Заря и Северный ветер. Часть II

– Она твоя.

Ирина изумлённо уставилась на Владимира, и он нерешительно перехватил её пальцы.

– Мой свадебный подарок.

– Одного свадебного подарка было достаточно, – Ирина одёрнула руку. – Я не люблю лошадей, – она выскочила из денника и почти бегом устремилась к выходу.

– Долго намерена кусаться? – нагнал её на улице Владимир.

Пытаясь вспомнить, по какой дорожке они пришли, Ирина озиралась по сторонам. Северянин сжал её руку выше локтя, но девушка тут же её вырвала и крикнула ему в лицо:

– Хватит! Мне это надоело.

Она побежала вниз по тропинке, лишь бы не видеть это окаменелое лицо, не видеть этих глаз, расчётливо ждущих от неё чего-то. Ирина боялась, что северянин последует за ней, ждала каждую секунду, что он догонит, одёрнет, заговорит своим привычным бесстрастным тоном. Но никто за ней не гнался, и Ирина перешла на шаг. Очутившись в глубине хозяйственного двора, она поняла, что оказалась в тупике. Несколько раз она сворачивала на тропки между складскими помещениями и сараями, но другую дорожку к замку не находила и как будто бродила кругами.

Делать было нечего, пришлось идти обратно знакомым путём. Северянин терпеливо ждал её на том же месте, где она его бросила. Глядя на его спину и затылок, Ирина готова была провалиться сквозь землю. Она понимала всю нелепость своего положения. Владимир слышал её несмелые шаги, но не оборачивался. Лицом к небу, чуть запрокинув голову, он медленно затягивался сигаретным дымом. Ирина готовилась к насмешке вроде «Нагулялась?» или «Осмотрела местные достопримечательности?». Но он не сказал ни слова, только бросил окурок в снег и спокойно зашагал по противоположной извилистой дорожке. Эта тактичность ещё больше уязвила Ирину, и в замок она возвращалась раздражённой и пустой.

У обледенелых ступенек чёрного входа они встретили мальчишку лет десяти. Нахохлившись и засунув руки в карманы тулупа, он старался спрятать в широком воротнике красные от мороза уши. Это делало его похожим на растрёпанную московку с чёрным торчащим хохолком. При виде хозяев мальчишка встрепенулся и просиял улыбкой. На одной щеке под крошечной родинкой у него появилась ямочка.

– Владимир Вячеславич! – подхватив что-то с земли, он радостно соскочил со ступенек и побежал северянину навстречу. – Отец закончил работу! – мальчишка протянул Владимиру небольшой полотняный мешок с вышитым серебристо-алым урагусом.

– Матери передай мою благодарность, – забирая мешок, оценил рисунок Владимир. – Гриша, где твоя шапка? – он поднял глаза на мальчишку.

– Потерял, – неловко приглаживая торчащие вихры, соврал мальчишка.

– Мать заругает опять?

– «На Юге тебя что ли нашли», – смешно гримасничая, передразнил мать Гриша. – Одно у неё слово.

– Давно ждёшь?

– Да нет, – снова слукавил Гриша, но уже с удовольствием, желая угодить хозяину.

– Ну-ну, вижу. Иди на кухню, пусть Марья напоит тебя чаем.

– Да она меня прогонит, занята она… Я тут подожду!

– Иди, иди. Моя жена тебя угостит. Она знаешь какую яичницу умеет готовить? Стоящее дело!

Гриша обратил на Ирину свои гречишные, с солнечной радужкой глаза, и Ирина увидела в них восхищение и благоговейный ужас.

– Отогреешься пока. Я принесу деньги. Завтра уеду. Пусть отец придёт, снимет мерки с Ирины Анатольевны, ей нужна хорошая обувь на весну и лето.

Владимир направился в сторону центрального входа. Ирина в смятении проводила его взглядом и снова посмотрела на мальчишку.

– Идём? – неуверенно спросила она его.

Таращась на неё, он застенчиво улыбнулся и кивнул.

– А у южан у всех такой голос? – с любопытством поинтересовался Гриша, следуя за Ириной.

– Какой такой?

– Ну, тихий, как будто вот тут, – он показал на грудь, – молоко с мёдом и маслом смешали.

– Ого! – удивилась Ирина, не думала она, что её грудной сипловатый голос можно так красиво описать. – Спасибо!

– А вы правда сами готовите яичницу? – шёпотом, расширив глаза, снова задал вопрос Гриша.

Ирина рассмеялась и потянула на себя входную дверь.

