Яд для императора

– Вы же понимаете, что в государстве имелись силы, испытывающие по отношению к Государю совсем иные чувства, нежели мы с вами. Силы, считающие Николая Павловича виновником происшедших с ними несчастий…

– А, вы имеете в виду поляков! – воскликнул Орлов. – Это – да! Эти, конечно, желали бы свести помазанника Божия в могилу. Но – руки коротки! Никто из этих Высоцких и Чарторыйских не имеет доступа ко двору. Их и близко не было в окружении императора!

– Вовсе не обязательно находиться в окружении императора, чтобы организовать его убийство, – заметил на это статский советник. – И вовсе не обязательно быть в прошлом участником восстания. Это может быть лицо вовсе неизвестное. Кто-нибудь из слуг… Или из медиков…

– Вы что, допускаете, что император погиб от рук собственных медиков? – вновь возвысил голос граф Орлов. – Немыслимо! Слышите, милостивый государь: это немыслимо! И вы что, полагаете, что наше жандармское ведомство совершенно бессильно и не может выявить злодея? Какая наглость! Черт знает что такое!

– Хочу напомнить вам, ваше высокопревосходительство, – спокойно заметил на это посетитель, – что я действую не по своей инициативе, а волею нового императора. Государь далек от мысли винить вас в каком-либо упущении – тем более что собственно управлением корпусом жандармов занимается в последнее время генерал-майор Дубельт. Государь хотел бы лишь одного: беспристрастного и профессионального расследования всех обстоятельств, связанных со смертью его отца. А к вам он питает прежнее расположение, какое питал и покойный император.

– Вот как? – уже совсем иным тоном произнес Алексей Федорович. – Действительно, если на то есть воля нового Государя… Расследование… Как это вы выразились? Беспристрастное и… какое?

– Не обращайте внимания, ваше высокопревосходительство, – сказал Углов. – Это я использовал новый термин, который пока еще не вошел в общее употребление. Я только хотел вас заверить, что расследование будет проведено быстро и в глубокой тайне. Никто из членов царствующего дома не будет потревожен. Да и высоких особ мы касаться не будем.

– «Мы»? – поднял бровь граф Орлов. – Вы хотите сказать, милостивый государь, что надеетесь получить в свое подчинение группу моих подчиненных?

– Нет, не хочу, – заверил его Углов. – Точнее, не смею на это надеяться, зная занятость жандармского корпуса. У меня есть своя коман… То есть у меня есть свои подчиненные. Мне их будет вполне достаточно.

– Значит, все будет проведено быстро и тайно… – задумчиво произнес граф, повторяя слова посетителя. – Это неплохо, неплохо… Этакое secret de l’enquête… В таком случае да, пожалуй…

– Да, вот именно secret de l’enquête! – сказал Углов – теперь уже он повторял слова князя.

– Хорошо, но чего же вы в таком случае от меня хотите? – спросил Орлов. – Царское повеление у вас уже есть, людей вам не нужно…

– Но я же не мог начать действовать в такой сфере, как следствие, – объяснил статский советник, – не заручившись согласием вашего высокопревосходительства. Это было бы неучтиво, верно ведь? Я должен был поставить вас в известность с самого начала. Кроме того, я надеялся получить от вашего высокопревосходительства хороший совет относительно направления расследования. Ведь вы лучше меня знаете окружение покойного императора и вообще ситуацию в стране…

– Как вы, однако, необычно выражаетесь, – заметил граф. – Ситуация… Тоже, верно, какой-то новый термин? А насчет совета, что ж…

Видно было, что глава Третьего отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии, с одной стороны, польщен просьбой, а с другой – несколько растерян.

– Что ж, я могу повторить то, что уже говорил, – с важным видом изрек Орлов. – Польские круги, вечно недовольные своим положением, – это, пожалуй, самое первое направление, которое приходит в голову, если всерьез ставить вопрос о таком преступлении, как убийство русского Государя.

– А еще кто мог? – спросил Углов.

– Еще? – граф в растерянности развел руками. – Не знаю… Нет, просто не представляю!

– А какие-нибудь революционеры? Бунтовщики? Ну, вроде тех, кто потрясает Францию?

– Бунтовщики? – с удивлением произнес граф. – Карбонарии? У нас, в России? Нет, это немыслимо! Совершенно немыслимо!

