Фантасмагория. Книга вторая. Утоление жажды

Рифкат Гатупов

Фантасмагория. Книга вторая. Утоление жажды

Утоление жажды

Я пил из родников, из лужи пил,Морскую воду пил, дождём питался,И ощущения свои тогда любил,И колодёзною водою восхищался.Мне было хорошо, и я любилБродить как паладин тогда по свету,И не одну тогда витрину я разбил,Бросаясь из зимы так сразу в лето.

Билл Максвелл

1

Билл Максвелл взошёл на борт судна «Глория Силвер», направляющегося в Африку. Капитаном на корабле был известный Питер Скотт, по прозвищу Ржавый Меч.

Он гордился своим прозвищем, рассказывая всем о том, что происходит от знаменитого пирата Южных морей Рыжего Меча, историю которого, кстати, он придумал сам же. Капитан утверждал, что от Ржавого до Рыжего Меча недалеко. И это, как вы далее убедитесь, была истинная правда.

«Глория Силвер» отправилась сразу же после прибытия Билла на его борт. Билл Максвелл был нанят на корабль боцманом. Матросов было мало, всего лишь десять человек, а пассажиров не было вовсе.

Недавно кончилась вторая мировая война, поэтому ещё никто почти не плавал с мирными целями. По этой же причине на палубе стояли пушки, стволы которых, до поры до времени, были зачехлены брезентом. Корабль шёл с грузом никеля в Кейптаун, южноафриканский порт назначения.

Судно уже шло по океану две недели, когда на горизонте появился одинокий чужой корабль, очевидно торговое судно. Питер Скотт тотчас же приказал радисту передать сигналы «SOS». Чужой подплыл почти вплотную к «Глории Силвер» и тогда на палубу этого судна перескочили через борта матросы, вооружённые автоматами, а залп из пушки снёс рубку.

В результате этого непродолжительного боя чужой корабль был потоплен, а трюм «Глории Силвер» заполнился так легко пришедшим в руки богатством.

Судовой священник Карл сказал, в частности по этому поводу, следующее: «Мы думаем, что всё для нас пройдёт безнаказанно, спокойно, что никто ничего не видел и никогда не узнает. Но это не так. Ведь бог, всевышний всё это видел, и он себя ещё покажет, он ещё накажет нас, грешных. Поэтому, давайте вместе помолимся, и выбросим за борт всё это бесово добро».

Но никто его уже не слушал. Запах лёгких денег затмил всем разум, в том числе и Биллу. А капитан даже назвал отца Карла старым ослом. С тех пор на корабле все звали его только так. Команда раззадорилась неожиданной удачей, ей понравилось это дело, и она желала ещё биться и побеждать.

Не грех, конечно, признаться, что и Биллу понравилось новое ремесло. Но простим его, ведь у каждого есть, или ещё будут погрешности в жизни.

Долго потом впереди по курсу не было добычи, но вот появился торговый корабль, на первый взгляд, чисто внешне, абсолютно безоружный. Вероятно, он вёз добро каким-то прилизанным и сытым господам на другом конце света. «Глория Силвер» стремительно пошла на сближение с судном чужого торгаша.

Но внезапно на небе сгустились тучи, и на корабль налетела буря. Шторм, по-морскому. В мгновение ока вокруг стало темно, подул необыкновенно сильный ветер, и пошли крутые и высокие волны. Корабль куда-то понесло. Через несколько часов подобного плавания моряки, прямо по курсу их насильственного движения, увидели пенящиеся рифы.

– Спасите!

– Тонем!

Рука радиста торопливо выбивала строчки в радиоэфир: – SOS… SOS… SOS… Спасите наши души…

На других кораблях, находящихся в океане, приняли сигнал бедствия, но никто по такой погоде, при таком шторме даже не двинулся на спасение. Своя рубашка ближе к телу. Шторм действительно был слишком сильным. А корабль уже врезался в рифы.

Мерзко заскрежетала разрушающаяся обшивка, и в трюм хлынула забортная вода. Вдруг ещё один сильный порыв ветра каким-то образом сорвал судно с каменистых рифов и снова бросил его, теперь уже повреждённое, в открытое море. Корабль начал медленно, но верно тонуть.

На палубе полуразрушенного и полузатонувшего судна столпились в небольшую кучку моряки и смотрели с надеждой в небо. Но на небе по-прежнему ничего не было видно. Даже звёзд.

