Хроники Иттирии. Песня Мора

Битый час уговоров – псу под хвост. Видно было, что староста мечется как молодая кобылка, не желающая становиться в плуг. Одно дело – защищать коренных захолмянцев, с которыми он рос, или которых сам растил. И совсем другое, какая-то там Элуда-приблуда. Ни она, ни ее семья никогда не будут здесь «своими».

Прухор глубоко вдохнул полной грудью и протяжно выдохнул, как будто вместе с воздухом можно было выдохнуть решение для всех проблем.

– Я поговорю с ними, – наконец сказал староста. – А сегодня запрись на засов. Да дверь подопри. Ежели явятся вновь, завтра переедешь к Яшику.

Яшик, все это время стоявший чуть позади, махая косой по уже скошенной траве, чуть не выронил свое орудие из рук.

– Э, а я-то чего сделал? – Закричал совсем еще молодой парень, у которого на месте бороды только-только начал пробиваться серый пушок. – Чуть что, сразу Яшик! Других что ли нет?

– А ну цыц мне! – Рявкнул повернувшийся к мальчишке Прухор. – У тебя детей нет пока. Потеснитесь на седмицу со своей Феклой. Не убудет от вас.

Напыжившийся воробьем Яшик на секунду врезался суровым взглядом в старосту. Но тут же опустил сперва глаза, а вслед за ними и плечи. Мальчишка был еще слишком молод, чтобы выдержать взгляд побитого жизнью мужика. Прухор громко хмыкнул, давая понять Элуде, что разговор окончен. Закинув косу на плечо, староста Захолмянки пошел прочь.

* * *

Самый жуткий потаенный страх, от которого все замирает внутри, который лишает способности трезво мыслить, и принимать решения, способна породить лишь неизвестность. Спросите любого охотника, он вам сразу скажет, что лучше нос к носу столкнуться сразу с голодным ошкулом[2], нежели стоять у провала пещеры и гадать, какая тварь выскочит оттуда спустя минуту. Неизвестность порождает тревогу. Она медленно сводит с ума и, созревая во времени ожидания, обращается страхом.

Нервы Элуды были натянутыми струнами лютни. Сердце уже который раз отбивало боевой марш. Если бы в тот момент раздался стук в дверь, то оно точно разорвалось бы в клочья. Элуда готова была сражаться. Зубами вгрызаться в глотки подонков. Поджечь дом, если понадобится… Но только не ждать.

Женщина покрепче прижала к груди спящего сына. Размеренное дыхание Тии говорило, что девочка тоже провалилась в сон. Элуда не знала, сколько времени прошло. Час? Два? Может, уже утро? Возможно, Прухор все же нашел нужные слова для этих выродков? Элуда глубоко вздохнула, пытаясь унять уже в третий раз за эту ночь нахлынувший на нее страх. Прижавшись губами к голове сына, она шепотом начала напевать детскую колыбельную «про небеса».

* * *

– Я тебя достану, тварь! На куски порежу!

Громкий крик, прилетевший с улицы, был подкреплен глухим ударом о дверь чего-то тяжелого.

– Пожаловаться на меня удумала! Сука! – Новый удар сапогом в дубовую дверь. – О предках подумать! Да я всю вашу деревню спалю к Неведомому[3]! Вместе со всеми вашими погаными предками!

Человек за порогом разошелся не на шутку.

– Давай, мочи! – С надрывом заорал он.

Мощный удар по двери сотряс весь дом. Элуда подскочила с кровати и тут же побежала в коридор, по дороге хватая спасшую их накануне кочергу. Позади доносилось хныканье проснувшегося Кайрима и дрожащий голос Тии. Девочка пыталась успокоить брата. Элуда стала напротив двери и со слезами на глазах приготовила к удару кочергу.

От следующего сокрушительного удара с потолка посыпались снопы пыли. Дубовая дверь жалобно хрустнула, но выдержала. Из комнаты прибежал заплаканный Кайрим и обнял Элуду за ногу.