– Тогда, может быть, происки соседних государств? – не унимался посетитель. – Например, Блистательная Порта, столь часто битая нашими армиями? Или Англия, вдохновительница теперешнего нападения на Россию?

– Турки? – задумался Орлов. – Что ж, турки могли бы… да, могли… Но, опять же – каким образом? В окружении Государя нет никого, кто мог бы стать проводником замыслов султана. А что касается Англии… Как-то это на нее не похоже… Впрочем, это предположение стоит проверить.

– Хорошо, я проверю, – кивнул Углов. – Тогда, ваше высокопревосходительство, у меня останется к вам лишь одна просьба. Не могли бы вы выдать предписание для всех чинов жандармерии, дабы они оказывали всемерное содействие в моем расследовании? Мне бы такая бумага очень помогла.

– Предписание? Да, это возможно, – согласился Орлов. – Я распоряжусь, чтобы составили. Скажите, куда вам доставить этот циркуляр?

– А не надо составлять, у меня уже составлено, – заявил статский советник. – Вот, извольте прочесть, и если все в порядке, то можно было бы и визировать.

С этими словами он подал главе корпуса жандармов еще одну бумагу – и вновь с вензелем императора Николая Павловича. Князь Орлов прочел документ, произнес «Кхм, ну-с…», после чего взял перо, поставил внизу свой росчерк и вернул бумагу статскому советнику. Кирилл Андреевич Углов встал, произнес «Премного вам благодарен» и уже направился было к выходу, но на полпути вдруг обернулся и произнес:

– Совсем забыл вам сказать. Его Императорское Величество изволили пожелать, чтобы начатое мною расследование оставалось в тайне, насколько это возможно. Стало быть, и мой визит к вам тоже не подлежит огласке.

– Понимаю… да, воля Государя… – веско отвечал шеф жандармов. – Это все?

– Да, все… Хотя нет, есть еще один вопрос, личный. Скажите, а что, это действительно бросается в глаза – вот эти… эээ… новые термины, которые я употребляю?

– Да, верно, – кивнул граф. – Как-то это… необычно. Как это вы давеча выразились? «Ситуация в стране»… Надо будет запомнить. А еще ваша манера говорить… Словно вам, сударь, некогда, и вы все время торопитесь. Да, и еще ваш французский… Он какой-то не такой…

– Вот как? – произнес статский советник. – Надо будет проследить. Весьма вам благодарен за содействие, ваше высокопревосходительство.

Дверь за необычным посетителем закрылась, а глава Третьего отделения все никак не мог отделаться от ощущения, что было в посланце нового императора еще что-то странное, что он не смог уловить. Нужно было внести ясность. Граф чуть тронул колокольчик, и в дверях кабинета тут же возник секретарь.

– Знаете что, поручик, – обратился к нему Орлов. – Вы запомнили этого чиновника, что сейчас вышел?

– Статского советника Углова? – спросил секретарь. – Запомнил, ваше высокопревосходительство.

– Тогда бросьте все дела и быстро идите за ним, – скомандовал граф. – Узнайте, где остановился, что за люди его окружают… Ну, и вообще понаблюдайте. И если заметите что необычное – докладывайте мне. Сразу докладывайте!

– Будет исполнено! – ответил секретарь и исчез. А глава Третьего отделения еще минуту подумал, припоминая только что состоявшийся разговор, затем пожал плечами и вернулся к тексту официального манифеста о смерти императора.

Между тем поручик Машников, получивший задание графа, не теряя времени, схватил в приемной шинель, выскочил в коридор и едва ли не бегом припустил к лестнице. Как выяснилось, спешил он не зря: чиновник для особых поручений уже находился в самом низу, вот-вот выйдет из здания. Поручик пристроился сзади и стал наблюдать. Он заметил, что, спускаясь по лестнице, статский советник Углов пару раз энергично взмахнул рукой, словно отрубая что-то. Поручику также показалось, что при этом статский советник что-то бормотал себе под нос.

Секретарь шефа жандармов очень бы удивился, имей он возможность слышать, что именно говорил чиновник для особых поручений. А говорил он (впрочем, совсем негромко) следующее:

– Ах я и бестолочь! Права была Катерина, права! «Ситуация, профессионально…» Хорошо еще, что про «нигилистов» не ляпнул – чуть с языка не сорвались. Едва не прокололся! Вот был бы косяк! Лучше надо было готовиться, лучше…

Глава 4

– Да не «высокоблагородие», а «высокородие»! Как же ты не запомнишь, Кирилл! Это титулование распространяется только на тот чин, к которому ты относишься, то есть на статских советников, чинов 5-го класса. А всех, кто ниже, уже именуют «ваше высокоблагородие». Усекли, ваше высокородие?

