Полная версия
Помутнение
Филип К. Дик
Помутнение
Philip K. Dick
A SCANNER DARKLY
© 1977, Philip K. Dick. All rights reserved
© В. Баканов, А. Круглов, перевод на русский язык, 2016
© Издание на русском языке. ООО «Издательство «Эксмо», 2016
* * *
Филип К. Дик (1928–1982) – американский писатель, ставший классиком мировой литературы благодаря своему неповторимому стилю, оригинальным научным концепциям, которые легли в основу его парадоксальных сюжетов, и исключительно тонкому психологизму. Творчество Дика теснейше сплелось с его биографией, до предела наполненной противоречиями и загадками, – порой невозможно отличить вымысел от того, что действительно происходило с автором.
Гениальнейший писатель-фантаст в мире.
Джон БраннерДик показывает все те пугающие перспективы, которых старательно избегают другие авторы.
Пол Уильямс, Rolling StoneВеличайший экстраполятор всех страхов современности.
New York Daily NewsГлава 1
Жил на свете парень, который целыми днями вытряхивал из волос букашек. Терпя от них неслыханные мучения, он простоял как-то восемь часов под горячим душем – и все равно букашки оставались в волосах и вообще на всем теле. Через месяц букашки завелись в легких.
Не в силах ничего другого делать и ни о чем другом думать, он начал исследования жизненного цикла букашек и с помощью энциклопедии попытался определить, какой конкретно тип букашек его одолевает. К этому времени букашки заполонили весь дом. Он проработал массу литературы и наконец решил, что имеет дело с тлей. И с тех пор не сомневался в своем выводе, несмотря на утверждения знакомых: мол, тля не кусает людей…
Бесконечные укусы превратили его жизнь в пытку. В магазине «7–11», одной из точек бакалейно-гастрономической сети, раскинутой почти по всей Калифорнии, он купил аэрозоли «Рейд», «Черный флаг» и «Двор на замке». Сперва опрыскал дом, затем себя. «Двор на замке» подействовал лучше всего.
В процессе теоретических поисков тот парень выделил три стадии развития букашек. Во-первых, они были с целью заражения занесены к нему теми, кого он называл «людьми-носителями». Последние не осознавали своей роли в распространении букашек. На этой стадии букашки не обладали челюстями, или мандибулами (он познакомился с этим словом в результате многонедельных академических изысканий – весьма необычное занятие для парня, работавшего в мастерской «Тормоза и покрышки» на смене тормозных колодок). Люди-носители, таким образом, не испытывали неприятных ощущений.
У него появилась привычка сидеть в углу своей гостиной и с улыбкой наблюдать за входящими людьми-носителями, кишащими тлей в данной «некусательной» стадии.
– Ты чего скалишься, Джерри? – спрашивали они.
А он просто улыбался.
На следующей стадии букашки отращивали крылья или что-то типа того, в общем, какие-то специальные отростки, которые позволяли тлям роиться – таким способом они распространялись, попадая на других людей, особенно на Джерри. Теперь эти твари так и клубились в воздухе – в гостиной и во всем доме. Джерри старался не вдыхать их.
Больше всего ему было жаль собаку: он видел, как зловредные насекомые садятся на нее, покрывая сплошным ковром, – и тоже наверняка попадают в легкие. Джерри чувствовал, что бедный пес страдает не меньше его самого. Может, отдать его кому-нибудь, чтобы не мучился? Нет, решил он, нет смысла, собака все равно заражена, и букашки останутся при ней.
Иногда он брал собаку под душ, стараясь отмыть и ее. Но душ не приносил облегчения. У Джерри сердце разрывалось от мук животного, и он повторял попытки снова и снова. Пожалуй, это было самое тяжелое – страдания бессловесной твари.
– Какого черта ты торчишь под душем с чертовой собакой? – спросил однажды Чарлз Фрек, приятель Джерри, застав его за этим занятием.
– Я должен извести тлей, – ответил Джерри, вынося Макса из душа и доставая полотенце. Чарлз Фрек изумленно смотрел, как он втирает в шерсть пса детский крем и тальк.
По всему дому валялись баллончики аэрозолей, бутылки талька и банки крема. Большей частью пустые – каждый день их требовалось невероятное количество.
– Я не вижу никаких тлей, – заметил Чарлз. – Какая такая тля?
– В конце концов она тебя прикончит, – мрачно буркнул Джерри. – Вот что такое тля. Ее полно в моих волосах, и на коже, и в легких. Боль невыносимая – мне, наверное, придется лечь в больницу.