– Ну конечно.

– Чудно́! На Юге так принято? А люди вам зачем?

– На Юге и люди, и яры сами для себя готовят яичницу – это равноправие называется.

Гриша недоверчиво покосился на Ирину, не понимая, она смеётся над ним или правду говорит.

Глава 3. Птичий гомон

Ночь выдалась изматывающе тяжёлой. Владимиру снились кошмары, и он боролся с ними – молча и не просыпаясь, но ежечасно вздрагивая. Всё его тело вдруг напрягалось и как будто твердело, судорожно дёргалось и через секунду опадало. Он как будто находился на дне глубокой чёрной ямы и время от времени делал попытки выбраться из неё. Но только он приближался к выходу, как его снова утягивало вглубь. Ирина, наоборот, не могла погрузиться в сон, она всё время скользила на грани и готова была вот-вот провалиться в тёплое и обволакивающее. Она как будто лежала на поверхности воды, серые мелкие волны чуть накрывали её, но течение не утягивало в омут, напротив, её постоянно выталкивало на поверхность. Она открывала глаза и всегда попадала в тот момент, когда Владимир, стиснув зубы, беззвучно отбивался от бесплотных призраков, не выпускающих его сознание. Только под утро весь в холодном поту он прорвался в реальность.

Сидя в постели и пряча лицо в ладонях, он глубоко и тихо дышал. А за окном, протяжно воя, метался в снежной агонии ветер. Владимир запустил пальцы в чёрные кудри, и Ирина тут же закрыла глаза, притворяясь спящей. Северянин поднялся с кровати, и она ощутила на себе его недолгий взгляд. Когда в ванной зашумела вода, Ирина перевернулась на спину и в смятении посмотрела на потолок. Она вспомнила ночёвку на Той стороне и его внезапное ночное пробуждение. Что могло так изводить этого невозмутимого самоуверенного вампира – она не понимала. Она вообще не допускала мысли, что его может что-то тревожить или хоть сколько-нибудь волновать.

В фиолетовых предрассветных сумерках Владимир стал собираться в дорогу. Ирина украдкой следила за тем, как он тихо ходит по комнате, как неспешно застёгивает пуговицы рубашки. Свинцовая усталость тянула её в сон, но она понимала, что упускает последнюю возможность узнать о письме и Юге. В те несколько дней, что северянин провёл в замке, она так и не смогла выведать что-либо: он постоянно был занят, а когда оказывался рядом, она не могла перебороть раздражение. Каждая их едва начавшаяся беседа превращалась в перепалку, в которой Ирина старалась оттолкнуть, уколоть своего мужа, он же отвечал неизменным терпеливым спокойствием.

– Сутемь ещё, спи, – хриплым голосом вдруг сказал Владимир. – Я вернусь не скоро, – он взял пиджак, – в этом месяце можешь не уходить в лунную комнату. Но из спальни три дня придётся не выходить.

Изумлённая и смущённая Ирина только прошептала:

– Хорошо…

Владимир повернулся к ней лицом и предостерёг:

– Это правило, Ирина. Придумал его не я. В эти дни женщина не должна показываться сиверам…

– Я поняла.

Он вдруг остановился и вгляделся в её лицо, словно проверяя, она ли это.

– Я хотела спросить… – усаживаясь, робко начала Ирина. – Ты передал моё письмо?

– Да.

– Аврора не ответила?

– Нет, – Владимир сел в кресло и стал зашнуровывать ботинки. – Если ответит, письмо привезут в Волчью долину.

Ирина переплела пальцы и прижала их к груди, в которой неровными толчками забилось сердце. Наблюдая за реакцией северянина, она сглотнула и как бы между прочим спросила:

– А что Виктор? Он ничего тебе не писал?

– У меня нет с Виктором дел, требующих переписки.

Она закусила губу и опустила руки на одеяло. Владимир с настороженным ожиданием посмотрел на сникшую жену.

– А что там происходит сейчас?

– Не знаю. У яров всё время что-то происходит. Мы не вмешиваемся в их дела. И ты не думай о них.

Ирина недоверчиво покосилась на Владимира – не похоже было, что он лжёт или хитрит. Хотя всё, что она слышала в Яром шипе о сиверах, говорило об обратном. Владимир накинул пальто и направился к выходу.

– Следи за своим здоровьем, – сказал он перед тем, как закрыть за собой дверь. – Если что-то будет беспокоить, обратись к Павлу. Катя приведёт его.

