Поколение пепла

– Да не в стране, а в мире.

Чем дольше Демьянов слушал, тем больше хотелось сказать: «Не верю!». Он ничего не имел против СССР, но все здесь казалось невероятным. Словно кусок Северной Кореи, каким-то чудом перенесенный на Урал. Однако перед его глазами был пример сурвайверов, которые тоже были членами необычного коллектива. А именно такие, как оказалось, имели больше шансов. Да и настоящая КНДР вряд ли сильно пострадала.

Лев Бабушкин еще не закончил свою фразу, а Демьянову в голову закралась поганая мысль, что такой коммунизм так же реален, как настоящая демократия. И будет работать, пока поселение не переросло размеры античного полиса, где все могут собраться на одной площади. А для больших масштабов нужны более сложные механизмы регулирования… которые человечество обязательно бы изобрело, если б ему дали время. Увы, восемь миллиардов нельзя разом загнать в такие пансионаты. И одного подонка на тысячу вполне хватало, чтоб тащить всех в другую сторону, показывая своим примером, что жить «для себя» легче и приятнее. И конец был вполне предсказуем.

– Все это, конечно, интересно, – кивнул Демьянов. – Но вернемся на грешную землю. Генерал, может, приедет завтра, но машины и сопровождение для вас уже готовы. Предлагаю начать грузить урожай, не дожидаясь светового дня.

– Да вы на небо посмотрите, Сергей Борисыч. Сейчас польет как из ведра. У меня уже десять человек так сгорели.

– Так уж и быть. Тогда начнем погрузку завтра с рассветом.

– А если и завтра будет та же петрушка?

– Значит, зонтики возьмете! – разозлился Демьянов. – Или ноги намочить боитесь? Мы не можем с вами неделю торчать. Отправим вас, а нам надо ехать дальше на запад. – А куда, если не секрет, товарищ майор? – прищурился председатель, как довольный кот.

– Если генерал вам не сказал, значит, секрет.

* * *

Их звено двигалось в арьергарде спешенной колонны.

Данилов не очень понимал, зачем остаток пути надо было проделывать на своих двоих и оставлять технику, но никто не бурчал, хотя шли с полной выкладкой. Чувствовали, что в обстановке, приближенной к боевой, на первое место выходит субординация.

Еще в машине Дэн, наконец, объяснил, что, по полученным сведениям, в этом регионе у большой массы железа, двигающейся по дорогам, есть риск попасть под точечный удар. А «точечным» может быть и удар десятикилотонной бомбы, только точка будет большая.

Если у других и могли возникнуть какие-то сомнения, то Александр поверил сразу. Если уж на паршивую «Оптиму» нашлась ракета или бомба, хоть и обычная. С другой стороны, Подгорный стоит невредимый, да и, судя по рассказам, эвакуация из Убежища была очень масштабной. Но ни технику, ни городок не тронули.

Во что они теперь ввязались?

Они миновали один забор, за ним неожиданно оказался другой, такой же высоты, но уже железобетонный. Где-то вдалеке залаяли собаки.

Место, куда они попали, было и похоже, и не похоже на Подгорный. Со стороны оно напоминало гигантский разросшийся двор большой крестьянской семьи. Несколько десятков добротных кирпичных домов образовывали кольцо, замыкавшее в себя общие огороды и хозяйственные постройки. Они были окружены общим забором, а между домами и надворными постройками были сделаны крытые переходы. Так что при желании можно было пересечь весь «комплекс», каждую секунду находясь под крышей. Зимой это, наверно, выручало, особенно детей, если тут тоже были морозы под минус шестьдесят и ветры, сдирающие кожу.

В обычную зиму эти меры были излишними, но местные не спешили их разбирать. И правильно сделали, подумал Саша. Теперь эти настилы должны были дать хоть какую-то защиту от радиоактивных осадков, хоть и ненадолго.

Из труб на крышах нескольких домов поднимался дымок. Идти было легко – под ногами был даже не бетон, а тротуарная плитка. По обе стороны от дорожки за невысокими заборами просматривались вдалеке огороды и каркасы разобранных теплиц. Урожай был уже снят.

Внешний забор вызывал ассоциации с Гулагом, но Саша понимал, что колючая проволока нужна для защиты от тех, кто снаружи. Хотя пулеметы тут тоже явно были, а может, и что-то противотанковое.