Следом за братом показалась Тия. С губ девочки сорвалось что-то нецензурное, чего, скорее всего, та нахваталась еще в городе. Тия уверенно вложила толстую стрелу в желобок отцовского самострела и потянула на себя тетиву.

Последний удар с треском развалил дверь на две неравные части. Но, раскуроченная, она все еще держалась с одной стороны петлями, а с другой засовом.

– Кидай таран! Дальше я сам ее вынесу, – раздался уже не сдерживаемый павшим барьером голос.

Последовавший удар ногой окончательно доломал преграду. Дверь раскрылась, пустой раковиной ручейника и повисла двумя кривыми створками.

Улюлюкая и злобно хихикая, в комнату вошел похожий на крысу дружок близнецов. Двое других толпились на пороге, ожидая своей очереди, чтобы войти внутрь. Видно, сам Каром, наученный опытом, больше не хотел получать кочергой и решил подставить под удар своего приятеля.

– Кис-кис-кис! Где тут наши строптивые…

Насильник не успел договорить. В ту же секунду тренькнула тетива. Крыса схватился за живот. Со сдавленным стоном он медленно начал оседать на пол. Толстая стрела вошла человеку в бок почти по самое оперение.

– Ах ты, тварь!

Увидев, как заваливается его товарищ, один из братьев ломанулся к судорожно пытающейся перезарядить оружие Тие. Не давая девочке ни шанса, близнец с размаху ударил ее по лицу. Элуда закричала раненным зверем и дернулась в сторону обидчика. Подскочившую к подонку женщину встретил второй брат. Он с легкостью выхватил кочергу из слабых рук и с силой ударил Элуду кулаком в живот. Согнувшись от боли, женщина судорожно пыталась вдохнуть хоть каплю воздуха. Удар колена по лицу окончательно вышиб из нее дух.

Элуда беспомощно смотрела на то, как отлетает в стену, запрыгнувший было на спину одного из насильников, ее маленький сын.

– Кар-р-р-ро-о-ом! – Дикий рев медведя прилетел с улицы.

Элуда с трудом оторвала взгляд от мальчика и сквозь выбитую дверь увидела, как к ее дому, на отшибе Захолмянки, идет целая вереница факелов. Впереди, опережая всех на десяток шагов, срываясь на бег, шел Прухор. Мужик сорвал с себя рубаху и бросил ее на казавшуюся черной траву.

Один из оставшихся на ногах насильников тут же выпятил вперед грудь и вышел на порог, став в стойку важной фигуры.

– Здесь все под контролем, – заплетающимся языком выпалил он. – Именем его величества Наместника, я требую, чтобы вы все немедленно расходились по домам.

Никто не остановился. Толпа нестройным шагом шла по двору Элуды. Прухор, не говоря ни слова, вскочил на высокий порог и уставился государственному переписчему прямо в глаза.

Они были примерно одного роста, даже внешне чем-то похожи.

Мертвый свет ночного светила сглаживает мелочи. Возраст, богатство, статус, все отходит на второй план, уступая место тому, что есть внутри. В свете полной Луны человек становится тем, кем он есть на самом деле. Ночь пробуждает всех бесов. Она открывает истинные личины тварей. Но и из загнанного деревенщины, весь день прятавшегося под маской страха, делает человека.

Староста больше не отводил взгляд. Такую мразь надо встречать с широко открытыми глазами. И гнать взашей, пока она не почувствовала себя хозяином.

– Я требую…

Каром не успел договорить. Квадратный мужицкий кулак с противным хлопком врезался ему прямо в висок. Неудавшийся насильник слетел с порога и покатился по земле. Мощный удар лоб в лоб вышиб дух из сунувшегося было на помощь братца переписчего.

Каром с трудом пытался подняться на ноги, не переставая бормотать проклятья.