– Как же это я их не вижу?
Джерри отпустил собаку, закутанную в полотенце, и встал на колени перед ворсистым ковриком.
– Сейчас покажу, – пообещал он.
Коврик кишел букашками: они повсюду скакали и прыгали – вверх-вниз, вверх-вниз, одни повыше, другие пониже. Джерри искал самую крупную особь, так как его гости почему-то с трудом могли их рассмотреть.
– Принеси мне бутылку или банку. Там, под раковиной. Потом я отволоку их доктору для анализа.
Чарлз Фрек принес банку из-под майонеза. Джерри продолжал поиски, и наконец ему попалась тля длиной в дюйм, подпрыгивающая по крайней мере на четыре фута. Он поймал ее, бережно опустил в банку, завернул крышку и торжествующе спросил:
– Видишь?!
– У-у-у, – протянул Чарлз Фрек, широко раскрыв глаза. – Ну, здоровая…
– Помоги мне отловить еще, для доктора, – попросил Джерри.
– Само собой, – сказал Чарлз и тоже опустился на колени.
За полчаса они набрали три полные банки букашек. Фрек, хоть и новичок в таких делах, поймал, пожалуй, самых крупных.
Все это происходило в июне 1994 года в Калифорнии, в одном из дешевых, но пока не покосившихся домов из пластика, давным-давно брошенных добропорядочными. Джерри еще раньше покрыл окна металлической краской – чтобы не проникал солнечный свет. Комнату освещали горящие круглосуточно яркие лампы. Ему это нравилось: он не любил следить за ходом времени. Так можно было сосредоточиться на важных делах, не боясь, что тебе помешают. Например, ползать сколько угодно на коленях по ковру, наполняя букашками банку за банкой.
– А что мы получим? – спросил Чарлз Фрек. – В смысле, за них положена премия или как? Док отвалит монету?
– Мой долг – найти способ лечения, – сказал Джерри.
Боль, не ослабевавшая ни на минуту, становилась невыносимой – он так и не привык к ней и знал, что никогда не привыкнет. Его охватило непреодолимое желание снова принять душ.
– Слушай, друг, – выдохнул Джерри, разгибая спину. – Ты продолжай, а мне надо отлить. И вообще. – Он двинулся в ванную.
– Ладно. – Чарлз неловко повернулся, стоя на коленях, покачнулся, но не выпустил очередную тлю из рук и затолкал ее в банку – координация у него пока еще была неплохая. А потом добавил неожиданно: – Джерри, эти букашки… мне от них как-то не по себе. Я не хочу оставаться здесь один. – Он поднялся на ноги.
– Трусливый ублюдок, – задыхаясь от боли, выдавил Джерри, остановившись на секунду на пороге ванной.
– А ты не мог бы…
– Я должен отлить! – Он захлопнул дверь и крутанул кран.
– Мне страшно! – в панике завопил Чарлз Фрек. Его голос был едва слышен из-за шума воды.
– Тогда пошел на хрен! – заорал Джерри и ступил под душ. На кой черт нужны друзья, с горечью подумал он. Какой в них смысл?
– Эти сволочи кусаются? – закричал под дверью Чарлз.
– Да! – ответил Джерри, втирая в волосы шампунь.
– Я так и думал. – Он помолчал. – Можно я помою руки, выйду с банками на улицу и подожду тебя снаружи?
Дрянь паршивая, с горькой яростью подумал Джерри, но не ответил, а продолжал мыться. Ублюдок не заслуживал ответа… К черту Чарлза Фрека, надо заниматься собой, своими собственными проблемами – огромными, смертельными, неотложными. Все остальное подождет. Скорее, скорее, откладывать нельзя! Все остальное не важно. Вот только собака… как быть с Максом…
* * *Чарлз Фрек позвонил одному типу, у которого, как он надеялся, мог быть запас.
– Можешь дать мне десяток смертей?
– Да у меня хоть шаром покати, самому позарез нужно. Ты свистни, если набредешь на что-нибудь.
– А что с поставками?
– Не знаю, может, накрыли.
Чарлз повесил трубку и по пути от телефонной будки – никогда не делай закупочных звонков из дома – до машины быстро прокрутил один глюк. В этой фантазии он ехал мимо дешевой аптеки Трифти и увидел колоссальную витрину: бутылки медленной смерти, банки медленной смерти, склянки, и канистры, и бидоны, и цистерны медленной смерти, миллионы таблеток, и капсул, и доз медленной смерти, медленной смерти, смешанной с «рапидами»,[1] и барбитуратами, и психоделиками,[2] – и гигантская вывеска: НИЗКИЕ-НИЗКИЕ ЦЕНЫ, САМЫЕ НИЗКИЕ В ГОРОДЕ.