И Данилова не оставляла мысль, что весь этот арсенал легко направить на них, запертых в этом дворе вместе с несколькими проводниками. Все огороженное пространство казалось вымершим – только на нескольких домах и паре столбов горели огни, которые легко было погасить. И наоборот: устремить им в глаза слепящий свет прожекторов с крыш.

Что за паранойя! Этак скоро они каждой сосны будут бояться, выйдя за околицу.

Лай послышался снова, уже ближе, а вскоре они заметили источник звуков. Те доносились из постройки, похожей на дровяной сарай, обшитый железом, на высоком бетонном фундаменте.

Данилов заглянул в зарешеченное окошко, прикрытое козырьком так, что дождевые капли не попадали внутрь, и увидел лохматую морду собаки, похожей на кавказскую овчарку. Та злобно гавкнула пару раз – громко, но будто бы неохотно, потом покрутилась на одном месте и с глухим рычанием ушла в темноту. На ее место у окошка темницы вскочила ее товарка, у этой хватило терпения оглашать воздух лаем подольше, но вскоре и она притихла. Судя по тому, что мокрая земля вокруг была истоптана отпечатками лап, их свободу ограничили недавно.

– Разгавкалось мяско… – пробурчал Дэн. – Молчало бы лучше. Теперь каждая собака все равно, что чау-чау. За что же они их заперли, живодеры?

– Да они бы уже сдохли, если бы бегали по двору, – ответил Александр, взглянув на радиометр. За ним так и закрепились обязанности дозиметриста. – Здесь уже как в Новосибирске. Хорошо еще, что дождя нет.

У каждого в рюкзаке был аккуратно уложенный, как парашют, защитный комплект современного образца, противогаз со сменными фильтрами, индивидуальная аптечка. Естественно, все были при оружии.

Здесь, как и в Подгорном, свободных домов в пределах периметра было немало, и, как заметил Саша, все содержались в порядке. Значит, община обустраивалась, рассчитывая на пополнение, а не на убыль.

Они направились к самому большому сооружению в центре двора – похоже, раньше это был сельский клуб. В построенном на совесть здании с декоративными колоннами горел свет в нескольких окнах.

Крытая галерея не доставала до дверей каких – нибудь пять метров. Возможно, ее нарочно разобрали, чтоб легче было выносить мебель. У входа были слышны знакомые голоса.

– Э, да похоже, наши там уже обустраиваются, – пробурчал Петрович. – Давайте поднажмем.

Здание целиком отдали в распоряжение гостей с востока. Внизу «подгорцы» – как они сами себя порой называли – уже выставили свой пост, и вряд ли местные имели право на это обижаться.

Рядом с тремя знакомыми бойцами на крыльце стояли двое деревенских и докуривали вонючие сигареты, тревожно глядя на небо.

– Это вы, значит, нас повезете? – спросил один из них, невысокий человек в очках со старой пластмассовой оправой.

– Чего? – удивился Дэн, который шел первым, и поэтому решил, что вопрос адресован ему, – Ну-ка, поясни, куда и кого.

– Да все говорят, что с вами двинем на новое место жительства.

Презик и Петрович переглянулись, а Александр посмотрел с сомнением. Если бы их задачей было только вывезти пятьсот или даже тысячу человек – это было бы слишком просто. Даже со скидкой на риск попасть под обстрел. И уж тем более не имело смысла Сергею Борисовичу бросать дела в городе и приезжать сюда. Данилов готов был спорить, что на экспедицию имеются другие виды, кроме содействия в эвакуации.

– Не знаю, может, и двинем, – неопределенно ответил Дэн. – А вы, стало быть, не ракетчики?

– Да куда там. Мы тутошние. Из колхоза.

– Вот память у людей, – усмехнулся Дэн. – Уже тридцать лет никаких колхозов нет. Только общества с ограниченной ответственностью.

– Нигде нет, а у нас есть, – набычился второй мужик и зло зыркнул.

– Ты это, брат, не кипятись, – положил ему руку на плечо очкастый. – Товарищи издалека приехали, а ты на них волком… А насчет ответственности – поэтому и докатились до такого дерьма, что никто ни за что не отвечал.