Яшик подорвался к переписчему, но Прухор тут же схватил мальчишку за грудки и, притянув к себе, со всего размаху засадил в сплетение локтем. Староста безумным взглядом посмотрел в испуганные глаза хватающего ртом воздух недоросля. В следующей миг, он с силой толкнул Яшика в толпу односельчан.

– Всем стоять, кур-р-р-рва! – Медведем взревел староста Захолмянки. – Никому не трогать!

Мужики, обняв факелы, стояли немой стеной и глазами-блюдцами смотрели на выжившего из ума Прухора. Никто больше не смел вылезать из толпы. Староста пошел к уже успевшему подняться на ноги государственному переписчему.

– Я! Я тебя…

Каром опять не успел договорить. Сокрушительный удар в нос припечатал его к земле. С противным, пробирающим до самых костей хрустом, насильник вновь повалился на лопатки.

Прухор наклонился над истекающим кровью государственным переписчим.

– Слушай меня сюда, выродок. Я тебя отметелил, потому что ненавижу таких, как ты, городских ублюдков. Ты – грязь, которая не видела жизни. – Прухор наклонился так низко, что почти соприкасался лицом с кровавым месивом на месте носа Карома. – В следующий раз, не я, так кто-то другой отрежет твой поганый стручок и затолкает в твою грязную глотку. Понял меня?

Каром кряхтел и булькал кровавым носом, обессилившими руками пытаясь оттолкнуть Прухора от себя, но лишь размазывал кровь по плечам старосты.

– Понял?!

Прухор встряхнул поверженного противника, словно медведь дрянную шавку. Казалось, что голова Карома вот-вот оторвется. Наконец, староста остановился и легко врезел по щеке насильника, приводя того в чувства.

– Понял… – Сквозь окровавленные зубы, наконец, процедил Каром.

Прухор потянул поверженного противника на себя, а затем с силой впечатал его в землю.

Элуда встретилась с горящим праведным гневом взглядом мужика.

Он все же нашел выход, как прекратить бесчинства городских насильников и не подставить под удар Захолмянку. Прухор сделал то единственное, что мог. Не деревенские били государственного переписчего. Он бил. И он один за это ответит. Так, как должен настоящий староста. Настоящий мужик.

* * *

Вся деревня столпилась у дома старосты. Яшик, как и все другие жители Захолмянки, молча наблюдал за тем, как собирается в дорогу Прухор. Грудь парня все еще отзывалась тупой болью. Зачем старик его ударил? Он ведь только помочь хотел-то. Яшик смотрел на старосту Захолмянки, которого помнил с малых лет. Которого, как оказалось, и не знал вовсе. Яшик больше не хотел помогать Прухору. А то, глядишь, опять ударит ни за что.

Телега уже была запряжена тройкой дорогих лошадей, на которых горожане приехали в Захолмянку. Такие кобылки и седмицу пахотную не продержались бы. Городские, что тут скажешь. Красивые, вылизанные все, что те переписчие… Раньше были.

Прухор вышел из дома, ведя одного городского приезжего под руку. Бок горожанина был перевязан льняными лоскутами. Наверное, тот, про которого говорили, что схватил стрелу от младшей Приблуды. А девка-то не промах оказалась. Рука не дрогнула.

Следом за Прухором из дома вышли связанные по рукам близнецы. У каждого изо рта смешно торчал кусок рушника. Видно, много болтали. У одного, с замотанным по самые глаза лицом, был голый стан с отвислыми, точно у девки, титьками. Яшика всего передернуло, когда он вспомнил хруст ломающегося носа. Зато теперь различать близнецов будет куда проще.

Тем временем Прухор бесцеремонно затолкнул на телегу раненого и отошел в сторону, указав братьям, чтоб лезли сами.

Староста подошел к заливающейся горькими слезами тетке Вольхе и поцеловал ее в лоб.

