Северное сияние

Таков был мир Лиры и таковы ее радости. Она была грубой и жадной дикаркой – по большей части. Но всегда смутно ощущала, что это не весь ее мир, что какая-то ее часть принадлежит великолепию и ритуалу Иордан-колледжа и где-то в ее жизни есть связь с миром высокой политики, олицетворяемой лордом Азриэлом. Хватало ей этого знания только на то, чтобы напускать на себя важность да командовать другими ребятами. Дальше ее интересы не шли.

Так и прожила она детство – словно полудикая кошка. Разнообразие в ее дни вносили только редкие наезды в Колледж лорда Азриэла. Хвастаться богатым и могущественным дядей было приятно, но за хвастовство приходилось платить: ее отлавливал самый проворный Ученый, доставлял к Экономке, где ее мыли и одевали в чистое платье, после чего вели (с многочисленными угрозами) в Общую Комнату Старших пить чай с лордом Азриэлом. Приглашалось обычно и несколько Старших Ученых. Возмущенная Лира сидела, развалясь в кресле, пока Магистр не приказывал ей сесть как подобает, и тогда она обводила их всех сердитым взглядом, так что даже Капеллан начинал смеяться.

Эти тягостные официальные визиты всегда проходили одинаково. После чая Магистр и Ученые оставляли Лиру с дядей вдвоем, а дядя велел ей подойти и рассказать, что она выучила со времени его последнего приезда. Она бормотала, припоминая какие-то обрывки из геометрии, арабского языка, истории или антарологии, а он сидел, закинув ногу на ногу, и смотрел на нее непроницаемым взглядом, пока не исчерпывался ее запас.

В прошлом году, перед экспедицией на Север, он спросил ее:

– А как ты проводишь время, свободное от усердной учебы?

Она пролепетала:

– Так, играю. Ну, около колледжа. Ну… играю, в общем.

Он сказал:

– Покажи мне руки.

Она протянула ему ладони, он взял их и повернул, чтобы посмотреть на ногти. Его деймон лежал рядом на ковре, как сфинкс; он изредка взмахивал хвостом и не мигая глядел на Лиру.

– Грязные, – сказал лорд Азриэл, оттолкнув ее руки. – Тебя что тут, не заставляют мыться?

– Моюсь. Но у Капеллана тоже грязные ногти. Еще грязней, чем у меня.

– Он ученый человек. А у тебя какое оправдание?

– Наверно, запачкались после того, как помылась.

– Где ты играешь, чтобы так пачкаться?

Лира посмотрела на него подозрительно. Она чувствовала, что на крыше играть нельзя, хотя ей ни разу этого не сказали.

– В разных старых комнатах, – сказала она наконец.

– А где еще?

– На Глинах иногда.

– И?

– В Иерихоне или в Порт-Медоу.

– Больше нигде?

– Нет.

– Неправда. Только вчера видел тебя на крыше.

Она прикусила губу и ничего не ответила. Дядя смотрел на нее с насмешкой.

– Так значит, ты и на крыше играешь. А в Библиотеку когда-нибудь заходишь?

– Нет. А на крыше Библиотеки нашла грача.

– Нашла? Поймала его?

– Он был с больной ногой. Я хотела убить его и поджарить, а Роджер сказал, что надо вылечить. Мы давали ему всякие объедки и вино, а потом он выздоровел и улетел.

– Лира, кто такой Роджер?

– Мой друг. Мальчик с Кухни.

– Понятно. Значит, ты облазила все крыши…

– Не все. На крышу Здания Шелдон нельзя попасть, потому что туда надо прыгнуть с Башни Пилигрима. Там на крыше есть люк, но я до него не достаю.

– Итак, ты побывала на всех крышах, кроме Здания Шелдон. А в подземелье?

– В подземелье?

– У Колледжа под землей столько же помещений, сколько сверху. Удивляюсь, что ты до них не добралась. Ну, мне уже пора. Вид у тебя здоровый. На.

Он достал из кармана горсть монет и протянул ей пять золотых долларов.

– Тебя не учили говорить «спасибо»?

– Спасибо, – тихо сказала она.

– Ты слушаешься Магистра?

– Конечно.

– И с Учеными вежлива?

– Да.

Деймон лорда Азриэла тихонько засмеялся. Он впервые подал голос, и Лира покраснела.

– Ну, иди играй, – сказал лорд Азриэл.

Лира повернулась и с облегчением устремилась к двери, но в последнюю секунду спохватилась и выпалила:

– До свидания.

Так проходила жизнь Лиры до того дня, когда она надумала спрятаться в Комнате Отдыха и впервые услышала о Пыли.

И конечно, Библиотекарь был не прав, когда сказал Магистру, что ей это не интересно. Теперь она жадно слушала бы любого, кто захотел бы рассказать ей о Пыли. В последующие месяцы Лире предстояло услышать о ней очень много, и в конце концов она узнала о Пыли больше всех на свете; но пока что богатая жизнь Колледжа давала достаточно пищи ее любопытству.

Во всяком случае, ей было о чем подумать. Вот уже несколько недель по улицам полз слушок; у кого-то он вызывал смех, а кого-то приводил в задумчивость – так же, как одних людей смешат разговоры о призраках, а других пугают. По совершенно непонятной причине стали исчезать дети.

