Искушение на грани риска

Понятно, что его внешность и манера держаться сыграли в этом не последнюю роль, но кто, как не она, знал, что за его улыбкой нет искренней теплоты, а каждое слово можно ставить под сомнение. Очевидно, разум покинул ее вместе с памятью. Что ж, по крайней мере, стоит напоминать себе о том, что сейчас визит Финна не был связан с ней – он здесь лишь для того, чтобы повидать сына.

Сделав глубокий вдох, Женевьева прошептала:

– Иди поздоровайся с ним.

Впуская Финна, она отошла от двери. Ей хотелось понаблюдать за Ноа и его реакцией на нового человека, но она не в силах была удержаться и перевела взгляд на его отца. И замерла, чувствуя, как грудь ее словно стянуло тугим ремнем при виде восхищения, что появилось во взгляде Финна. Она была уверена, что это искренняя радость – и что-то, напоминающее надежду.

– Он похож на моего брата, – произнес Финн.

– Он похож на тебя, – возразила Женевьева.

Финн покачал головой, и она удивилась: неужели он не видит поразительного сходства между собой и малышом? Когда Ноа был совсем крохой, это не было столь очевидно, но, подрастая, он все больше напоминал отца. Если бы не светлые волосы и голубые глаза, вздернутый носик и форма рта… даже озорная натура мальчика, его улыбка была такой же, как у Финна.

Почувствовав на себе пристальный взгляд, Ноа поднял голову – и, как всегда при виде матери, лицо его озарилось улыбкой. Женевьева взяла сына на руки.

– Спасибо, Мэдди, – обратилась она к подруге.

– Рада помочь. – По пути к выходу та окинула Финна злым взглядом, и через несколько мгновений входная дверь громко хлопнула. Они остались втроем.

На миг Женевьеве стало страшно, и она с трудом подавила в себе желание окликнуть Мэдди, чтобы она вернулась. Но ее отвлек Ноа. Похлопав ручками по ее щекам, он произнес:

– Мама.

Подойдя к Финну, она сказала:

– Ноа, это твой папа. Финн, познакомься с Ноа.

Мальчик с любопытством склонил голову набок – точно так же сделал десять минут назад Финн, – прищурился и затаил дыхание. Но пауза не затянулась надолго. Вытянув ручки, Ноа требовательно произнес:

– Подними.

К удивлению Женевьевы, Финн не колеблясь взял сына на руки. На мгновение лица их оказались на одном уровне, и они пристально посмотрели друг на друга. На лице Финна расплылась блаженная улыбка. Ноа же ткнул пальчиком в книжную полку и так же требовательно сказал:

– Книгу.

Финн снова повиновался. Сняв с полки книгу, он сел в кресло-качалку, усадил Ноа на колени, точно делал так всегда. Женевьева, понаблюдав за ними несколько секунд, тихо повернулась и ушла – смотреть на них было невыносимо, и она возненавидела себя за это.

Глава 3

– Мы продали три украшения из изумрудов, – сообщил Женевьеве по телефону Эрик, владелец бутика.

Сердце ее сжалось – хотя она понимала, что должна бы радоваться, ведь на деньги с этой продажи они с Ноа смогут прожить не один месяц. Но… Будь то любой другой набор, а не этот, радоваться было бы куда легче. С первого момента, взяв в руки изумрудную каплю, что стала основой подвески, Женевьева ощутила какую-то особую связь с камнем. Что ж, ей не впервой расставаться с красивыми камнями – да и стоит надеяться, это не станет последним разом. Она всегда тщательно изучала материал, прежде чем начать с ним работу, и камни всегда имели для нее особое значение. И все же… тот изумруд был особенным.

Однако она не могла позволить себе не продавать украшение только лишь оттого, что хотела сохранить его для себя. Этот изумруд стоил около пятидесяти тысяч. Одним из недостатков ее дела было то, что материалы стоили немалых денег, но всегда окупались. В последние несколько недель, однако, воцарилось затишье, так что продажа изумрудов случилась как нельзя кстати. Пожалуй, на этом и стоит сконцентрироваться – теперь можно подумать о планировании поездки с Ноа в Диснейленд в следующем году.

– Женевьева, вы меня слышите? – раздался голос Эрика.

– Да, простите. Это чудесная новость! Вы можете мне сообщить имя покупателя?

