Свободное падение

Да, Узбекистан был богаче. Дорога, на которой они стояли, была расположена в самом Андижане и была прилично замощена, были видны следы кусочно-ямочного ремонта, но ям не было. Между полосами дороги был высокий, больше четырех футов, стальной забор, видимо, чтобы не перебегали через дорогу где попало. С той стороны, где они стояли, Алексу было видно здание банка. Угловое, высокое, сложной архитектуры, этажей пять в высоту, полностью облицованное стеклопанелями золотистого цвета. Вывеска гласила: Наманган-банк, она была на английском языке.

Сложнее было с машинами. Ни один из них не был ни разу в Узбекистане и не знал, как тут с машинами. В Кыргызстане с машинами было как везде в этих краях – старые советские, новые китайские, подержанные японские, изредка дорогие «Мерседесы». А тут все машины были одного вида. Белые, часть из них – это маленькие, белые микроавтобусы, в которых непонятно как может поместиться шесть человек – японцы, наверное, помещаются. Потом маленькие, тоже белые хэтчбеки, поновее – европейские «Шевроле» местной сборки и больше всего – каких-то старых по дизайну, но новых и чистеньких автомобилей-седанов. Похожих на советские, но явно не советские. Тэд пошутил, что на такой, наверное, его мама ездила, но было не смешно. Машин было немного, в толчее не затеряешься – и они со своим серебристым джипом были как прыщ на заднице…

– Эй, – снова сказал Тэд, – я тут вспомнил один анекдот, его Рейган рассказывал на выборах восемьдесят четвертого года…

– Ты что, уже достаточно взрослый, чтобы голосовать на выборах? – пошутил Алекс. – По виду так и не скажешь.

– Нет, я просто коллекционирую анекдоты, чтобы налаживать отношения с местными. Так вот – суть анекдота в чем. Россия, восемьдесят пятый год. Русский пришел в автомагазин, чтобы купить себе машину. Все оформил, ему говорят: «Приходите одиннадцатого февраля девяносто пятого года за машиной». Русский почесал в затылке и спрашивает: «Утром или вечером?» Продавец спрашивает: «А что, есть какая-то разница?» Русский отвечает: «Да, есть. На этот день на утро я вызвал водопроводчика…».[2]

Тэд засмеялся, но один, и его смех угас, как свеча на ветру.

– Извини, брат… Я не подумал.

– Да ладно…

Бывший морской котик поежился.

– Здесь, б…, как в коммунизм попал. Только с восточным колоритом.

– Да уж… Это не он, случаем?

– Не знаю…

Один из таких седанов подрулил к их внедорожнику сзади и остановился.

– Так, повнимательней, давай…

У всех у них было оружие в сумках – и все они были готовы его применить.

* * *

Майор Итан Блэк сидел в китайском джипе на водительском сиденье, и мысли его были тоже невеселые. В отличие от его людей, обычных американских парней, которые должны были где-нибудь трудиться на полную рабочую неделю, а вместо этого играют в Джеймсов Бондов в этой срани, он был уже достаточно опытным и мудрым, чтобы понимать, что происходит, и делать выводы. Он повидал всякого – и неподвижные, змеиные глаза сирийского боевика-фанатика, за спиной которого не меньше десятка убитых американских солдат, и растерянные глаза двадцатилетнего американского морского пехотинца, который только что потерял друзей в подорванной бронемашине, а сейчас сидит в грязной придорожной канаве, по которой из зеленки хлещут огнем из «АК-47». Все здесь происходит по одному гребаному сценарию: местные диктаторы хотят жить, как живем мы, а на людей им попросту плевать. Местные диктаторы завинчивают гайки, пока их в конце концов не сорвет. А потом… потом полный п…ец бывает.

Нет выхода. Нет этому конца и края. Все, что хотят местные, – полного беспредела, и они и в самом деле этого хотят. Мы решили, что мы можем вечно жить хорошо, а они могут вечно жить плохо, и все это будет продолжаться и продолжаться. Но у нас хватило ума дать им телевизор и компьютер, и они видят, как мы живем, и ненавидят нас. Просто за то, что мы живем не так, как они. Здесь не надо искать какой-то гребаной правды, правда в том, что у нас есть много чего, чего у них нет. И они хотят прийти и отнять это. И все это будет продолжаться до тех пор, пока кто-то не нажмет кнопку и не прекратит все это разом.

Проблема в том, что он никому это не может сказать. Его просто не поймут. Гребаная политкорректность, так ее мать. Один аналитик заявил, что Гульбеддин Хекматьяр – умеренный исламист. Это Хекматьяр-то! Человек, который встал на джихад в конце семидесятых! Террорист, убийца, военный преступник, наркоторговец. Если этот умеренный – то какие же тогда радикальные? И самое страшное – осознание бессмысленности собственных действий. Он, профессиональный разведчик, не может завербовать никого, кто бы мог что-то изменить. На уровне уезда, провинции, всего Афганистана, всего мира. Никто не может. Нельзя сделать так, как англичане – разложив ИРА[3] предательством и вербовками на высшем уровне. Не выйдет. Это невозможно потому, что «Аль-Каида» и «Талибан» выражают волю людей, которые здесь живут. Не всех, но очень значительной части. Если они перестанут ее выражать – люди просто пошлют их подальше и найдутся новые борцы. Вот так вот…

