Крепостная

– Ты что же, хочешь дать ей вольную? – воскликнула с негодованием Татьяна.

Она тут же представила, как Груша становится свободной. И тогда уже ничто не помешает Елагину жениться, так как девушка сама будет решать свою судьбу. Нет, по мнению Татьяны, Груша должна была исчезнуть из их поместья по-другому: уехать к своему новому хозяину, который бы никогда не позволил ей выйти за Елагина. Андрей мог бы попытаться выкупить девушку, но Татьяна знала, что он беден и у него явно не наберется даже половины нужной суммы.

– Нет, сестрица, конечно же, нет, – медленно ответил Урусов, как будто что-то обдумывая и смотря на огонь. Перед взором его вновь возник пленительный образ юной девушки у рояля, трогательный и нежный. – Над этим стоит подумать, а не решать сгоряча.

– Костя, продай ее! Ну зачем она нам? Хуже редьки она мне надоела! – капризно воскликнула Татьяна.

– Так не общайся с ней, – заметил наставительно Константин. – А продавать, думаю, ее не стоит. Жаль все же Грушу. Да и матушка хотела, чтобы она была свободна. Я, право, не могу сейчас это решить.

Татьяна, видя, что брат колеблется, мгновенно разозлилась и зло выпалила:

– А если бы я просила тебя продать Потапа, дворецкого, ты бы сделал это?

– Возможно, но к чему ты спрашиваешь?

– А к тому, что Грушка такая же крепостная, как и Потап! Так потому я и не пойму, отчего матушка носилась с ней как с писаной торбой, а теперь и ты продавать ее не хочешь. От нее толку-то, как от вазы на подоконнике. Она же ничего не делает в доме, лентяйка, а денег за нее выручить можно немерено!

– Довольно, сестрица. Я понял тебя и подумаю над этим, но не сейчас. Пока пусть все остается как есть. Пожалуй, я переведу Грушу на какую-нибудь работу по дому, раз тебя так раздражает то, что она ничего не делает.

– Не надобна мне ее работа! – уже в истерике процедила княжна. – Я хочу, чтобы ты продал ее и немедленно!

– Я сказал, довольно! – уже повышая голос и вставая с кресла, заметил Урусов раздраженно. – Матушка, я смотрю, избаловала тебя. Но запомни, Татьяна, не все в жизни происходит так, как ты того желаешь. Оттого я заявляю тебе прямо сейчас, Грушу я в ближайшее время продавать не намерен, а позже… видно будет…

Он направился к двери, показывая, что разговор окончен. Татьяна нервно смотрела на его широкоплечую высокую и статную фигуру. Едва Константин скрылся за дверью, княжна зло прошипела себе под нос:

– И кажется мне, братец, что тебе самому Грушка приглянулась, раз не хочешь слышать о ее продаже…

На следующее утро, встав около семи, Груша позавтракала на кухне вместе с Агафьей и другими дворовыми. Девушка знала, что не сможет сесть за один стол с князем Урусовым, поскольку отчетливо понимала, что в господской столовой ей не место. Раньше она ела с Татьяной, но отныне девушка четко решила трапезничать на кухне, как и все остальные домашние слуги. Груша была даже рада этому, ибо приезд князя невольно избавил ее от присутствия в столовой. В настоящее время у нее была возможность встречаться за трапезой с Елагиным, который тоже ел в большой общей кухне. Она прекрасно знала, что Андрей не придерживается строгого расписания, а трапезничает, когда у него выдается свободное время. Но Грушенька все же надеялась хоть иногда видеться на кухне с предметом своего обожания.

Ближе к восьми она направилась в оранжерею и занялась розами, которым уже давно требовалась пересадка. Захватив по дороге из хозяйственного помещения передник и лопатку, девушка вошла в стеклянные двери, потускневшие от времени, и попала в огромное заброшенное царство цветов.

Оранжерея, которую обустроила еще бабка княжны Татьяны, в эту пору переживала нелучшие времена. Когда-то давно, лет тридцать назад, этот зимний сад насчитывал более сотни видов диковинных растений и цветов. Сейчас же оранжерея казалась почти вымершей. Единственным человеком в усадьбе, кому была небезразлична эта заброшенная постройка с его обитателями, оставалась Груша. Еще с детства она тайком прибегала в этот мир зелени. Девочка представляла, что она в сказке и растения – это ожившие герои. Разговаривала с ними, спрашивала советов в своих детских вопросах. Еще при покойной Марии Кирилловне за оранжереей ухаживал старый садовник Иван. Но после его смерти растения стали никому не нужны.

