Нас шестнадцать (сборник)

– Привет.

Он открыл глаза и улыбнулся.

– Привет.

У мальчика было очень бледное лицо и большие темные круги под глазами. Голос был печальный и какой-то усталый. Я подумала, что ему нехорошо.

– С тобой все в порядке?

– Да. Спасибо.

– Тебе не холодно, ты давно тут сидишь?

– Нет. Я все время тут сижу.

– Что, каждый день? Зачем?

– Просто сижу и все.

– Как тебя зовут?

– Йоргос.

– А сколько тебе лет, Йоргос?

– Двенадцать скоро.

– Ты один все время сидишь, без друзей?

– Мои друзья все в школе.

– А ты, значит, не в школе.

– Нет, я здесь сижу.

– Ну, хорошо, может, тебе лучше надеть свитер или куртку?

Я вдруг почувствовала, что жутко замерзла, и решила надеть кофту, которую захватила с собой. Странно, еще пять минут назад мне было вполне комфортно в одной рубашке.

– Мне и так не холодно.

– А где твои родители, они не будут тебя ругать, что ты занятия прогуливать?

– Нет, не будут.

Он тяжело вздохнул и отвернулся. Мне стало так жаль его без всякой причины, не может одиннадцатилетний мальчишка так вздыхать, если только у него не случилось что-нибудь очень печальное. Я протянула руку, чтобы положить ему на плечо, но меня отвлек какой-то шорох. Я повернулась на звук и увидела, как к валуну приближались Андреас и Элени, мои друзья. Наверное, они уже сходили в деревню, а кириос Костас сказал, где меня искать. Я окликнула их, они подошли к камню.

– С кем ты только что разговаривала? – спросила Элени.

– Вот, знакомьтесь, это Йоргос, – я повернулась к пареньку, но на земле было пусто.

– Какой Йоргос?

– Тут сидел мальчик минуту назад, сказал, что его зовут Йоргос и он все время сидит у этого камня.

– И где же он?

– Я не знаю, я даже не заметила, как он ушел.

– Понятно. Ладно, мы хотели сходить к ручью, а потом выпить кофе в маленьком кафе, которое принадлежит дяде Элени. Ты с нами?

– Да, идемте.

Я еще раз посмотрела по сторонам в надежде увидеть мальчика, может, он прятался за деревьями. Но никого не было, я оттряхнула одежду и пошла за своими друзьями к ручью.

Дядя Элени был высоким громогласным киприотом, который все время улыбался во весь рот и рассказывал разные смешные истории. Он уговаривал нас съесть еще кусочек пахлавы, которую пекла его старшая дочь Деспина, сестра Элени. Мы просидели у него два часа, пока, наконец, не распрощались и пошли обратно в гостиницу. Остаток дня мы провели каждый в своей комнате, отдыхая, и встретились только за ужином. Костас достал из своего погреба к ужину две бутылки вина, которое делал его брат. Время пролетело незаметно в легкой беседе за бокалом красного вина со сказочно-вкусной бараниной. Я так наелась и устала за весь день, что ушла спать первая. Надвигалась гроза. Я выключила свет и легла спать, укутавшись в одеяло. Меня разбудил жуткий грохот, было три часа ночи. Гроза бушевала не на шутку, ливень бил в окна, ветки деревьев хлестали по стеклу. Я набросила на плечи кофту, подошла к окну и села в кресло, включать ночник я не стала. Ночь была очень темная, гроза только добавляла мрака и холода. Через какое-то время глаза привыкли к темноте и стали различать очертания деревьев и кустов за окном, соседние домики и даже какие-то огоньки вдали. Очертания какого-то дома или здания, стоящего за лесом на окраине деревни показались мне незнакомым. Я думала, что знаю все строения в деревне, оказалось, что это не так. Тусклые огни наверняка были окнами, в которых горел свет, но почему там не спали так поздно? Не увидев больше ничего интересного, я решила вернуться в постель, а утром расспросить хозяина о неизвестном доме за лесом, после чего легла и проспала до самого утра.

Утром, спустившись к завтраку, я встретила Марию, жену Костаса. Она накрывала на стол, расставляя всевозможные мисочки и тарелки со снедью. Андреас и Элени еще не подошли. Я поздоровалась и села за стол. Я решила спросить ее о доме, который видела ночью из окна.

– Скажите, Мария, а что это за здание за лесом, я вчера видела из окна, что там горел свет в окнах.

– Какое здание, девочка? За лесом старое кладбище, никаких домов там нет.