Она всегда старалась узнать что-нибудь о людях, что приобретали ее украшения, – это помогало ей представить восхищенные лица женщин, их удивление и, возможно, шок, когда они получали подарок от мужа. Всегда было приятно узнать, что за покупкой кроется какая-то история – например, когда изделие покупалось в честь рождения ребенка или пятидесятилетнего юбилея. В ней неизменно пробуждалось чувство гордости и счастья оттого, что ее творения могут порадовать людей. Это было необходимым этапом завершения процесса работы над украшением.

– Я не знаю подробностей. Дениз не удалось выяснить многого. Она сказала, что это был джентльмен, который, казалось, не был уверен в том, что хочет. Однако, как только она показала набор, он решил его купить.

Что ж, подумала Дениз, может, этот джентльмен тоже ощутил с камнями особую связь. Эта мысль немного успокаивала.

– Не могли бы вы прислать мне его имя и адрес?

Женевьева любила посылать своим покупателям личную благодарность – многие впоследствии делали повторное приобретение. Конечно, в основном оттого, что им нравился ее стиль, но еще они ценили индивидуальный подход. В этом заключался один из недостатков дальнейшего развития ее бизнеса – она не знала, как сохранить эту связь с покупателями.

Новая ее коллекция должна была произвести фурор, тому способствовало партнерство с «Митчелл бразерз», крупным ювелирным холдингом, раскинувшим свои бутики по юго-востоку, – об этом уже написали некоторые крупные газеты, чему Женевьева порадовалась. Такой пиар был для нее новым опытом. Через несколько недель ее украшения должны были появиться в пятидесяти местах двенадцати разных штатов на юге. Несомненно, это означало лучшие перспективы и уверенность в будущем, что необходимо Ноа. Что же касается стиля… значит, ей придется как-то найти выход из положения.

– Да, конечно, – ответил Эрик. – Я пришлю информацию по почте, и в течение недели вам придет депозит.

– Спасибо, Эрик.

Женевьева повесила трубку и направилась обратно в студию. Ноа был с Николь – временной няней, помогавшей ее, когда она работала. Николь еще училась в колледже, и это здорово выручало, потому что часто Женевьева работала в нестандартное время. Сейчас у нее было по крайней мере два часа до возвращения домой.

Она окинула взглядом камни, лежащие на столе, – чудесные экземпляры александрита, полудрагоценного камня, известного своей способностью менять окраску в зависимости от освещения. В последние несколько дней она изучала эти камни самым подробным образом, стараясь понять, как лучше их представить в украшении. Самый большой был чуть больше карата – в трех других было примерно три четверти. Остальные различались по размеру, но в каждом было чуть менее половины карата. Было бы разумно вставить самый большой камень в подвеску, два маленьких использовать для сережек, а остальные – для браслета. Но инстинкты шли вразрез с логикой и нашептывали что-то свое – проблема была лишь в том, что Женевьева пока не поняла, чего именно ей хочется.

Она погладила камни пальцами, наслаждаясь гладкостью граней и тем, как они перекатываются под ее ладонью. Взяв их в руку, она снова окинула все взглядом, надеясь, что вдохновение все же придет, но ничего не происходило. Она потратила на эти камни много денег, и нужно было закончить украшения к открытию ее коллекций. Расстроенная, Женевьева ссутулилась, опустив голову.

Тишину студии нарушил сигнал телефона – на почту пришло письмо. Схватив мобильный, Женевьева открыла послание от Эрика – и негодующий стон сорвался с ее губ при виде имени покупателя. Она убьет Финна.

Финн только что вышел из душа и даже не успел одеться, когда раздался звонок консьержа с сообщением о том, что какая-то посетительница ждет его внизу. Единственной женщиной, знавшей его адрес, была Пайпер, девушка Стоуна, и было сложно придумать хоть одну причину, по которой она могла бы явиться с визитом. Финн улыбнулся: значит, пришла Женевьева. Знакомое волнение овладело им, но интуиция подсказывала, что, какой бы ни была причина ее прихода в семь вечера, вряд ли его надеждам суждено сбыться.

Финн быстро натянул штаны, но решил обойтись без рубашки. Полотенцем промокнул мокрые волосы, открыл дверь и снова вошел в гостиную. Вне всяких сомнений, гостья его найдет.

