Долг из прошлого

Глава 1. Суд

Светлана стояла около пыльного куста отцветшей сирени, вцепившись пальцами в старенькую сумку. Бледная, без косметики, в лёгкой летней юбке и светлой блузке. Казалось, что ей хотелось исчезнуть, стать невидимой. Она то и дело поглядывала на парня в новых джинсах и накрахмаленной рубашке. Парень сидел на заборчике, отделявшем газон от нагретого асфальта. В зубах ковырял соломинкой. Ему очень хотелось казаться безразличным, но каждый раз он вздрагивал, когда его окликали:

– Эй, ты думай–думай!

– Оставьте ребёнка в покое. – тихо, но отважно выкрикнула женщина.

Суд. Её мальчика обвиняют в убийстве. Да понятно, и того мажора, убиенного, тоже жалко. Хоть и был он, что ни на есть, мажор, но всё равно жалко. И своего жалко.

Сын хоть и говорит, что не виноват, оттолкнул, а тот неудачно упал и умер. Родственники мажора сделали бизнес на смерти. Она отписала им квартиру, которая осталась по наследству от бабушки. Сейчас требуют деньги, иначе обещают засудить по самое не хочу. И сыну её прохода не дают. Зачем он только пошёл в тот ресторан? Ленке своей хотел показать, что крутой. Знал ведь, что мажор на его Ленку глаз положил. Ну вот и сходили. Показал Ленке. Где теперь Ленка? Дома сидит, прячется от родственников мажора.

– Здрасте, Наталья Кузьминьша! – это судья пошла. Здороваются с ней, как будто у них всё куплено. Хоть и утверждает адвокат, что дело будет рассматриваться по статье за причинение смерти по неосторожности, но давят, говорят, что суд всё равно переквалифицирует на умышленное убийство. Хоть адвокат и утверждает, что невозможно это. Но мамаша мажора обещает дойти до Верховного суда. У них полный ресторан свидетелей. А у Светы: сын да Ленка. Был ещё Мишка, да и тот куда–то скрылся. Испугался. Честно сам признался, что боится этой семейки.

– Здрасте, здрасте, Коровкин! – знает его по имени–отчеству. Все их знают. Весь город держат: кого в страхе, кого на подкупе. Говорят, что хорошая это судья, справедливая. Так ведь и ей своя жизнь дорога.

И где эту Марину черти носят? Обещала ведь помочь, поддержать морально. Стыдно, конечно, Маринка не успела приехать в город, как Светлана тут же со своими проблемами. Впрочем, Марина–то в курсе давно была, по телефону созванивались.

А тут возьми Марина, да и приедь. Почти двадцать лет прошло, как уехала отсюда. И вдруг, нарисовалась у Светланы на пороге: «Здрасьте, не ждали? А вот она я!» Аккурат вчера вечером и объявилась.

Светлана–то поначалу держалась. А когда пропустили по маленькой, напряжение и стало выходить. Не выдержала Светлана, расплакалась. Откуда ей ещё три миллиона взять. А эти требуют. Даже если квартиру продаст, не будет такой суммы. Мажорова семейка давит: «Нет денег? Бери кредит, коли сына хочешь сберечь!» Ну понятно, что придётся квартиру продать… А самим где жить? Как быть? Марина–то по телефону обещала помочь. А вчера ни слова про деньги не сказала. Просто слушала да молчала. Светлане совестно тоже про деньги–то спрашивать было.

 Утром Марина собралась куда–то ни свет ни заря. Сказала, что хочет побродить по знакомым местам, детство вспомнить, и ушла. На суд–то Светлана с сыном вдвоём пошли. Совестно, наверно, Марине стало: денег нет, а чем ещё поможет? Хоть бы морально поддержала. Хотя кому приятно связываться с подсудимыми?

– Здрасте, Кирилл Кириллович! – прокурор пошёл. Сердитый, молчаливый. Буркнул что–то и пошёл.

А мамаша–то убиенного как давай причитать. А ведь только что ругалась да так, что уши в трубочку сворачивались. Да что это, мать ведь всё–таки.