Лишь Груша часто приходила сюда и заботилась об еще оставшихся зеленых жителях оранжереи. Девушка несколько раз просила княжну найти садовника или разрешить ей самой постоянно выращивать цветы. Но Татьяна брезгливо воротила носик и говорила, что вообще лучше снести это никчемное здание и построить на его месте фонтан во французском стиле. К тому же Груша понимала, что одних ее садовых работ недостаточно. Обустройство оранжереи требовало и денежных трат. Здание ветшало без ремонта, земля без обновления становилась менее плодородной, а растениям нужны были хорошие удобрения. Но попросить у княжны Груша не решалась.

С растениями она провозилась большую часть утра. Уже ближе к одиннадцати, когда, присев на корточки, девушка пересаживала небольшие кусты белых роз, она невольно услышала быстрые приближающиеся шаги.

– Доброе утро, Грушенька, – произнес низкий красивый голос сбоку от нее, и взор девушки тут же наткнулся на короткие сапоги из мягкой кожи и сильные ноги мужчины, который остановился рядом. Она подняла голову и проворно поднялась.

Князь Константин в бежевом сюртуке и черных полосатых брюках стоял между грядками в старой оранжерее. Он был, как и обычно, гладко выбрит, а его густые светлые волосы собирала на затылке в короткий хвост темная лента. Взгляд, цепкий, гнетущий, направленный прямо на ее лицо, совсем не понравился девушке.

– Здравствуйте, Константин Николаевич, – тихо ответила Груша.

Жадным взором князь пробежался по изящной фигуре и остановился на ее светлой голове. Волосы были собраны в затейливый узел на затылке, но несколько непослушных прядей выбились из прически, спадали ей на уши. Она была одета в темно-зеленое платье и поношенный, но чистый хозяйственный передник.

– Что вы делаете? – спросил он по-доброму.

– Пересаживаю розы, они сильно заросли, – объяснила Груша и приветливо улыбнулась князю.

Урусов отчего-то смутился и покраснел. Он уже не помнил, когда в последний раз конфузился от улыбки женщины. Но язык прилип к гортани, и он непроизвольно сглотнул комок в горле.

– Вам помочь? – предложил Урусов, чуть ли не вплотную приблизившись к девушке.

– Извольте, раз вам угодно, – ответила Груша, пожав плечами и ощутив, что от близости его большого тела ей не по себе.

Она вновь опустилась к розам. Видя, как девушка отвернулась от него и начала копать ямку, князь опустился на корточки рядом. Он взял за ствол черенок, как показала Груша, удерживая его в небольшой ямке.

– При условии, что вы научите меня, я смогу стать хорошим садовником, – вымолвил он спустя минут пять, когда они принялись уже за второй куст.

Груша удивленно воззрилась на него и улыбнулась уголками губ, оценив шутку. Она не представляла этого надменного вельможу, каким он предстал перед ней вчера, в роли садовника.

– Я не уверена, что эта роль подойдет вам, – ответила Груша, начиная закапывать саженец в землю. Спустя минуту, ладошками прихлопнув землю, она взяла лейку, которая стояла рядом, и полила посаженный розовый куст.

– Вот и все, – сказала девушка и выпрямилась. Константин так же поднялся на ноги вслед за ней. И вдруг стремительно придвинулся и выпалил:

– Позвольте?

Не дожидаясь ответа девушки, князь схватил руку Груши, испачканную землей, своей широкой ладонью и, склонившись, поднес ее кисть к своим губам. Она так испугалась, что не смогла двинуться с места. Его губы очень нежно и долго поцеловали пальчики девушки, и лишь спустя некоторое время Урусов медленно выпрямился и устремил на ее лицо взгляд своих сверкающих серебристых глаз. Его взор невольно утонул в ее ярких фиолетовых очах. Константин замер, ощущая, как сердце забилось в бешеном темпе.

– Вам кто-нибудь говорил, что у вас колдовские глаза? – спросил он проникновенным голосом, так и не выпуская кисти девушки из своей ладони. – Глаза, от которых невозможно отвести взор…

Груша напряглась, отчетливо видя, как князь склоняется ближе. Она занервничала.

– Зачем вы? – испуганно спросила Груша и попыталась выдернуть руку из его сильных пальцев.

– Не вырывайтесь, – властно произнес Урусов и глухо добавил: – Что же вы больше не улыбаетесь? Или я сказал что-то не так?