«И чего это тетка Вольха так рыдает? Чай не на войну мужика своего отправляет-то. Отвезет переписчих и домой вернется…, – Яшик в очередной раз пощупал ноющие ребра. – Странный что-то Прухор стал последнее время. Может, бес какой старика попутал и житья тому не дает? Надо будет поговорить с Прухором по-братски…» – Яшик кивнул сам себе, обещая обязательно поговорить со старостой, как только тот вернется из города.

Глава 3. Тия

Солнце медленно склонялось к горизонту и уже потянуло свои руки к высокому холму, норовя зацепиться за него и, опалив края Иттирии, в очередной раз зрелищно соскочить с небосвода.

Рыжеволосая девчонка сидела в огороде и аккуратным рядком заталкивала луковицы севка в мягкую черную землю, безуспешно пытаясь отогнать от себя тревожные мысли.

Кайрим так и не появился, чтобы помочь сестре. Должно быть, опять заигрался со своими друзьями. Непоседливый рыжеволосый мальчуган притягивал к себе других детей, словно путеводная звездочка. И как это у него только получается? Сама Тия, сколько ни пыталась, так и не смогла подружиться ни с кем из сверстников. На нее смотрели, как на прокаженную, и, стоило лишь попытаться заговорить с кем-нибудь, собеседник тут же растворялся в воздухе. Только пятки и сверкали. Лишь Прухор да тетка Вольха не чурались ее. А как Прухора не стало…

– Привет, Рыжая! – Довольный голос вытянул Тию из тревожных раздумий.

Девушка бросила взгляд на молодого парня с жиденькой светлой бородой.

– Привет, Яшик, – поджав губы, отвернулась от парня Тия.

Яшик бесцеремонно плюхнулся на зеленую траву, поросшую рядом с ухоженными грядками. Достав из-за пазухи желтое яблоко, парень смачно вгрызся в него зубами. Чего он стал так часто приходить к ним во двор, Тия понять не могла. Но все равно девушка была рада, что у нее появился хоть какой-то собеседник. Смешной и добрый парень, с которым Тие вообще не следовало общаться…

– Как тетка Вольха? – Яшик развалился на траве и принялся беспечно грызть яблоко. – Лучше уже, али все равно кошмары достают?

После того, как Прухор ушел в город, тетка Вольха совсем сдала. Мама Тии постоянно присматривала за женщиной. Но после того припадка, что случился с Вольхой ночью, когда та едва не спалила собственную хату, Элуда решила переехать на время к тетке.

– Сегодня уже лучше, – со злостью запихнув последнюю луковицу в землю, ответила Тия.

– Чего такая злая-то? Обидел, может, кто? Ты мне только скажи, – Яшик ударил кулаком по своей ладони. – Я тут быстро-то разберусь…

– С женой своей разобрался бы сначала, – буркнула себе под нос Тия.

Яшик поднялся на локте и уставился на девушку, словно на предателя. Тия глубоко вздохнула и опустила взгляд. Она очень не хотела терять своего единственного друга.

– Так чего грустишь-то? – Яшик сделал вид, что не услышал замечания Тии.

Вся Захолмянка только и судачила о том, что в последнее время Яшик и Фекла ругаются. Молодые не могут найти общего языка с самой свадьбы. Но больше всего на свете Тие не хотелось встревать в чужие семейные проблемы. И так хватило того, что безмозглая девка объявила Тию ведьмой, заколдовавшей ее бедного Яшичку.

– За маму волнуюсь, – уставившись на свои коленки, сказала Тия. – Она на кладку пошла белье стирать, и вот уже с полудня нету.

– Ничего себе. Так уже ж шесть часов как прошло, – Яшик задумчиво прошелся ладонью по едва проклюнувшейся бороде на манер того, как это делал Прухор. – Что ж там стирать так долго можно-то? Ты сама к кладке ходила-то?

– Ходила, – грустно ответила Тия. – Никого там нет. Ни белья, ни ее самой. Как след простыл.

Парень быстро доел свое яблоко и запустил огрызок в сторону курятника.

