Кисло-сладкое

Юля бросила кошелек на стол и, не прекращая ныть, начала переписывать заново.

Тимур сидел за своим маленьким столиком, болтал ножками в полосатых колготках и рисовал каракули, которые считал цифрами. Соня и Юля на время забыли о нём, так увлеклись боевыми действиями, а он смотрел, слушал и каждый раз, когда они повышали голос, вздрагивал и сдерживал слёзы. Поначалу, когда это только началось, он плакал и пугался, но за два месяца свыкся, хотя иногда недоверчиво спрашивал Соню:

– Мама, ты мама?

В результате скандалов и тотального контроля Юля кое-как выбралась из «лебединого озера», но, что бы она ни делала, выше тройки не получала. Соня отчаялась. Однажды, листая тетрадь Юли, присмотрелась внимательнее и увидела, что тройки стоят даже за те работы, где нет ни одной ошибки, учительница снижала отметку за исправления и выходящие за поля цифры. Соня не стала мелочиться и с тетрадью пошла прямо к директору. Тимура пришлось взять с собой. Можно было дождаться Кирилла и оставить сына с ним, но Соня не могла ждать. Она кипела негодованием и жаждой справедливости.

Директор её приняла сразу, посюсюкалась с серьёзным не по возрасту Тимуром и миролюбиво поинтересовалась, что привело к ней Соню. Это была последняя фраза, сказанная ею в хорошем настроении.

Соня высказала всё, что думала.

– Юля ненавидит школу и считает себя тупой. Что бы она ни делала, по математике выше тройки не получает. Вот смотрите, – Соня раскрыла тетрадь, – разве это правильные оценки? Заслужила она тройку? У учительницы явно предвзятое отношение к моей дочери, благодаря ей Юля просто ненавидит учиться, домашняя работа – пытка для всей нашей семьи! Я сама уже ненавижу школу.

– Стоит признать, ваш ребенок запущен.

– Запущен? – опешила Соня.

– В таком возрасте вы должны делать с ней домашнее задание, а не позволять самой писать всё, что вздумается.

– Мы делаем домашнее задание вместе.

– Оно и видно, сплошная грязь, почерк просто ужасный. Ребёнок явно не старается.

– Откуда вы знаете, как мы делаем домашнее задание? Да мы сидим над этими треклятыми учебниками часами.

Анна Витальевна сощурилась.

– Значит, мало сидите. Ваша прямая обязанность как родителей мотивировать и учить детей дома. Всё, что задано, должно быть освоено.

Соня недоуменно тряхнула головой.

– Моя обязанность? Я полагала, что это обязанность школы.

Директору явно не понравился выпад Сони. Она была учителем старой закалки и считала, что авторитет педагога неприкосновенен. А ещё всегда вставала на сторону своих коллег. Истеричных мамашек, облизывающих своих бестолковых чад, много, а вот учителей в школе не хватает.

С того дня стало только хуже. Соня тысячу раз пожалела, что пошла к директору. За её крестовый поход учительница отыгрывалась на Юле. Кое-как они пережили последний год в начальной школе, Юля сбежала в пятый класс, а Соня сделала выводы. Учителя поменялись, но директор остался прежний, и память у Анны Витальевны оказалось слишком хорошей.

Соня много раз мысленно возвращалась в тот год и приходила к выводу, что тогда упустила Юлю. Если раньше дочка не горела желанием учиться и ленилась, то теперь она действительно ненавидела школу, и это не было преувеличением.

Слушая Анну Витальевну, Соня словно читала мантру: остался последний год, и эта война со школой уйдёт в прошлое. Нужно только потерпеть. Тимур, слава богу, учится без проблем и дороги в кабинет директора не знает.

Выйдя в коридор, она тяжело вздохнула и поймала пристальный взгляд дочери.

– Почему ты так смотришь?

Юля промолчала, вышла на улицу и вместо ответа спросила:

– Разве ты не должна быть на моей стороне?