Перед глазами Ирины возникла давешняя жуткая сцена в столовой. Она казалась фантастической, но при этом не менее явственной. Девушка тряхнула головой и передёрнула плечами. Вчера Катерина не показывалась на глаза, заменившая её Дара сказала, что она нездорова. Ирина не поверила в это, но облегчённо выдохнула: она тоже боялась встречи со своей служанкой. Хотя, конечно, сейчас её больше занимали другие неспокойные мысли. Ответ Владимира снова пошатнул веру в сговор брата и мужа. И, чтобы не обрушить её, Ирина углубилась в другие болезненные переживания.

Если верить тому, что говорил Владимир, то сиверам и дела нет до яров. От Александра она слышала противоположное. Но вот, будучи на Севере, она сама убеждалась, что о ярах тут не думают, иногда лишь посмеиваются над ними. Черновы занимались родовым бизнесом на Той стороне и на своей земле. Ни разу в её присутствии они не упомянули предстоящую борьбу с соседями, в то время как на Юге всё было пропитано этой темой. Слова Олега, гостя с древниц Анисима, открылись ей теперь с другой стороны. Он называл войну мифом, которым южан пугал настоящий враг. И под настоящим врагом он подразумевал её брата. Выходит, война нужна не сиверам, а ярам? Выходит, она не вынужденная? Она искусственно создаётся Виктором?

Ирина упала на подушку и, сдавив виски, крепко зажмурилась. Ей страшно было подпустить сомнения слишком близко, дать им волю и силу. Они, подобно змеям, могли отравить её, и тогда уже не устоять на ногах. Она постаралась вызвать в памяти тёплый образ Саши, чтобы заслонить им размышления. Но, как на зло, в голове нарисовалась неприятная картинка: полный кабинет учеников, в центре трибуна, за ней Александр. Он вдохновлён, разгорячён и… категоричен. Он рассуждает об особом пути яров и духовных ценностях, которые тысячелетия назад определил для своего народа Родослав, рассуждает о долге перед родиной и вынужденной борьбе с империей зла. Тогда Ирина не хотела вдумываться в смысл его слов, и потому они отпечатались в её мозгу невидимыми чернилами. Сейчас же, подсвеченные Владимиром, они наполнялись кроваво-красной краской… Александр убеждал молодых учеников в том, что каждого из них ждёт подвиг и что отдать жизнь за традиции и веру – честь. Может, северянин не так уж и не прав, говоря о «подножном корме»?

Злясь на себя, но больше на Владимира, Ирина откинула одеяло и встала. Эти запутанные мысли вытеснили сон, захотелось избавиться от них. Приняв душ, прибравшись в комнате и собрав вещи для задуманной вылазки, она прилегла на кровать и, обняв подушку, всё же задремала. Проснулась Ирина, когда солнце уже высоко стояло над горизонтом, а буйствующая за окном пурга стихла. Когда девушка открыла балконную дверь, в комнату вместе со свежим колким воздухом хлынул весенний птичий гвалт, от которого на душе стало светлее и спокойнее. Решив, что пока не будет делать какие-то далеко идущие выводы, а при встрече с Катериной просто сделает вид, будто ничего не было, Ирина спустилась на кухню.

Работницы, внешне приветливые и любезные, на самом деле не обрадовались ей. Ирина чувствовала их молчаливое сопротивление и недовольство, но надеялась постепенно сгладить все углы. Катерину же как будто подменили, вела она себя, мягко говоря, странно. Она не стыдилась и не скрывалась, как того ожидала Ирина, не терялась в словах, не прятала глаза. Наоборот, она громко смеялась, развязно отвечала на вопросы и смотрела на хозяйку с открытым вызовом. Растерявшись, Ирина подумала, что у неё ум за разум заходит, что давешнее ей приснилось или она от скуки сама всё выдумала. Но почти сразу поняла, что зря сомневается в своём рассудке: Катерина таким образом говорила с ней, заявляла, мол, не боюсь тебя.

– Экая завируха ночью поднялась! – напряжённым неестественным голосом сказала Марья.

– Опять все дороги замело! – согласилась её гнусавая помощница.

– Лишь бы Владимир Вячеславович добрался до долины, – небрежно откликнулась Катерина. – Всегда он так: если что задумал, не усидит на месте – ни вьюги, ни ночи, не побоится. Потому зима и бережёт его!