– Светлана Николаевна, успокойтесь вы. Всё будет хорошо. Не нервничайте. – успокаивает обвиняемых адвокат. Самый дешёвый в городе. Вчерашний студент. Никто другой не рискнул против мажоров пойти.

Ленка–то, Ленка, на суд сегодня тоже не пришла. Сидит дома и трясётся как осенний лист. Пообещала мать убиенного её крутым отдать, в наказание за смерть сына. Вот и побоялась. Бедная девчонка влипла по самое «не хочу». И уехать ей некуда, нет нигде родных. Из простых она. Отец Лены попытался заступиться за сына Светланы, да в больнице сейчас. Сказал, что на лестнице оступился. Оступился ли?

– Герыч, привет! В сборе уже всё! – это ихний адвокат. Самый дорогой в городе. Говорят, что он когда–то вместе с судьёй и прокурором в одном отделе следаком работал. Конечно, куплено у них тут всё.

А чего это Коровкин рот–то открыл?  Да и Герыч тоже? Аж сигарета выпала изо рта.

– Марина Вячеславовна, наше почтение! Какими судьбами вы здесь? – если бы не позвоночник, голова Коровкина давно бы уже в штаны упала от усердия.

– Колчак, вот встреча так встреча. Не гадала, не ведала.

Наконец–то Марина пришла. Не подходит к Светлане. К той компании подошла. Вся сияет. Пропал Кешка вместе со своей матерью. Думала Светлана, хоть кто–то поддержит их, а тут оказывается. И Марина туда же…

– Вячеславовна! Славненько, что и ты здесь. Рад–с, очень рад–с. – Герыч прям из туфель выпрыгивает.

– Что за клуб по интересам? – Марина само очарование. Длинное полупрозрачное платье–разлетайка, а под ним трикотажный футляр. Светлана видела такое в журнале мод. Такие модели советуют тем, кому за пятьдесят: чтобы скрыть недостатки фигуры. Неужели у Марины есть недостатки. Платье мягкими складками спадает, под лёгким ветерком волнуется. Причёска, неброский макияж. Красавица. От неё веет уверенностью. Зря ей Света о беде рассказала. Марина скажет теперь: «Меньше лопастями надо крутить». Это её выражение. Она так про драки всегда говорила.

– Так вот, у уважаемого человека тот прыщ сына убил. К правосудию взываем. А, Кириллович, правосудие должно свершиться? – обратился Коровкин–Колчак к прокурору, который вышел на крыльцо покурить.

Тот не обратил внимание на говорящего. Уставился на Марину, как будто она с того света возникла:

– Мариша! Откуда ты? Сколько лет, сколько зим! Где пропадала–то?

– Ну, где была, меня там нет. – улыбнулась. – Ты, что ли, в процессе будешь обвинителем? А судьи кто?

– Судьи, так Наталья Кузьминична, ну Кузьминых которая.

– Кузя? Судья? Ну, растут люди, растут! Ладно, вечером встретимся, пообщаемся. – улыбнулась. Посмотрела, как дверь за прокурором закрылась. – Ну что, Колчак, ты–то чего здесь делаешь? Говорят, ты моего племяша прессуешь, так смотри. Я же и тебя прессануть по старой памяти могу. – и опять улыбнулась. Повернулась гордо и пошла к Свете. – Кеша, не трусь, прорвёмся. – повернула голову назад, подняла руку, щёлкнула пальцами, как бы призывая к вниманию: – Герыч, ты там сильно–то не лютуй. Сегодня я у тебя экзамен буду принимать. А меня ты помнишь, ой противная да дотошная. Ты долго у меня в учениках ходил…

– Мариночка, ордер–то есть? – Герыч нервно сглотнул слюну. Напором собирался брать.

– Не ссы, мне ордер не нужен. У Светланки хороший адвокат. Десятерых за пояс заткнёт. Не смотри, что молод, смотри, что умён и коварен, как … адвокат.