– Но я точно видела вдалеке какое-то строение.

– Не знаю, о чем ты, милая, возле кладбища не никаких домов, а ночью гроза была, тебе померещилось.

– А там всегда было кладбище, может, до этого стоял какой-нибудь большой дом, а теперь он заброшен, и подростки по ночам устраивают там вечеринки?

– В такую-то погоду, не думаю, к тому же кладбище там вот уже тридцать с лишним лет.

– Да? Понятно.

Я задумчиво жевала кусок хлеба с маслом.

– Ну, я тогда схожу туда сегодня, прогуляюсь после завтрака.

– Нет!

Мария закричала так неожиданно, что я расплескала свой кофе, который собиралась налить в чашку из кофейника. На скатерти расползлось коричневое пятно. Мария схватила полотенце и начала быстро вытирать им стол, пока жидкость окончательно не впиталась, испортив ткань, при этом руки ее заметно дрожали.

– Зачем тебе туда ходить, деточка, утром выпал снег, там может быть очень скользко.

– Ничего, я осторожно и оденусь потеплее.

Спустились Элени с Андреасом, они сели за стол и жадно набросились на еду, умудряясь при этом смеяться и разговаривать. Андреас попросил меня передать ему кофейник.

– Ну, какие планы на сегодня?

Я посмотрела на Марию, она молча взяла полотенце и ушла на кухню.

– Я хочу сходить на старое кладбище.

Элени перестала жевать и подняла на меня изумленные глаза, Андреас застыл с кофейником в руке.

– Зачем тебе туда понадобилось? Там нет ничего интересного.

– Да, – вставила Элени, – и дорога вся разбита, можно упасть и что-нибудь сломать. Лучше пойдемте в гости к моей сестре, она…

– Вы можете идти в гости к кому захотите, я иду на кладбище, ясно?

Возможно, это прозвучало грубо, но меня начинало раздражать, что все отговаривают меня от этой прогулки. Андреас вздохнул и налил себе и Элени кофе.

– Хорошо, иди на здоровье, но что за внезапный интерес к умершим?

– Вовсе не к умершим. Ночью я видела какой-то дом в той стороне, в нем горел свет в окнах в два часа ночи, но Мария сказала, что никаких домов у кладбища нет.

– Мария права, там действительно нет никаких домов.

– Ну, в таком случае я просто прогуляюсь в лесу, увидимся за обедом.

Я встала и пошла в свою комнату одеваться для прогулки. Мои друзья остались за столом, я слышала, как они принялись о чем-то шептаться, но слов было не разобрать. Мне было все равно. Я надела джинсы и теплый свитер с высоким воротником, сверху куртку, а перчатки и шарф положила на всякий случай в сумку. Спустившись вниз, я никого не обнаружила. Мария уже убрала со стола, ее самой нигде не было видно, как и моих друзей. Что ж, спасибо за заботу, но если я что-то решила, я привыкла это делать. С этой мыслью я вышла из гостиницы и зашагала в сторону старого кладбища.

Сказать по правде, до сегодняшнего утра я даже не знала, что в деревне есть старое кладбище. Утро было по-зимнему холодное, северный ветер неприятно дул в спину. Мои руки быстро окоченели, я достала перчатки и замотала шею шарфом. Я шла уже минут пятнадцать, но ни надгробий, ни могил – ничего, похожего на кладбище не замечала. Неожиданно моя нога споткнулась обо что-то твердое, и я чуть не упала. Под снегом было непонятно что это, я присела на корточки и принялась очищать руками землю. Это оказался выступ гранитной плиты, я стала откапывать находку дальше. Через несколько минут передо мной лежала старая могильная плита из серого камня. Я нашла старое кладбище. Приглядевшись, я прочитала полустертую надпись: Константинос Феофану 1964–1978. Бедный паренек прожил всего четырнадцать лет, жаль его и его родителей.