– Усек, усек! Это я просто забыл.

– «Забыл, забыл…» Это ты здесь мне можешь говорить. А там ляпнешь – и провалишься на ровном месте. Вообще на тебя не похоже. Ты ведь все на лету схватываешь. А с этим титулованием все время забываешь. И фуражка на тебе вон криво сидит; дай-ка поправлю…

И Катя, шагнув к Углову, чуть поправила косо сидевшую форменную фуражку. Он ощутил прикосновение мягких пальцев; ее лицо, обычно имевшее строгое, деловое выражение, тронула улыбка; майор почувствовал себя так, словно его окатило теплой морской волной. Окатило – и отошло; Катя отступила на прежнее место.

– Все, Екатерина Дмитриевна, ваше высокородие все понял! – подчеркнуто бодро ответил руководитель следственной группы.

– Так, Игорь, теперь ты давай, – повернулась Половцева к капитану Дружинину. – Ну-ка, скажи, как ты будешь обращаться, допустим, к действительному статскому советнику?

– К действительному? Ну, понятно как: ваше превосходительство.

– А к генерал-майору?

– К генерал-майору? Подожди… Да так же! Никакой разницы!

– Хорошо, а кто из них выше чином?

– Чином? Да почем мне знать? – непонятно почему вдруг раздражаясь, ответил Дружинин. – И вообще – зачем мне вся эта хреномундия? Это Кирилл должен со всякими генерал-майорами встречаться. А мое дело – в подвале сидеть, печати да отмычки для него изготавливать. И вообще надо попросить Григория Соломоновича, чтобы сделал меня немым. В смысле, по легенде. Немой, и немой, какой с него спрос!

– Ты это брось, Игорь! – строго обратился к подчиненному майор Углов. – Катерина права: базовой информацией все должны владеть в полном объеме. Кто знает, как там дела повернутся. Может, я куда отлучусь, может, твоя помощь потребуется. И как ты будешь мне помогать, если ни к кому обратиться не можешь? Так что давай, учи, какой чин выше какого, и вообще все, что надо.

– Причем учтите, сударь, что с завтрашнего дня мы и в повседневном общении переходим на стиль XIX века, – заявила Катя Половцева, обращаясь к Дружинину. – Так что никаких «усек», никаких «в смысле» и прочего жаргона нашего времени. Будем входить в роль.

– И что, так еще три месяца разговаривать? – ужаснулся кандидат технических наук.

– Да, только три месяца, – отвечала Катя. – Мало, очень мало! По-хорошему, надо бы полгодика так пообщаться. Тогда привычка выработается.

– Ага, вижу, вон и жокей идет, – заметил Кирилл Углов. – Значит, пора в загон, выездкой заниматься.

– О, это я с удовольствием! – воскликнул Дружинин. – Это не то что учить чины и звания! Это дело, достойное истинного дворянина!

– Ладно, давай, дворянин, пошли! – со смехом сказал Углов.

Третий месяц группа «дознавателей во времени», как они окрестили сами себя, занималась подготовкой к отправке в позапрошлый век. Занятия были необычайно многосторонними. Они включали в себя изучение французского и польского языков, а также родного русского языка – но в том варианте, который использовали люди в 1855 году. Далее шло овладение навыками, необходимыми дворянину того времени. Этот курс включал в себя верховую езду, владение шпагой, саблей и дуэльными пистолетами. Екатерина Дмитриевна, как историк-консультант, придавала очень важное значение изучению манеры общения, привычек, титулования – то есть обращения к лицам различного звания и чина. Кроме того, надо было научиться владеть техникой того времени – фосфорными спичками, кресалом, фитилем и пороховницей, если речь шла об огнестрельном оружии, и тому подобными вещами. Особое усердие в этом проявил, как и следовало ожидать, Игорь Дружинин – ведь именно ему предстояло решать сложные задачи, стоящие перед группой, используя лишь технику того времени.

Катя Половцева в уроках по фехтованию участия не принимала – да ей это и не требовалось. Что же касается выездки, то эта наука ей никак не давалась.

– Я никак не нахожу с этим животным общего языка, – жаловалась она, слезая после занятий со своей кобылы Молнии. – Она меня не слушается и все время норовит уйти куда-то в сторону!