Светлане стало легче на душе. Это было не первое заседание. Все откладывали да откладывали. И судьи менялись, и атмосфера давила. А сегодня как будто форточку открыли, и свежий воздух ворвался.

Само заседание много времени не заняло. Встал было Герыч, поднял руку, словно великий оратор, начал было говорить. Да как сглазили его. Как рыба рот открывает, а вылетает невесть знает что. Марина сидит: нога на ногу закинула, спиной на стул опирается, руки на груди скрестила, губы в полуулыбке сложила, глаза сощурила, не отрываясь, на Герыча смотрит.

Приговор: зачли отсиженное под домашним арестом. Свободен. Оставили статью: убийство по неосторожности.

– Я хочу моральный ущерб получить… –взвизгнула мамаша убиенного мажора.

– Будет тебе моральный, сама не захочешь взять. – тихо, но всё–таки слышно, проговорила Марина. Мамаша вздрогнула, обернулась, как будто змея её ужалила. – Тебе квартиры, что ли, мало? Ты же даже из смерти сына пытаешься выгоду поиметь. Смотри, бог–то не Антошка, видит немножко.

Жалко Светлане парнишку, хоть и мажор, а жалко, человек же. Хоть и гнилой, но кто знает, может и исправился бы.

Кешка с Леной в ресторан пришли. Говорили им, мажоры там гуляют, не ходите. А Кешка деньги специально копил, чтобы в этом ресторане Лене предложение сделать. Красивая девчонка. Мажор–то, убиенный, так и нарезал месяцами круги на своей крутой машине около Ленкиного дома. Первая красавица в городе. Лена отказала ему, пообещал отомстить. Как в ресторане увидел, так дружки его Лену и схватили, будто бы потащили, а он сам Кешку держал. Кешка как увидел испуганные размером в два блюдца глаза Лены, так и рванул на помощь. Мажора, не глядя, толкнул, ну тот и упал. Только Кешка–то спортсменом был, весь из мышц состоял.

– Слышь, ты, гамма до минор, успокойся уже. – Марина повернулась к мажоровой матери. – Не ваше б… был бы жив сын твой. Сами вы его и убили.

На улицу из зала суда выходили в тишине. Мажоровы родственники первыми убежали.

– Марина, не знаю, что бы делала без тебя. – Света сжала руку Марины.

– Что бы делала? Да ничего. Эти из моей бригады, – и она кивнула на судью и прокурора, – Я им, как себе доверяла. Спину всегда прикроют. Они не продаются.

А сама промолчала, что с первого дня знала, чем дело закончится. Света же пересылала ей копии документов. Не было доказательства на умысел.

Герыч тоже грамотный мужик. Дело своё знает. На ошибках играет. И он с первого дня знал, нет там умышленного убийства. Да только мажоры слышать не хотели. Знала и про то, как следователя гоняли да пинали из–за мажоровых жалоб. Не испугался. Мундир не замарал.

Завидно Марине вдруг стало, что уже не у дел. Работа хобби была. Кайф ловила от расследования.

– Света, а пошли–ка сегодня в мажоровый ресторан. Пора им покинуть свой престол. – Марина улыбнулась широко, как умела.

Глава 2. Коровкин–Колчак

До вечера время ещё было. Свету ноги не держали, и она вместе с Кешкой домой ушла. Договорились, что с Мариной позже встретятся.

А Коровкин? Не он бы, не дёрнулась мажорова мать. Света подумала, жаль, что Марина раньше не объявилась. Не знала она, что нельзя было раньше. Говорила же Марина, не отстёгивай квартиру. Да за сына боялась. Марина всё–таки не у дел сейчас. Да и далеко. А эти рядом, в городе.