– Надо мужиков собрать. Пойдем, поищем тетку Элуду. Не могла же она сквозь землю провалиться-то. Заболталась, может, с кем, – в сердцах выпалил Яшик, на мгновение задумавшись о том, кто из деревенских может так долго болтать с Приблудой. – В общем, ты сиди здесь. Найдем твою матушку, и глазом моргнуть не успеешь. Не марлоки же ее в болото утащили.

* * *

Близился рассвет. Небо над высоким холмом начало медленно светлеть, растворяя в своих нежных красках яркие пятна звезд. Но в душе стоящей на пороге девушки играли совсем другие краски. Тия не знала, как ей удалось пережить эту ночь. Она рвала на себе волосы и уже готова была сорваться за ушедшими на поиски мужиками. Если бы тетка Вольха не заставила девушку выпить пол стакана браги, Тия, наверное, тронулась бы умом…

Девушка битый час стояла на пороге, и, обняв себя руками, неотрывно смотрела в сторону озера. Тия уже основательно замерзла, но идти в дом за пледом она не собиралась. А может, и не подумала. Истерзанные бессонной ночью мысли отказывались подчиняться. Все, чего боялась девушка, это пропустить момент, когда они вернутся… Или, наоборот, боялась этого самого момента больше всего на свете.

Темные силуэты показались из-за холма, когда первые лучи Солнца осветили горизонт. Мужики шли нестройным рядом.

Тия бежала к ним со всех ног, спотыкаясь о комья скошенной травы.

Идущий впереди всех Яшик нес на руках маленькую босую женщину.

Все это было кошмарным сном. Мама, мамочка… Выплаканные за ночь слезы вновь хлынули неудержимым потоком. Девушка споткнулась в десяти ярдах от Яшика и упала на колени, не в силах ступить больше и шага. Уткнувшаяся в широкую грудь парня, мама казалась такой маленькой и беззащитной. Тия с трудом перевела взгляд в пустые глаза Яшика. Парень лишь беспомощно мотнул головой.

Яшик медленно опустился на одно колено и аккуратно, словно боясь разбудить, уложил на землю маленькую женщину. Губы Тии задрожали, из груди вырвался отчаянный всхлип. Девушка не помнила, как упала на колени. Жизнь для нее навсегда остановилась.

Тия сидела на мокрой траве и беззвучно рыдала, прижимая к своей груди мертвое тело мамы.

* * *

Телега шла удивительно мягко, мерно скрипя и покачиваясь на неровностях пыльной дороги. Тия сидела рядом с Хфедором, и то и дело поглядывала на воз. Овечка Марта стояла на натянутом до предела поводке и печальными глазами смотрела на свою хозяйку, периодически жалобно блея, словно просясь на ручки.

– Да не денется никуда твоя Марта. В сохранности доедет, – не выдержал, наконец, Хфедор.

– Ну, – неуверенно протянула Тия, – она просто скучает одна…

Тия не переживала за то, что овечка может куда-то убежать. Девушка волновалась, что ее Марте будет неудобно в мерно раскачивающейся телеге. Овечка еще какое-то время покрутилась на месте, вскоре, то ли поняв, что ей ничто не угрожает, то ли смирившись со своей участью пребывать в одиночестве до самого Тугрика, наконец, улеглась на сухие доски и затихла.

– А ты зачем в город-то, дочка? – Не отрываясь от плешивой спины своей дряхлой кобылки, спросил у девушки Хфедор.

– Овечку хочу продать, да купить… Ткани на рубаху, – своим коленкам сказала Тия.

– О, а ты молчишь! – Вскинул руку подобравший Тию на тракте мужик. – У меня вон, полон воз тканей. Каких только хочешь! Да и Марту твою пристроить смогу. Я ж овечек на шерсть-то годую. За твою молоденькую три серебряные дам.