Соня опустила взгляд, кленовый пожухлый лист нанизался на каблук и преследовал её раздражающим шелестом. Стянув его и отбросив в сторону, она снова догнала Юлю.

– При чём тут вообще сторона? Юль, ты неправа. Двойки же никто не придумал. Ты их действительно заработала, как и замечания за свою грубую прямолинейность.

Юля вспыхнула:

– Я не приспособленка какая-то и не лгунья. Говорю правду, как есть. А она многим колет глаза и уши режет.

– То, что ты считаешь правдой, часто выглядит как оскорбление. Ну и оценки у тебя и правда аховые, и это в выпускном классе.

Юля насупилась, нервно дернула за лямку чехла с гитарой.

– Что-то золотая медаль не помешала тебе залететь. Ты с папой тогда хоть встречалась?

Соня резко остановилась, в одно мгновенье её щёки запылали алым, горячо стало даже шее. Она несколько раз глубоко вдохнула, прикрыла глаза, притупляя обиду, пытаясь загнать назад жгучие слёзы. Юля не первый раз произносила нечто подобное, но никогда раньше не намекала на то, что Кирилл не её отец. Они поженились, когда Соня была на третьем месяце беременности, и не делали секрета из её положения, скрывать это было бы странно. В восемнадцать редко женятся по другой причине.

– Пусть залетела. Да, по неосторожности. Но я не жалею, ведь у меня появилась ты.

– Мам, прости. Я не хотела и про папу ляпнула, не подумав. Просто… просто мне надоело это всё. Школа, прессинг, учёба целыми днями. А директорша меня просто ненавидит.

Соня поравнялась с Юлей, несколько кварталов они шли молча, разглядывая полуголые деревья и блестящие витрины. Унылая всё-таки пора, ощущение, что город не засыпает, а умирает, листья в основном не жёлто-багряные, как любят живописать поэты, а буро-коричневые, как старческая сморщенная кожа.

На остановке Юля неожиданно отступила на несколько шагов.

– Я не поеду домой.

Соня посмотрела на часы.

– Уже темнеет.

– Я знаю, вернусь до девяти.

– Куда ты?

Юля в мгновенье ощетинилась.

– Это допрос, мам?

– Нет.

Юля несколько секунд помолчала и решила поделиться.

– Я запустила в сети флешмоб, ещё летом. Называется «Сделай это». А сама так и не сделала то, о чём столько лет мечтаю.

– Это… законно?

– Нет, конечно, – Юля громко рассмеялась. – Да ладно, шучу, законно, но секрет.

Соня нахмурилась.

– Надеюсь, это не пирсинг в копчик и не тату на белках глаз.

Юля удивленно вскинула брови.

– Хорошая идея, ма. Не ожидала, что ты о таком знаешь.

Соня вздохнула.

– Юль, приезжай не поздно.

– Если на ужин шаурма, приеду.

– Шаурма. Из-за встречи с Анной Витальевной я ничего не успела приготовить.

– Ну так это ж гуд! Хоть один плюс от этого гадского директорского «чаепития».

На автобусе Соня ехала, глубоко погрузившись в мысли, постукивала каблуком о пол и вертела в пальцах телефон. Едва не пропустила свою остановку. Дом встречал её издалека остроконечной крышей на флигеле. Не много домов в Краснодаре могли похвастаться таким прибамбасом в архитектуре. Дом действительно был старый, выглядел как кошмарный сон зодчего и требовал либо убрать все разнокалиберные надстройки, либо снести всё это и построить новое современное здание. Основа его была каменной, с претензией на готичность, а все остальные части, кроме флигеля, – деревянные, а потому слегка скособоченные временем и погодой. Кирилл постепенно приводил дом в порядок, каждый год обновлял покраску и облагораживал сад. Но тут требовался ремонт масштабнее и кардинальнее. Если раньше против него была бабушка, то теперь пришла очередь мамы воевать за каждую рассохшуюся доску.