Этой пустой беседой работницы отгораживались от раздражающей их хозяйки, и она это считывала, потому не вступала в разговор. Предвкушая запланированное с Гришей путешествие, она молча варила свою пшеничную кашу и радовалась, что Владимир уехал: никто теперь не мог помешать ей выбраться из замка и осмотреть окрестности. Грише она солгала, сказав, будто муж разрешил ей самой отправиться пешком в деревню. Мальчик от этой новости был на седьмом небе от счастья: ему нравилось болтать с женой хозяина, к тому же его отец сорвал спину и поход в замок дался бы ему нелегко. Казалось, ничто не могло испортить Ирине настроение, даже оборонительная тактика Катерины, если бы не один неприятный эпизод.

Убрав после завтрака за собой тарелки, Ирина стала собирать в заплечный мешок еду. Когда она потянулась за тяжёлым кругом сыра, чтобы отрезать кусочек, Марья вдруг всполошилась.

– Не трогайте его! Он ещё не прошёл проверку.

– Какую проверку? – Ирина закрыла дверцу холодильника.

– Владимир Вячеславович перед отъездом приказал проверять все продукты, которые привозят для вас с Юга.

– Зачем?

– Он не хочет, чтобы вас травили, – бойко ответила за Марью её помощница.

– Не бойтесь, все блюда так же будут под моим контролем, – пряча обиду, с нотками гордости заявила главная кухарка. – Я сама буду проверять всю приготовленную нами еду.

– Понятно. Владимир Вячеславович – великий сказочник, – Ирина снова открыла холодильник.

Не успела она просунуть руку, как Катерина довольно грубо надавила на дверцу, и та захлопнулась. На кухне воцарилась тишина. Ирина медленно обернулась к служанке и вопросительно на неё посмотрела.

– Здесь исполняются приказы Владимира Вячеславовича. Разве не вы сами боялись отравления?

– Ирина Анатольевна, – засуетилась перепуганная дерзостью Катерины Марья. – Возьмите вот этот сыр, он ничуть не хуже!

К счастью, подоспевший вовремя Гриша освободил Ирину Анатольевну от этой компании. И через четверть часа они вдвоём весело шли по расчищенным дорожкам Чёрного плюща.

– Называй меня просто Ирина, без отчества, – попросила мальчика девушка, когда они миновали высокие каменные стены внутреннего двора.

– Накажут! – Гриша поправил съехавшую на глаза шапку, которую ему накануне отдал Владимир.

– Почему? За что?

– На Севере такое недозволительно! Это, наверно, у вас на Юге снег на огне жарят, а у нас люди уважают хозяев.

– Что, снег на огне жарят? – смеясь, переспросила Ирина.

Но Гриша в своём горячем порыве не заметил её вопроса.

– Мы вот всегда показываем, что знаем историю, – важно продолжал он. – Вот, смотрите, меня Алёнка научила: Воронцовы почти все Брониславичи, а сам Бронислав – Светович; Вишняковы – Александровны и Светлановны, их семьёй сейчас правит Мария Светлановна; Черновы – Мстиславовичи или Вячеславовичи. Только Владимира Вячеславича называют и так, и так.

– Почему?

– Вы правда не знаете? – насторожился Гриша. – Вы же его жена! Владимир Вячеславович, – он перешёл на шёпот, – обращённый полукровка. Его мать была такой же, как мы, а отец – сивером. Но обратил его Мстислав Иванович. Раз он подарил ему бессмертие и жажду, значит, он ему и отец, хотя по-нашему дядя… Понимаете?

– Ну, вроде… А что, полукровки смертны? И они не пьют… ну…

– Конечно! Они чем-то похожи на вас, южан… Хотя считается, что они даже хуже людей, поэтому умные не разбалтывают о себе правду. Это запрещено!

– Быть полукровкой? Так если ты родился таким, то что теперь с этим сделать!

– Да нет! Запрещается человеку и сиверу быть вместе, жениться там и всё такое, как это сделали родители вашего мужа! Это приводит к вырождению всего племени и превращает северян в…

– Яров? – догадалась Ирина. – Глупости! Для такого превращения нужны столетия мутаций. Если вообще это сейчас работает. А… – она смолкла, не успев задать вопрос.

Навстречу им по пригорку подымался молодой сивер из рода Черновых.

– Демьян Мстиславич, – Гриша испуганно потупил голову.

– Куда ты? – прищурившись, словно узнавая невестку, спросил Демьян.

– В деревню к мастеру, – с гулко бьющимся сердцем вымолвила Ирина. – Владимир сказал разобраться с обувью.

– Взяла бы машину.

