Век годами не измерить (сборник)

– Живут же люди! Воюют! – не выдерживает командир отделения электриков Виктор Нищенко. – Товарищ старший политрук, долго мы будем тут заклёпки драить?

– А вам, я смотрю, еще рановато воевать.

– Это почему?

– А потому, – неожиданно сурово говорит Шаповалов, – что корабль в море может быть могучей крепостью, а может – просто мишенью, беспомощной и бесполезной!

– Там люди гибнут, а мы… Вояки, называется!

– Во-первых, не вояки, а военные моряки, – осаживает его Шаповалов. – Постарайтесь понять эту разницу. Во-вторых, мы не заклёпки драим, а охраняем восточные рубежи Родины. Вы вспомните последние учения. Какую оценку мы получили за торпедные стрельбы?

– Четверку.

– И что это значит?

– Неплохо…

– Плохо! Смертельно плохо! Потому что каждый наш промах – шанс для врага. Пробоина в нашем борту! А потому мы должны, как вы выражаетесь, свои заклепки драить, и драить, и драить – днем и ночью, у пирса и на рейде, в одиночном плаванье и в составе соединения, на воде и под водой…

– Я ж с Одессы, товарищ старший политрук! У меня там мать, невеста… Почти год писем не было!.. К нам на лодку почтальон вообще дорогу забыл…

– Кончай ныть! – в сердцах бросает ему Казимир Вашкевич. Он парторг и уже поэтому должен поддержать Шаповалова, но есть у него и личный резон: – Я вообще из-под Каменец-Подольска, там уже год как фашисты окопались – и что прикажешь, бежать туда с винтовкой наперевес?

– Сам говорил, сестра в Кузбассе, в эвакуации!

– Что за разговоры, Нищенко?.. – Шаповалов одергивает матроса, но тут же меняет тон: – Я понимаю, ребята, – трудно! Но разве только нам трудно? – продолжает читать сводку Совинформбюро: – «Отступая под ударами наших частей из села Зайцево Орловской области, немецко-фашистские мерзавцы сожгли и разрушили 600 домов колхозников. Гитлеровцы засыпали колодцы и вырубили сады. На улицах села красноармейцы обнаружили десятки трупов истерзанных немецкими бандитами мирных жителей – стариков, женщин и детей. На окраине найдено восемь трупов замученных пленных красноармейцев. У них отрезаны уши, носы, выколоты глаза, вывернуты руки и ноги. Часть жителей села Зайцево гитлеровцы под угрозой расстрела увели с собой».

– Вот гады! – сжимает кулаки Сергей Жигалов. – Это ж у нас на Орловщине, в моих местах!

Разговор прерывается сигналом боевой тревоги. По кораблю разносится команда:

– Корабль к бою и походу приготовить!

Матросы стремглав разбегаются по боевым постам, сноровисто задраивают отсеки, расчехляют механизмы.

Чаговец и Стребыкин, как всегда, на посту вместе. Анатолий с надеждой спрашивает:

– Неужто в море выйдем?

– Смотри, не сглазь!

Но спустя некоторое время, когда на центральный пост один за другим поступили доклады о готовности, догадка подтвердилась. Братишко отдает приказ:

– По местам стоять! С якоря сниматься!

Механик корабля старший лейтенант Варламов собрал трюмных машинистов в центральный пост. Небольшого роста, похожий на подростка, то и дело привставая на носки, он говорит:

– Боевой опыт показал, что при разрывах глубинных бомб первым делом выходит из строя освещение. Вот почему мы так часто учимся действовать в полной темноте. Даю вводную: лодка получила большой дифферент на нос. Стребыкин, дать пузырь в носовую группу цистерн главного балласта!

Анатолий, успев завязать глаза, ощупью старается отыскать колонку аварийного продувания цистерн и найти нужный клапан. Вот он, первый слева!

– Даю пузырь! – докладывает он и открывает большой маховик.

– Грудин, снять давление с носовой группы в отсек! Чаговец, дать воздух высокого давления на колонку продувания!

Едва только, сталкиваясь от качки, матросы справляются с задачей, по кораблю раздается новая команда:

– Срочное погружение!

И в считанные секунды лодка уходит на перископную глубину.

– Приступить к зачётным торпедным стрельбам!

Анатолий оказывается рядом с Яковом Лемпертом.