На самом деле в витрине Трифти никогда ничего не было, только разные гребешки, кремы, дезодоранты и прочая дрянь. Но готов поспорить, думал Чарлз, выезжая со стоянки на Портовом бульваре и вливаясь в послеобеденный поток, что там, в кладовке, под семью замками, лежит медленная смерть – чистая, ни с чем не смешанная… Пятидесятифунтовый мешок.
Любопытно, когда и как доставляют пятидесятифунтовые мешки препарата «С»… Бог знает откуда – может, из Швейцарии, а может, вовсе с другой планеты, где у ребят башка варит… Должно быть, привозят товар рано поутру – с охраной зловещего вида, вооруженной лазерными винтовками. Только попробуй посягнуть на мою медленную смерть, подумал он, представив себя на месте охранника, и я тебя испепелю.
А что, ведь препарат «С» запросто может входить в состав любого разрешенного лекарства! Если, конечно, оно чего-нибудь стоит… Щепотка здесь, щепотка там – по секретной эксклюзивной формуле, которую изобрели где-нибудь в Германии или Швейцарии. Хотя все это чушь, конечно, – власти хватали любого, кто продавал, перевозил или глотал препарат «С», – так что аптеку Трифти, да и вообще все аптеки давно бы уже тогда разбомбили, выкинули из бизнеса или хотя бы оштрафовали. Скорее только оштрафовали бы: у них наверняка есть лапа где надо. С целой сетью больших аптек не так-то просто справиться.
В общем, ничего там нет, кроме обычного хлама.
На Чарлза напала хандра: в его загашнике осталось всего триста таблеток медленной смерти. Зарыты на заднем дворе, под камелией, той самой, гибридной, с шикарными крупными цветами, которые не боятся жаркого солнца. Только недельный запас, подумал он с тревогой. А что потом, когда они закончатся? Черт!
А что будет, если запас кончится у всех в Калифорнии и Орегоне? В один и тот же день, опаньки!.. Самый крутой глюк-ужастик, какой только мог привидеться наркоману. У всех в западной части Соединенных Штатов одновременно кончается запас, часов этак в шесть утра в воскресенье, когда добропорядочные еще только одеваются, чтобы идти в свою долбаную церковь. Картина маслом: Первая епископальная церковь в Пасадене, восемь тридцать утра, воскресенье Всеобщей Ломки.
– Возлюбленные прихожане, вознесем молитву к Господу, дабы облегчил Он муки тех, кто бьется на своих постелях в ожидании дозы!
– Аминь! – Все становятся на колени.
– Но прежде чем Он явится с новым запасом…
Черно-белые[3] что-то явно заподозрили. Они выехали со стоянки и держались рядом, пока без мигалки и сирены, но… Может, я виляю или еще что, подумал он. Распроклятые легавые меня засекли. Хотел бы я знать, что им не понравилось.
Коп:
– Фамилия?
– Фамилия? (Никак не приходит в голову!..)
– Не знаешь собственной фамилии? – Коп подмигивает своему напарнику. – Этот парень совсем забалдел.
– Не расстреливайте меня здесь! – взмолился Чарлз Фрек в своем глюке, вызванном видом черно-белой машины. – По крайней мере, отвезите меня в участок и расстреляйте там, подальше от глаз!
Чтобы выжить в этом фашистском полицейском государстве, подумал он, надо всегда знать фамилию, свою фамилию. При любых обстоятельствах. Первый признак, по которому они судят, что ты наширялся, – если не можешь сообразить, кто ты, черт побери, такой!
Вот что, решил Чарлз, подъеду-ка я к первой же стоянке, сам подъеду, не дожидаясь, пока начнут сигналить, а когда они остановятся, скажу, что у меня поломка.
Им это дико нравится. Когда ты отчаиваешься и сдаешься. Валишься на землю, словно выдохшаяся зверюга, и подставляешь свое беззащитное брюхо. Так я и сделаю.
Так он и сделал. Принял вправо и остановился у тротуара, вплотную к бордюру.
Патруль проехал мимо.