Мужик кивнул сам себе, как бы соглашаясь со своими словами, и в следующее мгновение громко цокнул на лошадь, повернувшую голову на сочный зеленый куст. Кобылка недовольно фыркнула и выразила свой протест, издав неприличный звук из-под хвоста. Хфедор, мотнул головой и, усмехнувшись, вполголоса обозвал свою кобылицу «от ты ж заразой».

– А ты не волнуйся, дочка, – повернулся он к своей попутчице, – не обижу. Да и локоть[4] мой не чета этим городским барыгам.

Мужик выставил согнутую руку, показывая длину по которой он будет отмерять ткань.

– Эти проходимцы, глядишь, и ярд ткани тебе по четыре локтя насчитают, – закончил он.

Тия вежливо улыбнулась старику. Она хорошо представляла, какие именно ткани везет на продажу Хфедор. Серый лен, да бурая крапива. Простые и скучные, как жизнь в Захолмянке. Не такие она хотела для своего маленького брата. На именины Кайриму девушка собиралась пошить самую лучшую рубаху, чтобы ни у кого больше такой красоты и в помине не было.

Да и доверять первому встречному Тие совсем не хотелось. Кто знает, что на уме у этого мужика? С виду, вроде, нормальный, до города предложил подбросить. А как оно на самом деле? «Дочка» сразу на нее… Нет, уж лучше она сама со всем разберется. А то тут каждому будешь доверять, по миру пойдешь.

Идея обратиться к шерстянщикам Тие понравилась… Надо будет хорошенько осмотреться в городе и найти нескольких. Пообщавшись с каждым из заготовителей шерсти, Тия поймет, кто станет лучшим хозяином для ее овечки.

А старик этот что-то уже явно удумал… Уж слишком все просто получается тогда… Глядишь, и ткани у него есть, и на Марту спрос тут же нашелся… Ой, что-то темнит этот Хфедор… Да и вообще, у него и имя какое-то странное… Хфедор…

– Ладно, дочка, ты смотри сама, только в городе осторожней будь, – тем временем продолжил мужик. – Там люди разные встречаются…

Старик сделал паузу, в очередной раз цокнув на свою клячу.

– Я за три пальца до захода Солнца назад выдвигаюсь, так что приходи к моему лотку, я тебя до твоей Захолмянки и назад подброшу-то.

– Хорошо, хорошо, дядечка, – натянула улыбку Тия, и, на всякий случай, отодвинулась подальше от старика, которому после этих слов уже совершенно не доверяла.

* * *

Тугрик раскинулся у правого берега медленной, толстой змеей ползущей по своему мелкому руслу реки Зеленки. Прямо посередине широкого, но уже подгулявшего за последнее десятилетие тракта. Трактирные споры по поводу того, откуда и куда ведет эта пыльная дорога, порой доходили до честного мордобоя. Венелийцы уверены, что тракт ведет из Венелии в Контару. Контарцы же, бьют пяткой в грудь и по мордам оппонентам, доказывая, что тракт идет все же из Контары в Венелию. Как бы то ни было, дорога эта соединяет два великих года Лиммы. А небольшой городишко с названием Тугрик стоит ровнехонько посередине между ними.

Благодаря своему удачному расположению, Тугрик, некогда бывший самой обычной деревенькой, подобно нечистому на руку чиновнику, на дармовых харчах быстро раздался в боках. Невзрачный городишко превратился в перевалочный пункт, где каждый желающий мог остановиться на ночлег, пополнить запасы продовольствия, а кто-то вообще пуститься во все тяжкие, просадить в кости все деньги и пополнить пока еще небольшую, но постоянно растущую армию нищих и попрошаек.

В Тугрике была собственная ратуша, рынок и целый сонмом постоялых дворов. Никто не упускал возможности урвать свой медяк с проходящих мимо путешественников, караванщиков да торговцев.

* * *

– Вах, какой красавица! Весь дэнь всю ночь тэбя адну жду!