И вправду, почти сразу же раздался стук каблуков – о, он обожал, когда она надевала туфли на каблуке, – хлопнула входная дверь и раздался сердитый возглас:

– Сколько раз мне нужно повторять: я не нуждаюсь в твоих деньгах?

Бросив полотенце на подлокотник дивана, Финн помедлил, прежде чем повернуться, а потом окинул взглядом Женевьеву, это вышло ненамеренно, скорее, он не смог удержаться от соблазна полюбоваться ею.

Гнев сделал ее очень хорошенькой: зеленые глаза сверкали, на щеках играл румянец, ладони были сжаты в кулаки. Уперев руки в бока, она стояла, слегка наклонившись вперед, точно готовая вот-вот кинуться в атаку.

– Ты была предельно ясна.

– Но тебя это не остановило, и ты все-таки выкинул очередную штуку.

– Штуку? – Финн решил прикинуться непонимающим, хотя и знал, что его это ни к чему не приведет. Однако многолетняя привычка отрицать вину до тех пор, пока не поймали с поличным, сделала свое дело. – О чем ты?

– Не притворяйся дурачком. Мы оба знаем, ты не так глуп и всегда угадываешь действия окружающих на пять шагов вперед.

– Наверное, спасибо, – произнес Финн, абсолютно уверенный в том, что это не комплимент.

– Верни украшения.

Он пожал плечами:

– Нет.

– Тебе они не нужны, а я отказываюсь брать твои деньги, которые ты предлагаешь мне исключительно из-за чувства вины. Мы с Ноа обойдемся без них.

До сего момента Финн был настроен исключительно игриво, но последние слова девушки разозлили его. В мгновение ока он подошел к ней вплотную – Женевьева инстинктивно отошла назад, но уперлась в кирпичную стену. Финн сделал еще шаг и положил ладони на стену по обе стороны ее головы, чувствуя, как его бедра легонько касаются ее. Ему показалось, что дыхание ее слегка сбилось.

– Давай проясним кое-что раз и навсегда, Женевьева. Чувство вины никоим образом не определяет мои поступки. Ты растишь моего сына, и я не вижу причин отказываться от денег – для тебя или для него.

– Я и сама прекрасно могу обеспечить моего сына, Финн.

– Я знаю, потому что видел твою налоговую отчетность за последние три года и имею детальный финансовый отчет по твоему бизнесу. Я точно знаю, сколько денег ты вкладываешь в материалы и оборудование, и знаю, что, готовясь к открытию новых коллекций, ты поистратилась, но, как только украшения поступят в бутики, все наладится, ведь ты отличный дизайнер, просто еще не все об этом знают. Женевьева сжала губы в негодовании, но Финн не дал ей заговорить.

– Но, как бы то ни было, у тебя не должно быть причин для беспокойства, потому что у меня достаточно денег, чтобы поддерживать какую-нибудь страну третьего мира.

– Ну так выпиши им чек на миллион долларов!

– Я уже это делал.

Женевьева склонила голову набок – очевидно, услышанное ее удивило. И это заставило его почувствовать неприятный укол: неужели она считает его таким монстром?

– Ты не хотела принимать мою помощь, вот я и нашел такой способ, который будет гарантировать, что ты не откажешь.

– Я не позволю тебе приобретать эти украшения.

– Женевьева, – протянул Финн, – ты же знаешь, что я уже их купил.

– Верни их.

– Нет, они мои.

– И что ты будешь с ними делать?

– Это тебя не касается.

Она стиснула зубы, и во взгляде ее появилось разочарование. И еще что-то.

– Я не возьму деньги у Эрика.

Финн чуть приподнялся на цыпочках, чтобы сделать разницу в росте между ними более ощутимой, – Женевьева попыталась отодвинуться, но ей некуда было деваться, и движение лишь заставило ее коснуться Финна. В нем моментально пробудилось желание – кровь запульсировала в висках. Однако он сдержал порыв и лишь приподнял лицо девушки за подбородок, чтобы заглянуть ей в глаза.

– Не делай этого, – произнес он, стараясь говорить мягко, но в словах отчетливо слышался приказ.

