся тех, кого именовал не по имени, а только местоимением – он.
И отчего-то Юлия вдруг поняла, что не испытывает ни малейшего желания познакомиться с ним.
– Ну, тогда принесите мне что-то поесть и попить. И тапочки тоже захватите! И какой-нибудь матрас, что ли, раз заперли меня тут в темнице сырой. Ну, да поживее, милейший!
Юлия вдруг поняла, что Квазимодо, быть может, и далеко не «Мистер Вселенная», однако опасности, по крайней мере прямой, от него не исходит.
Во всяком случае, в данный момент.
Ее неуклюжий тюремщик потоптался, шевеля губами и что-то беззвучно повторяя, словно пытаясь запомнить все то, что желала получить от него Юлия. А ведь в самом деле пытался! А затем, развернувшись всем своим массивным телом, вышел прочь и прикрыл за собой дверь.
Юлия прислушалась – и поняла, что в этот раз лязга ключей и поворачивающегося замка не услышала. А это могло означать только одно: Квазимодо, напуганный ссылкой на таинственного него, бросился выполнять смахивавшие на приказания поручения пленницы и забыл при этом закрыть на замок ее камеру.
Не веря своему счастью, Юлия выждала несколько мгновений, уверенная, что Квазимодо вот-вот вернется и закроет дверь на замок. Однако этого не происходило.
Медлить еще дольше было сущим безумием. Юлия, забыв о задубевших ногах, проскользнула к двери и потянула ее на себя.
В глаза ей ударил яркий мертвящий свет, шедший от тихо жужжавших неоновых ламп на потолке. Женщина чуть выглянула из-за двери и быстро посмотрела сначала в одну, а потом в другую сторону.
Никого.
Она не ошиблась: ее камера была не единственной в этом длинном, простиравшемся в обоих направлениях на много метров коридоре. Не ведая куда – направо или налево, – удалился Квазимодо, Юлия замерла.
Где же был выход – и куда ей стоило направиться, дабы не столкнуться через несколько секунд лицом к лицу с услужливым тюремщиком?
Она сама не заметила, как сделала первый шаг направо. А затем, ускорив темп, двинулась по коридору, спустя пару мгновений уже практически перейдя на бег.
Вот и конец коридора. Под потолком гудела, мигая, неисправная неоновая лампа. Под ней – небольшая лестница, что вела наверх, к массивной деревянной темной двери – с круглой золотистой ручкой.
Юлию охватило странное чувство, что дверь ей знакома. Что она ее уже видела, и не раз…
В мгновение ока взлетев по ступенькам, Юлия всем телом повисла на ручке, не сомневаясь, что дверь откроется и она… Да, и что она? Окажется на свободе?
Или узрит своего остолбеневшего тюремщика?
Однако не произошло ни того, ни другого, потому что дверь была конечно же заперта. Юлия даже коротко рассмеялась – в дешевых триллерах или фильмах ужасов героиня, естественно, могла в последний момент убежать.
Или в том случае, если она была не главной героиней, которой волей сценаристов надлежало, победив всех монстров, выжить, а всего лишь одной из многочисленных глуповатых жертв, то ей было предписано оказаться в лапах жуткого злодея, который ликвидирует ее каким-то особо циничным и наиболее зрелищным способом на потеху жующей попкорн публике.
Но Юлия была не героиней третьесортного фильма, ни даже фильма оскароносного – и дверь, как и надлежало двери, ведущей в логово маньяка, не киношного, а вполне реального, была заперта.
И выхода из подземелья ужаса и отчаяния не было.
Юлия хотела было снова дернуть ручку и вдруг поняла – двери-то никакой перед ней не было. А только гладкая бетонная стена.
Но как же так? У нее была галлюцинация – или дверь просто исчезла?
(Веселые бельчата, веселые бельчата, веселые бельчата…)
Размышлять об этом не хотелось, тем более у нее внезапно мелькнула шальная мысль: а что, если она просто пошла не в том направлении?