Облетевшие деревья окружили здание, будто взяли в плен, ночью скреблись ветками в окна, когда-то пугали Тимура до кошмарных снов. Юлька назло перед сном рассказывала ему страшилки, а потом стыдила за то, что он верит во всякую чепуху. Соня и не заметила, как привыкла к «дворянской усадьбе» и приноровилась к вечно незакрывающимся дверям и потолкам с лепниной. Любимой комнатой по праву стала кухня – самая современная, уютная, не пестрящая серыми отпечатками почивших людей. В доме, где умирали люди, всегда оставались такие следы, похожие на клочья паутины и пыльный налёт. Эта серость не стиралась и не отмывалась, постепенно выцветала, но не исчезала. Чем больше горя видели стены, тем плотнее их оплетало кружево скорби.

Кирилл не видел этого потустороннего дизайна, но интуитивно больше времени проводил в самых новых комнатах, познавших ремонт. Вера Андреевна, наоборот, уединялась с вышивкой в своей спальне, где от старости или болезней умерло не одно поколение женщин Колоницких.

Соня переоделась и направилась на кухню. Кирилл уже заварил чай и разложил шаурму веером, будто праздничное блюдо. Тимур качался в кресле-качалке, за которое регулярно шла внутрисемейная безжалостная борьба, и читал книгу. Соня присмотрелась к обложке – Зощенко. Неплохой выбор, мораль там, конечно, прямолинейная, как лобовое столкновение, но для десяти лет то что нужно. В этом возрасте по собственному желанию Юля читала только этикетки на шоколадках и инструкцию на туалетном освежителе. Тимур же с книгами не расставался и с каждым годом всё больше походил на Кирилла. Светловолосый, бледнокожий, с выгоревшими до белизны бровями и задумчивой складкой на лбу, а теперь ещё и с характерным прищуром голубых глаз.

Соня тоже много читала, в школьные годы не вылезала из книг, но сказать, что получала от процесса удовольствие, было бы неправдой. Скорее принимала это как необходимость. Как ещё быть отличницей, если не читать? Были, правда, и любимые книги, прочитанные не из-под палки, а по собственному желанию.

Увидев Соню, Тимур отвлёкся.

– Привет, мам. Папа сегодня раньше приехал.

Кирилл налил чай в кружку и, поставив заварник, присмотрелся к Соне. Он всегда тонко чувствовал её настроение.

– В школу вызывали?

Она устало кивнула.

– Ага.

В комнату вошла Вера Андреевна, брякнула на стол старый альбом, так что зазвенели фамильные серебряные ложки.

– Держи, Тим. По линии Колоницких тут полное собрание. Насчёт Тихомировых могу только до бабушки рассказать. Не подумала расспрашивать о родословной, пока Коля был жив. Можно позвонить его двоюродной сестре, вдруг она что-то вспомнит.

Тимур отложил книгу и привстал.

– Вот это альбом. Антиквариат настоящий.

Соня вымыла руки и, сев за стол, потянулась к чашке с горячим чаем. Кирилл сел рядом и ободряюще сжал её ладонь. Пока Вера Андреевна и Тимур обсуждали школьное задание, он склонился к Соне.

– Что про Юльку говорили?

Соня чуть повернула голову.

– Как обычно. Я уже почти привыкла. «Беспрестанные сигналы тревоги усыпляют». И всё равно обидно и стыдно, ужасно стыдно.

Кирилл поцеловал костяшки пальцев Сони.

– Тебе-то почему стыдно? Юля не переживает.

– Юля пофигистка. Не понимаю, в кого она такая? Кир, устала я чувствовать себя виноватой.

Тимур откусил большой кусок шаурмы и ткнул пальцем в альбом.