Я встала и огляделась, снег успел засыпать землю плотным слоем, но раз есть одна могила, вероятно, существуют и другие. Через полчаса вся мокрая от работы, я очистила еще четырнадцать плит. Тут были похоронены только дети от шести до пятнадцати лет. Что же это за кладбище такое? У меня встал комок в горле. Господи, сколько невинных детей в одном месте, сколько несчастных семей! Но вокруг ни крестов, ни оград, ни одного сухого цветка, оставленного скорбящей матерью. Словно кто-то хотел забыть об этом месте. Невозможно представить, что все могилы просто бросили. С другой стороны, самому младшему сейчас было бы тридцать семь лет, может быть, многие родители уже умерли или куда-нибудь переехали. И все-таки должен же был хоть кто-нибудь остаться из родственников, чтобы навещать могилы. Картина кладбища уверяла меня в обратном, оно было давно заброшенное и никому не нужное. Я вспомнила Йоргоса, знакомого паренька, ему одиннадцать лет, как это ужасно потерять ребенка. Я присела на край гранитной плиты, слезы потекли из глаз, обжигая на холоде щеки. Никогда не думала, что смогу сидеть на кладбище и лить слезы по незнакомым детям. Своих умерших родственников я навещала раз в пять лет, а то и реже. Мария, жена хозяина таверны, оказалась права, никакого дома на этом кладбище не было. Мне в самом деле померещились эти огни ночью. Я замерзла, сидя на холодной плите, пора было возвращаться назад. По пути в гостиницу я решила сделать крюк и сходить к валуну. На это раз я заметила камень издалека.

– Привет.

Я вздрогнула и обернулась, у дерева стоял Йоргос.

– Привет, ты меня напугал.

– Извините.

– Ничего страшного. Ты опять не в школе?

– Нет.

Он печально улыбнулся и опустил глаза. На нем были те же синие брюки и грязная белая рубашка с короткими рукавами. Похоже, его семья очень бедная, если ребенок ходит без куртки в такую погоду. Похолодало еще сильнее.

– Как у тебя дела?

– Хорошо.

– А хочешь, я подарю тебе теплую куртку?

Мне было неудобно предлагать мальчику деньги и потом неизвестно, на что их могут потратить в его семье.

– Не надо, мне не холодно.

– Как не холодно, у тебя губы вон синие, бледный весь. Возьми хотя бы мой шарф.

– Спасибо, но мне правда не холодно, не волнуйтесь.

Я подумала, что парнишка может что-то знать о старом кладбище, и спросила:

– Йоргос, а ты давно живешь в деревне?

– Всю жизнь.

– Ты знаешь заброшенное кладбище на окраине деревни?

– Знаю, мои друзья там играют.

– Играют на кладбище? Им что играть больше негде?

– Нет.

– А ты что же с ними не играешь?

– Нет, они на меня злятся.

– За что?

– Я их очень подвел.

– Как подвел?

Йоргос молчал, опустив голову.

– Не хочешь об этом говорить?

Он медленно помотал головой из стороны в сторону.

– Хорошо. Скажи, а там был раньше какой-нибудь дом?

Он поднял на меня свои грустные глаза с темными кругами и тихо произнес:

– Там была школа.

– Вот как? Интересно, и где она сейчас? Снесли и устроили там кладбище?

– Ее не сносили.

– Тогда что там случилось?

– Пожар.

Он опять опустил голову и замолчал, сжав губы, лицо его побледнело еще больше. Я решила больше не мучить мальчика и ни о чем не спрашивать.

– Йоргос, мне пора идти, надеюсь, мы еще с тобой увидимся.

Он кивнул. Я повернулась и пошла в гостиницу. Какой жуткий холод сегодня, а бедный ребенок раздетый, надо, наконец, сходить к его родителям. Обернувшись, я крикнула:

– Йоргос, а как твоя фамилия?

Но его уже не было. Хотелось верить, он пошел домой. В таверне я встретила внизу Костаса, он сидел за столом и точил кухонные ножи.

– Здравствуйте, Костас, как ваши дела?

– Здравствуй, Анна, слава Богу, все хорошо. Ты ходила на прогулку?

– Да, прогулялась до старого кладбища.

Он отложил в сторону нож и точило и пристально посмотрел на меня.

– И что там интересного на кладбище?

– Ничего, только тринадцать могил подростков, старшему пятнадцать, младшему шесть, так, ерунда.

– Так, присядь-ка, дочка, и давай по порядку. Зачем ты туда ходила?

– Вчера ночью, когда была гроза, я проснулась и увидела в окне какой-то дом, в нем горел свет в окнах в два часа ночи. Сегодня утром я спросила Марию, что это за дом, она сказала, что там только старое кладбище и домов никаких нет. Вот я и пошла посмотреть, хоть меня все отговаривали.

– Понятно, ну раз ты там уже была, то сама знаешь, что там в самом деле никаких домов нет. Только заброшенное кладбище и все.

– Да, и также сама знаю, что раньше там была школа, которая сгорела. Школу, возможно, потом снесли, а на ее месте сделали кладбище, но хоронили почему-то только детей.