Смущенная, испуганная и нервная, она резко высвободила руку из ладони князя.

– Извините, мне надо срочно к Татьяне Николаевне, – немедля придумала предлог девушка, чтобы избавиться от общества князя. Быстро обойдя Урусова, она бросила через плечо: – Совсем забыла, она просила меня к одиннадцати прийти в музыкальный зал.

Груша почти бегом покинула оранжерею, желая поскорее оказаться подальше от князя, который явно намекал на свое расположение.

Урусов огорченно обернулся ей вслед и проводил стройную фигурку Груши хмурым взором, размышляя, что же он сделал не так, и отчего девушка попросту сбежала. Женщинам всегда нравились его внезапность и напор, которые в сочетании с красотой и мужественностью помогали ему легко завоевывать представительниц прекрасного пола.

Хмуря брови и размышляя над всей этой ситуацией, Константин медленно вышел из оранжереи и направился в сторону дворца. Он напряженно думал о девушке, которая только что была рядом, но не захотела оставаться в его обществе. Увидев Грушеньку вчера, сначала на дороге, а затем в золотистой зале Константин ощутил в душе небывалый трепет. Страстное волнение и жгучее вожделение еще вчера вечером завладели его существом.

Весь облик девушки: необычайная чарующая красота ее лица, невероятный фиолетовый манящий взор, алые спелые губы, нежные щеки, светлые локоны, изящный силуэт с приятными округлостями, ее волшебный голос, а более всего ее наивность, юность и неподдельное смущение завораживали его. Жажда обладания этой искусительницей, которая так неожиданно появилась в его жизни, завладела всеми мыслями князя. Поэтому сегодня поутру он намеренно разыскал ее в оранжерее и попытался вновь приблизиться и показать свой интерес.

Урусов понимал, что Груша являлась его крепостной. И оттого он мог просто приказать девушке прийти в его спальню. В детстве Константин часто видел, как отец поступал с горничными именно таким образом. Но князь не хотел принуждать девушку и уже тем более с позиции силы и власти заставлять ее подчиняться его желаниям. Отчетливо сознавая свою мужскую привлекательность и стать, он намеревался завоевать благосклонность вполне достойным способом. Он решил ухаживать за Грушей, полагая, что вскоре она сама предложит ему свои прелести.

С того дня Урусов начал тонкую, затейливую игру с объектом своего вожделения. Все свое время он старался проводить в обществе Груши. Днем Константин присоединялся к ней и Татьяне на прогулке, после обеда заходил в оранжерею или в библиотеку, где находилась в тот момент Груша, а каждый вечер после ужина оставался на долгое время с девушками в голубой гостиной. Урусов вел с Грушей длительные беседы, призывно улыбался и постоянно подолгу страстным проникновенным взором заглядывал в ее пленительные очи. В ответ же на все его порывы Грушенька стыдливо смущалась и опускала взгляд, делая вид, что не понимает намеков Урусова. Константин хотел блеснуть перед девушкой своими знаниями и талантом и все вечера напролет в уютной гостиной оливкового цвета рассказывал всевозможные истории из жизни европейского общества или вспоминал о давней военной службе. Часто он играл на рояле забавные легкие вещи из репертуара Штрауса или Листа, и Татьяна с удовольствием ему аплодировала. Груша же не проявляла никаких восторгов, чувствуя, что за всем вниманием князя скрывается какое-то темное желание, непременно касающееся именно ее.

Глава X. Дольское

Шестнадцатого мая Урусовы были приглашены к трем часам в Дольское к Лопухиным на спектакль. Князь Павел Петрович Лопухин, большой театрал, часто для помещиков соседних вотчин утраивал представления в своем небольшом усадебном театре, где выступали и играли роли крепостные.

В Дольское надо было прибыть к трем пополудни.

Оправляя свою легкую шаль, Груша, уже собравшись, вышла на крыльцо дворца и огляделась, Татьяны еще не было. Заслышав ржание лошади сбоку от себя, девушка непроизвольно повернула голову влево и быстрым взором прошлась по князю Константину, который уже сидел в седле, облаченный в красно-синюю гусарскую форму. Урусов чуть приблизил своего вороного жеребца к крыльцу, где стояла Груша, и спросил:

– Татьяна скоро спустится?

– Она надевала шляпку, когда я заходила к ней четверть часа назад, Константин Николаевич, – почтительно ответила Груша. Урусов опять отъехал от крыльца, ласково похлопав по гриве нетерпеливого жеребца.