Волны, набрасываясь на беззащитный корабль, то вбегали с левого борта на палубу, то вновь уходили, но на место ушедших волн набегали новые. И так бесконечно. Они с каждым разом всё больше и больше увеличивались в размерах. Крен корабля усиливался.

Глухой ночью, в полночь, корабль «Глория Силвер» наконец затонул…

Из всей команды спаслось лишь пятеро: боцман Билл и четверо матросов. Они смогли взобраться на рифы. К утру рядом с собой они увидели на воде, неподалёку от рифа, какой-то продолговатый предмет. Волны вскоре поднесли его ближе. Это была резиновая лодка.

Подняли её на риф. Бросили жребий. Вышло: плыть дальше Биллу и двум матросам. Лодка могла вместить максимум троих. Двое должны были остаться на рифе. Умирать, или надеяться на случайное спасение – это было уже их дело.

Правда, в море, на слабенькой резиновой лодчонке, тоже было очень мало шансов на спасение.

Тут же, прямо на рифе, они по-братски разделили доставшиеся им припасы из НЗ на лодке.

Сразу после этого боцман и два матроса поплыли в открытое море. Двое других остались на чём-то, что хотя бы отдалённо напоминало сушу. Шторм уже стих, и они надеялись, что какое-нибудь мимо проходящее судно обнаружит их и спасёт от неминуемой смерти.

Но вдруг резко хлестнула огромная волна, и матросов сразу смыло в воду, даже следов от них не осталось. А Билл и двое матросов, быстро и напряжённо работая вёслами, всё дальше и дальше удалялись от этого вдвойне печального места.

От судьбы не уйдёшь. Тот, кому суждено умереть на виселице, в море не утонет.

Они уже достаточно долго проплыли в море, часов пятнадцать, как вдруг резиновая лодка с шумом лопнула, очевидно, зацепившись за что-то острое. Боцман и матросы сразу же бросились в холодную воду. Жить-то хочется, а вдруг повезёт…

2

Они уже зверски устали бороться с волнами, совсем выдохлись, как вдруг матрос на что-то показал.

– Билл! – позвал он боцмана, – подо мной земля!

Из последних сил они, поддерживая друг друга, выбрались на песчаный берег. Их осталось только двое. Третий – утонул.

Билл Максвелл и матрос, которого звали Джон Корвент, медленно побрели в сторону густых зарослей, обширно обнимавших этот, оказавшийся для них спасительным, берег.

Небо сначала порозовело, а потом начало приобретать свою обычную ярко-голубую окраску. Над горизонтом стремительно поднялось ослепительное солнце. Оно яркими лучами озарило лазурное море. Волны вдруг заблестели, засверкали, заалели.

Джон и Билл немного отдохнули, лёжа на золотистом, необыкновенно чистом и тёплом песке, и опять пошли в сторону зарослей. И вскоре желанная сейчас ими прохлада, дар богов, накрыла путников и нечаянных гостей этого, очевидно, острова от палящих лучей жаркого солнца.

Морякам было хорошо лежать в тени кустарников и высоких деревьев, ощущать под собой земную твердь и пробивающуюся сквозь неё мягкую, пощипывающую обнажённую кожу, шелковистую траву. Что может быть прекраснее, чем спастись от, казалось бы, неминуемой гибели, и лежать, ничего не делая? Просто лежать и ничего не делать.

Наши потерпевшие крушение моряки очутились в настоящих джунглях. Странно было им, людям, относительно привыкшим к удобствам цивилизации, внезапно очутиться почти, что в райском саду.

Они имели возможность слушать до умопомрачения упоительную тишину, наполнявшую собой весь этот благословенный край. После несмолкаемого индустриального шума, сигналов паровозов и автомобилей, после рёва машин они имели возможность наслаждаться тишиной. Тишина едва нарушалась прелестнейшим пением неизвестных для них птиц.

Диких зверей ещё не было видно, а пищи тут вполне было достаточно, тем более для двоих: везде вокруг росли кокосовые и финиковые пальмы.

Впоследствии Джон ещё обнаружил, прямо в чащобе почти не проходимых джунглей, дикорастущие растения – табак и хлебное дерево. Жить в этом мире было можно, и можно было жить очень даже хорошо.