Костас достал сигарету из пачки на столе и зажигалку, затянувшись, он спросил:

– А кто тебе рассказал про пожар?

– Один мальчик, Йоргос, мы встретились недавно в лесу. Он сказал, его друзья играют на том кладбище. Странно, да?

Костас внимательно слушал меня, не перебивая, изредка выпуская клубы сигаретного дыма.

– Этот Йоргос, я думаю, из очень бедной семьи. Представляете, на нем кроме брюк и рубашки с короткими рукавами ничего нет. Ботинки ужасно старые и стоптанные. Правда, он вечно твердит, что ему не холодно, я думаю, просто гордый, не хочет ничего просить. Он сидит в лесу каждый день у огромного валуна безо всякой причины, прогуливая занятия.

– Анна, скажи мне, в этом мальчике нет ничего необычного, кроме старой одежды?

Я задумалась. Что в нем странного, мальчик как мальчик, ну…

– Разве что он очень бледный и круги под глазами темные, губы синие. Просто он замерзший.

– Может, он не замерзший, дочка, может, он просто… мертвый?

Костас произнес это слово еле слышно, но для меня оно прозвучало как выстрел. Я непонимающе уставилась на Костаса.

– Что вы такое говорите? Как этот мальчик может быть мертвым, если я с ним разговаривала?

Костас потушил сигарету и крикнул жене:

– Мария, принеси мне бутылку зивании из погреба и две рюмки, оливки с хлебом захвати.

Я молчала и ждала объяснений. Мария принесла, что он попросил, молча поставила поднос на стол и удалилась. Костас налил в рюмки водку, пододвинул мне одну и сказал:

– Давай выпьем, Анна, за упокой душ невинных. А потом я расскажу тебе одну историю.

Я залпом опрокинула в себя противную обжигающую жидкость и заела оливкой. Костас выпил не торопясь свою рюмку и, вытерев рот рукой, стал рассказывать.

– Это случилось в семьдесят восьмом. Мы с Марией тогда только поженились, не было у нас ни таверны, ни гостиницы, ни денег. Но жили мы дружно и счастливо. Жителей в деревне тогда было не очень много, их и сейчас не много, но зато тогда было много ребятишек. Рожали по четверо, пятеро детей, редко встретишь семью с двумя детьми, тем более с одним. Родители в основном фермерством занимались, а дети помогали, кто в поле, а кто дома по хозяйству. Но в тоже время все дети ходили в школу. В начале семидесятых построили в нашей деревне школу, хорошую, двухэтажную. Учителя приехали из города обучать, значит, детвору нашу, муниципалитет им зарплату платил неплохую. Где стояла школа, ты уже знаешь. Зима в тот год выдалась теплая, сухая. Перед Рождеством учителя праздник решили устроить для детишек и их родителей, с елкой, спектаклем, угощением, подарками, все как полагается. Ученики игрушки на елку и украшения сами мастерили из бумаги цветной, фольги и клея, не было денег особо на елочные игрушки. Как-то днем, после уроков уже, случилось на втором этаже замыкание, загорелась проводка. А там как раз младшие классы учились. Ну, перепугались все, паника, переполох. С первого этажа ребята постарше прибежали, помогать младших выводить. В школе тогда только один учитель оставался дежурить. За несколько минут вспыхнула вся школа, как коробок спичек, везде ведь бумага была, из которой дети мастерили снежинки всякие. Да еще дым везде. Дети двери дергают, они не открываются. Потом выяснилось, они со страху не в ту сторону дергали. Один мальчонка, правда, через окно выбрался, побежал за помощью через лес напрямик, в деревню. Но привести никого так и не смог.

Костас перевел дыхание, налил себе еще водки и выпил, не поморщившись. Я сидела, не шелохнувшись, затаив дыхание. Он вздохнул и продолжил.

– Не добежал тот парень до деревни, споткнулся в лесу, налетел на камень, ударился виском и сразу насмерть, это уже потом выяснилось. Все, кто в школе остались, так и сгорели заживо, один учитель и шестнадцать учеников. И один, что в лесу погиб. Итого восемнадцать человек. Что в тот день в деревне творилось, никакими словами не описать. В каждую семью почти пришла смерть. Почти все по ребенку потеряли, а кто и по двое. А тот паренек, что в лесу погиб, один был у родителей. Мать его через неделю умерла от горя, а отец всего на месяц ее пережил. Их на деревенском кладбище похоронили. А школу, что от нее осталось, разобрали и на этом месте сделали детское кладбище. Ходили туда всей деревней каждый год перед Рождеством поминать загубленных детей своих.