На крыльце стояли Агафья и Проша, и девушка приблизилась к ним. Агафья обернулась к Груше и, ласково улыбнувшись ей, поинтересовалась:

– Когда вернетесь-то, Груня?

– Не знаю, нянюшка, как Татьяна Николаевна захочет, – ответила Груша и ответила открытой улыбкой.

– Не забудь после на кухню к нам прийти, рассказать, – попросила Проша, которая была одной из крепостных горничных в поместье Урусовых.

– Конечно, зайду, – ответила Груша.

Константин то и дело исподлобья бросал страстные горящие взоры на светловолосую девушку, стоявшую с бабами на крыльце, и нервно кусал губы. Грациозно изящная, хорошенькая в своем платье из легкого атласа яркого солнечного цвета, в соломенной легкой шляпке, Груша казалась ему невероятно юной и прелестной. Уже десять дней Урусов пытался вызвать у девушки ответную реакцию на свои порывы. И ощущал, что с каждым часом его плотское желание к этой соблазнительной нимфе становится все сильнее. Но Грушенька никак не реагировала на все знаки внимания и, если нечаянно оказывалась с ним наедине, проворно удалялась, стараясь избежать его общества. Такое поведение девушки озадачивало Урусова, он никак не мог понять, что делает не так и отчего она не желает узнать его ближе.

Теперь же, видя, что Груша совсем не смотрит в его сторону, Урусов задумал показать свою удаль и стать, ведь он изрядно поднаторел в искусстве обольщения женщин. Быстро дав команду своему вороному жеребцу, он пустил его парадным шагом, и конь послушно начал высоко поднимать копыта, а затем, чуть пришпорив, Константин заставил его перепрыгнуть через большую лужу.

– Хорош, князюшка! – воодушевленно произнесла Агафья, любуясь величавой подтянутой фигурой князя в гусарском мундире, уверенно сидящего в седле. – И кому ж такой подарок-то достанется?

Груша невольно подняла глаза на Урусова.

– Да уж, поговаривают, что Константин Николаевич знатный баловник по части женского пола. Говорят, этой весной, – тихо заметила Проша, наклоняясь к Агафье, но так, чтобы слышала и Груша, которая перевела на нее удивленный взор. – Он всего на пару месяцев заезжал в столицу, но тамошние самые изысканные дамы прямо в восторге остались. Поговаривают даже, что сама княжна Щербатова страдала по нему. А она все же первая столичная красавица. А еще сказывают, что он со всеми барышнями заигрывает да ухаживает, но ни с кем никак не обручается.

– Ты-то откуда это знаешь? – усмехнулась Агафья.

– Так моя сноха работает в доме князей Куракиных, а к ним многие ездят, даже иногда сам император. Так она много чего мне сказывает.

Груша безразлично слушала Прошу и, вдруг о чем-то вспомнив, произнесла, обращаясь к Агафье:

– Пойду найду Андрея Прохоровича. Он не уехал еще в город?

– Вроде нет, – ответила Проша, обернувшись к ней.

Груша спустилась по лестнице и направилась к хозяйственным постройкам, решив, пока не спустилась княжна, быстро переговорить с Елагиным, так как еще с утра придумала предлог, чтобы увидеть молодого человека хотя бы на миг.

– Вот повезло Груне-то, – начала завистливо Проша, провожая взглядом девушку. – И чего это покойная барыня выбрала именно ее в компаньонки к своей дочери?

– Дак сирота она. И пригожая еще с детства была. А ты чего завидуешь, что ли? – удивилась Агафья.

– А кому бы не хотелось бездельничать, да еще в красивых платьях ходить?

– Зря завидуешь, – пожурила ее Агафья. – Несчастная доля у нее.

– Вот бы всем такую тяжелую долю, – съехидничала Проша.

– Так это ты, простая девка, выйдешь замуж за мужика, нарожаешь ему деток, да и радость тебе будет, – начала Агафья. – А Груня-то воспитана больно по-барски, языки всякие знает, играет на пианинах. Куда она с такими образованиями и красотой за мужика-то? Не сможет же спокойно жить. А за барина ей никогда не выйти, крепостная как-никак.

– Вот бы осерчала на нее Татьяна Николаевна да сослала ее на кухню, – злобно прошептала Проша.

– А ты не желай зла другим, грех это! – сказала наставительно Агафья. – К тому же молодая барышня души в Груне не чает, а чтобы ей рассердиться на Грушу, никогда такого не было.

