Цусимские хроники. Мы пришли

Русские корабли бросили якорь на внешнем рейде Диего-Суареса, чтобы дать командам небольшую передышку. Сигнальные вахты на всех кораблях, на всякий случай, были усилены, выставлены противоторпедные сети, а в море несли дозор, сменяя друг друга, «Аврора» и «Дмитрий Донской».

После двухдневной стоянки с увольнениями на берег приступили к погрузке угля. Приняли полный запас в угольные ямы кораблей, и загрузили трюмы транспортов под завязку, используя портовых грузчиков. После этого двинулись к Нуси-Бе, на соединение с Фелькерзамом. Принятый транспортами уголь (почти 30 000 тонн) адмирал объявил неприкосновенным запасом, очевидно, под влиянием постоянных жалоб тыловиков на трудности со снабжением и предвидя дальнейшие осложнения, по мере приближения к театру боевых действий.

Во время стоянки пришел «Алмаз», доставивший мичмана Церетели и точные сведения о месте стоянки отряда Фелькерзама. Планировалось, после объединения эскадр и переборки главных механизмов, дать несколько дней отдыха экипажам и немедленно двинуться во Владивосток, но эти планы были нарушены.

19 декабря была получена телеграмма из МГШ с предписанием дождаться прибытия отправленного вдогонку нашей эскадре отряда капитана первого ранга Л. Ф. Добротворского в составе крейсеров «Олег», «Изумруд», «Рион», «Днепр» и нескольких миноносцев, застрявших по техническим причинам в бухте Суда на Крите. Кроме того, на Балтике заканчивалось формирование третьей тихоокеанской эскадры Н. И. Небогатова, состоящей из старого броненосца «Император Николай I» и трех броненосцев береговой обороны – «Адмирал Ушаков», «Адмирал Сенявин» и «Генерал-адмирал Апраксин». Рожественскому запрещалось идти на Дальний Восток, не дождавшись этих подкреплений.

Причем из всех этих кораблей лишь крейсер первого ранга «Олег» и крейсер второго ранга «Изумруд» были действительно ценными боевыми единицами. Два остальных крейсера были переоборудованными скоростными пассажирскими судами со слабым вооружением, а броненосцы были тихоходными и устаревшими, со старой или неудачной артиллерией, уже изрядно расстрелянной за годы их службы в учебном отряде, и неважной мореходностью, то есть, скорее, явились бы обузой для эскадры, нежели ее серьезным усилением.

Не желая терять время, чтобы не дать японцам отремонтировать свой флот после длительной осады Порт-Артура, адмирал отправил в Петербург депешу, в которой объяснял свою позицию и сообщал, что выйдет, как только закончит переборку механизмов. На что в ответ получил очень резкую телеграмму с категорическим приказом ждать.

В ответ на телеграфный запрос о сроках прибытия транспорта со снарядами был получен ответ, что в ближайшее время он выслан быть не может. Не возымели никакого действия и телеграммы о том, что в результате учебных стрельб боезапас на некоторых кораблях сократился больше чем на треть, а часть имевшихся снарядов была с заводским дефектом.

В итоге телеграфная перепалка с Петербургом привела лишь к расширению задач для эскадры Рожественского. Теперь ей предписывалось, ни много ни мало, после получения всех подкреплений «завладеть господством над морем».

Пока адмирал воевал с начальством, его штаб внимательнейшим образом изучал доставленные мичманом Церетели сведения, касательно маневров Английского королевского флота, и все последние достижения в вопросах морской тактики. С особым вниманием прорабатывался вопрос сосредоточенной стрельбы отрядом кораблей по одной цели, применительно к нашей эскадре. Уже к 25 декабря соображения по этому поводу были представлены Зиновию Петровичу, который к вечеру этого же дня одобрил проект в основных положениях, но рекомендовал доработать в области связи и передачи данных для стрельбы на другие корабли отряда.

На переходе вокруг Мадагаскара из Диего-Суареса к Нуси-Бе провели учебные стрельбы из всех калибров и маневры на больших ходах (до 15 узлов). Результаты были вполне приемлемыми, правда, снова на дальностях до 20–25 кабельтовых. На больших дистанциях точность стрельбы по-прежнему резко снижалась, так как выцеливать на глазок уже не получалось, а стрельба по данным, полученным от новых дальномеров, еще не была освоена в должной степени.