Билл и Джон вскоре обнаружили, что они действительно оказались на необитаемом острове, а не на материке, как втайне надеялись. Большая земля была далеко, и почти недостижима.

Постепенно моряки, потерпевшие крушение, спасшиеся от неминуемой гибели приспособились к жизни на острове. Построили себе хижину, завели себе небольшой огород. Обзавелись примитивным хозяйством – деревянными ножами из железного дерева, каменными топорами, глиняными самодельными чашами и кувшинами для воды. Жизнь протекала медленно и неторопливо, спокойно и безмятежно.

Так пролетело два года. Найти их так никто и не нашёл. Очевидно, что и не искал. На континенте, в порту приписки, по всей видимости, посчитали, что раз корабль затонул, то это означает одно, что все утонули. Есть человек, есть проблема. Нет человека – не проблемы. Только однажды, высоко в небе, далеко и недосягаемо, пролетел большой самолёт. За исключением этого события, жизнь на острове в эти два года действительно была спокойной и безмятежной, даже слишком.

Но настал миг, и Джон прибежал к хижине с радостным криком: Шлюпка!

– Шлюпка! Шлюпка! – кричал он истово и самозабвенно.

Билл побежал вместе с ним на берег, где действительно что-то чернело. Они бежали долго, но, наверно потому что были теперь сильны и быстры, дошли до берега быстрее, чем в первый раз, когда попали на этот остров. Всё равно к этому времени уже стемнело.

На берегу вверх днищем лежала шлюпка.

– Не тот товар, – недовольно сказал Билл, и показал Джону на огромную дыру в днище.

– Всё равно. Ты подумай, ведь это наш шанс вернуться!

– Один из миллиона! – сердито ответил Билл. – Интересно, как она раньше не затонула, и какой чёрт донёс её до нас.

Но всё же, через неделю, он отошёл от своего раздражения и тоже взялся за работу по ремонту. В шлюпке оказались два топора, пила и один бочонок с провиантом, они были крепко-накрепко прикреплены к днищу. Всё это послужило хорошим подспорьем в работе и материально стимулировало к возвращению на Большую землю.

Работа была нудная, да и кому бы понравилась возможность долго и упорно стучать топором, почти не разгибая спины, хотя бы даже и подогревала в глубине души мысль о возможном спасении. Но, что бы ни было, как бы это ни происходило, шлюпка, в конце концов, была починена и вполне готова к плаванию. Билл и Джон решили испытать её в плавании вокруг острова.

Они вышли на рассвете. Погода была отличная. На небе не было ни облачка. Джон и Билл поочерёдно гребли. Пока один грёб, другой зарисовывал проплывающий мимо берег карандашом на бумаге, которые они тоже нашли в лодке.

Островитяне не взяли с собой никакой еды. Они о ней совершенно забыли. И вот, после пятичасовой морской прогулки, их стал мучить голод. Они повернули назад. Вернее, попытались. Обратно плыть было очень трудно, их сносило ранее ими неощутимое течение. Нещадно пекло солнце, руки устали, а в голодном желудке злодейски урчало. К тому же ещё им мешал внезапно возникший встречный ветер.

Шлюпка остановилась, а потом, несмотря на сопротивление уставших моряков, её начало сносить в открытое море. Ветер всё усиливался, волны увеличивались в размерах и накидывались на беззащитную перед силами природы шлюпку. Они становились не просто большими, но – огромными. Удивительно, как лодка не потонула.

Вот пошёл сильный порыв ветра, побежала вначале слабая волна, с каждым мгновением увеличиваясь в размерах, покрываясь бесчисленными капельками пены. Она бушует, накрывает лодку сверху, падает на неё с огромной высоты, рассыпаясь при этом на миллиарды сверкающих, прозрачных капелек, которые, стремительно летя вниз, превращаются в смертельную лавину. И тогда волна исчезает. Волна исчезает, но через секунды вновь возвращается и идёт, идёт на шлюпку, бессильная в своей ненависти, но становясь с каждым разом мощнее, огромнее, страшнее!

Удивительно, как шлюпка не затонула!

Лодку носило в океане в течение двух суток. Только после того её, наконец, прибило на знакомый берег вместе с усталыми людьми, уже успевшими проклясть и бога, за свои мучения, и чёрта, что подсунул им этот соблазн и не пришёл на помощь.