– Константин Николаевич и впрямь так красив, что и глаз не отвесть, – перевела Проша разговор на другую тему и вновь устремила взор на князя. – Как бы сделать так, чтобы он посмотрел на меня? Вот я бы покладистой была да ласковой с ним в постельке-то.

Урусов заметив, что Груша ушла, вмиг осадил жеребца и тоскливо посмотрел на белёный сарай, за которым пару минут назад скрылась девушка.

– Ты это что еще удумала? Нехорошо это, с барином блудить! – произнесла важно Агафья.

– Все тебе не так, грех да грех, – огрызнулась Проша, недовольно глядя на Агафью. – А может, я тоже барской жизни хочу, как наша Грушка.

На крыльцо выглянула Дуня.

– Прошка! Пол еще не метён, а ты тут лясы точишь! – пожурила она.

– Да иду уже! – огрызнулась та и, бросив последний оценивающий взгляд на князя, поплелась в дом.

Свернув на узкую тропинку, ведущую к сараю, Груша наткнулась на дворника.

– Илья Миронович, вы Андрея Прохоровича не видели? – обратилась она к нему.

– На конюшне вроде был, – ответил Илья, продолжая собирать прошлогоднюю листву.

– Спасибо.

– Сегодня одна из кобыл начала жеребиться, – добавил ей вслед дворник.

Более недели Груша не видела Андрея, с того самого вечера, как он поцеловал ее в темном саду. Воспоминания о том сладостном поцелуе постоянно преследовали девушку, и она жаждала вновь повстречаться с Елагиным наедине. Но молодой человек безвылазно находился на посевной, которая подходила к концу. Засветло он уезжал на поля и возвращался лишь поздно ночью. Именно об этом каждый день ей рассказывала Агафья.

И вот сегодня, когда Грушенька спустилась в кухню после обеда, Агафья тихо сообщила, что Елагин приехал с полей полчаса назад и, быстро перекусив, ушел в сторону конюшен. Первым порывом Груши было немедленно идти туда же и наконец-то увидеть Андрея, потому что за эти долгие десять дней ее сердце совсем истосковалось по молодому человеку. Но едва она устремилась прочь из дворца, как в парадной наткнулась на княжну. Окинув каким-то недовольным взором Грушу, Татьяна велела девушке собираться с ними на спектакль к Лопухиным. И та, опечаленная, поплелась в свою комнату, совершенно не горя желанием никуда ехать, но и не смея ослушаться княжну. И вот теперь у нее было немного времени, чтобы хотя бы на краткий миг увидеть Андрея.

Пройдя на конный двор, Груша обогнула манеж, на котором Иван выезжал поджарого вороного жеребца, и подошла к одноэтажному белёному зданию. Она вошла в темную конюшню и немного постояла у входа, чтобы глаза привыкли к темноте.

– Андрей Прохорович?! – прозвала Груша молодого человека. Но ей никто не ответил.

Девушка прошла внутрь. Продвигаясь по проходу, устланному сеном, она заглядывала в стойла, где находились лошади, надеясь увидеть Андрея.

– Андрей Прохорович! – вновь прозвала Груша.

Неожиданно из-за угла показалась высокая мощная фигура Елагина.

– Что там еще? – спросил раздраженно он. Но, разглядев светловолосую девушку в ярком, янтарного цвета платье, напрягся всем телом. Его холодно-властный взор изменился и стал ласковым и добрым. – Грушенька, вы?

Он чуть приблизился, остановившись от нее в паре шагов. Глаза их встретились, и оба ощутили, что этого момента ждали долгие мучительные дни разлуки. Груша, посмотрев на молодого человека, улыбнулась и тихо проворковала:

– День добрый, Андрей Прохорович…

– И вам добрый, – так же тихо ответил Елагин, будто под неким гипнозом сделал два шага к девушке и замер в манящей интимной близости от нее. Его взгляд остановился на ее губах, и Груша ощутила, как ее обдало жаром.

Андрей отчетливо вспомнил подробности их последней встречи. Чувствуя, как его вновь, как и тогда в саду, накрывает безудержное вожделение, он порывисто задышал, ощущая неистовую потребность прикоснуться к ее стройному стану.