– Ты к ней подходишь слишком технологично, – объяснял Игорь Дружинин. – Словно к машине. Включил нужную передачу – и поехал. А это живое существо, ему ласка требуется, понимание. Но и воля тоже.

– Тоже мне, ковбой нашелся, – фыркала в ответ Катя. – Можно подумать, ты с детских лет верхом гарцуешь! Мне кажется, все наоборот – животными ты мало интересуешься. Готова ручаться, что у тебя даже собаки нет!

– Что верно, то верно, – соглашался Дружинин, – собаки нет, как и жены. Однако в лошади я вижу родное существо. И она мне отвечает взаимностью.

И это было правдой: Игорь, который до этого никогда не подходил близко к лошади, действительно легко овладел верховой ездой. Выяснилось, что у капитана имелся настоящий природный талант в области выездки и вольтижировки. А вот майор Углов мог похвастаться успехами в области фехтования. Он с легкостью отбивал удары противника, проводил атаки и вообще оказался способным к науке мушкетеров.

Курс для группы составил научный руководитель Григорий Соломонович – разумеется, в тесном контакте с Екатериной Половцевой. А вот легенду группы руководство составило втайне от участников. И когда эта легенда была оглашена (это произошло в конце февраля), то вызвала бурное возмущение, особенно со стороны Кати. Дело в том, что по этой легенде ей предстояло стать… женой статского советника Кирилла Углова.

Катя высказалась об этой задумке начальства крайне отрицательно. Она даже заявила, что откажется от участия в проекте. Но тут Юрий Геннадьевич, куратор проекта, вызвал ее к себе и напомнил о том, что проект является государственной тайной, причем строжайшей. И она давала подписку эту тайну хранить.

– Просто так выйти из нашего проекта нельзя, голубушка, – объяснял генерал, расхаживая по кабинету. – Никак нельзя! Я не хочу тебе угрожать – избави Бог! Но ты сама должна понимать, что при таком уровне секретности всякие «хочу» и «не хочу» должны отступить на третий план. И вообще… Из твоего личного дела я составил о тебе совсем другое впечатление. Что ты женщина, что называется, свободных нравов. Даже готова провозгласить в дружеской компании, что переспать с новым мужиком тебе ничего не стоит, если возникнет такое желание. И вдруг это упорство…

– Значит, и это кто-то донес… – усмехнулась Катя. – Сколько у вас друзей в разных кругах… Да, я не ханжа. Но тут особый случай. И мне бы не хотелось этих… отношений.

– Ну, я вынужден повторить, что уже говорил, – сказал генерал. – Выйти из нашего проекта можно… Нет, не на кладбище, не так страшно, но на задворки общества. Больше никакой интересной работы, никаких приличных денег. И уж конечно, никаких путешествий. А ты, я читал, путешествовать любишь? Каждый год то в Африку, то в Азию…

– Да, ездить я люблю… – кивнула Катя.

– Ну, вот и подумай, чего ты хочешь лишиться, – заключил Юрий Геннадьевич.

Этот ли разговор с генералом подействовал на Катю или объяснения Григория Соломоновича помогли, но протестовать она перестала, хотя еще месяц ходила мрачная и при каждом поводе шипела на своего будущего супруга. Шипела – и тут же спрашивала о здоровье мамы (мать майора недавно вышла из больницы после операции).

Объяснения же научного руководителя проекта были простые и вполне разумные.

– Вы же сами понимаете, Екатерина Дмитриевна, – объяснял Нойман, – что в те времена женщина одна жить никак не могла. Нет, были, конечно, исключения – например, вдовы или, что реже, старые девы. Но такая вдова должна быть хорошо всем известна, иметь ясную историю. Все соседи должны знать, кто был муж, когда умер. А о вас кто может что-то знать? Вы возникнете ниоткуда! А женщина, возникшая ниоткуда, может быть только чьей-то женой или дочерью. Да вы сами не хуже меня все это знаете. Ну, и потом, никто ведь не требует от вас фактического выполнения супружеских обязанностей. Вы ведь понимаете, что об этом речь не идет. Так чего же вы так возмущаетесь?

Катя пробормотала что-то о «мужском шовинизме», «брачном рабстве» и тому подобном, но логических доводов против предложенной схемы привести не могла. Так что ее протест был истолкован как проявление обостренного чувства собственного достоинства. И будущий супруг Кати, майор Углов, был того же мнения.

