Пятый промышленный

месяцы и годы. Десятки задротов за десятками кульманов.

Кто-то этому, конечно же был рад. Наверное, было много и

таких, что не раз всплакнули у кульмана с логарифмической

линейкой в руках.

Зато прибавилось работы у тех, кто преобразователи

информации создавал, обслуживал, находил новые

направления их использования. Электронщики и

программисты. Их отцы строили механизмы из стали,

говорили с ними на языке покорителей материи – они

создают механизмы из полупроводников, операторов и

функций, говорят с машинами на языке формальной логики.

Где-то здесь начинается эпоха постиндустриальная. Где-то

здесь приоткрылись врата в цифровой ад.

Четвертая промышленная революция произошла, когда

машины преобразующие информацию стали управлять

машинами преобразующими материю и энергию. Когда

человек в этой самодостаточном считающем и кующем

механизме стал необходим лишь на верхних уровнях его

иерархии. Ученый, технолог, программист. Все остальные в

крупном производстве стали не нужны. Наконец-то человек

вернулся к состоянию, чем-то похожему на то, что было до

первой промышленной революции. Не зря существовали в

прядильно-ткацких адах наши далекие предки, не зря

подбрасывали уголек в топки, крутили краны, жали на

рычаги, паяли схемы, строчили код. Казалось бы, вот оно!

Свершилось!

Пятая промышленная революция удивила в очередной

раз. Оказалось, что люди уже не могут делать новые

научные открытия и писать новый, более совершенный код.

Оказалось, что существует работа настолько сложная, что

даже огромные, хорошо организованные и технологически

оснащенные коллективы с ней не справляются.

Затянувшийся кризис научно-технического прогресса был

преодолен гениально простой сменой ролей. Переворотом

привычного порядка вещей с ног на голову. На то она и

революция.

Если люди, оснащенные умными машинами, не могут

двигаться в авангарде, то это должны делать машины

умеющие использовать ресурс человека. Машины умеющие

включить человека в глобальные процессы как

незаменимую, бесконечно-сложную деталь. Это новый

уровень организации коллектива в сложную

социотехническую систему. Высший уровень глобализации.

Так родился искусственный интеллект, которому

оказалось под силу решить самые сложные задачи, что

только могли возникнуть перед человечеством. Этот

гениальный монстр, собранный из миллионов людей и

компьютеров, смог поставить перед собой такие проблемы,

которые самым дальнозорким умам даже и не снились.

Новые совершенные операционные системы за

несколько дней. Новая программа за несколько минут –

достаточно правильно составить тех задание.

Проектирование любого устройства за часы. Самые

совершенные архитектуры процессоров. Удивительные

открытия и прорывы во всех областях знания.

Ученые, программисты, писатели, дизайнеры, которые

раньше трудились как ремесленники и цеховики перед

первой промышленной революцией, мануфактуры, которые

существовали длительное время, не выдержали

конкуренции. Нейрохаб делал все в сотни раз быстрее,

качественнее и дешевле. Для этого Нейрохабу нужны были

мозги. Как и на заре научно-технического прогресса, те, кто

остался за бортом, должны были идти и становиться за

станок принадлежавший капиталисту. Отделения Нейрохаба

наполнились светлыми головами. Открылись врата в пятый

круг ада.

Глава 5.

Я согласился. Если раньше предрешенность и

неизбежность как-то сдерживали меня, то теперь, само

упоминание о возможности вырвать свой уставший мозг из

цепких объятий нейроинтерфейсов манило меня к заветной

свободе. Как же мне хотелось верить этой загадочной

женщине увешанной пресловутым и старомодным золотом.

Может быть, еще больше чем той, милой моему сердцу, что

загнала меня в Нейрохаб.

Я согласился. Достаточно было крупиц надежды на то,

что ближайшие шесть лет я проведу не на опротивевшей

кушетке, а, хотя бы, на своем стареньком жестком

диванчике. Как и тогда, в той страшной истории, взвесив все

за и против, я решил рискнуть. Она обрадовалась. Еще раз

объяснила, что это совершенно безопасно и законно.

Рассказала о деталях нашей работы. Обнадежила, что

Нейрохаб сам распознает мою профнепригодность и

исключит меня из своей книги смерти навсегда.

Я должен был ходить к ней три раза в неделю. Садиться

в ее глубокое, всепоглощающее кресло. Слушать

инструкции направленные на успокоение и релаксацию.