– Пап, поможешь с заданием? Нужно что-то особенное сделать. У Максима отец столяр, он точно реальное дерево вырежет, а у Катьки мама учитель рисования, там наверняка картина будет. Мне тоже нужно что-то необычное, такого альбома у них нет и дворян в роду тоже.

Соня и Кирилл переглянулись.

– Просто написать нельзя?

Тимур посмотрел на них так, что им сразу же стало неловко за это легкомысленное предложение.

– Ладно, что-нибудь придумаем, – нехотя согласился Кирилл, – инкрустируем алмазами, в конце концов, украсим сусальным золотом. У вас там конкурс явно не среди учеников, а среди родителей. В прошлом году ваша Сотникова наняла художника ко Дню матери. Хорошо, члены жюри не слепые, сразу поняли, что это не девятилетний ребенок нарисовал. Ладно, потом об учёбе. Ешь, пока тёплая.

Соня допила чай и потянулась к альбому. Дверь громко хлопнула, судя по звуку, на пол полетели тяжёлые ботинки Юли, шлёпнулась небрежно повешенная куртка.

– Где моя божественная шаурма?

Юля влетела в комнату, сразу же кинулась к столу. Соня только успела отодвинуть тарелку.

– А руки мыть?

– Да блин!

Юля развернулась к раковине, выкрутила вентиль на всю мощь и подставила руки под сильно бьющую струю. Кое-как намочила ладони, тряхнула и вытерла о джинсы. Соня покачала головой, но промолчала.

Пока семья обсуждала прошедший день и с удовольствием поглощала неполезный фаст-фуд, Соня листала старые страницы. В альбоме сохранились по-настоящему раритетные снимки, пожелтевшие, чёрно-белые. Некоторые лица для Сони не имели имён, для бабушки они точно что-то значили, дальние родственники или друзья, а может, и первая любовь.

Вера Андреевна помнила не всех. Сосредоточенно хмурясь, сверялась с родословной и задумчиво бормотала:

– Это, кажется, твой троюродный дедушка, моряк, погиб молодым. А этот, с лютой ухмылкой опытного жулика, был врачом. О, а это мой отец. Я его таким и не помню. Мне было лет десять, когда он повесился.

Соня покосилась на Тимура.

– Мам, потом.

Вера Андреевна уже перелистнула страницу и продолжила вспоминать.

– А вот и Феодосий Аристархович молодой. О, нужно его сегодня позвать на прогулку, пока погода благоволит.

Соня и Кирилл переглянулись.

– Мам. Не забудь принять лекарство.

– Я уже проследил. Всё нормально. Выпила, – прошептал Кирилл. – Я погуляю с мамой.

Ближе к концу появились фотографии новее – со школьной поры Сони. Их добавила мама, для бабушки она так и осталась милым ребёнком, взрослую Соню Ольга Станиславовна не приняла, не разглядела в ней дворянскую кость.

Соня вздохнула и снова опустила взгляд на страницы альбома.

Вот девчушка-первоклассница, отдалённо напоминающая Соню, держит букет гладиолусов. Тогда они жили в Анапе. Вот они с мамой и папой на набережной едят мороженое и щурятся от солнца. А вот снова школа – девятый класс. Одноклассницы похожи на вульгарных женщин, а мальчишки – на гадких утят. Сейчас, спустя долгое время, заметно, насколько по-разному они взрослели. Девочкам словно подмешивали в еду гормоны, а мальчикам – не докладывали мяса. Такие нелепые и претенциозные.

Кирилл поцеловал Соню в макушку. Она настолько глубоко погрузилась в воспоминания, что от неожиданности вздрогнула.

– Что?

– Погуляем, говорю, часик и вернёмся.

– Зонт возьмите.

– Верну маму в целости и сухости. Не переживай. Дождь сегодня не обещают.

Юля заметно расстроилась.

– Ты обещал со мной в нарды сыграть.

Кирилл приостановился у порога.

– С братом поиграй.

Тимур обрадовался и даже привстал, но Юля охладила его пыл.