Зато детские болезни шестидюймовых башен удалось устранить совместными усилиями корабельных артиллеристов и инженеров с Балтийского завода, шедших с эскадрой. Теперь они выдавали аж до пяти выстрелов на ствол, правда, лишь до израсходования оборудованных в башне кранцев первых выстрелов (первые пять-шесть минут боя), после чего скорострельность снижалась до вполне приличных четырех выстрелов за минуту. Но зато этот темп теперь можно было держать, пока не кончатся снаряды в погребах.

Увеличения скорострельности удалось добиться благодаря изменениям в подаче снарядов. Были полностью убраны откидные лотки. Теперь снаряд из нории попадал на неподвижный лоток, откуда его забирал снарядный номер расчета башни. Это небольшое упрощение конструкции многократно повысило надежность всей установки[3].

Башни главного калибра также подверглись небольшим доработкам, и теперь они исправно выдавали минимум два залпа за три минуты, без каких-либо заминок. Максимальным был результат носовой башни «Суворова», давшей три прицельных залпа за две с половиной минуты. Механику зарядки орудий отладили как часы, убрав механические прибойники и заменив их ручными. Это позволило отказаться от процедуры качания стволами при открывании и закрывании затвора.

Дело в том, что на русских тяжелых орудиях был установлен одноступенчатый шестисекторный затвор системы М. Ф. Розенберга, который можно было открывать только вручную, для чего нужно было сделать 27 полных оборотов тяжелым рычагом, на что требовалось не менее 20 секунд (это с хорошей выучкой расчетов). При этом орудие должно было иметь нулевой угол возвышения. После этого его ствол поднимали на семь градусов для заряжания (лишь при таком угле возможно было досылать снаряды и заряды с лотка в зарядную камору механическим прибойником), затем снова опускали орудие на ноль, для закрывания затвора, снова 20 секунд. И лишь после всех этих манипуляций придавали стволу нужный угол возвышения. Предпринятые меры существенно упростили заряжание орудий, кроме того, теперь зарядные картузы не рвались на лотке. Правда, для этого пришлось выполнить круглые вырезы диаметром 127 миллиметров в тыльной броне боевых отделений башен по направлению осей орудий при угле склонения минус 2 градуса (для удобства досылания вручную).

Кроме этого, в верхнем отделении подачной трубы каждой башни был оборудован перегрузочный пост на 20 снарядов, куда они должны были подаваться перед боем. Этот пост первой подачи обеспечивал зарядники боеприпасами, что позволяло увеличить скорость стрельбы на 20 секунд на каждый выстрел. Хорошей теперь считалась скорострельность главного калибра в один выстрел в минуту. Почти как у японцев.

Силами команд и корабельных мастерских емкость погребов главного калибра довели с исходных 324 305-миллиметровых снарядов до 480! Правда, для размещения дополнительного числа полузарядов пришлось оборудовать в среднем 75-миллиметровом погребе запасную двенадцатидюймовую крюйткамеру на 160 мест[4]. Трехдюймовые патроны перенесли в опустевший отсек подводных минных аппаратов у носовой башни главного калибра. Теперь их там помещалось даже на 20 процентов больше, чем изначально по проекту.

После того, как эти новшества прижились на «Суворовых», подобным образом должны были быть доработаны башни и погреба «Сисоя», «Осляби» и броненосцев береговой обороны, после соединения эскадр.

При маневрировании в ходе стрельб, даже при небольшой перекладке руля на океанской зыби, порты на нижней батарейной палубе захлестывало волнами, так как они находились всего в двух с половиной метрах от поверхности воды. После учений Рожественский вызвал Политовского и потребовал срочного принятия мер, для устранения этого недостатка, на что старший механик невозмутимо ответил, что еще до выхода эскадры с Балтики, сразу после испытаний «Александра III», академик Крылов рассчитал максимальный ход, на котором возможна резкая перекладка руля, и ограничил его 11 узлами при спокойном море. При большей скорости хода, до начала циркуляции, нужно обязательно наглухо задраивать ставни артиллерийских портов в батарейной палубе, и лишь после этого начинать маневр.