Игорю Дружинину, согласно той же легенде, в чине титулярного советника предстояло стать секретарем и помощником Кирилла Углова. Это позволяло ему жить при квартире «супругов» Угловых – скажем, в отдельном флигеле.

Квартира для группы дознавателей была выбрана заранее. Они должны были расположиться в дальней части Литейного проспекта, близ Фонтанки, в доме купца Воскобойникова. Ныне здесь располагалось одно из городских учреждений. Григорий Соломонович привел своих подопечных сюда на экскурсию – разумеется, негласно.

– Сейчас тут все перестроено, – объяснял он. – А раньше здание все было разделено на дорогие квартиры, которые сдавались внаем. Тут вам будет удобно – от центра города сравнительно недалеко, ехать всего минут десять. Шесть комнат господских, отдельная комната для секретаря, помещения для прислуги… Опять же будет собственный каретный сарай для экипажа.

– Зачем нам экипаж? – удивился Углов. – Десять минут на лошади, тоже мне расстояние! Да я пешком дойду.

– Пешком, Кирилл Андреевич, вам никак невозможно будет, – покачал головой Нойман. – Странно будете выглядеть, коситься будут! Особенно если прибудете в пешем порядке в присутственное место. Лицо такого звания и ранга, как у вас, должно передвигаться исключительно на собственном экипаже. В крайнем случае – в наемной карете. Но это не слишком удобно – не всегда имеется под рукой. А мобильной связи, сами понимаете, не было – оперативно лошадь не вызовешь.

– Черт знает что! – сердито произнес Углов. – Значит, и кучера надо нанимать?

– Может, нанять, а может, приобрести, – поправила товарища Катя Половцева. – Ты забыл, что ты попадаешь в страну, где действует крепостное право. Правда, император Николай Павлович запретил продавать крепостных без земли, но отдельные такие сделки все же происходили. Не беспокойся, дорогой супруг, найму я тебе и кучера, и прачку, и кухарку, и прочую прислугу.

– Какую еще прислугу?! – вскричал будущий статский советник. – Нам посторонние уши в доме ни к чему! Что я, сам за собой не смогу убрать? А ты что, готовить не умеешь? Зачем нам кухарка?

– Даже странно слышать от вас такие слова, милостивый государь, – томно проворковала в ответ «супруга». – Как же это благородная дама на кухне возиться будет, словно Глашка какая? Что соседи скажут?

– А откуда они узнают? – спросил «секретарь и помощник» Дружинин.

– От слуг, разумеется, – спокойно сообщила Половцева. – Слуги во все времена разносили сведения о своих господах с той же скоростью, с какой микробы разносили испанку или холеру. Кучер расскажет своему брату-кучеру и также подруге сердца, которую заведет у других господ, лакей – своему знакомому…

– Вот идиотское положение! – воскликнул Углов. – И что, нет никакой возможности этого всего избежать?

– Только одна – как можно быстрее закончить расследование и вернуться в свое время, – сказал прислушивавшийся к разговору Григорий Соломонович. – А пока находитесь в прошлом – твердо соблюдать принятые там обычаи и при слугах держать язык за зубами. Так что, как вам квартира?

– Пропади она пропадом, эта квартира! – сказал Кирилл Углов. При этом он, однако, не забыл цепко оглядеть и дом, и предназначенные для группы апартаменты. Он всегда умел обуздывать свои эмоции и не давать им воли.

После посещения будущей квартиры начались углубленные занятия по этикету. Вела их Катя. Она же разработала и весь курс. Это было делом нелегким: до сих пор никто не включал в понятие «этикет» обращение со слугами и прочими лицами простого звания. Углов и Дружинин учились с легкостью переходить от изысканной вежливости в обращении с равными и вышестоящими к строгости и даже грубости при разговорах с низшими.

За время обучения члены группы лучше узнали друг друга. Майор Углов уже не считал капитана Дружинина несерьезным. Да, капитан был не самым дисциплинированным сотрудником, какого он знал. Но слова «долг» и «надо» Дружинин хорошо понимал. И потом, какой специалист! Не было такого технического устройства, от дверного замка до новейшего принтера, которое капитан не мог бы починить, причем всего за несколько минут. Недаром он в свои 29 лет успел получить уже два патента на изобретения.