– Он всегда выигрывает, никакой надежды на удачу, всё просчитывает.

– Приду и сыграем, – Кирилл коснулся руки Сони. – Можешь посуду не мыть. Я сам. Отдохни.

Соня рассеянно кивнула, уткнувшись взглядом в фотографию одиннадцатого класса. Костя тогда купил дешевенький плёночный фотоаппарат и таскался за Олесей восхищённой фанатской тенью. Учитель физкультуры сам предложил их снять на ступеньках школы. Он как раз шёл из курилки, увидел потуги Кости в качестве фотокорреспондента и решил показать, как нужно обращаться с аппаратом. В принципе, почти никто намеренно не позировал, на снимок попала толпа чуть ли не на ходу. Олеся вышла вперёд, встала по центру, остальные замерли там, где их застал щелчок камеры. Тогда Соня и не заметила, кто где стоял. Она ощущала только одного человека. Марк был позади неё. Близко, очень близко.

– Мам, кто это?

Юлин голос ворвался в мысли сигналом тревоги. Соня тряхнула головой и проследила за пальцем дочери. Чёрный ноготь уткнулся в лоб Марка.

– Одноклассник.

Юля хмыкнула.

– Я поняла, что не учитель. Я его не видела на других фотках, и даже в выпускном альбоме его, кажется, нет.

– Он не любил камеры, а когда снимали для виньетки, он в больнице был. Не попал на фотосессию.

– Он прикольный. Кого-то мне напоминает, – она задумчиво нахмурилась, – не могу понять, лицо такое знакомое. Небось, был у вас школьным бабником.

Соня занервничала. Юля вполне могла видеть Марка на фото в журнале или в инстаграме.

– Да нет, не был. Молчаливым был, самоуверенным. Заносчивым, наверное, даже. Девчонки за ним, конечно, бегали, но он не менял их как перчатки. С одной только и встречался и то недолго.

Юля улыбнулась и сместила палец на изображение Сони.

– Ты, мать, тут тоже ничего. Туши можно было бы побольше, и губы совсем не накрашены. Юбка, правда, у тебя микроскопическая, а ещё меня ругала за внешний вид. Это типа модно так было труселями светить? Сейчас ты, честно говоря, круче выглядишь, не как развратная школьница из аниме.

Соня покачала головой.

– До твоей яркости мне далеко, – она захлопнула альбом и отодвинула его на край стола. – Хватит ностальгировать. Тебе пора уроки делать, а Тиму древо мастерить.

– Блин, мам, только нормальным человеком показалась и опять уроки.

Соня убрала со стола, снова прошлась по дому, расставляя по местам сдвинутую мебель, выровняла шторы. Сложила посуду в раковину. Только успела включить воду, как телефон тренькнул одиночным сигналом. Вытерев руки полотенцем, она взяла мобильник, отчего-то сильно тревожась. Написать в это время мог кто угодно, в родительском чате к вечеру всегда начиналась оживлённая переписка: сравнивали задачи по математике, ругались, что много задают, и возмущались по поводу ежегодных поборов на благоустройство школы. Писали и клиенты, чтобы отменить или подтвердить сеанс массажа. Но Соня словно чувствовала – это всё не то, и заволновалась так, что во рту пересохло, а сердце пустилось вскачь.

Мигающим сигналом в голове пульсировало: «Марк». Утвердившись в догадке, она изумлённо охнула. Его сообщение, всего одно слово: «Привет».

Соня смотрела на экран несколько минут, напротив слова светился зелёный кружок, Марк ещё был в сети и, возможно, ждал ответа, но Соня не то что ответить, вдохнуть не могла. Смотрела на экран, ощущая, как захлебывается эмоциями.

Когда вернулся Кирилл, она так и стояла, телефон уже потух, она не ответила. Сизые отпечатки на лице пламенели и обжигали. Кирилл приблизился, провёл ладонями по её щекам. Его поцелуи, лёгкие и освежающие, приходились как раз на эти узоры – метки стыда и смущения. Он обнял Соню, прижал к груди и принялся бережно стирать с её лица влажные дорожки.