Если они и были братьями, то от разных отцов. Угрюмый как сыч и невозмутимый как каменная глыба, в болотных сапогах, в засаленной камуфляжной куртке, которую так и хотелось назвать фуфайкой – второй почему-то напомнил Саше карикатурных русских из комиксов, только балалайки и медведя не хватало.

Зато была кобура. Вряд ли там был маузер, да и на голове вместо фуражки была обычная кожаная кепка, но общий имидж это не меняло: резкие черты грубо вылепленного, рябоватого лица, синеватая щетина оживили в памяти Александра героев Шолохова. Да и говорил этот «Макар Нагульнов» короткими рублеными фразами, все время держа огромные красные ручищи в карманах. – Иннокентий Краснов, – представился тот, что в очках. – Можно просто Кеша. А это Слава. Фамилия такая же.

Через пять минут после того, как зашли в дом, по металлу крыши ударил свирепый ливень.

Странное это было место. Хороший, хотя и архаичный ремонт. Стеновые панели из ценного дерева, потолок без единой трещинки, даже лепнина.

У дверей в тумбочке горой были навалены одинаковые тапки, а на полках стояли галоши. Первое, надо полагать, для тех, кто зашел, второе для тех, кто вышел. Вкупе с железной скобой для отскребания грязи с обуви и большим корытом для ее помывки щеткой на длинной ручке – меры противорадиационной защиты, конечно, аховые.

В холле красное знамя в нише под стеклом. Две гипсовые статуи пионеров с горнами. Рядом с широкой лестницей (ступени выложены плиткой «под мрамор») растения в горшках, даже две небольшие пальмы, потертые диванчики и кресла вдоль стен. И на всем отпечаток беспорядочных сборов – тут и там предметы передвинуты, загораживают проходы, зияют пустые места.

На стенде на самом видном месте – фотографии передовиков, тут же рядом вырезки из газет, все под стеклом. Данилов посмотрел на дату на одной – 1969 год. «Гости с Острова свободы посетили колхоз-миллионер». Но тут же рядом были новые грамоты и медали сельскохозяйственных выставок. Творог, кефир, сметана – товары года. А на другой стене – стенгазета, дурацкие стишки, детские рисунки. И по всему выходило, что сделали ее не так давно. Вывод Саша мог сделать один – в этом месте по-настоящему жили, а не просто пережидали катастрофу.

– Ну ладно, располагайтесь, – завхоз направился к выходу. – Если что надо, пинайте меня.

Впрочем, он зря катил бочку на условия. Хотя бойцы покинули Подгорный недавно, они были рады возможности отдохнуть в комфорте. Обставлены отведенные им комнаты были по-спартански, но Александр уже усвоил истину, что казарменная обстановка лучше, чем походная. Давила только скука от вынужденного безделья.

– Еще один день такой жизни, и я застрелюсь, – пробормотал Презик со вздохом, когда они разместились. – Сколько можно мариноваться, как огурцы в банке. Когда делото будет?

За двойными стеклопакетами неслышно разбивались крупные капли дождя. Данилов с тревогой поглядывал на затянутое облаками небо, стуча ногтем по подоконнику. Он знал, что долго им прохлаждаться не придется, и это последняя передышка перед рывком. Уже утром они выступали в неизвестность.

Глава 5. Суша и море

В комнату вошли четверо. Почему-то майор думал, что у них будут красные глаза и бледные, не успевшие загореть лица. Но они, наоборот, были черные, как индусы. И совсем не казались изможденными беженцами.

Трое из них выглядели так, что пять лет назад их бы арестовал первый же патруль, даже если бы у них не было при себе автоматов. Да и сами они выглядели так, будто с оружием не расставались никогда. Матерые волки… или, скорее, волкодавы. Волк – это неконтролируемый опасный одиночка, одни инстинкты и злость. А это были служебные псы, которые и умнее, и сдержаннее. И если надо, задавят любого хищника. Демьянов, которые уже поднаторел в определении степени подготовленности того или иного человека, чувствовал, что у него таких головорезов нет.

Последним зашел генерал Савельев. Демьянов не сразу понял, что это он – одет так же, как остальные, и та же сила ощущалась в нем и готовность к броску, и такой же автомат за спиной. Выдавал только возраст – в тридцать лет в военной иерархии в мирное время так высоко не подняться. Да еще у него была неуставная борода, делавшая его похожим на моложавого Фиделя Кастро.