– Теперь не подведи, – говорит ему Яков и ласково гладит корпус торпедного аппарата. – Моим малышкам от тебя одно требуется – воздух высокого давления. А уж они не промахнутся…

– Акустик, доложите цель! – это голос командира.

Николай Фадеев докладывает:

– Транспорт! Слева по курсу – 15 градусов!

– Носовые аппараты… товсь… Пли!

В торпедных аппаратах громко зашипело, и лодка вздрогнула, посылая смертоносный груз к цели.

– Срочное погружение на тридцать метров!.. Штурман, засечь место атаки!

– А это зачем? – тихо спрашивает Анатолий у Лемперта.

– Чтоб торпеды не потерять. Они, считай, на вес золота: не дай бог, утонут – ищи потом по всему заливу!

– Транспорт условно потоплен! – слышен голос командира. – Поздравляю команду с успехом.

– Условный транспорт в условном месте условно потоплен! – язвительно дублирует Нищенко.

По кораблю разносится сигнал отбоя тревоги, и матросы возвращаются в кубрики.

– Знаешь, Казимир, – обращается Нищенко к Вашкевичу, – ты хоть и парторг, но не будь святей папы римского!

– Это как?

– А так! Политрук только рот открыл, а ты сразу сю-сю-сю…

– Дурак ты, Витюша, – беззлобно, но с обидой говорит Вашкевич. – Выходит, если я с ним согласен – мне молчать, лишь бы ты чего не подумал? Да если хочешь знать, нытик на корабле хуже шпиона. Диверсант!

– Я – диверсант?!

– Будешь ныть – станешь.

– Ладно вам! – урезонивает обоих Чаговец. – Правду говорят: два электрика сойдутся – считай, короткое замыкание… Дайте покемарить – мне через полчаса на вахту.

В кубрике наступает тишина, слышно только мерное гудение дизельных двигателей.

Внезапно покой корабля снова взрывает боевая тревога. Матросы слетают с коек.

– Вот и концерт по заявкам! – бросает Стребыкин.

Вцентральном посту Братишко смотрит в перископ и командует:

– Оба дизеля, стоп! Самый малый назад!.. Сигнальщик, доложите обстановку!

Василий Глушенко рапортует:

– Впереди справа по борту – мина! Кажись, одна…

– Отставить «кажись»!

– Одна, товарищ капитан-лейтенант!

– Откуда бы ей тут взяться? В наших внутренних водах… – произносит рядом с Братишко командир БЧ-2 старший лейтенант Сергеев.

– И тем не менее, Василий Константинович… Как говаривал, кажется, ваш любимый киногерой – грубо, но факт! – Братишко навел перископ в нужную точку и уступил Сергееву свое место. – Смотрите сами.

Сергеев приникает к окуляру и видит прыгающий на волнах черный рогатый шар мины.

– Носовые аппараты, товсь! – командует Братишко.

Усатый наводчик Иван Горбенко и установщик цели Павел Листков готовятся к выстрелу.

– Пли!

Видно, как в море ныряет одна торпеда, другая, третья… В море зловеще тихо, мина невредимо купается в волнах. Наконец после очередного, пятого выстрела раздается взрыв, и над водой вскипает черное, но уже безопасное облако дыма. Оно постепенно оседает, и вместе с ним оседает напряжение на постах.

– Отбой боевой тревоги!

Яков Лемперт встречает Горбенко объятиями:

– Всё, братишка, в твою честь тоже отпускаю усы. До победы!

– Ну, теперь Гитлеру полный капут, – замечает Чаговец. – Его усики против наших – один сорняк!

Пока лодка ложится на обратный курс, по отсекам разносится:

– Бачковым – на камбуз! Команде обедать!

– Вот это жизнь! – радостно констатирует Виктор Бурлаченко и, прихватив бачок, отправляется на камбуз. Вскоре он возвращается, но не один – вместе с ним, держа в обеих руках литровую банку компота, шествует щуплый кок Демьян Капинос:

– Горбенко, Листков! От лица службы… и от моего лица…можно сказать, объявляю благодарность!

В кубрике раздается дружное «ура!». Нищенко поднимает Капиноса вместе с банкой:

– Визьмэш в руки – маеш вэщь!

Кубрик радостно хохочет. Горбенко щедро делится с товарищами «наградным» компотом, но первому наливает Васе Глушенко:

– Вот кому спасибо надо сказать. Проглядел бы он мину – глотать нам всем забортную воду.