Люди надёжно закрепили лодку и, добравшись до леса, до своего постоянного места пребывания, до своего жилища, досыта наелись и заснули долгим, беспробудным сном.

С этого времени Билл приказал Джону всегда брать в любую дорогу недельный запас продовольствия, так, на всякий случай. После этого они совершили ещё пять непродолжительных плаваний. Так прошёл ещё один год.

3

Однажды Биллу почудилось, когда он стоял на берегу, что где-то вдали, далеко-далеко, виднеется как мираж длинной полупрозрачной полосой незнакомый берег. Билл с усилием протёр глаза, и видение, к его огромному сожалению исчезло.

Билл и Джон долго советовались, кричали друг на друга, и наконец, пришли к единому мнению, что это всё-таки был мираж. Фата Моргана, как говорится. Его больше не было видно.

Вскоре они решили более обстоятельно осмотреть место, куда их забросила жестокая судьба.

Ровно в полдень экспедиция отправилась в новое, седьмое по счёту плавание. Теперь они гребли вдвоём, но всё равно было тяжело. Плыли они долго, но не решились отплывать от острова достаточно далеко, и остановились в открытом море на отдых.

Наступила ночь, а утром Билл и Джон с ужасом обнаружили, что их знакомый берег исчез. Очевидно, что шлюпку опять снесло течением с первоначального курса. Обеспокоенные этим обстоятельством люди вновь начали грести. Они плыли долго, и, увидев берег, облегчённо вздохнули. Решили возвращаться на остров и утроили свои усилия на вёслах.

А на небе опять сгущались тучи. Вновь надвигалась буря. Не было видно птиц, только какой-то крылатый демон истошно вопил в облаках. Ударил гром, и с небес посыпались молнии. Потом вода опять хлынула на шлюпку.

Охваченный суеверным ужасом Джон скорчился на дне, а Билл, чертыхаясь, вычерпывал воду деревянной чашей. Буря начала было стихать, но потом опять ударил страшный гром, рванул страшной силы ветер, лодку подняло в воздух и стремительно понесло к берегу. Шлюпка неслась туда с ужасным треском. Стало ясно, что она доживает последние минуты и сейчас развалится. Её швырнуло с огромной, ужасающей силой на берег.

Последнее, что успел заметить Билл, это были чёрные камни…

4

Буря скоро утихла. На небе снова появилось яркое жгучее солнце.

Очнувшись, Билл с удивлением обнаружил, что он находится на другом, на чужом и незнакомом берегу. Его осенила догадка. Они на другом острове, а может быть и на материке!

Он расшатал лежащего под обломками разбитой шлюпки, стонущего Джона, вытащил его и направился с ним в сторону чёрных камней, высоко поднимавшихся над землёй. Кое-как моряки взобрались на вершину и стали осматривать окрестности.

Они с горечью обнаружили, что этот остров, и остров такой же необитаемый, как и первый. Вдруг их взгляд упал на маленький оранжевый домик, находившийся на окраине чужого далёкого леса. Они сначала не поверили, но потом, убедившись, что это не мираж, начали своё продвижение, после спуска вниз, в ту сторону.

Они двигались достаточно быстро и скоро выдохлись, и сели отдохнуть. Набравшись сил, они почти побежали в сторону очага цивилизации в этом глухом заброшенном краю. Наконец дошли. Постучали, но без ответа. Открыли дверь и остолбенели: всё покрывал толстый слой пыли. Это действительно был чей-то дом, но только давно. И уже давным-давно он был брошен людьми. Но что делать, надо было жить. Надо было всё начинать снова.

На этом острове Билл Максвелл и Джон Корвент прожили ещё пятнадцать благословенных лет, и никто их за эти годы не потревожил, никто их не нашёл. Да и им, честно говоря, уже не хотелось возвращаться в цивилизованный мир.

По истечении этого срока они одновременно заболели смертельной лихорадкой. А поскольку медицинскую помощь оказать им было некому, а лекарств у них, тем более, не было, то вначале умер Джон, а следом за ним и Билл, боцман с «Глории Силвер».

И сейчас, где в Тихом Океане лежит небольшой островок с не погребёнными телами моряков.

Боевое отравляющее вещество

Она была…

Это грустное слово – была.

Она есть, она будет. Но там, вдалеке. Со своими заботами, со своими проблемами, со своей работой, со своей семьёй…

А я здесь. И тоже наедине со своими проблемами.