Оценила капитана и Катя Половцева. Правда, не за технические познания, не за умелые руки. Выяснилось, что у кандидата исторических наук Половцевой и кандидата технических наук Дружинина имеются общие интересы. Прежде всего – любовь к перемене мест. Капитан Дружинин успел побывать на нескольких известных курортах, а также объездить всю Европу, в частности северную. Однако он не забирался в отдаленные уголки Земли, где бывала Катя. А она была и в Марокко, и в Сенегале, и в Индии…

Но мало бывать в интересных местах – в конце концов, бывают многие, у кого деньги водятся. Важно уметь замечать интересное, наблюдать. Оказалось, что Катя и Игорь Дружинин наделены этой способностью в равной степени. Немудрено, что их беседы нередко затягивались за полночь. Также естественно, что с путешествий они то и дело переходили на другие темы. Так, Катя узнала, что Игорь, помимо странствий, увлекается древними цивилизациями и научными открытиями. А Дружинин выяснил, что кандидат исторических наук держит собаку – ирландского терьера по кличке Куник, к которому очень привязана, что она любит театр, не пропускает ни одной премьеры в МХТ. А вот о личной жизни Кати, о ее симпатиях и антипатиях капитан не узнал ничего. А хотелось, очень хотелось. И еще больше ему хотелось выяснить, как относится Катя к нему лично. Но в ходе бесед на отвлеченные темы это выяснить не удавалось, а спросить впрямую Дружинин не решался…

К началу августа обучение дознавателей было закончено. На базу в Павловске, где они находились, прибыли и Нойман, и руководитель проекта Николай Волков, и генерал Юрий Геннадьевич. Он и задал главный вопрос, адресуя его отчасти научному руководителю, а отчасти Кате Половцевой:

– Ну что, группа готова?

Нойман и Катя переглянулись, и Григорий Соломонович ответил:

– В основном да. Люди освоили большой объем информации. Приобрели нужные навыки. Изучили языки. Конечно, есть кое-какие шероховатости, но где их не бывает? На мой взгляд, откладывать дальше не имеет смысла.

– А вы как считаете? – спросил генерал, повернувшись к Кате.

– Я согласна, что в основном мы готовы. Единственное, что меня беспокоит, – это жаргон.

– Ну-ка, объясните! – потребовал генерал.

– Можно привыкнуть к таким обращениям, как «ваше превосходительство» или «милостивый государь», – сказала Катя. – Научиться целовать дамам руку, не вытирать ноги при входе в дом и тому подобное. Но язык все равно выдает. Даже у меня иной раз какое-нибудь словцо проскакивает. А что говорить о ребятах! Но чтобы это вытравить, и года окажется мало.

– Года у нас нет, – решительно заявил генерал. – Руководство ждет результатов расследования. Будете держать язык за зубами!

С этим напутствием в назначенный час они прибыли в здание Государственного Эрмитажа. Все правое крыло первого этажа было закрыто для посетителей под предлогом ремонта. Руководители проекта полковник Волков и Григорий Соломонович Нойман встретили группу дознавателей у входа и провели в небольшую комнату, ничем не отличавшуюся от остальных залов. Правда, все картины в этой комнате были тщательно закрыты холстом, а посредине возвышались три ложа, наподобие зубоврачебных кресел, с откинутыми в сторону колпаками.

– Ну, вот, молодые люди, ваша «машина времени»! – сказал Нойман.

– Что, вот эти кресла? – спросил Дружинин.

– Это, Игорь Сергеевич, никакие не кресла, а считывающие устройства, – сказал научный руководитель. – Сейчас каждый из вас разденется и ляжет на свое… гмм… на свой аппарат, устроится поудобнее… Устраивайтесь, устраивайтесь! Теперь слушайте меня внимательно. Когда колпаки опустятся, вы уже не будете меня слышать. После этого аппаратура погрузит вас в состояние анабиоза и считает ваш генетический код. И ваши двойники оживут в точке, обозначенной как 10 часов 43 минуты 12 февраля 1855 года. Оживут и начнут действовать. Что вам делать – вы знаете. А еще вы должны знать, что ваша миссия должна окончиться ровно три месяца спустя, то есть 12 мая того же года. И тоже в 10 с половиной часов! Минуты тут не так важны, но до полудня вы обязательно должны уложиться. Потому что именно в это время будет включен приемный луч, который перезапишет ваш код – уже обогащенный новой информацией – и внедрит его в ваши тела, которые все это время будут ждать вашего возвращения в этой самой комнате. Все понятно?