А Вашкевич, чокаясь компотом с Нищенко, покровительственно обнимает его:

– Теперь понял, в чем наше самое грозное оружие?

– Да ладно тебе… – отмахивается тот.

Вечером на плавбазе тихо. Огней вокруг почти не видно: хоть и далеко война, но, кажется, сам воздух напоен тревогой. Краснофлотцы собрались на палубе на перекур. Николай Фадеев – с неразлучной гитарой. И после тихих переборов сама собой начинается песня из недавно увиденного кинофильма – ее заводят тенор Петра Грудина и бас Сергея Чаговца.

Ты ждешь, Лизавета, от друга приветаИ не спишь до рассвета, всё грустишь обо мне.Одержим победу – к тебе я приедуНа горячем боевом коне…Приеду весною, ворота открою.Ты со мной, я с тобою неразлучны вовек.В тоске и тревоге не стой на пороге —Я вернусь, когда растает снег…

В какой-то момент Стребыкин не выдерживает, прерывает тягучий мотив:

– Да что там «в тоске и тревоге»! Давайте другую!

И заводит хорошо знакомую, которую тут же подхватывают все:

Мы все добудем, поймем и откроем:Холодный полюс и свод голубой.Когда страна быть прикажет героем,У нас героем становится любой.

А Чаговец с Грудиным – один баском, другой тенорком – заводят весёлые сельские припевки:

Топится, топится в огороде баня.Женится, женится, мой милёнок Ваня.Не топись, не топись, в огороде баня!Не женись, не женись, мой милёнок Ваня!

За два месяца до похода

Москва, Кремль, 5 августа 1942 года

Сталин в своем кремлевском кабинете читает почту. На одной из телеграмм задерживается особо. Потом нажимает кнопку и, услышав ответ ординарца, говорит:

– Вызовите Наркомфлота Кузнецова.

Потом встает из-за стола, закуривает, сосредоточенно обдумывая что-то. В дверях появляется заместитель председателя Государственного Комитета Обороны Молотов.

– Входи, Вячеслав Михайлович… Вот, почитай.

Молотов читает телеграмму, поднимает глаза.

– Как по-твоему, насколько можно этому доверять? – спрашивает Сталин, хотя, похоже, и не ждёт ответа.

– Берия говорит, наши разведчики сообщают то же самое.

– Разведчики… Хотелось бы верить!.. А вот Рузвельту уж точно ни к чему вводить нас в заблуждение. Не так ли?

– Думаю, вы правы.

Постучав, входит нарком ВМФ Кузнецов.

– Разрешите, товарищ Сталин?

– Здравствуйте, товарищ Кузнецов. Тут нам от господина Рузвельта интересная телеграмма поступила… Читайте вслух, пожалуйста!

Кузнецов читает:

– «До меня дошли сведения, которые я считаю определенно достоверными, что Правительство Японии решило не предпринимать в настоящее время военных операций против Союза Советских социалистических Республик. Это, как я полагаю, означает отсрочку какого-либо нападения на Сибирь до весны будущего года. Будьте любезны передать эту информацию Вашему гостю»… Простите, гость – это Черчилль?

Молотов замечает:

– Конечно, Николай Герасимович.

Сталин подходит к Кузнецову и, глядя ему в глаза, произносит:

– Как вы считаете, товарищ Кузнецов, можем мы использовать эту информацию для усиления наших позиций здесь, на советско-германском фронте?

– Безусловно, Иосиф Виссарионович! Сейчас английские конвои подвергаются особенно яростным атакам противника. А у нас…

– Сколько на Севере наших кораблей?

– К началу войны на Тихоокеанском театре у нас было 85 подводных лодок, в то время как на Северном – только 15. Правда, еще в сентябре 41-го мы перевели восемь подводных лодок Беломорским каналом в Архангельск и Полярное из Ленинграда. Позже, в апреле-мае 42-го года, три подлодки поднялись из Баку и Камышина вверх по Волге. В июле-октябре с Тихого океана Северным морским путем прошли лидер «Баку», а также эскадренные миноносцы «Разумный» и «Разъяренный».

– Мало… Мало!

– Так точно, мало, товарищ Сталин.

– А можно, в связи с телеграммой президента США, ещё раз пополнить Северный флот за счет Тихоокеанского?

– Некоторые командиры кораблей выступали с такой инициативой.

– Вот и продумайте эту возможность.