Коровкин–Колчак сидел на берегу реки. Он любил приходить сюда: никто не мешает, можно подумать, помечтать, повспоминать. Когда ещё мальчонкой был, бегал сюда. Никто и предположить не мог, что из этого не по годам развитого мальчугана вырастет авторитет уголовного мира, головная боль оперов. Но жизнь крутанула так, что мама не горюй! А все старшие братья. Родители пили, братья сами себе искали пропитание. Младшего, не от мира сего, они любили, баловали. А потом вдруг поняли, что он у них самый головастый. Стали постепенно привлекать. Первый раз он разработал им план ограбления магазина в достаточно юном возрасте. Сам на шухере стоял. Тогда первый раз страшно было за решётку идти. Потом, ничего, привык. Диковинно было, что к нему, к уголовнику, девчонки как мухи на мёд липли. Вся эта тюремная романтика и вера женщины в возможность исправить заблудшего сыграла только на руку Василию Коровкину. Почему Колчаком прозвали? Да, говорят, внешне похож. Он уже и не помнит, откуда кликуха.

Ветер погнал барашки по реке. Посвежело. Птицы расшумелись. Вот букашка малая на листик карабкается. Упала, снова полезла. Упёртая. Василий, как в детстве, до сих пор любил смотреть на всю эту живность. Иногда он думал, а как бы сложилась эта жизнь, если бы не тюрьма. Наверно, пошёл бы в науку. Усмехнулся. Почему–то ему иногда хотелось отмотать назад время и пойти в науку, чтобы вот так сидеть на берегу и наблюдать за всяческою живностью и вести дневник. Братья смеялись над ним. Глупые. Он же свои операции разрабатывал, подсматривая за многоногими тварями.

Встреча с Мариной Вячеславовной произошла, когда у него уже был определённый вес в криминальных кругах. Он на все сто был уверен, встреться по–настоящему он с ней раньше, до первой отсидки, и пошёл бы в науку. В душе потеплело, и он позволил себе окунуться в воспоминания.

Следователь у него была эта самая судья, которая сегодня оглашала приговор. Она тогда только пришла тогда в следствие, совсем девочка ещё, робкая. А он мужик нахальный был уже. То матом кроет, то пугает. Девчонке на допрос, а она как осенний лист дрожит. Додумались тоже желающего в авторитеты вчерашней выпускнице дать. Сменили на другого следователя. Следствие тогда в основном женское было, мужчин мало оставалось. Лихие девяностые. Мужику семью кормить надо, а кого можно было тогда накормить на ту зарплату?

Колчак – мужик опытный. На одну обольщением, на другую наглостью, третью вообще посылает. Перебрав весь женский следственный состав, перешли к немногочисленному мужскому. Он и их выводил из себя так, что те готовы были морду ему набить. А нельзя. Это Колчак, не кто–либо. Потом так морду в подворотне набьют, что вряд ли способен будешь сам до дома дойти. Город маленький: здесь чихни, там здоровья пожелают. В общем, за две недели следствия со всем составом познакомился. Дело–то не государственной важности, так, обычный разбой....

Разбой, Колчак усмехнулся. С пугалкой зашёл в магазин. Душа горела, выпить хотелось. Пугалка не пугалка, а продавец за настоящую приняла. Да ещё беременная была. Как не родила на месте, не знает. Потом–то, уже на следствии, эта же продавец ему сигареты передавала. Таким галантным он предстал перед ней на очной ставке. Но это будет позже. А пока… первые десять дней.

Он уже с сокамерниками попрощался. Если обвинение сегодня не предъявят, то отпустить должны. А какое обвинение, если толком и подозреваемым не допросили. И так по подозрению максимальный срок за решёткой продержали, завтра десятый день будет.

А тут она вышла с отпуска. Её уже ждали дела особо важные, только он об этом не знал. Плюс есть один, когда ты «важняк» – количество дел в разы меньше, правда, спрос строже, а дела серьёзнее. Да и помощи больше, целая бригада оперов на тебя пашет, твои запросы в первую очередь. Правда и ходишь по острию ножа, как под микроскопом: шаг влево, шаг вправо – равносильно расстрелу.

Вот дали ей это дело. Почитала, решила познакомиться. Привели в кабинет. Она не любила допрашивать в кабинетах в ИВС [Изолятор временного содержания], предпочитала у себя в кабинете. Зашёл. А там сидит Наталья, та, что судья сейчас, и по делу даёт пояснения.