– Опять из-за Юли расстроилась? Ну ладно, ладно. Тш-ш-ш. Бестолковая она порой, но с характером. Это гораздо важнее, чем пятёрка по математике.

Соня всхлипнула и уткнулась лбом в мягкий свитер, пропитавшийся ароматами специй и жареной курицы. Кирилл почти всегда пах шаурмой. Вкусно, привычно и успокаивающе. Её родной Кирилл.

Марк пах по-другому. В семнадцать лет она впервые поняла, что можно влюбиться в чей-то запах настолько, что он будет преследовать фантомным ароматом и шевелить волосы на затылке.

***

На переменах женский туалет никогда не использовался по назначению. Если кому-то действительно требовалось выйти по нужде, все делали это время урока и посещали одиночные учительские туалеты, расположенные на каждом этаже. Общая девчачья уборная была предназначена для разборок, сплетен и слезливых исповедей. Ютилась она в закутке коридора, ведущего к спортзалу, у самой лестницы, выход на которую всегда была закрыт. Благодаря этому обстоятельству образовался тупик вдали от учеников, мигрирующих с урока на урок.

Для туалетной комнаты слишком уж грязно и некомфортно. Сюда порой забегали пятиклашки, ещё не прознавшие, что так делать ни в коем случае нельзя. Довольно быстро убеждались, что женская уборная в архитектуре школы выполняет другую функцию. Кто вообще придумал открытые кабинки? Электрические стулья выглядели уютнее и привлекательнее, чем эти персональные посадочные места. Зато здесь было большое и длинное зеркало и стена с регулярно обновляемой информацией о жизни школы. Точнее, личной жизни, чаще всего интимного характера. В раздевалках цензура пропускала не всё, здесь же можно было узнать свежие сплетни: кто, с кем и когда совершил грехопадение.

После урока физкультуры Соня зашла в уборную, чтобы поправить перед зеркалом макияж. Пока расчёсывалась и переплетала волосы, прочитала новости о ненавистном Абросимове. На побелке острыми торопливыми буквами кто-то выскреб жизненно важную информацию: «У Марка потрясающая задница». Чуть ниже красовалось обращение непосредственно к нему: «Марик, ты самый лучший, я тебя обожаю». Соня хмыкнула. Можно подумать, он прочтёт это в женском туалете. А вообще, бесит! Появился в школе чуть больше месяца назад и уже попал на стену почёта. Интересно, а в мужском туалете о ней пишут? Было бы обидно, если нет.

Дверь приоткрылась, в туалет ввалилась компания Олеси. Её лучшие подружки, Вика и Марина, держали под руки Кристину. Грубо втолкнув её, захлопнули дверь. Олеся прошлась до окна, распахнула форточку в замазанном белой краской окне и вытянула из сумки пачку сигарет.

– Ты же в туалет собиралась? – обратилась она к Кристине. – Ну так писай.

Девушка дёрнулась, с надеждой оглянулась на дверь.

– Нужно идти на биологию.

– Маруська подождёт. Костя её, если что, отвлечёт. – Олеся чиркнула зажигалкой, подкурила сигарету и с видимым удовольствием выдохнула дым в сторону окна.

– В вашем монастыре курить разрешено? Или, как и всё, что приносит удовольствие, под запретом?

Соня не шевельнулась, продолжила расчёсывать волосы, глядя на беседу одноклассниц в отражении. Олеся кивнула Вике, приказывая подвести Кристину к ней. Та не сильно упиралась, держали её крепко, не вырваться, а попытка пошевелиться явно доставляла боль. Марина и Вика, словно два конвоира, удерживали в тисках перепуганную девушку.

Олеся стряхнула пепел прямо на подоконник.

– Это ты на меня донесла нашей психологине?