Снова вернувшись в коридор, Юлия бросилась в другой его конец. Она миновала приоткрытую дверь собственной камеры и убедилась в том, что Квазимодо еще не вернулся. Да и не мог он так быстро вернуться – с того момента, как она покинула свою тюремную камеру, прошло вряд ли больше пары минут.
А, вероятно, даже и меньше.
Юлия быстрым шагом (решив в этот раз не бежать) шествовала по коридору – и вдруг услышала знакомое сопение. Камеры вдруг закончились, она поняла, что попала в своего рода нишу. Женщина окаменела, не зная, что делать, а потом вдруг заметила фигуру Квазимодо.
Он, стоя к ней спиной, возился на небольшой кухоньке, намазывая на толстенный ломоть черного хлеба большие неровные куски дешевого маргарина из мятой упаковки. Это был гигантский невкусный бутерброд – видимо, предназначенный для Юлии.
А в другом конце кухоньки имелась зарешеченная дверь – впрочем, однако, приоткрытая. Сердце женщины вдруг замерло – она уверилась в том, что это и был выход, тот самый, который она так отчаянно искала.
Юлия присмотрелась и поняла: для того чтобы пробраться к выходу, ей надо было пройти через кухоньку, на которой находился, сооружая ей бутерброд, Квазимодо. Тюремщик, завершив действия с маргарином, открыл навесной шкафчик и с урчанием извлек оттуда баночку с красным содержимым.
Юлии едва не стало плохо – она отчего-то вообразила, что тюремщик, являвшийся каннибалом, желает угостить ее законсервированными потрохами своих предыдущих жертв.
Тех самых, что сидели в подвале до нее.
И только мгновением позже поняла, что никакая это не кровь, а, судя по всему, вкуснющий джем, малиновый или, быть может, вишневый, который Квазимодо большой алюминиевой ложкой размазывал по неровному слою маргарина, любовно припечатывая своими большими узловатыми пальцами, то и дело с урчанием их облизывая.
Юлия сделала шаг вперед, желая прошмыгнуть за спиной тюремщика и юркнуть к приоткрытой решетке. Однако еще до того, как она смогла сделать это, Квазимодо вдруг с внезапной кошачьей грацией обернулся – и Юлия едва успела отпрянуть за угол.
Она услышала странный звук, похожий на фырканье, а затем осознала, что это тюремщик с шумом втянул носом воздух. Как будто…
Как будто принюхиваясь.
– Это вы? – раздался его дрожащий и звучавший даже почтительно голос. – Это в самом деле вы?
А затем послышался звук его шаркающих шагов, и Юлия сломя голову бросилась обратно. Вступать в неровную схватку с этим великаном она явно не намеревалась. Она юркнула обратно в свою камеру, прикрыла дверь и замерла в углу, как будто никуда и не выходила.
Спустя несколько секунд до нее донеслись шаркающие шаги, астматическое дыхание, дверь приоткрылась, и на пороге возник Квазимодо. В руках он держал поднос, на котором лежал уже известный ей бутерброд и стояла полулитровая бутылочка минеральной воды.
– Ты отсюда выходила? – произнес он строго, а Юлия, мило улыбнувшись, ответила:
– Нет, что вы! Тем более как я могла выйти, вы же меня заперли!
Тюремщик, сопя, уставился на торчавшую в замке связку ключей, затем поставил поднос на пол и произнес:
– Ты это, смотри, не шали. Потому что если что, то нам обоим очень плохо будет. Он этого не любит!
И снова этот непонятный он!
Непонятный и – в этом Юлия уже не сомневалась – неприятный. Этот он, который и похитил ее. Или по чьему приказу ее и удерживали в этом подвале. Квазимодо был только тупым послушным сообщником, вероятно, даже мелкой шестеркой, который, не исключено, даже и не осознавал в полной мере, каким преступлениям он ассистирует.
А вот этот безликий он, о котором Квазимодо постоянно вел речь и которого он, судя по всему, очень даже боялся…
Этот он был типом нехорошим. Очень нехорошим!
– А кто это – он? – произнесла Юлия, чувствуя, что ее начинает трясти.