Марина представилась: имя–отчество, стала допрос вести. Маленькая, худенькая, стрижка под мальчика. Наталья сидит, слушает, записывает. Колчак и решил: очередная практикантка. Конвой тут же, в кабинете. Вот и решил он позабавиться. Стал байки травить. А она всё старательно пишет, все сказки его записывает.

Наталья молчит, только глаза большие делает. Знает, что врёт он. А он старается, второй час сочиняет. Эта записывала, не удивлялась. Подписался. Потом только глянул, что за бумага–то: а это был протокол допроса в качестве подозреваемого. «Ладно, – подумал: –прокурор бред почитает и не станет арестовывать. А этой ещё и выпишет!» Но зацепила чем–то. Не хотелось так быстро прощаться со следачкой. «Ладно, выйду, цветов ей притащу. Пусть девка сильно не расстраивается.» Пошёл в камеру. Заходит и говорит: «Выпустят меня скоро. Дали дело детсадовке. Я ей такого набрехал, самому смешно. А она серьёзно записала, сказала, что проверит всё».

– Кто следак–то? – спросил сокамерник.

– Да Марина какая–то. Не разобрал.

– Важнячка, что ли? Так ты зря сказочки рассказывал. Так красиво повернёт, что суд тебе за сказочки годик припишет. С ней лучше либо молчи, либо колись. А вообще, договориться всегда можно. Она невредная, если с ней по–хорошему.

– Да какая важнячка? Детсадовка, говорю же. Жаль девчонку. Не раскусить им меня, вот и отдали ей, чтобы потом отпустить с богом. Жалостливая. Говорю: «Свиданку можно?», а она: «Можно.» «А передачу?». Она опять: «Можно». Сокамерник опять: «Говорю тебе, важнячка».

Вызывает на завтра. Адвокат сидит. Значит, всё–таки обвинение будут предъявлять, опять–таки, на арест повезут. Решил на мате. Как с Наталкой. А она, пока он матерился, какие–то вопросы с адвокатом под шумок решала, на него внимания не обращала. Минут пятнадцать отборного мата, такие выражения, что записывать можно было. Замолчал, выдохся. Он молчит, и она молчит. А адвокат… Адвокат у него самый крутой был, и тот молчит. А Вячеславовна улыбается так, хитренько–хитренько. Не выдержал Колчак, спрашивает: «А чего вы молчите?». Следователь отвечает: «Жду, когда вы выговоритесь.» Тут в кабинет сожительница заглядывает, спрашивает, можно ли подписать заявление на передачу. Марина встала, дошла до двери, взяла заявление и попросила подождать за дверью. Прошла на место, подписала не глядя и отдала. «А чего вы ничего не вычеркнули?» – Колчак недоумевал. Только что крыл её почем зря, а она передачку подписывает. «Так не моё это дело, посылки трясти. Если внутренние правила. Что нельзя, то сами вычеркнут. Я только решаю: можно или нет.»

– Так зачем передачу, я же сейчас домой пойду. – сам офигел от своей наглости.

А она так спокойно: «Да, сейчас, разбежались. Обвинение, к прокурору и обратно к себе. Я вас так просто не отпущу», – и опять хитрая улыбка. А у него аж душа перевернулась от этой улыбки.

Положила обвинение на стол. Адвокат попросил оставить вдвоём. Вышла. «Послушайте меня, Коровкин. Поверьте моему опыту. Не надо с ней так. Это важняк, если вы ещё не поняли. Вы себе сейчас срок наматываете. Про неё слышали, как говорят? Мягко стелет, да жёстко спать. Лучше откажитесь от дачи показаний, чем сказки ей рассказывать. Она не поленится, всё перепроверит. И напишет такую петицию…

Вот эта шмакодявка важняк? Она ещё школу–то не окончила. Какой из неё важняк? Внутри всё сопротивлялось, не хотелось верить… а вышло, как она сказала. Прокурор посмотрел материалы, почитал, и… арестовал. Откуда же ему было знать, что она доказательственную базу уже проанализировала.