– Но почему тогда это кладбище сейчас брошенное, ни венков, ни цветов?

Костас помолчал, закурил очередную сигарету и продолжил:

– Нехорошим оказалось это место. Проклятым. Люди стали по ночам видеть эту школу как до пожара еще: окна светятся, смех детский доносится. Не успокоились детские души, не попали на небеса. Бояться люди стали, мол, духи там всякие, привидения, на кладбище ходить перестали. Потом многие родные умерли, другие переехали, стало кладбище совсем заброшенное. Но вот что страшно, все, кто видел эту школу в лесу или детей, погибали потом в аварии или от какого несчастного случая, не своей смертью. Видать, забирали дети души несчастных за то, что не спасли мы их тогда. Вот такая история, дочка.

Костас закончил свой рассказ. Я сидела в каком-то странном оцепенении. Хотелось плакать, но слез не было.

– Вы хотите сказать, что этот Йоргос на самом деле призрак мертвого мальчика?

– Да, Анна, именно это я и хочу сказать.

– Но я не верю в привидения!

– Важно не это, важно то, что ты их видишь, и они могут принести тебе зло. Не ходи больше на кладбище, пока не случилось с тобой худого. Мой тебе совет.

– Спасибо за совет, Костас, но это же просто бред! Да, вся история ужасно печальная, но то, что я разговаривала в лесу несколько раз с мертвым ребенком, ни в какие рамки не укладывается. У вас тут у всех просто богатое воображение. Такое невозможно!

– В старых деревнях все возможно, люди порой сами не хотят признавать то, во что готовы поверить.

– В таком случае я сейчас пойду в лес, найду мальчишку и сама спрошу у него, мертвый он или нет. Господи, что я несу!

– Дело твое, Анна. Пеняй потом на себя.

Костас собрал со стола посуду, ножи и ушел на кухню. Я слышала, как он о чем-то негромко разговаривал с Марией, та настойчиво просила его о чем-то, но он лишь повторял ей, что это судьба. Я надела куртку, шарф и вышла из гостиницы на улицу.

Дойдя до валуна и не обнаружив там Йоргоса, я стала звать его, в надежде, что он гуляет неподалеку. Услышав шорох за спиной, я повернулась и увидела мальчика на своем привычном месте у камня.

– Йоргос, почему ты вечно подкрадываешься со спины?

– Извините.

– Неважно, скажи мне одну вещь, твои родители на самом деле давно умерли?

Он вздрогнул, его глаза расширились.

– Что ты молчишь, отвечай сейчас же!

Я не заметила, что стала кричать на бедного парня.

– Да. Их давно уже нет.

– Твои друзья, что играют на кладбище – это погибшие дети, что сгорели во время пожара в школе?

Он сжался и закрыл лицо руками. Я не отступала.

– Говори же! Почему ты так одет? Почему ты тут сидишь каждый день?

Мой голос срывался, меня начинала бить дрожь, Йоргос молчал. Я протянула руку, чтобы схватить его за плечо и хорошенько встряхнуть, но пальцы прошли сквозь ребенка, схватив пустоту. От изумления я медленно опустилась на землю, мне даже не было страшно. Мальчик продолжал молча стоять, закрывая лицо руками. Я хотела закричать, но подумала, что тогда он сам испугается и исчезнет. Глупо, как можно напугать того, кто уже умер?

– Йоргос, пожалуйста, ответь мне, я должна знать: ты умер?

Он медленно убрал руки от лица и произнес одними губами.

– Да.

– Йоргос, это ты тот мальчик, что погиб в лесу, ударившись об камень?

– Да.

– Почему ты мне сразу не сказал? Как вышло, что я тебя вижу?

– Нам просто очень одиноко, к нам никто не приходит. А ты добрая, ты со мной разговаривала, ты не боялась.

– Но я ведь понятия не имела, что ты… ты…

– Призрак?

– Да. Почему я тебя вижу?

– Я не знаю. Наверное, это твоя судьба.

– Моя судьба в том, чтобы общаться с призраками?

– Я не знаю. Теперь мне пора. Тебе пора уезжать из деревни и возвращаться домой. Прощай.