Судьба свела нас вместе на короткий срок, и тут же разбросала в разные стороны. Мы не так далеко друг от друга. На самолёте часов пять – максимум. Но нас разделяет не расстояние, нас разделяет жизнь, нас разделяет судьба.

Если бы наша встреча состоялась на три года раньше! Или на четыре. Правда, тогда бы тоже было поздно. Или рано. Она ещё не была такой, какая она есть сейчас, после всего пережитого. Да и я был тогда другим. Я был не такой.

Четверть года. Много меньше виделись мы с ней. А если бы четверть века?

Она была. Нет, не была. Она есть.

Вначале было слово. Невнятное такое…

Вначале…

Нет, вначале был сразу смелый взгляд, который никто не заметил. Даже она.

Значит, он был не настолько смелый?

Вошла, и я сразу понял – она! Это та самая женщина, которую я ждал. Та женщина, в которую верил; та женщина, на которую всегда надеялся. Женщина моей мечты. Обаятельная, умная, талантливая… Лежащая к сердцу и к душе.

Таких как она сейчас редко встретишь. Всегда найдётся что-нибудь, что отталкивает. Но у неё – всё было хорошо и близко. Даже, ещё не зная её имени, я уже знал, что люблю её.

Влюбился как мальчишка, с первого взгляда.

Потом было узнавание, приближение.

Она мило подшучивала надо мной, но тут же смех её замирал, и переходил в свою противоположность. Она становилась задумчивой и серьёзной. Её останавливает чувство ответственности. Кроме того, она готовится к экзаменам.

Да, хорошо домысливать за других, особенно когда не знаешь, что они думают на самом деле. Но это и есть право влюблённого на влюблённость – всё видеть в положительном свете, так, как ему хочется, и истолковывать все поступки любимого человека в благожелательном для себя виде. Это и есть право влюблённого. Право пылать химерой и надеяться на несбыточное.

Хотя нет ничего несбыточного, если особенно, если очень этого захотеть. Я постоянно держал её в поле своего зрения. Даже не приближаясь к ней, я видел, на что она смотрит, чему улыбается, о чём думает.

Мы с ней решали кроссворд, и не было тогда человека счастливее меня. Быть рядом с ней, разговаривать с ней и слышать её дыхание. Видеть её чудеснейшую улыбку, прелестную игру её замечательных глаз, ощущать её внимание и работу её пытливого ума, – это и было моим блаженством.

Правда, на следующий день мы даже не разговаривали друг с другом. Было полное отстранение и безнадёжность. Но мне было достаточно и брошенного вскользь взгляда.

Был вечер, и я с ней танцевал. Я знал, что она прекрасна и хорошо сложена, но насколько приятнее было это ощущать. Ощущать её тело и танцевать с ней. Она выдала мне стандартный набор из своей биографии, то, что следовало знать всем, то, что она потом и рассказывала всем, то, что давало всё и не давало ничего личного и лишнего о ней.

Я проводил её домой. Точнее, мы проводили её – она, конечно же, перестраховалась. Впрочем, в этом не было особой необходимости. Все были почти трезвы.

А потом… Потом она заболела. Вернее, она сначала пропала. Положение её было тяжеловатое, и поэтому мне представилось, что она исчезла навсегда, уехала к себе, я испугался, что я её больше не увижу. Я был в панике. Правда, никто этого не заметил.

Я знал её адрес, и я нашёл её. Но с большим трудом, потому что перепутал квартиру. Мне пришлось немного поплутать.

Она лежала на раскладушке и болела.

В походно-домашней обстановке она была ещё более привлекательной. Больная девчонка с розовыми коленками, которую было жалко до слёз, и с которой хотелось быть всегда.

Я заметил телеграмму. Поздравление с днём рождения. Не её, – дочки… И многое стало понятным. Она была такая трогательно беззащитная и застенчивая, такая лукавая и ироничная, такая нежная, что сердце моё буквально разрывалось на части от любви и жалости. К сожалению, беседы не запротоколируешь, и даже не передашь словами. Их надо беседовать. А я вообще не могу передавать чьи-то разговоры, даже свои. Я могу их лишь выдумать.