– Или что? – гневно спросила она. Полураскрытые губы ее были так близки, что Финн чувствовал ее горячее дыхание на своей коже, – ему хотелось прикоснуться к ним, и он не сумел устоять. Слишком много времени прошло с того момента, когда он в последний раз прикасался к Женевьеве. Он провел кончиками пальцев по шелковистой коже ее щеки, но и этого было мало, и он с жаром притянул девушку к себе, желая поцеловать. Когда губы их встретились, жар и желание охватили его целиком, и он понял, что пустота, которую он носил в себе все время с момента разлуки, наконец заполнена, но на ее месте возникла боль – только Женевьеве удавалось затронуть эти струны в нем. Позабыв обо всех благих намерениях и отбросив осторожность, он отдался своим желаниям – сейчас ему хотелось лишь брать свое, не ища компромиссов.

Он приоткрыл губы, и Женевьева сделала то же самое, отчего он вздохнул с облегчением. Руки ее обхватили его плечи, не притягивая к себе, но и не отталкивая. Его язык проник глубже, принося ему чувство наслаждения, но мозг все же не желал отключаться, и холодный разум призывал его опомниться.

Отстранившись, Финн прикоснулся лбом ко лбу девушки и замер, прислушиваясь к ее прерывистым вздохам. Сделав крохотный шажок назад, он заглянул ей в глаза и произнес:

– Я не хочу ничего отнимать у тебя, Женевьева. Я хочу лишь дать, прошу, позволь мне.

Она отчаянно ругала себя за слабость и желание поверить Финну, а разум кричал свое, что доверять ему ни в коем случае нельзя, ведь она уже совершала эту ошибку, а он обвел ее вокруг пальца своими искусными речами и лживо искренними взглядами.

Но ведь он был прав: ей и впрямь нужны были деньги от продажи изумрудов. Она присмотрела несколько роскошных черных опалов, из которых можно было бы сделать изумительное ожерелье, но денег на покупку камней не было.

Был и еще один момент: Женевьева не хотела мириться с тем, что именно Финн будет владельцем изумрудов – и даже думать не хотелось о том, что он может подарить их другой женщине. Противно было представить, как он будет застегивать подвеску на ее стройной шее, а на лице ее появится выражение неподдельного изумления и восторга…

Кроме того, комиссия от продажи была намного меньше той суммы, что Финн пытался вручить ей в чеке пару месяцев назад. В нем угадывался основной мотив – чудовищное чувство вины, и принять его означало бы подать сигнал о прощении. Сейчас же они, по сути, заключили сделку, ни больше ни меньше.

– Ладно, – бросила Женевьева. – Забирай изумруды, я возьму деньги, но пообещай, что больше не будешь ничего покупать.

Финн пожал плечами:

– Обещаю, что не стану ничего покупать только лишь затем, чтобы обеспечить тебя деньгами. Как насчет такой договоренности?

Женевьева призадумалась. Она не могла представить другой причины для траты сотен тысяч долларов ради покупки драгоценностей и потому согласилась.

– Отлично. И спасибо. Я давно хочу купить черные опалы, теперь смогу это сделать и закончить два украшения для коллекции.

– Хм-м… – задумчиво протянул Финн. – Черные опалы?

Женевьева почувствовала, как его интерес пробуждает в ней знакомое волнение, и не смогла промолчать.

– Они великолепны. Игра оттенков просто изумительна, и они идеально подойдут к ожерелью, что я создала, но до сих пор не находила для него камней. В нем предполагаются синие и фиолетовые оттенки на черном фоне. И эти опалы все из одного самородка. Они просто…

В этот момент она подняла глаза и осеклась, заметив, как смотрит на нее Финн. Волнения как не бывало – Женевьева практически ощущала, как энтузиазм покидает ее.

– Прости. Тебе, наверное, неинтересно, – произнесла она.

– Нет, не извиняйся, – ответил Финн, делая шаг к ней. – Мне нравится видеть, как загораются искорки в твоих глазах, когда ты говоришь о камнях. Твоя страсть к тому, что ты делаешь, привлекает меня к тебе больше всего, Женевьева, так было всегда.

Она покачала головой, не зная, как себя вести, как отреагировать на его слова. Конечно, ей не хватало человека, который бы разделил ее любовь к работе, и именно поэтому она скучала по работе в семейном бизнесе. Там ее окружали люди, которым одержимость минералами и камнями была понятна. И это когда-то сблизило ее с Финном – в те несколько недель он был частью ее жизни, они часто беседовали о камнях. Теперь ей было понятно, что он всего лишь пытался вытянуть из нее информацию, чтобы завладеть самым ценным семейным сокровищем.

Она отошла от Финна и махнула рукой.