– Погоди, я еще хотела тебя спросить…

Я вдруг осознала, что передо мной уже никого нет, мальчик исчез за мгновение, словно его и не было. Может, я схожу с ума, и никакого мальчика действительно не было. Вдруг у меня галлюцинации? Но в глубине души я знала, что вся история, рассказанная Костасом, – правда. Что Йоргос был, и я несколько раз общалась с мертвым ребенком по какой-то непонятной пока причине. И что бедные дети хотели, чтобы их навещали, как прежде, живые, и помнили об их трагедии живущие в деревне.

Я не помню, как дошла до таверны, мне что-то говорили, о чем-то спрашивали, но я только кивала головой, отказываясь разговаривать. Дойдя до комнаты, я повалилась на кровать и уснула мертвым сном. Мне ничего не снилось. Утром я собрала вещи, попрощалась с Марией и Костасом, попросила передать привет Элени и Андреасу и уехала в аэропорт. Мне хотелось поскорее улететь домой.

* * *

Вечером в новостях сообщили, что самолет Анны разбился, подлетая к Афинам. Никто из пассажиров и членов экипажа не выжил. Костас с Марией смотрели тот выпуск. После окончания новостей хозяин таверны принес из кухни початую бутылку водки и две рюмки, налив себе и жене до краев, он выпил, не чокаясь и не закусывая.

– Прими, Господи, душу рабы Твоей Анны.

Ворон

Как-то осенью холодной, взяв напиток благородный,Засиделась я со свечкой на крыльце совсем одна.Ночь в права почти вступила, в ней живет иная сила,И торопится на небо бледно-желтая луна.И летит прекрасный ворон с опереньем гладким, чернымНа закат в кровавой дымке мимо дома моего.Он летит и твердо знает, что пера не потеряет,Своего не потеряет никогда ни одного.Мне ж судьба моя по свету раскидала без ответаПисьма, брошенные где-то, не приносит почтальон.Ворон вдруг решил спуститься, он на дуб сухой садится,Смотрит, будто все секреты эти знает только он.Я сказала: «Слушай, птица, а возможно, так случится,Что былое возвратится и начнется все опять?Он ко мне вернется снова, скинув тесные оковыТлена. Разве слишком много я посмела пожелать?Смерть протягивает руку, счастье в вечную разлукуПревращает за мгновенье под напором черных волн.Где любовь в сердцах царила, там теперь его могила,Утопая в розах белых, крест венчает мрачный холм.Все закончилось однажды, и река не пустит дважды,И того, что не узнала, мне увидеть не дано.Мне тоска съедает душу, нечто просится наружу,И так часто в час полночный не дает покой оно.Но причины непонятны и сомненья необъятны,И доверить слезы стоит только разве что луне».И сидит прекрасный ворон с опереньем гладким, чернымНа суку и, соглашаясь, клювом в такт кивает мне.Ночь подлила черной краски, верю, Ад совсем не сказки,И загадывать на счастье я, признаться, не берусь.Может, надо больше света, ведь в свечах нехватки нету,Если к новому рассвету не умру, так хоть напьюсь.Он, как будто, улыбался, каркнул, словно, рассмеялся,Вот ведь чертово созданье за грехи послали мне.Юность канула навеки, точит червь родные веки,И доверить слезы стоит только разве что луне…С той поры часов немало истекло, и свеч не сталоНи одной, с исчадьем черным подружились мы давно.И как только ночь коснется дуба, шелест раздаетсяКрыльев, мне уже знакомых, выхожу встречать его.Эту дьявольскую птицу, что на мертвый сук садится,Я люблю, как не любила никогда и никого.

Аптека

Температура продолжала повышаться. Лиза вылезла из постели и поплелась на кухню сделать горячего молока с медом. Средство не самое верное от гриппа, но от боли в горле поможет. Ливень за окном напомнил, что прогулка в аптеку выйдет не из приятных. Обычное питерское лето. Лиза сполоснула чашку, надела старые кеды и вышла из дома. Зонтик упрямо не желал открываться, холодный ветер с Невы заставил девушку поплотнее запахнуть тонкий плащ. Капли воды смывали липкие разводы от липовых почек с асфальта и припаркованных машин. Лиза добежала до аптеки за несколько минут. Старое здание на 7 линии Васильевского острова принадлежало когда-то загадочному немецкому алхимику Вильгельму Пелю. Аптека занимала первый этаж дома шестнадцать и давно уже не имела к немцу и его сыновьям никакого отношения. Лиза отряхнула зонт и зашла внутрь. В нос ударил запах нашатырного спирта. Женщина в белом халате раскладывала по ящичкам коробки с лекарствами.