Потом – потом было многое. Но не было главного, почти главного – кульминации. Впрочем, она была, для меня, потом, когда я писал письма, и посылал стихи. Много стихов – целое лето. И, когда получал в ответ открытки, исписанные мелким почерком, – я был на седьмом небе от счастья – ведь обо мне ещё помнили!

А это то, что я тогда не отослал, но держал в своей записной книжке:

Благодаря вам я теперь наконец-то знаю, какой должна быть настоящая женщина. Она должна быть близкой всем и бесконечно далёкой от каждого. Она постоянно должна привлекать чужое внимание и вежливо уклоняться от назойливых и навязчивых форм его проявления. Должна очаровывать своей походкой, разговором, движениями рук и тела, изумлёнными и влюблёнными глазами, чудеснейшей улыбкой упругих и естественно ярких губ, и всем своим поведением. Быть умной и красивой одновременно, и в то же самое время не забывать о житейских мелочах и о своей собственной выгоде, всегда манить и уводить в сторону, быть верной мужу и своему собственному ребёнку. Я только теперь это понял, но зато я это понял на всю свою жизнь.

Я был бы счастлив, если бы у меня была такая жена, как вы, конечно, татарка, но, к сожалению, всё это, наверно невозможно. Да и нужно ли… Каждому – своё, такова жизнь.

Это была самая замечательная женщина, с которой я когда-либо был знаком, самая симпатичная и очаровательная.

У неё особенная чарующе-таинственная речь, и каждое сказанное слово, казалось, было обращено к тебе, и только к тебе одному. Невозможно описать её голос, – это была какая-то невозможная смесь грудного с небольшим придыханием.

Короткая стрижка с чем-то наподобие небольшого пробора на макушке.

Без очков она была хороша, а в очках – прекрасна.

Её небольшое смущение, когда у неё так притягательно менялось лицо, и колебался голос, она умела превосходно подать игру оттенков интонации, взгляда, жестов. Всё это манило, манило ещё раз взглянуть на неё, услышать её волшебный голос, и, как бы нечаянно, дотронуться до её руки.

В танце она была проста, но до определённого предела, ближе которого к себе не подпускала. Она бесподобно танцевала, двигая всем своим станом, поводя плечами, и особенно божественными были движения её рук, – они очаровывали, привлекая и приковывая к себе внимание. Их тонкие, ритмичные, отработанные перемещения в пространстве будили надежду. Она танцевала самозабвенно и умело. Особенно в паре с другой, когда шла за кавалера.

Она была похожа на полу-мальчика, полу-юношу из каких-то далёких южных стран, экспансивного, темпераментного и впечатляющего.

В общем-то, она вполне соответствовала классическим индийским канонам, особенно своими широкими бёдрами, полной грудью и несколько суженной талией.

Она притягивала взор, и от неё было трудно оторваться, особенно, когда она бросала встречный взгляд, и когда взоры соприкасались в воздухе, как бы материализуя то неисполнимое, но желанное, то, что так упоительно влекло меня.

У неё были живые, подвижные, чуть-чуть навыкате глаза, несколько удлинённый продолговатый нос с острым кончиком, который придаёт особую выразительность её лицу, и, особенно, её мимике; были сильные крепкие ноги, похожие на ноги девушки-подростка, которая ходит с поцарапанными коленками, ещё лазает по деревьям и дерётся с мальчишками.

Её пальцы были несколько грубоваты, прочные, как у всех, кто работает в лабораториях и часто соприкасается с различными растворами, кислотами и щелочами, и связан с долгой, тонкой, кропотливой работой.

Одним словом, – она была бесподобна.

Почему была? Она есть, но не со мной.

Велта – святая. Хельга – святая. Ольга – святая.

Она жива, она есть, но она уже и не помнит меня. Или не вспоминает. Что для меня практически равнозначно. А мне на память остались стихи, и высохшие цветы в альбоме, фотографии и письма. И её прощальный подарок – стихи. Они не её, но всё равно хорошие:

Упаси вас бог познать заботыО прошедшей юности тужить,Делать нелюбимую работу,С нелюбимой женщиною жить.Любимая навсегда. Навсегда любимая.

Бревно

«…бойтесь равнодушных, потому что только с их молчаливого согласия совершаются на Земле все преступления и предательства».

Умная фраза из хорошей книги.

Кругом кипела жизнь.

Шли люди, и никто не останавливался.

Ринат ещё раз оглянулся.