Демьянову показалось, что у них с генералом есть что-то общее.

– Здравствуйте, – достаточно тепло поприветствовал их генерал. – Ну, не придумали еще названия своей стране?

– Да какой стране, – ответил Демьянов. – Страна, как была, Россия.

– Рассея, моя ты Рассея, – нараспев произнес генерал. – От Волги и до Енисея… В смысле, остальное в шлак, а тут у нас еще кто-то шевелится. Да сегодня любая банда себя может назвать хоть паханатом, хоть эмиратом. Почему б вам не стать «Западносибирской демократической республикой»? У вас под контролем территория, равная Нидерландам или двум Бельгиям.

– Язык сломаем произносить, – покачал головой Демьянов. – Ну да, под контролем… относительно. И что с того? Мы теперь, раз договоры с гадами утратили силу, можем и Антарктиду объявить своею.

– Это верно. Кстати, о гадах. Антарктида не Антарктида, но Шпицбергеном они очень интересовались.

– Неужели из-за тамошнего хранилища семян? – с ходу отреагировал Демьянов.

– Да вряд ли из-за популяции медведей-людоедов, – усмехнулся в бороду генерал, совсем не удивившись его осведомленности. – Ладно, обо всем по порядку, Сергей Борисович.

Майор отпустил своих сопровождающих, ушли и волкодавы генерала. Перед общим совещанием, где будут присутствовать штабы обеих сторон, они должны были поговорить тетатет.

Первым делом Демьянов спросил, как положение на фронтах. Просто не мог не спросить.

– Да нет никаких фронтов. Страну покрошили, как колбасу в оливье. Радует одно – они там в точно такой же ситуевине. – И как дела на вашем театре?

– Да какой театр? Так, шапито. Вставили небольшой пистон империалистам, – произнес генерал. – Раз уж вы мой гость… расскажу в двух словах. Но это не моя заслуга, а одного товарища с флота. Он погиб.

Пока он говорил, Демьянов внимательно слушал, иногда кивал, даже не притронулся к чаю и снеди на столе, который накрыл предупредительный завхоз. Чем дольше он слушал, тем большим уважением наполнялся его взгляд.

Война не заканчивается, пока последний солдат не кладет оружие на землю или не ложится в нее сам.

Когда все началось, они – офицеры командного пункта РВСН в горе Косвинский Камень в Северном Урале – не успели ничего предпринять. Горячая фаза Третьей мировой закончилась для них за одну минуту, когда ударом из космоса «Объект КК», способный выдержать любую ударную волну, был ослеплен, оставлен без связи и частично испарился, как и все, кто находился наверху, в военном городке Кытлым, что в семи километрах от горы.

Возможно, будь в строю электронная система «Периметр», все сложилось бы иначе. Нет, без команды со стороны человека компьютер ядерную войну начать не мог. Зато система могла дать офицерам командного пункта гарантию того, что на Россию совершено нападение – даже по косвенным признакам вроде задымленности некоторых участков поверхности, нестандартной сейсмоактивности и скачка уровня радиации. А уже те могли, если связь с верховным командованием потеряна, повернуть ключи и запустить командную ракету, которая, хоть и не несла боеголовки, но, пролетая над страной, давала сигнал на старт «обычным» МБР.

Система могла запустить эту ракету самостоятельно только в одном случае – если бы убедилась, что на командном пункте не осталось никого в живых. Поэтому на Западе ее и называли «мертвая рука». Увы, снятие с боевого дежурства с последующим демонтажем было одним из главных требований «партнеров по диалогу», и было оно выполнено… частично.

В ядерной войне не бывает победителя, но бывает тот, кто выходит из нее с меньшими потерями. Причем, когда к небу уже взвились первые грибы, речь о мирных жителях не идет. Имеют значение потери даже не армии в целом, а тех ее частей, которые могут нанести урон врагу или снизить его для своей страны.

В первые секунды, когда ослепли станции дальнего оповещения, объект КК успел только запросить верховное командование – а потом третья часть бункера перестала существовать вместе со всей наземной частью. Они так и не поняли, что это было: лазер с атомной накачкой, раскаленная плазма или другая высокотехнологичная хрень, но она прошила скалу насквозь, как скальпель хирурга. И все же объект «Косвинский камень» – автономный четырехуровневый бункер высшей степени защиты, врезанный в гранитную скалу, выжил.