Зря это я, в такой поток машин трудновато будет опять вписаться. Чарлз выключил зажигание. Посижу-ка я так, решил он, дам волю альфа-волнам, поброжу по разным уровням сознания. Или понаблюдаю за девочками. Изобрели бы биоскоп для возбужденных. К черту альфа – секс-волны! Сперва коро-о-тенькие, потом длиннее, длиннее, длиннее… пока не зашкалит.
Впрочем, все это ерунда… Главное – найти кого-нибудь, у кого есть таблетки. Надо пополнить запас, не то я скоро полезу на стену. И вообще ничего не смогу делать. Даже сидеть вот так. Не только забуду, кто я такой, но и где я и что происходит.
Что происходит, спросил он себя. Какой сегодня день? Если б знать, какой день, все было бы нормально… Постепенно пришло бы и остальное.
Среда, деловая часть Лос-Анджелеса. Впереди – один из тех гигантских торговых центров, окруженных стеной, от которой отскакиваешь, словно резиновый мячик, если у тебя нет кредитной карточки и ты не можешь пройти в электронные ворота. Карточки, разумеется, Чарлз не имел и потому знал, на что похожи магазины там, внутри, только по рассказам. Наверное, там есть все на свете, хорошие вещи – для добропорядочных, в основном для их жен. Вооруженные охранники стояли у ворот и проверяли каждого, кто шел с карточкой, – не украдена ли она, не куплена ли с рук, не подделана ли. Толпы людей входили и выходили, но, рассудил Чарлз, большинство наверняка шли просто поглазеть на витрины. Не может такого быть, чтобы столько народу имели монету или им приперло покупать что-то в это время… Еще рано, всего третий час. Вот вечером – другое дело. Все витрины залиты светом. Он не раз видел этот свет снаружи, настоящую радугу разноцветных огней – парк развлечений для великовозрастных детишек.
Магазины по эту сторону ворот, где не требовалась кредитная карточка и не было вооруженной охраны, ничего особенного собой не представляли. Только самое необходимое: обувь, телевизоры, булочная, мелкий ремонт, прачечная. Девушка в короткой синтетической курточке и обтягивающих брюках бродила от лавки к лавке. Волосы классные, но лица не видно – непонятно, хорошенькая или нет. Фигурка ничего себе. Вот она задержалась у витрины с кожаными вещами, достала кошелек и стала вглядываться в него, напряженно что-то высчитывая. Сейчас войдет и попросит что-то показать, подумал Чарлз. Так и есть – впорхнула в магазин.
Мимо прошла другая девушка – в легкой блузочке, на высоких каблуках, волосы серебристые, вся наштукатурена. Хочет выглядеть постарше, отметил он. Еще небось школу не окончила. После нее не было ничего стоящего, и Чарлз снял резинку, закрывающую «бардачок», достал пачку сигарет и настроился на станцию, передававшую рок. Раньше у него был кассетник, но однажды, изрядно нагрузившись, он оставил его в машине. Естественно, когда вернулся, того и в помине не было. Сперли. Вот к чему приводит безалаберность. Осталось только паршивое радио. Когда-нибудь и его стянут. Ничего, можно достать другое, подержанное, практически «за так». Да и все равно машине пора на слом – маслосъемные кольца ни к черту, компрессия упала. Очевидно, запорол двигатель – прогорели клапаны, – когда гнал по шоссе домой с полным грузом травки. Под кайфом он порой начинал психовать – не из-за копов, а потому что боялся, что грабанет кто-нибудь из своих. Какой-нибудь вконец ошизевший торчок, которого ломает.
Проплыла девушка, невольно обращавшая на себя внимание. Черные волосы, хорошенькое личико, открытая рубашка и застиранные белые брючки. Э, да я ее знаю, подумал Чарлз. Это Донна, подружка Боба Арктора.
Он вылез из машины. Девушка окинула его взглядом и зашагала дальше. Чарлз пошел за ней. Наверное, решила, что я хочу ее потискать, подумал он, пробираясь сквозь толпу. Ничего себе шлепает, уже едва видно. Оглянулась. Лицо уверенное, спокойное… Большие глаза, взгляд оценивающий. Прикидывает, догоню ли. Если не поспешу, то вряд ли – ходит она неплохо.
На углу толпа встала перед светофором – машины бешеным потоком выворачивали справа. Однако девушка продолжала идти, быстро и с достоинством лавируя между ними. Водители смотрели на нее с возмущением, но она никак не реагировала.
Дождавшись сигнала «идите», Чарлз нагнал ее и окликнул:
– Донна!
Она не замедлила шага.