Спокойно выслушав этот доклад, командующий сказал, что об этом всем ему было известно еще до выхода эскадры с Балтики. Что он сам лично предлагал заделать порты в нижней батарее броней наглухо, а пушки перенести на мостики, заменив ими 47- миллиметровую артиллерию с соответствующими подкреплениями, но великий князь Алексей Александрович приказал «оставить батарею там, где она есть». А приказы столь высокого начальства не обсуждают.

Однако теперь на второй эскадре Тихого океана нет начальника выше, чем Рожественский, а он считает, что для пользы дела необходимо убрать орудия из батареи, и потому приказывает перенести все пушки из батарейной палубы на верхнюю, с обеспечением максимальных углов обстрела под его личную ответственность. Открывшего было рот для возражений Политовского остановил жестом руки, сказав с нажимом: «Подумайте, как это лучше сделать! Пусть не все, но не менее восьми стволов на местах 47-милиметровок между шестидюймовыми башнями. Так будет меньше переделок. Я знаю, вы справитесь!»[5]

27 декабря на горизонте показались вершины вулканических пиков, покрывавших остров Нуси-Бе, а вскоре показался и весь остров. Обойдя его с юга, эскадра вошла в пролив, отделяющий его от Мадагаскара. Ширина этого пролива достигала в южной части 15 миль, несколько уменьшаясь к северу. Северный выход, перегороженный множеством скал и подводных камней, был не пригоден для судоходства крупных судов, но эти скалы обеспечивали надежную защиту от ветров и образовывали закрытый рейд. Большая ширина пролива позволяла разместить все корабли и транспорты вне трехмильной зоны территориальных вод, что не нарушало нейтралитета Франции.

Наша эскадра прошла вдоль строя кораблей отряда Фелькерзама, на которых в парадном строю стояли команды и гремели оркестры. Войдя в глубь пролива, адмирал развернул «Суворова» на обратный курс, приказал построить экипаж на юте и вызвать оркестр. Вслед за флагманом на обратный курс легли все наши корабли и, пройдя снова вдоль рейда, приветствовали своих товарищей троекратным «ура» под звуки корабельных оркестров, а затем встали на якорь рядом. Получилось очень торжественно и красиво.

После объединения эскадр у Нуси-Бе состоялось совещание штаба и командиров кораблей. Старший и флагманский механики получили задание осмотреть механизмы кораблей отряда Фелькерзама, а также обучить их механиков всем новшествам, появившимся на эскадре. Флагманский артиллерист должен был в течение недели наладить на должном уровне артиллерийскую подготовку, а флагманский инженер-механник Образцов, попутно, обеспечить подготовку трюмных механиков и команд борьбы за живучесть.

К концу декабря были получены сведения, что 26 декабря отряд Добротворского вышел с Крита. По всему выходило, что они успеют прийти на рейд Нуси-Бе до выхода эскадры, так как на «Бородино» все еще продолжались работы в машинном отделении. Вообще, машины этого броненосца доставляли больше всего хлопот на переходе. Будучи изготовленными на Франко-русском заводе, в отличие от механизмов Балтийского завода остальных «Суворовых», они отличались худшим качеством и низкой надежностью, но флагманский механик и старший механик корабля В. С. Рябин ручались, что смогут исправить все заводские дефекты в походных условиях, пусть даже если им придется для этого заменить цилиндры главных машин.

В канун Нового года, совершенно неожиданно, немцы отказались снабжать эскадру углем далее Мадагаскара, ссылаясь на то, что японцы пригрозили топить их угольщики, если они двинутся за русскими дальше. Это известие вызвало просто ярость Рожественского. Последние события и переписка с генштабом здорово расшатали его нервы. Скомкав и выбросив злосчастную телеграмму, он удалился к себе в каюту и не выходил оттуда до обеда, а в два часа пополудни 31 января, в канун Нового года, созвал экстренное совещание штаба.

Собрав всех командиров и флагманов, адмирал снова занялся согласованием вопросов связи, нажимая на то, что главное в бою не потерять организованности и не дать себя бить по частям, в то же время всячески стараясь подловить и уничтожить отдельные отряды противника. Лучшим моментом для этого будут первые часы встречи флотов, когда адмирал Того будет нащупывать нашу эскадру, высылая вперед свою разведку. В этой связи нашими задачами являются недопущение обнаружения наших главных сил разведкой японцев и скорейшее окружение и уничтожение их дозоров. Штабу поручалось проработать варианты построения эскадры, наиболее подходящие для выполнения этих задач, а также варианты быстрого пополнения запасов и исправления повреждений у вражеских берегов прямо в море, либо в подходящей бухте.