– Слушаюсь, товарищ Сталин!

– Рискованная операция, – замечает Молотов. – По Северу уже не пройдёшь – льды не дадут.

– Война, как ты знаешь, вообще мероприятие рискованное… Товарищ Кузнецов, сколько человек в экипаже подводной лодки?

– В среднем около пятидесяти.

– Хорошая команда! Я думаю, несколько таких лодок могли бы успешно действовать в северных морях. А наша задача – позаботиться об их безопасности на время перехода.

Сталин возвращается к своему столу и завершает разговор:

– Как говорил классик советской литературы Максим Горький, в жизни всегда есть место подвигу. А классикам верить можно!

За 25 дней до похода

Владивосток, штаб Тихоокеанского флота, 10 сентября 1942 года

В кабинет командира 1-й бригады подводных лодок капитана 2 ранга Родионова входит дежурный офицер:

– По вашему приказанию прибыли командиры подводных лодок.

– Прошу! – Анатолий Иванович направляется навстречу входящим и здоровается с каждым за руку. – Прошу, товарищи. Здравия желаю, товарищ капитан 1 ранга! Здравствуйте, Григорий Иванович!

– Лев Михайлович, приветствую! Здравствуйте, Дмитрий Кондратьевич!

– Проходите, Иван Фомич!.. Прошу садиться…

Командиры переглянулись. Еще в приемной, встретившись, они поняли, что неспроста званы все вместе. И теперь уже тон комбрига, отечески-ласковый, но и напряженно-торжественный, подтверждал это ощущение. Родионов заговорил:

– Товарищи офицеры, положение на фронтах вам известно. После разгрома под Москвой немцы значительно активизировались на Севере. Их надводные корабли и особенно подводные лодки создают серьезные препятствия нашим союзникам, которые через Мурманск стремятся оказывать нам военную и материальную помощь. Силы далеко не равны…

Родионов помолчал, вглядываясь в лица командиров, словно пытался понять, догадались ли они, о чем пойдет речь дальше. И продолжал:

– Командование, конечно, принимало необходимые меры. Кроме того, на заводах страны строятся новые корабли – рабочие и инженеры трудятся днем и ночью. Но обстановка не терпит промедления. Поэтому…

Родионов увидел, как напряглись лица и засветились глаза его боевых товарищей – теперь они ждали только подтверждения своей догадке.

– …Поэтому Государственный Комитет обороны принял решение… Мне поручено довести до вас приказ Наркомфлота адмирала Кузнецова. Вот он: «Подводным лодкам С-51, С-54, С-55 и С-56… произвести скрытный переход из своих баз в Полярное… с готовностью выхода к 5 октября 1942 года».

– Я же давно… – чуть не срывается с места Щедрин, но оседает под взглядом комбрига. – Простите!

– Я помню, Григорий Иванович. Действительно, в одном из ваших рапортов с просьбой отправить вас на фронт была эта идея. Выходит, час пробил. Прошу всех к карте… Южный путь невозможен: японцы, итальянцы, немцы нас не пропустят… Ледовитый океан уже закрыт льдами. Остается маршрут, который и определен приказом наркома: Владивосток – Петропавловск-Камчатский, оттуда к Алеутским островам, на американскую базу Датч-Харбор. Потом – Сан-Франциско, через Панамский канал в Гуантанамо – американскую базу на Кубе, далее – Галифакс (Канада), Рейкьявик (Исландия), Розайт (Англия) и, наконец, Полярное.

Помолчали, вернулись на свои места. Родионов тоже сел и, с пониманием взглянув на товарищей, достал портсигар.

– Можно курить… Я продолжаю. В оставшиеся дни на кораблях надлежит провести все подготовительные работы, принять на борт полный запас вооружения, продовольствия, топлива и воды. Пополнение запасов и необходимый ремонт будет обеспечен в американских и английских базах, которые я назвал, – переговоры об этом с союзниками ведут наши наркоматы иностранных дел, внешней торговли и ВМФ. Службам тыла, связи, санитарному, финансовому и другим управлениям флота соответствующие задачи будут поставлены. Старшим группы на всё время перехода назначен человек, которого вы хорошо знаете, – Герой Советского Союза, капитан 1 ранга Трипольский.

– Есть! – встал Трипольский.