– Он хочет, чтобы я больше гуляла, дышала свежим воздухом. Я болела…

– Ясно. Доброго пути.

– Спасибо…

Когда северянин прошёл мимо, Ирина выдохнула и вытерла вспотевшие ладони о брюки. Гриша боязливо покосился на неё. От страха она потеряла нить разговора, потому попросила маленького спутника рассказать о себе.

Дорога оказалась неблизкой, Ирина многое успела узнать о Грише и быте людей на Севере. Семья её нового знакомого жила на самой окраине деревни и держала мастерскую по пошиву обуви и других кожаных изделий. Двое из троих старших братьев вместе с Гришей помогали отцу. Мать Гриши зарабатывала шитьём и украшала одежду сиверов родовыми узорами. Мальчик с гордостью рассказывал, что она лучше других мастериц умеет в рисунках передать историю заказчика. За своё дело семья ежемесячно платила Черновым налог: когда дела шли хорошо, можно было откупиться деньгами, когда начинался период застоя, приходилось сдавать кровь в больнице Павла Фёдоровича (это единственный Чернов, которому позволили сохранить своё человеческое отчество).

Ещё один старший брат Гриши работал на стройке, организованной Владимиром в Волчьей долине, а сестра учила детей в недавно организованной деревенской школе – это был налог на жизнь, который каждая семья должна была платить хозяевам. Раньше несколько детей из дома становились донорами Черновых, но в последние полвека кровь всё чаще «откуда-то привозили в пакетах» и непреложное донорство заменили на обязательные работы. Чаще всего оплачивали жизнь рода старшие дети. «Доноры» не могли выбирать профессию по душе, они занимали «открытые места» и получали минимальную плату: так в семье Петровых Алёна стала учительницей (к счастью отца и матери, местной школы), а Иван – строителем. Туго приходилось бездетным семьям, но хуже всего жили те, кто прослыл полукровками, – кровь таких людей считалась грязной и непригодной для питья. Искупить свою вину они могли только самым тяжёлым трудом, чаще всего на фабриках и заводах. На вопрос Ирины о том, обладают ли они особыми способностями и силой, как некоторые яры и сиверы, Гриша ответил, что северные полукровки совершенно не отличаются от людей.

До Уголька (так ласково называли деревню Серые Уголья жители) шли около часа, за оживлённой беседой Ирина не заметила расстояния и времени. Когда они свернули с ровной покатой полосы в противоположенную от Чёрного бора сторону, идти стало сложнее. Работники очистили только дорогу, ведущую к замку и прилегающим коттеджам новообращённых, сама же деревня была занесена искрящимся на солнце снегом. Увязая в сугробах и беспрестанно щурясь от их ослепительной белизны, Ирина старалась идти по следам Гриши. На первой улице деревни она немного отстала, рассматривая бревенчатые дома, из ажурных окон которых выглядывали испуганные и любопытные лица.

Серые Уголья напоминали Ирине разномастную трущобу, совсем не похожую на Ярый дол с его одинаково аккуратными каменными домиками, цветущими палисадниками и лужайками. Здесь сразу было видно, крепко ли держится семья и есть ли в ней мужчина, способный поправить ограду или расчистить дом от метрового сугроба. И всё же было в Угольке своё особое самобытное очарование. Ирина никак не могла понять, почему чувствует здесь какую-то таинственную сказочность. Но, приглядевшись к резным наличникам, она увидела в них не просто узоры, а сцены, которые выстраивались в сюжеты. Особенно ей запомнились два оленя: с ветвистыми рогами держал на спине солнце, без рогов – луну.

Дом Петровых прятался в тени сосняка, отрезанного от Чёрного бора дорогой и деревней. За этим сосняком простиралось широкое сонное озеро, на котором Гриша с братьями и сестрой катался на коньках. После вздохов спутницы мальчик пообещал сводить на него Ирину и даже дать ей старые коньки Алёнки, если она захочет. Едва они подошли к щербатому заборчику, как им навстречу, поджимая хвосты и бестолково лая, бросились четыре взрослых лохматых щенка. Их мать, старая сука с выпирающими рёбрами и впавшими боками, только слабо тявкнула из будки. Поднявшийся шум спугнул с ранетки стайку верещавших свиристелей. В занавесках окошка мелькнуло бледное лицо и через мгновение на крыльцо высыпала вся семья – рано постаревшие, но сохранившие красоту в лицах Глеб и Рада и их невысокие кучерявые сыновья-погодки Илья и Фёдор. Прикрикнув на глупых щенков, Рада сцепила руки и нервно улыбнулась гостье.