По тем немногим кодированным сообщениям, которые они приняли или перехватили, когда сумели восстановить кабель до подземной антенны, офицеры поняли, что война продолжается. И хоть они и не смогли передать сигнал остаткам флота и ракетных войск, это сделали другие. Ответновстречный удар не получился, но и простой ответный дал врагу прикурить.

Сначала им не было резона покидать бункер. Кругом раскинулись горы и леса, а ближайший город Карпинск не избежал участи военного городка. Радиосвязь была неустойчивой, но все же выжившие сумели наладить и долго поддерживали контакт с несколькими частями, в том числе с остатками Северного флота. Там, в Мурманской и Архангельской областях, дела оказались еще хуже, там буквально земля горела под ногами.

Одна за другой замолкали дальние радиостанции на русском. В апреле из Европейской части страны не осталось ни одной, правда, и из речи на чужом языке тоже можно было почерпнуть многое.

Что творилось за океаном, они не знали, но Европа полыхала. В Прибалтике, Польше и Венгрии рвались диверсионные атомные фугасы, в Черном море кто-то топил НАТОвские корабли – даже умирая, русский бегемот[5] наносил американскому левиафану одну рану за другой.

У них сохранились глаза и уши – чудом избежавшая атаки мощная радиолокационная станция ПВО и оставшиеся в строю системы связи. И, хотя их собственные силы были представлены только батарей ЗРПК «Панцирь»[6] и охранным батальоном спецназа, они стали играть роль штаба для остатков сил Центрального военного округа.

Это была странная армия для странной войны – армия без тыла, когда мертвые города лежат в руинах, а десять – двадцать тысяч человек продолжают борьбу, разбросанные по всему Уралу и Западной Сибири.

Но враг не появлялся и им, как и гражданским соседям, оставалось жить текущими проблемами. А проблем было много. Все это время их силы таяли.

Первоначально в Кытлыме несли службу больше двух тысяч солдат, офицеров и гражданского персонала, уцелели из них четыреста. Дисциплина тут всегда была на уровне, других на такие объекты не брали, но вскоре даже среди людей генерала стали все настойчивее звучать голоса бросать бесполезное железо. Профессиональные военные умирали от облучения, болезней, падали от случайных пуль распоясавшейся швали; некоторые, что греха таить, стрелялись и вешались. Само железо ржавело, последнее топливо шло на обогрев, последний спирт для протирки механизмов уходил на разогрев людей. Первой ломалась сложная аппаратура. Из наполовину затопленного бункера переселились в бревенчатые срубы в тайге.

А в декабре их заставила встрепенуться новость – радиолокатор засек прилетевший со стороны Баренцева моря объект, который был идентифицирован как палубный самолет ДРЛО «Хокай» («Ястребиный глаз»). Вместе с ним был обнаружен самолет радиоэлектронной борьбы EA18G «Гроулер».

Они были далеко, но генерал знал, что такие птички сами по себе не летают. Патрулирование осуществлялось в интересах авианосной ударной группы.

А вскоре пропала связь с частью под Екатеринбургом. А через день еще с одной, на 100 км западнее. Двигаясь как плуг вдоль побережья, враг добивал с недосягаемых далей уцелевшие части поверженной армии.

И тогда они приняли решение. Можно было уйти в леса и бросить матчасть, но они поступили по-другому. Никто не хотел стать камикадзе, но для нанесения урона приходилось рисковать. Не в последнюю очередь это было местью, но думали и о тех, кого этот каток еще мог перемолоть на пути к Берингову проливу.

Они вызвали огонь на себя. Как в боксе – дать нанести первый удар, уклониться и поймать на встречном движении.

Заброшенный до войны аэродром около города Качканар, километрах в пятидесяти к югу от горы, всего за день обрел вторую жизнь. На аэродроме активно имитировалась деятельность тыловых и технических служб. Мимо пустых ангаров из рифленого железа проезжала инженерная техника и пустые бензовозы, урчали моторами и пыхали дизельным выхлопом тягачи, суетились механики. Неисправные самолеты, к которым не было запчастей, выкатывались на взлетные полосы. В воздух ненадолго подняли вертолет Ми-8. На земле в ход пошли даже надувные макеты боевой техники, над которыми в свое время не смеялся только ленивый.