Поймав его красноречивый темный взор, направленный на нее, Груша смутилась и вымолвила:

– Мы так давно не виделись…

– Вы хоть немного думали обо мне, Грушенька? – глухо спросил молодой человек и еще сильнее склонился над ней. В этот момент сбоку звонко заржал конь и послышались шаги. Словно ошпаренный, Елагин отпрянул от Груши, понимая, что конюшня не самое лучшее место для свидания. Здесь постоянно сновал народ. Когда мимо них прошел Степан, ведя под уздцы гнедого жеребца, и как-то косо посмотрел в их сторону, Андрей прокашлялся, пытаясь совладать с голосом, который отчего-то охрип. – Вы что-то хотели? – спросил Елагин, уже взяв себя в руки, и его голубые глаза заблестели.

– Если вам не трудно, купите мне, пожалуйста, в городе кисти, краски и холст, – попросила Груша.

– Художничать будете? – спросил молодой человек. Груша медленно кивнула, и он, улыбнувшись, заметил: – Ладно, куплю…

Его взор опять уперся в ее губы, и в следующий миг за их спинами раздался обеспокоенный возглас Агафьи:

– Грунюшка, иди скорее! Княжна уже вышла и сердится, что тебя нет.

– Ох, простите меня, Андрей Прохорович, – пролепетала Груша и без промедления подхватила юбки, устремившись наружу.

Здание театра в Дольском было двухэтажным, помпезным и немого кичливым в архитектурном исполнении. В фойе театра толпилась разноликая, надушенная и одетая в черно-белое богатая публика. Женщины были облачены в летние сильно открытые платья, от бело-молочного до кремового оттенков. Мужчины – в черные фраки и брюки.

Татьяна и Груша стояли около большого зеркала в фойе крепостного театра и оправляли наряды. На Татьяне было белоснежное легкое шелковое платье, перчатки и фамильный бриллиантовый гарнитур, доставшийся ей от покойной матери. Груша, единственная в этой заполненной зале, одетая в атласное платье сочного оттенка, чувствовала себя немного неловко. Вся публика прекрасно знала, кто она. Оттого женщины и девицы-дворянки искоса рассматривали ее и с презрением отворачивали головы, а мужчины надменно окидывали ее темными оценивающими взорами.

– Я же тебе велела надеть что-нибудь бледное, – недовольно обратилась княжна к Груше. – Вырядилась как на ярмарку.

– А, по-моему, премилое платье, – раздался позади девушек голос Урусова. Константин ненадолго отходил, чтобы поздороваться с гостями. Едва приблизившись к зеркалу, где стояли девушки, он жадно пробежался взором по стройной фигурке Груши, на некоторое время остановив взгляд на неглубоком декольте ее платья. Чуть прищурившись, князь галантно предложил. – Пойдемте в залу. Скоро начнется спектакль.

Константин, одетый в свой парадный военный мундир с красным ментиком через плечо, галантно подставил оба своих локтя девушкам и повел их внутрь большого театрального зала, который освещался множеством свечей, горящих в огромных люстрах. Они вошли в отдельную ложу, приготовленную князем Лопухиным специально для их семейства. Посадив Грушу справа от себя, а сестру слева на бархатные кресла, Урусов вальяжно устроился сам. Взяв бинокль, лежащий на небольшом столике рядом, Константин начал рассматривать дам, сидевших в ложах напротив. Минут через десять, состроив кислую мину, он отложил бинокль и перевел взор на Грушу, которая тихо сидела рядом.

В какой-то момент, когда свет уже погас, а тяжелые портеры распахнулись, открывая небольшую округлую сцену, Урусов наклонился к девушке и шепотом произнес:

– Не беспокойтесь на счет платья, Грушенька. Оно прелестно смотрится на вас. И выглядит гораздо эффектнее, чем бледные и невзрачные наряды других дам. И этот сочный цвет платья необычайно подходит к вашим глазам.

Груша заалела щеками. Урусов наградил девушку ласковым взглядом и подумал, что еще никогда не встречал более совершенного существа, чем она. Тонкие черты ее лица, нежная бархатная кожа и яркий румянец невольно притягивали взгляд. Светлые локоны, кокетливо собранные наверх, спадали большими прядями на обнаженные плечи. Она вновь была не завита. Прямые густые волосы, лишь собранные с боков, чуть перекрученными волнами лежали аккуратно, уходя концами в причудливый цветок, лепестки которого также были закручены из светлых прядей. Урусов уже заметил, что Груша редко завивалась и в основном делала простые прически, как, например, сейчас. Однако ему нравилась ее густая светло-медовая грива, которая даже в таком незатейливом виде поражала своим блеском и пышностью. Сегодня, как и обычно, на девушке совсем не было украшений, только маленькие жемчужные сережки. Но Константину она казалась самой притягательной и желанной в этой густо заполненной зале.