Она одевала мне на голову серебристую шапочку тонкой

вязки. Подключалась к моему, привыкшему к посторонним

вмешательствам, мозгу и я засыпал. Ровно через три часа я

приходил в себя. Пил с ней сладкий, на удивление, горячий

чай. Мы мило беседовали о развитии современных

технологий. Просто болтали о нелегкой жизни обычного

человека, коротающего век в коморке из полутора комнат на

нищенское пособие эпохи пятой промышленной. Она

оказалась интересным собеседником. Я расслабился и

совсем позабыл, что умная женщина может оказаться и

очень опасной. Я не помнил об этом целых четыре встречи, пока не случилось то страшное и ужасное. То, о чем я

мечтал на протяжении года. Пока я не увидел. Пока я не

умер, лежа на кушетке в отделении Нейрохаба, и на ней же

не воскрес.

Это было неожиданно. Как обычно я, тяжело вздохнув в

очередной раз, прилег, и Кристина накрыла мою голову

полусферой нейроинтерфейса. Как обычно, я закрыл глаза и

приготовился проснуться. Это была ночная смена, поэтому, в момент пробуждения я рассчитывал увидеть солнечный

свет, пробивающийся в узенькие окошки под высоким

потолком. Окошек не было. Вместо ласкового,

успокаивающего света, я чем-то узрел вязкое и,

одновременно, зыбкое марево. Оно лезло мне в легкие,

которых у меня, почему-то, не было, заливало уши и глаза, которые, похоже, тоже отсутствовали. Меня подбросило

вверх, в это красно-черное и закрутило в нем, завертело.

Меня тошнило, но рвать, разумеется, тоже было нечем.

Таким вот оказался пятый круг. В таком вот месте я

проводил третью часть своих каторжанских суток. Это

длилось вечность. Я пробовал отсчитывать секунды,

обороты, изменения марева – а оно действительно

менялось: плыло, текло, дрожало. Эта вечность мучила

меня, выжигала из меня остатки сил. Когда я уже совсем не

рассчитывал на спасение, когда надежда выбраться

окончательно оставила меня, я открыл глаза и увидел

утренний свет, пробивающийся в окошки под потолком. Я

бы вечность мог радоваться ему, но сил не было даже на это.

– Что это за херня!?

Вот вопрос, который кружился в моей голове красным

зыбким маревом с самого моего пробуждения до встречи с

Елизаветой. Он же и прозвучал перед кратким сбивчивым

описанием произошедшего. И после него тоже. Она

нисколько не удивилась. Словно так и надо было. Вот это

уже точно – херня. Мы о бесконечной экскурсии в красно-

черный ад никак не договаривались. Словно терапевт,

прописавший капли от насморка, легко и непринужденно,

заявила:

– Это побочный эффект. Сейчас мы проведем

внеочередной сеанс нейрокоррекции и так больше не будет.

– А как будет!!??

– Я же не знаю! Не надо, пожалуйста, кричать на меня.

Вы же себя сейчас хорошо чувствуете. Ну, приснился Вам

страшный сон. Ну, живы здоровы. В следующий раз будет

легче и понятнее. Потерпите уже!

– Да чтобы Вам такие вечные кошмары снились! Хотел

бы я посмотреть, как Вы потерпите!

– Да, если бы Вы, молодой человек, знали, что мне

снилось, не кричали бы сейчас. Спокойней будьте. Не время

для истерик.

Зачем я согласился!? Непробиваемая. Лучше провести

три года жизни в моментальном черном небытии, чем в

бесконечном пурпурном аду. Что делать!? И ведь ни слова

не сказала о том, что будет. Скрыла реальную цену! Опять

мысли о ценах! Меня снова кидануло в прошлое. В то

прошлое, где Дейзи гладила мою буйную, разгоряченную

голову. В прошлое, где мне пришлось драться с охраной ее

сурового муженька, а потом ходить с поломанной рукой.

Прошлое, где Дейзи уговорила меня сделать это – страшное

и непоправимое. Так же, как Елизавета уговаривает меня

сесть в кресло и надеть шапочку. И тогда и сейчас хотелось

послать все нахер, абстрагироваться от всего и побыть в

одиночестве. И тогда и сейчас не было пути назад. А позади

и впереди маячило красно-черное, зыбкое и, одновременно, вязкое марево. И было оно неизбежным. И не было от него

спасения.

Как и тогда, я поверил уговорам женщины, требовавшей

от меня разумных действий. Парадокс! Разве такое

возможно!? Дураки не учатся даже на своих ошибках.

Участь дураков – бродить по кругу. По пятому кругу

промышленной революции. По пятому кругу ада.

Кресло. Шапочка. Пробуждение через пять часов. Чашка

сладкого горячего чая. Успокаивающие, подбадривающие

слова. Мне даже показалась, что она пытается корчить из

себя добрую няньку или учительницу. С ее внешностью это

сложно. Тем не менее, у нее получилось. Я успокоился.