– Сидите, пожалуйста, Александр Владимирович… По кораблям будут распределены дивизионные специалисты – штурман, механик, минер и связист, которые в период подготовки к походу должны будут сдать лично Трипольскому экзамен на допуск к управлению подводной лодкой и в пути будут выполнять обязанности вахтенных офицеров… На участке до Петропавловска командование походом поручено осуществлять Военсовету Тихоокеанского флота, от Камчатки до Исландии лодки переходят в непосредственное подчинение наркому адмиралу Кузнецову, на участке от Исландии до Полярного группой будет руководить Военный совет Северного флота. Повторяю: вся операция должна быть осуществлена скрытно, с максимальной степенью секретности. Вопросы?

– Разрешите, товарищ капитан 2 ранга, – встал Братишко. – Думаю, вряд ли то количество запасов, которое предстоит принять, останется незамеченным на берегу…

– Да уж, народ у нас догадливый – знает, что подлодки не для прогулок предназначены. Но главный секрет – цель похода. Поэтому перед личным составом задача должна быть поставлена только за пределами наших границ, после выхода из Петропавловска. Еще вопросы?

Поднялся Сушкин:

– Как в связи с этим будет осуществляться связь кораблей между собой и со штабом?

– Вопрос по существу. Согласно указаниям Управления связи ВМФ, подводным лодкам работать на передачу запрещается – за исключением радиограмм о месте нахождения (и то лишь по запросу начальника Главного морского штаба), ответов на шифрограммы, ну и, боже упаси, аварийных случаев. Вопрос эскортирования наших подлодок кораблями союзников тоже не планируется. Но в случае, если наши лодки волей обстоятельств окажутся в составе американских или английских конвоев, работать на передачу также запрещено.

С озабоченным лицом встал Кучеренко.

– Есть серьезное обстоятельство – дизеля…

– Знаю, что вы имеете в виду, Иван Фомич. На трех лодках из четырех сильно изношены аккумуляторные батареи. Это значит, что при подводном плавании возможно повышение температуры электролита и, как следствие, взрыв водорода. Проблема серьезная. Запаса батарей на флоте нет, а заводы, эвакуированные в тыл, продукции в должном количестве пока не дают. Выход один: переход придется совершать, как правило, в надводном положении, погружаясь только в случае явной опасности. Применять оружие разрешается лишь при нападении противника и невозможности уклониться маневром. Надеюсь, это более чем понятно…

Родионов встал, давая понять, что считает разговор оконченным.

– Товарищи офицеры, прошу отправляться на корабли и начать подготовку к походу. Александр Владимирович, вы задержитесь… Уверен, что задание Родины выполним с честью. Тем более, что операция проходит под непосредственным контролем Верховного Главнокомандующего.

На выходе из штаба командиры остановились и взглянули друг на друга. Напряжение недавних минут уже сменилось почти мальчишеской радостью: наконец-то настоящее дело, наконец-то фронт, наконец они тоже смогут бить врага!

Кучеренко сграбастал плечи всех троих в охапку и, чуть не приплясывая, запел свою любимую, украинскую:

Ой, у гаю при ДунаюСоловей щебече,То вин свою всю пташинуДо гниздечка клыче.Ой, тьох, вить-тьох-тьох-тьох,Соловей щебече…

Первая неделя похода. Владивосток, залив Петра Великого.

5 октября 1942 года

Вечером море, словно уставшее после бурного дня, кажется черным зеркалом, и краски темнеющего неба отражаются в нем всеми ежеминутными превращениями. По темной глади один за другим скользят два узких силуэта – С-55 и С-54. Во второй лодке по направлению к корме пробирается краснофлотец. Проходя мимо пятого отсека, где находится камбуз, он спрашивает Демьяна Капиноса:

– Кормилец, скажи на милость, далеко еще до козлино-дробильного отсека?

Кок, весь в поту, с видимым удовольствием отрывается от мытья котлов, освобожденных от остатков ужина.

– А-а, новенький… Как зовут?

– Юрий. Нуждин.

– Ты, говорят, на эсминце служил?

– Ну, раз говорят… Зря не скажут…

– Знаешь, у нас тут заблудиться – раз плюнуть. Главное – дуй в корму и никуда не сворачивай.

Новенький оценил шутку:

– Спасибо, друг. А то без компаса, сам понимаешь…

В кормовом отсеке слышно, как свободные от вахты матросы забивают «козла». За столом сражаются Николай Рощин и Николай Семенчинский против Анатолия Стребыкина и Петра Грудина. Рощин только что отдублился и победительно смотрит на соперников:

– Еще напор – и враг бежит!