– Это не имеет значения. Надеюсь, той, что ты купил эти украшения, они понравились. Они имеют для меня особое значение.

Финн склонил голову и прищурился.

– Надеюсь, их новая владелица оценит их по достоинству.

Женевьева внезапно ощутила резкий толчок в груди.

– Вне всяких сомнений. Что ж… мне пора. – Она сделала неопределенный жест, указывая на дверь, через которую ворвалась несколько минут назад, удивляясь тому, как быстро исчез подогревавший ее гнев.

Финн молча наблюдал, как гостья пятится к двери, и в уголке его рта притаилась знакомая ухмылка, заставлявшая ее испытывать дискомфорт. В его присутствии она странным образом ощущала себя раскрепощенной и в то же время смущенной, точно он видел в ней что-то такое, в существовании чего она и сама не до конца была уверена.

Положив руку на ручку двери, Женевьева помедлила – ей вдруг захотелось запереть дверь на замок и остаться с Финном.

– Позвони мне, когда снова захочешь увидеть Ноа.

На сей раз улыбка его была искренней и широкой.

– С радостью.

Всего несколько дней назад Женевьева беспокоилась относительно того, сможет ли Финн стать отцом для ее мальчика, но вчера, увидев, как он обращается с сыном, она позабыла свои тревоги. Он вел себя абсолютно естественно – возможно, потому, что во многом и сам был ребенком.

Закрыв дверь за собой, Женевьева прислонилась к ней спиной, чувствуя, что не в силах идти. Она больше не доверяла себе настолько, чтобы рискнуть вновь оказаться рядом с Финном и притворяться, что он ей безразличен.

Глава 4

Прошел уже день с момента встречи с Женевьевой, а Финн все не мог выбросить их поцелуй из головы. Страсть вспыхнула между ними с первой встречи и никогда не была проблемным моментом. Что в итоге и заставило его совершить ошибку. Чувство к девушке вспыхнуло в нем подобно тому, как он впервые, будучи подростком, увидел картину Рембрандта и захотел обладать ею или десять лет спустя влюбился в роскошный рубин размером с кулак. В конце концов он заполучил оба этих предмета. Ему просто всегда нравились красивые вещи, а в Женевьеве определенно было что-то неземное и удивительно цельное, что отличало ее от порочного мира, в котором Финн жил столько лет.

Поначалу он убеждал себя в том, что это просто искусная актерская игра с ее стороны – сложно было представить, что человек может быть столь наивен и доверчив. Особенно если вспомнить деда Женевьевы, Лэкленда Райли, и его неоспоримое влияние на жизнь внучки. Однако спустя какое-то время Финн убедился в том, что девушка ничего не изображает – она и впрямь доверчива. Точнее, была такой. Он разрушил в ней это качество и теперь ненавидел себя за это. Пусть семейная драгоценность, украденная им, вернулась на место, но ущерб, нанесенный душе Женевьевы, был невосполним. Хотя, наблюдая за тем, как она общается с сыном, он испытывал куда большее притяжение и нежность, чем когда-либо прежде.

Лэкленд сделал все возможное, чтобы держать внучку взаперти, не показывая ей жизнь во всей ее красоте. Он обучал ее сам на дому, окружил взрослыми, которые выполняли лишь его приказы, и ожидал от Женевьевы столь же покорного повиновения. Он обращался с ней как с наемной сотрудницей, нежели как с родным человеком, и это разозлило Финна. Не в первый раз ему приходилось сталкиваться с подобным диктаторским стилем обращения и никогда прежде его не волновало то, как обращаются с другими, но при встрече с Женевьевой это изменилось. Он чувствовал в ней некую внутреннюю силу – она напоминала ему неограненный бриллиант, самородок, ожидающий резца искусного мастера, чтобы показать свою красоту и сияние.