Переборол страх перед завтрашней сменой. Она рассказала, что теперь я могу попасть в более организованные

пространства. В них я буду иметь точку опоры, ориентиры, координаты. В них я смогу манипулировать объектами.

Сказала, что мне надо быть осторожным и никуда не лезть.

Просто, смотреть и запоминать. Потом рассказать все ей.

Вот тут у меня и промелькнула мысль, что в сложившейся

ситуации не я должен отвалить ей десять тысяч, а она мне.

И куда больше.

Глава 6.

Мне было страшно ложиться на, уже ставшую

привычной за год каторги в пустоте, кушетку. Страшно

снова провалиться в вечный красный ад. У меня была

возможность отказаться. Я мог сослаться на плохое

самочувствие. Мог взять несколько дней отгулов. Чего бы

мне это стоило? Всего лишь продления моего срока в

трехкратном размере. Прогулял смену – отработаешь в

будущем три дополнительных. Такая вот цена свободы в

кредит.

Я не хотел продлевать небытие и на день. Рискнул с

подспудными мыслями о том, что придется пережить

вместо моментального ничто вечное мучение. Хотя,

возможно, второй раз, когда я уже знаю, что всему есть

конец – даже этому, будет не так страшно?

Не было ни света из узких окошек под потолком ни

красно-черного вязкого и удушливого марева. Было

пространство серое и, по ощущениям, безжизненное в

котором сновали трудноразличимые, аморфные тени. Я тоже

мог в этом пространстве сновать вслед за ними. У меня даже

получилось догонять их и всматриваться, пытаясь разобрать

детали, увидеть какой-то смысл.

Услышав мой рассказ, Елизавета довольно хмыкнула:

– Хорошо. Это уже результат. Осталось совсем немного.

Мне было легче, чем вчера. Серая пустота с тенями

будет получше пурпурной бездны. Я был почти опьянен

иллюзией безопасности. Все же собрался с силами, чтобы

задать неудобный вопрос:

– Хорошо для кого!? Что осталось?

Она словно ждала вопросов. Словно подтолкнула к ним.

Чувствовала, змея, что я в состоянии эйфории и мне можно

заливать что угодно. Затараторила:

– Теперь надо будет потрудится. В следующий раз Вы,

увидите коммуникационные сети, сервера,

информационные пакеты. Сегодня я залью информацию о

том, что надо найти и записать в память. Так надо будет

сделать несколько раз…

Я перебил:

– Простите, а кому это надо? Мне или Вам!?

– Это надо нам!

Растеклась мыслью по древу. Мол, для дальнейшей

работы необходимо стырить информацию с серверов

Нейрохаба. Она ее использует для создания аварийной

ситуации. И, вуаля – я свободный человек. Это совсем не

сложно. Совершенно безопасно. Никак не противозаконно.

Ну почему опять мне объясняют, логически аргументируют, зачем я должен совершить преступление!?

Я смотрел на винтажную, увешанную золотом,

бодренькую Елизавету, а видел юную и уставшую, мою

любимую крошку Дейзи. Та тоже растекалась мыслью по

древу. Тоже убеждала меня в том, что наша общая свобода и

наше общее счастье стоят дороже всего на свете. Внушала, что риск минимальный, а награда за него – вечное

блаженство вдвоем. На пятом кругу рая.

Один раз я уже поверил. Тогда я должен был поверить

потому, что находился в сетях. Она опутала меня своими

длинными каштановыми кудрями, своими чарующими

ароматами, своими ласкающими слух и мотивирующими на

подвиги словами. Почему я должен поверить сейчас? Чем я

опутан? Обязательствами? Страхом перед тем, что дело

пойдет не так и я подохну на кушетке Нейрохаба? Страхом

перед умножением моего срока за попытку симуляции

профнепригодности? Да, наверное, страхом. Если тогда я

был опутан иллюзией любви, то теперь я опутан иллюзией

страха. А страх заставляет делать необдуманные поступки.

Я потребовал посвятить меня в подробности, впустить на

эту проклятую кухню нейрокоррекции. Сначала Елизавета

сопротивлялась. Кричала, что мне это не нужно, что я

ничего не пойму. Угрозы пойти и сдать всех заговорщиков

властям охладила ее пыл. Покосившись глазами по

сторонам, помотав осуждающе головой из стороны в

сторону, согласилась. Как назло, объясняла все сбивчиво и

торопливо.

Я понял в общем, что массивы информации с серверов

Нейрохаба нужны для того, чтобы сгенерировать ошибку и

устроить аварийную ситуацию. Если сделать все чисто, то

это будет выглядеть как случайность. Словно моя нервная

система, сопротивляясь включению в глобальные процессы,

выработала способность получать информацию из

Нейрохаба и преобразовывать ее. Проявила агрессию по

отношению к машине, которая пыталась юзать бедные

нейрончики для своих непонятных нужд. Мол, такое иногда

случается само по себе. Один раз на тысячу доноров.