Были также согласованы основные направления дальнейшей боевой подготовки, а, кроме того, план проведения ремонтных работ и мероприятий по разгрузке кораблей. Представленный Политовским проект позволял облегчить броненосцы на 400–480 тонн, что вызвало жаркие споры. Поначалу многие не соглашались с необходимостью демонтажа легких орудий, части шлюпок и шлюпбалок, а также минного вооружения и противоминных сетей с крупных кораблей. Но Рожественский провел это решение в приказном порядке и пошел еще дальше, так как предложенный вариант не покрывал строительной перегрузки 600–800 тонн на корабль. Он «предложил» командирам и корабельным механикам подумать над этим вопросом и дал на это две недели, с условием предоставления, по истечении отпущенного времени, готовых к реализации усилиями экипажей и плавмастерской предложений. Далее обсудили еще ряд вопросов по артиллерийской подготовке и по снабжению и в седьмом часу разошлись.

После чего, наскоро перекусив, командующий провел адмиральский смотр вверенной ему эскадры, обращая особое внимание на механизмы кораблей, проверив кочегарки и машинные отделения. Испачкав при этом свой китель и брюки в машинной смазке и угольной пыли, он, тем не менее, самым дотошным образом проверял качество выполненных работ и очень внимательно выслушивал доклады машинистов и механиков, делая пометки в своём блокноте.

Все без исключения, как офицеры, так и матросы, обращали внимание на болезненный вид Зиновия Петровича, буквально посеревшего лицом, и на его покрасневшие от недосыпа глаза. Поэтому ни у кого не вызвало удивления, что через несколько дней после празднования Нового года, с отведенными на это двумя выходными днями, по эскадре пронесся слух, что адмирал болен и не выходит из каюты.

Глава 3

На самом же деле еще 1 января, сразу же по окончании новогоднего фуршета, командующий второй тихоокеанской эскадрой Российского императорского флота вице-адмирал Зиновий Петрович Рожественский инкогнито отбыл на практически не имеющем боевой ценности, но зато новом и быстроходном, крейсере «Алмаз» в Севастополь, рассчитывая там добыть недостающие боеприпасы, запчасти и материалы. Предварительно крейсер-яхту превратили просто в яхту, полностью сняв с него чисто символическое вооружение, чтобы беспрепятственно пройти Босфор.

Прибыв в главную базу Черноморского флота 9 января, Рожественский, в обстановке строжайшей секретности, встретился в офицерском собрании с морским министром, генерал-адмиралом и вице-адмиралом Ф. К. Авеланом, и вице-адмиралом Н. И. Скрыдловым, прибывшими туда по вызову, отправленному Зиновием Петровичем в секретной депеше из Порт-Саида. На этом совещании присутствовал также адмирал Г. П. Чухнин, главный командир Севастопольского порта.

После состоявшихся более чем пятичасовых переговоров было получено разрешение на получение из арсеналов Севастопольской базы и с боевых кораблей Черноморского флота необходимого количества боеприпасов, даже почти всех имевшихся на Черном море торпед модели 1897 года, что, правда, составило лишь две трети от запрошенного количества. Хотя, справедливости ради, стоит отметить, что еще до отбытия с эскадры Зиновий Петрович, посовещавшись со штабом, увеличил все цифры в заявках в полтора или даже два раза исходя из соображений «проси два, дадут хотя бы один».