– Добро пожаловать, – придушенным голосом поздоровалась она. – Проходите, пожалуйста!

– Здравствуйте, – краснея от неловкости, ответила Ирина.

Она догадалась, что Петровы готовились к её приходу с самого утра. Для встречи особой гостьи они выбрали свои лучшие наряды: чистые и аккуратные, но аляповатые и заметно поношенные.

В доме Петровых была наведена идеальная чистота: все вязаные половички были повёрнуты своей лучшей стороной, на деревянных стульях лежали новые, как будто за ночь сшитые подушечки из тканевых обрезков, стол был накрыт неестественно белой скатертью, которой, как догадалась Ирина, никто здесь никогда не пользовался. Эта скатерть выглядела чужеродно в тусклой и бедной обстановке, как если бы посреди зелёного леса вдруг появилась полянка с сугробом. На столе, подобно старательно разложенному реквизиту, стояли тарелки с варёной картошкой, жареной рыбой и ватрушками с брусникой. Среди всего этого скромного богатства особое место было отведено вазочке с тремя шоколадными конфетами – она громоздилась на вязаной красной салфетке в самом центре. На это угощение домочадцы поглядывали как на сокровище, которым могли гордиться. Предлагая гостье еду, сами Петровы ни к чему не притрагивались, хотя Ирина видела, что они тоже голодны.

Не желая их объедать, она простодушно достала из заплечного мешка продукты, которые взяла с собой на перекус. Заметив оторопь Петровых, она поспешила уверить их, что это «просто так», мол, с пустыми руками в гости не ходят. Рада стыдливо покраснела и несмело запротестовала, однако Ирина настояла на своём, сославшись на традицию. Глеб, чтобы сгладить ситуацию, тут же предложил Илье сшить для Ирины Анатольевны вместо мешка удобный рюкзак, ведь младший хозяин с лихвой оплатил заказ, да и сами Петровы будут рады сделать скромный свадебный подарок новой северянке. Ирина согласилась с этой уловкой, позволяющей Петровым не чувствовать себя должными, и на радостях взяла со стола ватрушку. Пока взрослые обсуждали подробности и сроки заказа, Гриша, не в силах больше терпеть, воспользовался моментом и воровато потянулся к вазочке. Но этот жест не ускользнул от внимания бдительной матери.

– На Юге тебя что ли нашли! – одёрнула шёпотом младшего сына Рада. – Ты совесть лету продал? Это для гостьи.

– Ой, нет! Спасибо, – с трудом оторвавшись от выпечки, вступилась за Гришу Ирина. – Я не хочу! – увидев огорченное лицо женщины, старавшейся угодить ей, она добавила: – Ваши ватрушки просто изумительные! Честное слово, я никогда ничего вкуснее не ела! Тесто нежнейшее!

Тронутая словами гостьи Рада смущённо отмахнулась и с восторгом принялась описывать ягодное богатство северной земли. Но скоро эта тема иссякла, и беседа снова стала скованно-неловкой. Ирина чувствовала сердечное расположение хозяев, но с ним и благоговейный страх. И этот их страх, это раболепие перед ней, в сущности, просто девчонкой, как заноза под ногтем, не давали ей покоя. Хотелось скорее вытащить эту занозу: показать Петровым, что она, Ирина, относится к ним с большим уважением, как к равным, хотелось, чтобы всё стало хорошо и легко. И всё же они никак не хотели называть её иначе, чем «молодая хозяйка» или «Ирина Анатольевна».

Фёдор, приятной наружности молодой человек, не глядя в глаза гостье, краснея до самых ушей, замерил длину, ширину и подъём её стоп. При этом он всегда наклонялся так, чтобы спрятать от неё свои грубые серо-коричневые руки. Он стыдился того, что от постоянного труда грязь въелась в них так, что не отдиралась даже щёткой. Когда Фёдор отдал мерки отцу, Ирина с вдохновением обсудила с Глебом модели, цвета и материал. К её восторгу, мастер мог сшить не только сапоги и ботинки, но и летние кеды. Обсудив детали рюкзака с Ильёй и узнав у Рады рецепт ватрушек, девушка вежливо поблагодарила домочадцев за гостеприимство и стала прощаться. Она понимала, что стесняет Петровых, что из-за неё они не могут естественно говорить друг с другом и заниматься привычным делами, коих у них было немерено. Она знала, что своим уходом освободит их от волнения и неловкости.