Девушка еще не успела дойти до первых лотков, когда неизвестно откуда рядом с ней вырос смуглый мужчина. Широко расставив руки и лучезарно улыбаясь, фириец медленно шел прямо к ней. Черноволосый, с густой пышной бородой, на вид лет сорока, но уже с большим мужицким пузом… Тия с трудом оторвалась от пронзительных черных глаз, и уставилась на сапоги незнакомца.

– Меня ждете? – Наконец, поборов свое смущение, спросила девушка и, на всякий случай, обернулась по сторонам, разыскивая «красавицу».

– Канэшна тебя, красавица! Не авечку же тваю? – Человек смешно проговаривал слова и быстро жестикулировал, как будто в то же время говорил на языке глухих.

Фириец неотрывно смотрел прямо в глаза Тии, сияя своей улыбкой ярче Солнца, и стал вплотную приближаться к девушке. Тия смутилась и, в очередной раз потупив взгляд, сделала робкий шаг назад.

– Да не смущайся ты, красавица! Абдул муху не обижаль никогда!

Фириец задрал руки вверх, словно хотел показать, как сильно он «никогда не обижаль муху». Тия не смогла сдержать улыбку.

– Как зовут такой красивый цветок, а? – Фириец, назвавший себя Абдулом, попытался обнять девушку за плечо.

– Тия, – тихо проговорила она.

Уворачиваясь от рук незнакомца, девушка отступила еще на шаг.

– Ти-и-и-ия! Какой красивый имя! – Абдул как будто не заметил, что девушка только что отшатнулась от него, и продолжал сиять своей белоснежной улыбкой. – Издалека пришла в наш славный Тугрик?

– Из Захолмянки…

– А, эта та, что за холмом, что ли? – С живым интересом заглянул прямо в глаза девушки Абдул.

– Вы знаете, где наша Захолмянка? – Удивилась та.

– Ну конечно знаю, красавица! Абдул вообще все знает! – Указательный палец фирийца взметнулись к небу. – Гидэ Солнце восходит знает! Гидэ мастоны[5] пасутся знает! Гидэ ошкул пещерный живет знает и гидэ Захолмянка твой тоже знает!

Фириец крутанулся на месте, смешно раскинув руки в стороны. Затем, ударив себя ладонями по икрам, пустился в пляс вокруг Тии, напевая себе странный мотив на незнакомом девушке языке.

– А ты на рынок пришла авечка свой продавать? – Абдул прекратил свой безумный танец так же резко, как начал.

Тия совсем не ожидала такого вопроса.

– Да, хотела продать свою Марту, – неуверенно проговорила она. – Но только в хорошие руки, чтобы ее не обижали и хорошо относились.

Фириец опустился перед спрятавшейся за Тией овечкой. Подтянув Марту за поводок, Абдул принялся придирчиво ее осматривать. Он внимательно осмотрел зубы и уши овечки, затем копыта и зачем-то даже заглянул под хвост.

– У нее шерсть очень хорошая, – попыталась похвалить свой товар Тия. – Я хотела шерстянщику…

– Сколько ей зим уже, а? – Словно не услышав девушку, перебил фириец.

– Две зимы будет. Через месяц, – без запинки ответила Тия. – Только я все равно боюсь, чтобы ей больно не было, когда шерсть…

– Шерсть, шмерсть! – Воскликнул Абдул. – Зачем тебе эта шерсть! Я лучше скажу. В цирк ее у тебя возьму! – Фириец в очередной раз указал пальцем в небо. – Такой вислоухий овечка в цирке работать будет! Всю страна объедет. Вабще счастливый как мастон будет!

Услышав слово «цирк», Тия аж подпрыгнула от неожиданности. Она даже представить себе не могла, что так удачно сможет пристроить Марту.

– Ой, вы правда можете?! И им моя Марта подойдет? – Девушка заговорила быстрее обычного.

Абдул оказался совсем рядом, но на этот раз девушка от него не отшатнулась. Фириец взял Тию за плечи и заглянул в глаза.