Происходило это так.

Если плыть на восток по великой водной магистрали – реке Айсис, забитой медлительными баржами с кирпичом, судами с асфальтом, мимо Хенли, Мейденхеда и Теддингтона, где уже дают себя знать приливы Германского океана, и дальше – мимо Мортлейка и дома великого мага доктора Ди, мимо Фоксхолла, где раскинулись сады отдыха, днем пестреющие флагами и радугами фонтанов, а вечером озаряемые фейерверками и гирляндами ламп на деревьях, мимо дворца Уайтхолл, где король еженедельно собирает Государственный Совет, мимо Дроболитейной Башни, без конца сеющей свинцовый дождь в чаны с мутной водой, – еще чуть дальше, и река плавной дугой повернет на юг.

Это Лаймхаус, и здесь ребенок, который исчезнет.

Его зовут Тони Макариос. Мать думает, что ему девять лет, но память у нее ослабела от пьянства; ему может быть и восемь, и десять. Фамилия у него греческая, но, как и возраст, это только материнская догадка, потому что он больше похож на китайца, чем на грека, а с материнской стороны в роду у него были ирландцы, скрелинги и ласкары. Тони не очень умный, но есть в нем какая-то неуклюжая нежность – случается, он грубо обнимет мать или влепит ей липкий поцелуй в щеку. Бедная женщина обычно слишком пьяна, чтобы нежничать, но если поймет, что происходит, то на ласку его откликается с благодарностью.

Сейчас Тони слоняется по рынку на Пирожной улице. Он проголодался. Ранний вечер, и дома его не накормят. В кармане у Тони шиллинг – солдат ему дал за то, что он отнес записку его возлюбленной, – но зачем тратить деньги на еду, если можно добыть ее даром?

И вот он бродит по рынку, между киосками со старой одеждой и киосками гадалок, среди торговцев овощами и жареной рыбой, а на плече у него маленький деймон, воробей, – крутит головкой туда и сюда и, увидев, что хозяйка киоска и ее деймон, кошка, отвернулись, коротко чирикает. Рука Тони цапает яблоко, или два-три ореха, или даже горячий пирожок и мгновенно прячет под свободную рубашку.

Хозяйка киоска увидела это и кричит, ее деймон-кошка прыгает, но воробей Тони уже в воздухе, а сам Тони убегает по улице. Вдогонку ему летят проклятия, но недалеко. Он останавливается перед церковью Святой Екатерины, садится на ступеньку и вынимает из-за пазухи свой горячий помятый трофей, оставив на рубашке след от подливки. Пятью ступеньками выше, в дверях церкви, стоит дама в длинной рыжей лисьей шубе, красивая молодая дама с темными волосами, блестящими в тени мехового капюшона. Возможно, служба только что кончилась: дверь позади нее освещена, внутри играет орган, в руках у дамы требник, инкрустированный драгоценными камнями.

Ничего этого Тони не знает. Он поглощен пирогом, босые ноги его с подогнутыми пальцами сдвинуты, он жует и глотает, а его деймон, превратившись в мышь, разглаживает усики.

Из-за лисьей шубы появляется деймон молодой дамы. У него вид обезьяны, но не обыкновенной обезьяны: у него длинный шелковистый мех яркого золотого цвета. Изгибаясь всем телом, он спускается по ступенькам и садится прямо над мальчиком.

Тут мышь, почувствовав что-то, снова превращается в воробья и, наклонив голову набок, отпрыгивает в сторону.

Обезьяна наблюдает за воробьем; воробей смотрит на обезьяну.

Обезьяна медленно протягивает руку. Ладошка у нее черная, с аккуратными коготками, движения мягкие и располагающие. Воробей не в силах противиться. Он подпрыгивает ближе, ближе и, наконец, взмахнув крылышками, садится на ладонь обезьяны.

Обезьяна поднимает ладонь, смотрит на него пристально, а потом встает и возвращается к даме, вместе с деймоном-воробьем. Дама наклоняет надушенную голову и что-то шепчет.

И тогда Тони поворачивается. Что-то заставляет его повернуться.

– Крысолов! – несколько встревожившись, произносит он с полным ртом. Воробей чирикает. Ничего страшного. Тони проглатывает кусок и смотрит.

– Здравствуй, – говорит красивая дама. – Как тебя зовут?

– Тони.

– Где ты живешь, Тони?

– В переулке Кларисы.

– С чем пирог?

– С бифштексом.

– Ты любишь шоколатл?

– Ага!

– Знаешь, у меня столько шоколатла, что я одна не могу выпить. Не хочешь ли пойти со мной и помочь?

Он уже пропал. Он пропал в тот миг, когда его недалекий деймон вскочил на руку к обезьяне. Он идет за красивой молодой дамой и золотой обезьяной по Датской улице, к Пристани Палача, и вниз по Лестнице короля Георга к зеленой дверце в стене высокого склада. Дама постучалась, дверь открылась, они входят, дверь закрывается. Тони отсюда не выйдет – по крайней мере, через эту дверь – и никогда больше не увидит мать. Несчастная пьяница, она будет думать, что он сбежал, и, когда вспомнит его, будет думать, что это ее вина, и будет плакать горькими слезами.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.