Настоящие самолеты так и оставались на небольшом аэродроме Кытлыма – взлетная полоса не пострадала во время удара «лазером».

А под Качканаром тщательно создавалась картина скоординированных действий и перемещений. Все выглядело так, будто у русских сохранилась здесь значительная группировка сил, которая находится в боевой готовности. И именно по ней должны были ударить в первую очередь.

Еще в первой войне в Заливе, во время «Бури в пустыне» американцы охотились за иракскими ракетными комплексами СКАД, вычисляя их по тепловому излучению при запуске ракеты. По ним наводили «Томагавки». Хитрые арабы в ответ придумали приваривать к тракторным прицепам железные трубы. Поджигая в трубе что-нибудь горючее, они имитировали «запуски».

«Штаб» изображался на раз. Несколько армейских передатчиков плюс магнитофон с записью военных переговоров шифром, длинный волновод от передатчиков проводился к какому-нибудь заброшенному бункеру. Да хоть к пустому погребу дачника. При бомбовом ударе дорогущей бомбой страдала только антенна и метров тридцать волновода.

Системы ПВО изображались с помощью жестяных конструкций типа гаража, с проволочной сеткой на крыше и микроволновой печью с разбитым кожухом внутри. В этот простой имитатор вполне могла попасть противорадиолокационная ракета НАТО. Модулируя излучение СВЧ-печки, можно было имитировать радар ещё правдоподобнее. Этим способом активно пользовались сербы в 1999 году.

Копировать эти ходы дословно генерал не собирался, но кое-что на вооружение взял. Электронная начинка модернизированных «томагавков» могла распознавать технику и здания и по контурам, да и операторы могли отличить простые подделки. Ни сербам, ни иракцам эти фокусы не помогли.

«Ну так у них и не было средств, чтоб нанести врагу адекватный урон, – говорил себе генерал. – А у нас они есть».

Сниженная видимость тоже играла на руку: кое где еще горели торфяные поля, нефтяные и газовые месторождения и даже угольные пласты.

Во время подготовки они не пользовались даже радиосвязью. Все приказы передавали световой сигнализацией и вестовыми на мотоциклах.

Сыр долго лежал в мышеловке, но Микки-Маус пришел за ним. 8 октября 2019 года у агрессора сдали нервы – последовал сокрушительный удар, который поразил пустоту. «Умные» бомбы с лазерным наведением перепахали никогда не знавшие плуга поля. Дюралюминиевые фюзеляжи старых самолетов лопались от разрывов и жара авиабомб с белым фосфором. В напалмовом огне сгорали пустые ангары и склады. Пожалуй, впервые в истории войн оружие ценой в сотни миллионов долларов не убило ни одного человека.

Штатовских летчиков подвела самоуверенность. Гости из Западного полушария вели свою зачистку не первый месяц и приобрели ощущение безнаказанности, которое возникает, когда бьешь того, кто не может ответить. Это им и вышло боком, как и привычка полагаться на умную технику.

На нанесение удара по «потемкинским деревням» истребители-штурмовики истратили все ракеты. Причем нанести удар на пределе дальности действия ракет «воздух-земля» им помешали ионосферные помехи, которые резко снижали точность любого «умного» оружия.

Комплекс «Панцирь», шесть машин которого столько месяцев оберегались от холода и непогоды, оправдал доверие и не подвел. Треть штурмовиков, возвращаясь на корабль-носитель, получила ракету в хвост, и совсем не оттуда, где была недавно сожжена фальшивая «батарея ПВО». И когда пилоты F/A18 «Хорнет»[7] в потрясении выпускали тепловые ловушки и дипольные отражатели, внезапно оказалось, что в воздухе они не одни. К ним спешили два звена истребителей, втянув их в воздушный бой, которого те совсем не ждали.

В связи с малой вероятностью воздушного противодействия русских, а также для увеличения боевой нагрузки в первом ударном эшелоне, американский руководитель операции большинство самолетов вооружил исключительно боеприпасами «воздухземля». К несчастью для себя и пилотов.

Шесть русских самолетов, один из которых был ультрасовременным Т-50, вступили в бой против девяти оставшихся «Шершней», отрезая им путь к отступлению.