– Разве ты не подружка Боба? – спросил он, забежав вперед, чтобы заглянуть ей в лицо.
– Нет, – отрезала девушка. – Нет. – И пошла прямо на него, а Чарлз попятился и отступил, потому что в ее руке появился короткий нож, нацеленный ему прямо в живот.
– Пошел вон, – сказала она, продолжая двигаться вперед без тени колебания.
– Это же ты, я тебя видел… – растерялся Чарлз.
Нож был едва заметен, блестела лишь узкая полоска лезвия, но он знал: это нож. Она запросто пырнет его и пойдет дальше. Чарлз попятился, возмущенно пытаясь объясниться, и отошел в сторону, а девушка зашагала дальше, не говоря ни слова.
– Черт! – пробормотал он, глядя ей в спину.
Точно Донна. Она просто сразу не въехала. Испугалась, наверное, подумала, что он станет приставать. Надо быть поосторожней, когда подходишь на улице к незнакомке, – они все теперь хорошо подготовлены. Через многое прошли… Дерьмовый ножичек. Девушке не стоит такой носить – любой парень спокойно может вывернуть ей запястье и направить нож на нее. И я бы мог, если бы в самом деле ее хотел, подумал Фрек, раздраженно стиснув зубы. Я точно знаю – это она, Донна.
Возвращаясь к машине, Чарлз заметил, что девушка остановилась, сразу выделившись из толпы пешеходов, и молча смотрит на него.
Он осторожно приблизился.
– Как-то ночью, – начал он, – я, Боб и еще одна цыпочка слушали старые записи Саймона и Гарфункеля, а ты…
…Она тогда набивала капсулы высококлассной смертью. Эль Примо. Нумеро Уно. Смерть. Потом раздала по дозе каждому, и мы закинулись, все вместе – все, кроме нее. «Я только продаю, – объяснила она. – Если я начну глотать их сама, то проем весь доход».
– Я думала, что ты собираешься сбить меня с ног и трахнуть, – сказала девушка.
– Нет, просто хотел подвезти… Прямо на дороге? – спросил Чарлз ошарашенно. – Среди бела дня?
– Ну, может, в подъезде. Или затащишь в машину…
– Но ведь мы с тобой знакомы! – возмутился он. – Да и Арктор меня бы просто пришил.
– Я тебя не узнала. – Она сделала шаг вперед. – Я близорука.
– Надо носить линзы, – посоветовал Чарлз.
У нее очаровательные большие, темные, теплые глаза, подумал он. Значит, она не сидит на игле.
– Были у меня линзы. Но как-то раз на вечеринке одна упала в чашу с пуншем. Пунш с кислоткой. Упала на самое дно; кто-то, наверное, зачерпнул ее и проглотил. Надеюсь, бедолага словил кайф – линза обошлась мне в тридцать пять баксов.
– Так что, подбросить тебя?
– Ты меня трахнешь в машине.
– Нет, – сказал Чарлз. – Не смогу – у меня в последнее время проблемы. Наверное, что-то подмешивают в травку. Какую-то химию.
– Ловко придумано. Однако меня не проведешь. Все меня трахают, – призналась она. – Во всяком случае, пытаются. Такова наша доля. Я сейчас сужусь с одним парнем. За сексуальное домогательство. Хочу получить возмещение ущерба в сорок тысяч.
– А как далеко он зашел?
– Схватил меня за грудь.
– За сорок-то тысяч?..
Они направились к машине.
– У тебя есть что-нибудь на продажу? – спросил Чарлз. – Дела совсем паршивые. Я на нуле, практически на полном нуле. Взял бы даже несколько штук, если поделишься.
– Попробую достать.
– Только закидывать – я не ширяюсь.
– Ладно, – задумчиво произнесла Донна, опустив голову. – Но сейчас их трудно достать – почти все вышли. Ты, наверное, заметил. Много не смогу, хотя…
– Когда? – нетерпеливо прервал ее Чарлз. Они подошли к машине, он открыл дверцу и сел. Донна села с другой стороны, рядом с ним.
– Послезавтра, если свяжусь с одним парнем.
Черт, подумал он. Послезавтра.
– А раньше никак? Может, сегодня вечером получится?
– Не раньше, чем завтра.
– И почем?
– Шестьдесят за сотню.
– Ничего себе, – скривился Чарлз. – Обдираловка.