Ну а дальше, не нытьём так катаньем. Что только он не делал: и голодовку объявлял, и больным сказывался, и даже пытался поломать себе руку. Вот однажды приводят его к ней. А у него по телу мурашки, и нижний товарищ как охотничья собака в стойку встал. Понял, что снесёт крышняк. Хотя от чего? Одета в классику: чёрная юбка прямая до колен, блузка розовая, сверху пиджак в мелкую клетку. Сапоги гармошкой, как модно. Руки ухожены, с аккуратными ноготками. Косметики минимум. Спокойная, деловая, с лёгкой полуулыбкой.

– Ну что, Василий Петрович, дурку хотите? Так я могу вам устроить. – Всегда по имени–отчеству обращалась.

– Какую дурку? Зачем? За кого меня держите, за психа, что ли? – «Дурка» – это психолого–психиатрическая экспертиза. Ему «дурку», так его вся тюрьма на смех поднимет. Это как удар под дых.

– Ну а что мне с вами делать? – поставила руки на стол, сцепила кисти, оперлась на них подбородком, посмотрела искоса на него. Помолчала. Потом откинулась на спинку стула, руки, не расцепляя, выпрямила на столе. – Что мне с вами делать? Я вас допрашивать не могу, на место вывозить тоже, а то ещё в голодный обморок упадёте. Ну? У вас есть предложение получше? А мне вам ещё один эпизод надо предъявить…

– Какой эпизод? – сердце Колчака опустилось. Знал грешки за собой, но был уверен, не раскопают.

– Так сорока на хвосте принесла. Я с нужными людьми пообщалась, мне и рассказали. Хотите, зачитаю показания. – открыла папку и прочитала несколько страниц. Вернее, сочиняла на ходу. Только Колчак этого не знал. Предположение у неё было, интуиция вопила, что это он, а доказательств ноль. Но Колчак повёлся, подсел на крючок, чистосердечно рассказал.

Надо было отдать должное, из пяти эпизодов только три вменила. По двум другим прекратила, доказательств не было. Только его слова. Но зато первых три… Хоть десять тысяч раз показания поменяй, доказательства железные.

Из воспоминаний Колчака дождик вывел. Встал, потянулся, пошёл не спеша. А кровь вновь, как двадцать пять лет назад забурлила. Срок ему тогда солидный дали, хоть следачка и не поленилась, честно искала смягчающие. Какие там смягчающие при таком рецидиве. Адвокат тогда сильно ругался. Сказал, если бы не сказочки, не накопала бы эти дополнительные два эпизода.

Уже под конец следствия спросил, почему ни разу передачку не запретила, ни свиданку.

– Что зачем? За мной сидите. Я вам и папа, и мама, и Господь Бог.

Потом, уже на этапе, много про неё слышал. Спорили мужики, начиная: умеет ли кричать, и заканчивая, хоть кому–то хоть раз отказала в передачке? Хорошо за ней числиться было как за каменной стеной. Только потом точно знал, что по этапу погонят, да ещё и получишь по самое не хочу. Одно слово, профессионал.

Глава 3. Мажорный ресторан

Мажорный ресторан шумел, гудел. Света зашла и остолбенела. Страшно стало. Спряталась за спиной Марины. Тут же подлетели официанты.

– У нас столик заказан. – Марина в брюках, свободной блузе, кроссовках–туфлях. Через плечо небольшая сумочка. Украшений не много, не броско. По сравнению с публикой: скромница.

– Э, гляди, бабульки пришли пенсию прогулять. – гоготнул один из мажорчиков: хорошенькая мордашка с пошлым взглядом. Рядом девчушка сидит. За мажоровыми деньгами охотница. Затянулась сигареткой. Не смешно, но хихикает. Надо быть в теме.

– Подружка, здесь вроде как курить нельзя. – улыбнулась Марина. И, не глядя на девицу, двинулась за официантом. Сели за столик на две персоны: – Молодой человек, передайте вон тем молодым людям, что надо бы соблюдать правила.