Из общего списка потребных боеприпасов, материалов и запчастей в 32 листа в итоге удалось отоварить целых семь. Причем боеприпасы были получены почти в полном объеме, включая новые фугасные 254-миллиметровые снаряды, того же типа, что были в боекомплекте броненосцев типа «Победа» в Порт-Артуре, и старые «тяжелые» снаряды шести-, восьми-, девяти- и двенадцатидюймового калибров[6]. Мастерские Севастопольского порта получили срочный заказ на изготовление необходимых деталей для механизмов и артилерии. Кроме того, тихоокеанской эскадре передавались, в качестве ремкомплекта, детали главных машин и котлов недостроенного крейсера «Очаков», однотипного с «Олегом», строившегося в Лазаревском адмиралтействе в Севастополе. А также 8 шестидюймовых и 12 трехдюймовых орудий с него и 12 пушек Кане калибром 120 миллиметров и 8 пушек – 75 миллиметров с береговых батарей. Кроме этого, угольники, профили, шинки, листовая сталь в ассортименте, заклёпки и даже 6 пневмомолотов, 4 сверлильные пневмомашины и компрессор со всем необходимым оборудованием. Для нужд второй эскадры Тихого океана из запасов Черноморского флота выделялось 35 000 тонн первоклассного донецкого угля. В получении добровольцев, особенно опытных комендоров из экипажей кораблей было отказано из соображений секретности.

Протащить снаряды и запчасти через Босфор, чтобы об этом не узнали англичане и не арестовали, как военную контрабанду, уже было большой проблемой, так что Зиновий Петрович вынужден был согласиться отправить моряков во Владивосток по железной дороге. Но зато удалось добиться найма (за хорошую плату плюс командировочные) для нужд эскадры 300 грузчиков и быстроходного пассажирского парохода для их доставки и обеспечения нормальных условий жизни. А из мастерских Лазаревского адмиралтейства на Дальний Восток было решено отправить часть оборудования и запчастей для обеспечения ремонта современных скорострельных орудий. Было просто удивительно, что до сих пор во Владивостоке, в единственной оставшейся дальневосточной базе России было невозможно в полной мере производить восстановление современных орудий после боевых повреждений.

Также были согласованы вопросы, касавшиеся присоединения владивостокских крейсеров ко второй эскадре. Были определены четыре условные точки рандеву и кодовые телеграммы, определявшие время и маршруты следования. Для усиления ремонтных возможностей Владивостока туда должны были отправить 500 высококвалифицированных мастеровых с оборудованием и расходными материалами из европейской части России.

Кроме того, по требованию Рожественского, туда же незамедлительно следовало отправить весь воздухоплавательный парк с вспомогательного крейсера «Русь» во главе с лейтенантом Большовым, лично комплектовавшим его и являвшимся лучшим специалистом в деле морского воздухоплавания не только в России, но, пожалуй, даже и в мире[7], а также новейшие трехдюймовые шрапнельные снаряды, только что принятые на вооружение[8].

Авелан, должно быть, помня о пророческом письме Макарова, полученном накануне внезапного нападения японских миноносцев на порт-артурскую эскадру[9], быстро соглашался с доводами Рожественского, отчаянно торгуясь, однако, по каждому пункту.

Для срочной доставки к эскадре всех необходимых грузов было решено использовать быстроходные транспорты «Березань» и «Днестр», служившие учебными кораблями. Параллельно с погрузочными работами с них было снято все вооружение для беспрепятственного преодоления турецких проливов. К 20 января их погрузка была закончена, и они немедленно двинулись в Нуси-Бе. «Алмаз» на последнем переходе большую часть пути шел на больших ходах и совершенно расшатал свои машины и посадил котлы, поэтому его пришлось оставить, и к своей эскадре Рожественский возвращался как купец, а не как адмирал. За ним следом шли еще шесть угольщиков, имевших предписание ждать в Шанхае и подчиняться лишь распоряжениям самого командующего второй тихоокеанской эскадрой[10].

Несмотря на соблюдение всех предосторожностей, англичане, хоть и с опозданием, узнали об отправке боеприпасов из Севастополя. Форсировавшие проливы на двое суток позже угольные транспорты были остановлены их крейсерами и отпущены только после тщательнейшего досмотра, продолжавшегося больше трех суток. За это время Рожественский уже прошел Суэцкий канал и вышел в Красное море. 4 февраля оба ведомых им транспорта благополучно соединились с эскадрой, а произошло это при следующих обстоятельствах.

Корабли приближались к стоянке русского флота на рассвете, держа полный ход. Не дойдя до рейда около пяти миль, транспорты были встречены двумя дозорными катерами, передавшими фонарем требование изменить курс или остановиться для досмотра. То ли их сигнал не был замечен, то ли его попросту проигнорировали, – шутка ли, адмирал на борту, – в общем, эту мелочь даже не удостоили ответом.