– Вещь – суперкласс. Я брала у него раньше. Совсем не то, к чему ты привык. Можешь мне поверить – они того стоят. Я вообще брала бы только у него, если бы могла, да у него не всегда есть. Понимаешь, он только что вернулся с юга и выбирал товар сам, так что качество отличное. И не нужно ничего платить вперед, деньги потом, когда все будет у меня. Я тебе верю.
– Я никогда не плачу вперед.
– Иногда приходится.
– Ну ладно. Можешь достать хотя бы сотню? – Чарлз попытался быстро прикинуть, сколько он сумеет реально купить – за два дня, пожалуй, удастся найти сто двадцать баксов и взять у нее две сотни. А если тем временем подвернется что-нибудь повыгодней у других поставщиков, то о ней можно и забыть. Вот почему хорошо не выкладывать монету вперед.
– Тебе еще повезло, – добавила Донна, когда Чарлз завел двигатель и выехал на дорогу, – через час я должна встретиться с одним типом, и он, наверное, взял бы все, что я раздобуду, – тогда бы тебе не повезло. Твой счастливый день.
Она улыбнулась, и Чарлз улыбнулся в ответ.
– Хорошо бы поскорее.
– Постараюсь… – Донна открыла сумочку и вытащила маленькую записную книжку и ручку. – Как мне с тобой связаться? Да, кстати, я забыла, как тебя зовут?
– Чарлз Б. Фрек.
Он продиктовал ей номер телефона – не своего, разумеется, а одного друга из добропорядочных, который передавал ему подобные послания, – и она тщательно записала его. С каким трудом она пишет, еле царапает… И чему только их учат в школе! Почти неграмотные все. Зато хорошенькая. Едва умеет читать и писать? Плевать! Что у телки важно, так это красивые сиськи.
– Я тебя, кажется, припоминаю, – сказала Донна. – Кажется. Я вообще не очень помню тот вечер, я тогда в стороне держалась. Помню только, как набивала порошок в маленькие капсулы от либриума. Я еще просыпала часть на пол. – Она задумчиво посмотрела на него. – А ты вроде парень ничего. Будешь потом брать еще?
– Спрашиваешь, – ответил Чарлз Фрек, прикидывая, как бы успеть найти товар подешевле. В любом случае дело в шляпе. Счастье, подумал он, это знать, что у тебя есть травка.
Людские толпы, солнечный свет и вся дневная суета скользили мимо него, не касаясь, – он был счастлив.
Паршивые копы вдруг сели ему на хвост – и посмотрите, как повезло! Совершенно неожиданный новый источник препарата «С»! Что еще нужно человеку? Теперь можно смело рассчитывать на две недели – почти полмесяца жизни. Две недели!.. Его сердце возликовало, и Чарлз на мгновение ощутил дурманящий аромат весны, врывающийся в окна машины.
– Поедешь со мной к Джерри Фабину? Я отвожу ему шмотки в федеральную клинику номер три, его забрали вчера ночью. Беру понемногу, а то вдруг его выпишут и придется переть все назад.
– Лучше мне с ним не встречаться, – сказала Донна.
– Ты его знаешь? Джерри Фабина?
– Джерри думает, что именно я заразила его букашками.
– Тлей.
– Тогда он не знал, что это тля… Лучше мне не лезть – в прошлый раз он как с цепи сорвался. Все дело в рецепторных зонах мозга – по крайней мере я так думаю. И в правительственных бюллетенях так объясняют.
– Это лечится?
– Нет.
– В клинике обещали свидание. Говорят, что он, пожалуй, мог бы… – Чарлз повел рукой. – Ну, не то чтобы… – Он снова сделал жест рукой – ему трудно было сказать такое о своем друге.
Донна бросила на него подозрительный взгляд.
– Уж не поврежден ли у тебя речевой центр? В твоей… как там ее… затылочной доле.
– Нет, – ответил Чарлз энергично.
– А вообще какие-нибудь повреждения? – Она постучала себя по голове.
– Нет. Просто, понимаешь, ненавижу эти чертовы клиники… Однажды я навещал парня… Он пытался натирать пол… то есть, я имею в виду, он просто не мог понять, как это делается… Что меня достало, так это то, что он все равно старался. Не просто час или два; через месяц, когда я опять пришел, он все еще пытался, снова и снова, так же как и в первый раз, когда я его видел. Никак не мог взять в толк, почему у него не получается. Я помню его лицо: он был уверен, что сделает все правильно, если поймет наконец, в чем его ошибка. И постоянно спрашивал: «Что я делаю не так?» А объяснить ему ничего было нельзя, то есть они там объясняли, и я объяснял, а он никак не мог понять.