И почему ему так хотелось стать этим мастером? Отчасти, наверное, он был тем, кто подтолкнул ее к переменам – вспомнить только вчера, когда Женевьева ворвалась к нему с горящими глазами, готовая к схватке… та девушка, что он знал раньше, не готова была к подобным столкновениям. Финн ощутил, как в нем вспыхнуло возбуждение – так ему хотелось овладеть этой новой энергией и зарядиться ею. Но поддаться соблазну он не мог, это означало бы рискнуть слишком многим. Он уже однажды совершил подобную ошибку и не повторит ее. Притяжение между ними лишало его способности мыслить здраво. Между тем Женевьева сказала, что он может снова увидеть Ноа – это было действительно важно. Это был первый шаг в нужном направлении. Конечно, Финну хотелось достичь большего – например, показать сыну мир, но нужно было делать шаги к этому постепенно. Необходимо убедить Женевьеву, что он теперь другой человек, а вовсе не тот, что некогда соблазнил ее, преследуя свои цели. Он и впрямь изменился – по крайней мере, очень надеялся на это. Ему хотелось стать другим ради сына, ради семьи, которую он мог вновь обрести, уже не надеясь на это после смерти Сойера.

Телефон, лежащий перед ним, завибрировал, и Финн нажал на зеленую кнопку, чтобы ответить.

– Да, Стоун.

– У меня есть то, что ты просил. Прошу тебя, скажи мне, что ты не затеваешь ничего противозаконного. Хотя подожди, лучше ничего не говори. Мне спокойнее не знать.

Финн рассмеялся:

– Я не делаю ничего противозаконного.

Ну, или почти ничего, подумал он. Женевьеве вряд ли понравится его идея установить у ее дома и студии камеры наблюдения, но ведь она и не осознает того, насколько беззащитна.

Он же знал наверняка слабые места ее окружения и был намерен их подлатать, а потом убедить ее впустить его в дом, чтобы позаботиться о безопасности внутри. Он не хотел оставлять важных для себя людей без защиты. Ему доводилось грабить подобных им прежде.

– Ну-ну, – скептически протянул Стоун. – Теперь у тебя столько камер, микрофонов и электронных носителей, что тебе позавидует Служба столичной полиции Лондона.

– Не преувеличивай.

– Финн, просто скажи, что ты не наделаешь глупостей.

– Я хочу установить камеры наблюдения в студии Женевьевы и у ее дома, ее безопасность оставляет желать лучшего.

В трубке воцарилось молчание, ясно свидетельствующее о том, что Стоун не одобряет план. Он был полностью в курсе истории отношений Финна и Женевьевы и знал, что в последние полгода его друг добивался разрешения встретиться с сыном. Наверняка он полагал, что шаг с камерами – это уже игра с огнем. Что ж, Финн все равно был намерен его сделать.

– Дай-ка угадаю, Женевьева и понятия не имеет, что каждое ее движение будет записываться? – спросил Стоун.

Финн промолчал, не зная, что сказать.

– Боже, – резко произнес Стоун. – Да ты сядешь в тюрьму!

– Нет, – коротко ответил Финн. – Твоя команда может установить все оборудование? И присоединить его к моему компьютеру и телефону?

Стоун вздохнул:

– Да, пришлю кого-нибудь завтра. Расскажи им подробности. Думаю, это займет пару часов.

– Они сумеют не выдать себя?

– Хочешь сказать, не намекнут ли они Женевьеве, что за ней будет вестись наблюдение?

Финн не стал поддаваться на провокацию, зная, что Стоун намеренно пытается вывести его из себя.

– Да.

– Они знают, как быть невидимыми, когда это необходимо.

Финн не сводил глаз с экрана компьютера, что был единственным источником света в его темной студии. Небрежно закинув ноги на журнальный столик, он сидел в полумраке, рядом с его локтем стоял бокал вина. Можно было бы предположить, что он отдыхает, смотрит фильм или что-то в этом роде. Однако Финну стоило немалого труда сдержать ярость – он чувствовал, что настал его черед ворваться домой к Женевьеве и отчитать ее. О чем только она думает, оставаясь на работе в такой поздний час? Район, где располагалась ее студия, достаточно спокойный, но после полуночи опасно везде – особенно тому, кто работает с драгоценными камнями.

Более того, этот поздний визит в студию для нее не единичный случай, как уже успел убедиться Финн. Она даже не позвонила этому придурку, которого наняла в качестве охранника. Разумеется, Финн проверил его как следует – и понял, что, несмотря на кажущуюся компетентность, он не соответствовал своей должности. Будь это не так, он бы не позволил Женевьеве задерживаться на работе так поздно и одной. По-видимому, она наняла его только оттого, что они вместе работали в семейном бизнесе Райли. Понаблюдав за малым несколько дней, Финн понял, что ему не нравится то, как он следит за девушкой взглядом. Интуиция подсказывала ему, что тут замешано нечто большее, нежели преданность.