– Слышь, ты, сухофрукт, ещё вякнешь против моей Ляльки, дымом перекусишь.– мажорчик встал.

– Ой, гамма до минор, вы, случайно, в Сахаре не заплутали? – Марина смерила мальчика надменным взглядом сверху донизу и обратно. – Понимаешь ли, у меня аллергия на табак. Ты в травмпункт давно не обращался? Ты знаешь, на кого сейчас нарываешься? А то ведь посмотрим ещё, кто дымом перекусывать будет. – и брезгливо так пальчиками стряхнула. Будто что–то непотребное задела.

Светка только смотрела, как Марина лихо отбивала словесные удары. И не боится ведь. Мажорчик отступил, струхнул. Деваха сигарету убрала.

– Мариш, а Мариш, а кто за тобой сейчас стоит? – вдруг спросила Света.

– Никто. – так же тихо ответила Марина. – Нет давно уже никого. Да это и неважно. На таких главное – нахрапом брать. Они перепроверять не будут. Вдруг ненароком не на того попадут. Что им потом будет. Оба на, а вот и компашка утрешняя сидит. – Марина показала глазами на угол.

Света повернула голову. Мажорнина мамашка что–то оживлённо рассказывала. Она была уже под градусом. На поминки это явно не было похоже.

– Может, уйдём? – прошептала Света.

– Не боись, прорвёмся. – и Марина сделала заказ подошедшему официанту. Парнишка молодой, не испорченный. Улыбается радушно.

И вдруг на весь зал раздалось:

– Добрый вечер, Василий Петрович! Как ваше ничего? – мажорчик чуть не приседает, в глазки заглядывает.

Коровкин–Колчак идёт, не спеша, по залу, по–хозяйски осматривает посетителей. Он и вправду как босс здесь. Вдруг глаза встречаются с Мариной. А за его спиной Герыч скачет, у виска крутит, мол: «Марина, испарись!» Герыч хоть и при Колчаке, но следак не умер в его душе. Знала Марина, что Герыч закон не переступает. Дело своё делает на чужих ошибках, в рамках кодекса. Не прикопаешься. Впрочем, это и есть хлеб адвоката. А он хороший адвокат, сильный. Он и следаком сильным был, и честным.

– Умри, шкет. – бросает Колчак мажорчику. Подходит к Марине. – Ты каким ветром сюда, Марин…? – задумался: по имени–отчеству или же по ласковому, Мариночка.

– Ну не ты, а вы. – Марина голову склонила. Вроде бы и снизу вверх смотрит, а всё кажется, что свысока. До сих пор корона на голове, и ведь не давит и не падает.

– Да шас. Вы. Вы – это когда ты важнячкой была. А теперь ты. – Светлана сглатывает слюну. Потянуло же Маринку сюда. Адреналина ей в задницу не хватало. – Ей, Марат! – к Колчаку подбегает официант. – Обслужи этот столик по высшему разряду за мой счет.

– Спасибо, Колчак, но если уж я пришла сюда, то сама за себя могу заплатить. – Марина прищуривает глаза. Дразнит? Или утверждается? Кто она? Какая сила за ней? Слишком наглая, эта бывшая важнячка.

– А я сказал: «Угощаю». Или западло? – Светлана не привыкла к такому жаргону. Да и Марина с ней общается вполне литературно. А тут прям речь истинных аристократов подворотни.

– Не западло. Не люблю быть обязанной.

– Эти мой должок. – Колчак взял стул от соседнего стола, уселся на него, как на коня. – Я и до тебя и после со следаками общался, но такой безбашенной не встречал. Ты какая–то дурная была: я её матом крою, а она мне передачи подписывает, свиданки даёт. Скажи почему? Ты же могла меня сгнобить. Один со мной в камере сидел. Он, знаешь, что мне сказал, когда я тебя заказал, что если хоть волос упадёт с твоей головы, он меня на лоскутки порежет.