– Толя, не поддавайся «николаевскому» режиму! – призвал Грудин.

– Вперед, на баррикады!

Сергей Чаговец, который верховодит в рядах болельщиков, встречает входящего Нуждина командой «смирно!», и тот, успокоив привставших было моряков: «Сидите, сидите…», примостился на рундуке рядом. В наступившем молчании слышно, как Семенчинский в ожидании хода привычно отбивает по столу «морзянку».

– Товарищ нервничает! – замечает вслух Нуждин.

– Нет, братишка, это он тренируется. Повышает, так сказать, свою профессиональную подготовку.

В кубрике понимающе засмеялись, а Семенчинский явно смущен:

– Кончай травить…

Чаговец, однако, вполне серьезен и обращается к новичку:

– Вот вы, товарищ, владеете азбукой Морзе?

– Ну… так…

– Вот! А ведь от этого в критической обстановке может зависеть ваша жизнь! И вчерашний поступок радиста-краснофлотца Семенчинского не только подтверждает это, но и служит примером всему личному составу флота.

– Ладно тебе… – по-девичьи краснеет Николай.

– Скромность краснофлотца, как видите, красит его, но не может умалить значение его мужества и находчивости в трудную минуту… Это произошло ранним утром, когда японские стервятники, как правило, совершают облеты нашего неба и порой нагло вторгаются в воздушное пространство Родины. В такие минуты подводным лодкам приходится совершать срочные погружения, скрываясь из-под зорких глаз возможного противника…

Присутствующие, включая самого Семенчинского, смеются, предвкушая развитие событий. Нуждин заинтригованно слушает.

– … И вот вчера… еще не рассвело, когда краснофлотец Семенчинский вышел по нужде на верхнюю палубу. Полюбовавшись зарей, он проследовал в надводный гальюн, где то ли увлекся процессом, то ли задремал. Скорее всего, досматривал, как в далеком Загорске любимая жена Ксюша раскрывает ему навстречу свои жаркие объятия. Естественно, в таком состоянии он не услышал сигнала срочного погружения. Каково же было его удивление, когда он почувствовал, что вместо объятий жена Ксюша хлестнула его по пяткам крапивой…

Перекрывая хохот в отсеке, Чаговец переходит к развязке:

– Очнувшись, Семенчинский обнаружил, что в ногах у него плещется ледяная забортная вода. Спросонок ничего не соображая, он, как был, выскочил из гальюна и понял, что лодка под ним тонет. Еще минута – он окажется на поверхности один. Вот тут и спасла моряка смекалка и профессиональная выучка. Он ухватился за тумбу перископа и всем телом стал отчаянно сигнализировать азбукой Морзе: «Человек за бортом! Человек за бортом!». В боевой рубке чуть не началась паника – может, это новые происки вражеских лазутчиков? Хорошо, что на вахте был опытный офицер – командир штурманской БЧ, лейтенант Тихонов. Он дал команду остановить погружение и на всякий случай приготовил личное оружие…

Семенчинский, смущённо улыбаясь, закончил игру:

– Рыба!

– Ну, рыба не рыба, – подытожил рассказчик, – а благодарности от начальства наш герой пока не дождался. Хотя пример его профессиональной подготовки, как вы поняли, заслуживает всяческого подражания… Команде – перекур!

Выйдя с разрешения вахтенного офицера на верхнюю палубу, моряки, однако, не спешили затянуться махоркой – все с удовольствием вдыхали свежий морской воздух. В небе висела полная луна, утопая в большом молочном круге.

– Это гало, – заметил Иван Горбенко. – У нас в Одессе говорят: вечером – гало, с утра – сильный ветер.

– А у нас в Богодухове, – откликнулся Сергей Жигалов, – говорят: жди у моря погоды.

– Как там у них сейчас – в Одессе, в Богодухове, у меня под Сталинградом?! – вздохнул комендор-зенитчик Иван Грушин.

– Может, дадут всё же нам повоевать? – включился в разговор Стребыкин. – Интересно, куда и зачем мы идем?

– Что-то важное затевается, – предположил Яков Лемперт.

– Да брось ты! – машет рукой круглолицый Николай Фадеев и с досадой добавляет: – Обычный выход: в белый свет пульнём, да и вернёмся…