Кристина нахмурилась.

– Не я.

Марина и Вика переглянулись и одновременно усилили хватку. Кристина взвизгнула, но не отступилась от слов.

– Не я! Зачем мне это?

Олеся скользнула взглядом по Соне.

– Кайла, а ты как думаешь, она? – не дождавшись ответа, снова повернулась к Кристине. – Ладно, поверю и отплачу тебе добротой.

Глубоко затянувшись, она обхватила Кристину пальцами за подбородок и, придвинувшись вплотную, выдохнула дым прямо ей в лицо.

– Хоть попробуешь, что такое хорошие сигареты, а не дешёвка какая-нибудь, типа «Космоса» или «Донского табака», или что там твой папочка курит.

Повторив процедуру несколько раз, Олеся выкинула окурок в форточку, тщательно вымыла руки. Выходя из комнаты, кивком дала знак подругам отпустить Монашку. Марина и Вика послушно отступили и ушли следом.

Кристина закашлялась и кинулась к раковине. Торопливо и неаккуратно набрала в рот воды и тут же выплюнула обратно. Выпрямившись, остановилась напротив зеркала и оглядела своё растрёпанное отражение. Её лицо покрывали тёмно-синие пятна, а на подбородке отчетливо проступали полулунные следы от ногтей Олеси. Кристина пригладила волосы и столкнулась взглядом с Соней.

– Я не доносила, правда.

Соня собрала волосы в хвост, накрасила губы.

– Я понятия не имею, кто такая психологиня. Мне можешь ничего не доказывать и не объяснять.

– Это наш школьный психолог.

Соня накинула лямку рюкзака на плечо, бросила в зеркало ещё один взгляд, чтобы оценить уже не лицо, а образ в целом. Если бы эту юбку увидела бабуля-дворянка, пожалуй, обозвала бы её блудницей. Соне же нравилось, как сочетается строгая белая рубашка, плотные чулки и ультракороткая клетчатая юбка. В автобусе две пожилые женщины довольно громко высказались о её вызывающем виде. Соне сначала стало неловко, но потом она решила считать это комплиментом. Они просто ей завидуют: её молодости, красоте и фигуре. Для них самое интересное осталось в прошлом. Сколько им? Тридцать пять? А может, и больше. Дома ждёт диванный муж с пивным брюшком, борщи и коллекция непарных носков по углам, а вот у неё всё впереди.

Взявшись за ручку двери, Соня приостановилась.

– Почему ты не идёшь к директору? Или к этой самой психологине? Олеся не оставит тебя в покое.

Кристина вздохнула.

– До пятого класса мы с Олесей были лучшими подругами.

Соня на секунду растерялась. Их нынешние отношения дружбой и не пахли.

– Оттого, что ты молчишь, как овца на заклании, и позволяешь себя унижать, становится только хуже. Роль жертвы тебе, похоже, нравится и вполне устраивает.

Соня вышла из помещения, не забыв принять величественный самоуверенный вид. Она не пыталась обидеть Кристину, действительно полагая, что вина той в мягкотелости, трусости, ну и неопрятности. Тяжело, что ли, вымыть голову и отстирать жёлтые пятна на блузке? И этот вечно виноватый подобострастный взгляд, не хватало только надписи на лбу «пинайте меня, я всё приму, я всё заслужила».

На урок Соня шла нарочно медленно, отрабатывала коридорную походку от бедра и неуловимую загадочную улыбку, а в голове всё ещё прокручивалась сцена в женском туалете. Ей не давали покоя сине-коричневые пятна на щеках Кристины. Чьи это были эмоции? Самой Кристины или Олеси? С тех пор как Соня увидела подобные отпечатки и научилась различать цвета, прошло много лет. В детстве Соня думала, что это никакая не особенность и все видят эти радужные разводы. Мама только умилялась её репликам типа: «Дядя сегодня синий, а папа в розовых пятнышках».