Информация непротиворечивая, похожая на правду -

успокоила меня. Сформировалась иллюзия, что я не

заблудился, что у меня есть ориентиры и некоторое

подробное представление о происходящем. Соглашаясь

сесть в жадное кресло и одеть шапочку, я все же лукавил и с

ней с собой. Я рассчитывал принять окончательное решение

там, на месте, когда увижу все сам.

Когда это произошло, я взял что надо, почти не

раздумывая. Это нельзя было не украсть. Это знание

взорвало мой мозг. Это был журнал тех-заданий. Там

действительно были и новые модули совершенных

операционных систем, и новые программы, и необычные, не

понятные мне расчеты. Погруженный в виртуальное

пространство, я видел их словно некие предметы. Книги,

листы с чертежами. Объемные многомерные структуры.

Вероятно, для этого я использовал ресурс Нейрохаба.

Теперь не я стал его безвольной и безликой частью, а он со

своими включенными нервными системами стал частью

меня. Это было круто. Я поглотил все копии жадно, с

аппетитом. И это было вкусно. Кроме рядовых бытовых

проектов там было еще что-то. Упакованное в черные

безвкусные ящики. Сложное, засекреченное, что я не мог

распробовать, прочитать и рассмотреть. Я скопировал и их.

Именно они были нужны Елизавете.

Получив желаемое, та долго колдовала. Потом опять

упросила меня сесть в глубокое кресло. Опять залила

задание. Я опять его выполнил. Я таскал к ней из Нейрохаба

все, что попадалось под руку. Елизавета дала мне ключи от

всех дверей и сейфов. Она устроила так, что Нейрохаб сам

взламывал свои коды. Я добавлял в Нейрохаб новые тех-

задания и забирал результаты. Я утратил чувство опасности.

Забыл, что еще совсем недавно ненавидел этот высокий

потолок, эти мягкие кушетки и Кристину, снующую между

ними. Хотел сбежать из этого пятого круга. Мне стало

интересно, появился азарт. Я вкусил такую полноту

восприятия, о которой в реальном мире можно было только

мечтать.

Глава 7.

Все закончилось так же неожиданно и стремительно, как

началось. Когда я проснулся, рядом со ставшей уже удобной

кушеткой стояли два суровых мужика из службы

безопасности. Они отвели меня в кабинет. Долго

допрашивали, сканировали, проверяли. Я ничего не

рассказал. Они не смогли нечего обнаружить аппаратными

средствами. Дежавю опять не оставляло меня. Образы

последствий, совершенного нами пару лет назад,

обрушились на меня грязной громоздкой селью. Затопили.

Измяли. Погребли. Но я выдержал.

Елизавета пропала. Ее не оказалось на квартире, где

происходила нейрокоррекция. Других контактов не было.

Через месяц разбирательств меня признали

профнепригодным. Решением суда добавили три года

повышенного контроля и отпустили восвояси. Еще через

месяц я нашел у себя дома сумму ровно в семь раз большую

той, что обещал отдать Елизавете за свободу. Оказалось -

она хорошо знает цены.

Я нашел Дейзи у моря. Алое, тяжелое солнце

размеренно катилось за горизонт. Она, стояла у самой

кромки, как и в тот злополучный вечер. Как и тогда

всматривалась в противоположный берег. Я хотел ее

ударить. Я хотел утопить ее тут же, в багряной пене. И

плакать потом, глядя как ее стройная фигурка с

разметанными каштановыми волосами, качается на волнах

прибоя. Сделать это за то, что, завоевав мою верность, она

не сохранила свою, предала меня самым жестоким образом

– сбежала, когда мы сделали то, что так было нужно ей.

Но она глянула на меня своими огромными, глубокими

глазами. На меня дохнуло плотным ароматом ее

одноименных духов. Алеющая, тяжелая слезинка скатилась

по щеке и я не смог. Как и тогда, сердце, сжавшееся от

ненависти и злобы, расплавилось, размягчилось. Я спросил:

– Клюет!?

Она расплакалась. Рухнула на колени и ревела,

рассказывая о том, как ей было тяжело. Как страх не пускал

ее вернуться и сделать мои семь лет каторги в пятом круге

легче и короче. Клялась, что любит меня. И теперь будет

верна мне до самой смерти.

И я снова поверил…

Document Outline

Артем Полярин

Пятый промышленный

Рассказ об издержках научно-технического прогресса, преданности и предательстве.

Глава 1.

Глава 2.

Глава 3.

Глава 4.

Глава 5.

Глава 6.

Глава 7.