Но катерники были настроены весьма решительно. Прежде чем оба транспорта проскочили мимо, с катеров грохнули предупредительные выстрелы боевыми снарядами под нос, для убедительности усиленные короткой пулеметной очередью в воздух. Одновременно был передан сигнал: «Остановитесь, или будете потоплены!» Перепуганные пароходы тут же застопорили машины, а катера приблизились к ним. Причем первый катер сразу же подошел к головному транспорту и высадил на него офицера и двух матросов с карабинами, тут же отвалив от борта и наведя свою пушчонку и пулемет на мостик, в то время как второй занял позицию в полукабельтове и держал транспорт на прицеле минного аппарата, 47-миллиметровой пушки и пулемета. При этом матросы имели самый невозмутимый и решительный вид, абсолютно не обращая внимания на отборные матюги, сыпавшиеся с палуб кораблей, и поднятый на головном транспорте, после суетливых поисков, сигнал «имею на борту адмирала».

Лишь после того, как поднявшийся на палубу головного транспорта офицер передал условный сигнал и приказ «подойти к борту ближе», катера осторожно приблизились и остановились метрах в тридцати, подрабатывая машинами и по-прежнему не сводя с надстройки стволы пушек и пулеметов.

В этот момент на крыле ходового мостика показался сначала катерный офицер, а сразу же за ним вышел сам ВИЦЕ-АДМИРАЛ РОЖЕСТВЕНСКИЙ. Его высокую худощавую фигуру все узнали сразу. На лице не было и следа от той болезненности, что запомнилась всем после последнего адмиральского смотра.

Матросы, при столь неожиданном появлении своего командующего, отскочили от пушек как черт от ладана и вытянулись во фрунт. Зиновий Петрович оглядел оба катера, бросил взгляд в сторону нашей якорной стоянки, откуда уже спешили два дежурных миноносца с «Жемчугом» во главе, после чего взял под козырек и сказал через мегафон, чтобы всем слышно было: «Благодарю за службу!»

С катеров грянул нестройный ответ еще не пришедших в себя матросов. После чего, забрав досмотровую партию, катера вернулись к патрулированию, а транспорты, передав по беспроволочному телеграфу и фонарем личный позывной Рожественского, двинулись к рейду.

Пожилой комендор с «Осляби», приписанный к одному из катеров, сказал, блеснув знанием светской жизни:

– Должно, в санаторию ездил! – И кивнул в сторону удаляющихся транспортов. – Вишь как помолодел-то! – И вытер рукавом форменки крупные капли пота со лба.

На эскадре командующего ждал приятный сюрприз. За время его черноморского вояжа все недоразумения с Гамбургско-Американской компанией были разрешены усилиями чиновников из Петербурга, и теперь её угольщикам предписывалось сопровождать эскадру, подчиняясь всем требованиям Зиновия Петровича Рожественского. Кроме того, отряд Добротворского уже присоединился к эскадре и включился в полной мере в боевую подготовку. По старому знакомству[11], Рожественский пригласил капитана первого ранга Добротворского к себе на ужин, где тот предоставил ему собственные планы построения эскадры в бою.

На следующий день, после прибытия, командующий заслушивал доклад штаба и флагманов о проделанной в его отсутствие работе. Все было в порядке. Никаких происшествий не случилось. Учеба экипажей и офицеров шла по утвержденному расписанию. Ремонт машины на «Бородино» закончили две недели назад и провели ходовые испытания. При этом броненосец разогнался до 17 узлов, имея на борту полный запас угля и воды. И это, по утверждению стармеха броненосца, был не предел. Просто побоялись посадить машины раньше времени. Судя по запасу пара, можно было выжать еще с полузла, а то и больше. За месяц с небольшим корабли шесть раз выходили в море на маневры с обязательными стрельбами[12]. Дважды практиковались в централизованной стрельбе отрядами на дальность до 50 кабельтовых, но хорошими результаты этих стрельб назвать пока было нельзя. Несмотря на полигонные условия, очень быстро терялась пристрелка при движении кораблей, кроме того, требовалось вести отряд плотно сомкнутым строем, что пока еще не удавалось.