И этот козел не торопится…

Ему было жаль тех парней, которые сейчас с ним. Он-то уже понял, что все бесполезно, а они еще нет. Они, наверное, еще думают, что здесь что-то можно изменить. Проклятое американское мессианство. И проклятые американские политики. Неужели они еще не поняли, что здесь ничего не изменить словами, что нельзя просто прийти и сказать: ребята, давайте жить правильно, по-новому – и думать, что это то, что нужно. Надо просто оставить эту чертову землю русским. В конце концов, они тоже имеют право на свой фунт мяса. Хрен с ним, пусть строят здесь коммунизм, капитализм… что хотят. Если они тут как-то держали ситуацию семьдесят лет – пусть и дальше держат. В конце концов, Америка не может одна отвечать за все…

Ага, есть, кажется…

Белый седан, один из тех, которые колесят по местным дорогам, аккуратно припарковался сзади. Майор подвинул зеркало и положил руку на пистолет.

Местный подошел со стороны водительского места. Лет тридцати, плотный, безбородый с плоским, как блин, лицом и узкими, монголоидными глазами. Европейская рубашка с коротким рукавом, брюки. Постоянно улыбается, хотя лучше бы этого не делал. Его зубы могли привести в ужас любого американского стоматолога, но сюда современные понятия о гигиене полости рта еще не добрались.

– Хай, ай эм Анвар, ай эм фром Майкл, о’кей? – волнуясь, сказал он. Язык был приличным. Как передали из посольства в Ташкенте, парень работал в гостиничном бизнесе, менял у туристов валюту. Здесь это шикарный заработок: валюту можно поменять в гостинице, но по официальному курсу. Законопослушные иностранцы не видят подвоха – раз государством установлен такой курс, значит, надо подчиняться. Есть и неофициальный – выйдя из гостиницы, гостиничные работники тут же сдают валюту по курсу неофициальному, который на тридцать-пятьдесят процентов выше официального. Так за месяц набегает еще полтора-два жалованья. На этом, собственно, и вербовала людей местная станция, обещая валюту по официальному курсу. Большей частью они дули в две стороны, и местным безопасникам тоже, но с этим ничего не поделаешь. Сэ ля ви. Такова жизнь, и всем нужны американские доллары.

Еще, как поделился парень с Манаса, работавший как раз в Ташкенте и улетавший в отпуск, местные власти, несмотря на инфляцию, упорно не печатают купюры номиналом покрупнее, и для того, чтобы купить лепешку, надо отдавать целую пачку денег, а на базар идти с целой сумкой. Идиотизма хватает…

– Хай, ай’м Итан, – американец протянул руку, – хау’з Майкл?

– Хи из о’кей энд сенд хеллоу ту ю. Соу, летц гоу…

Американец огляделся по сторонам, давая незаметно знак, что все в порядке.

– Хей, мэн… – сказал он с сомнением в голосе, – ай нид ту парк зыс кар, о’кей? Ин сейф плейс. О’кей?

Узбек закивал:

– Оукей, о’кей. Ноу проблем…

Хотелось бы, чтобы не было проблем. Хотелось бы…

…Сейф плейс, или охраняемая стоянка, нашлась как раз рядом с банком. Получив десятидолларовую бумажку, сторож был так рад, что чуть не подпрыгивал, и заверил, что с машиной ничего не случится…

Правда, теперь у них была только эта подозрительная машина. Не европейская, маленькая. Совсем не для пятерых взрослых мужчин. Но и предупреждать о своем появлении тоже не годилось. Майор был стреляной птицей и знал, что каждый особо важный объект охраняют. Дукандор, бача с сотовым. Все, что им нужно, – позвонить и сказать, что в районе появились какие-то неизвестные. И большие неприятности обеспечены.

– Так… А эта машина нас пятерых выдержит? – спросил Тэд, с подозрением глядя на распахнутую дверцу.

– Хорош болтать, садись… – оборвал командир.

Тэд пролез посередине – он был тощим и одновременно длинноногим, ему там самое место. Алекс сел к двери, с трудом закрыл ее. Мано с другой стороны. Майор впереди.

Поехали…

Они выехали на ту же дорогу, неспешно покатили по ней. Транспорта было мало, о пробках нечего было и говорить. Почти нет грузовиков, а те, что есть, – старые, советские. Почти нет автобусов…

Здания по обе стороны дороги – старые, но ухоженные. Современные отделаны стеклопанелями, здесь такая мода. Архитектура вовсе не арабская и не восточная – скорее средиземноморская или даже европейская. Нет ни следа ужасающих трех– и пятиэтажек-курятников, которые строили русские везде, где появлялись. Дома сильно напоминают таунхаусы,[4] только без обязательного гаража внизу. Здесь не принято пользоваться машинами, как в Америке, – здесь машина, видимо, равноценна недвижимости, если не дороже. Это обычно для постсоветского пространства – все-таки русские много строили.

Чисто, в отличие от Кыргызстана нет грязи. Нет и такой навязчивой придорожной торговли – первого признака обнищания.

Они свернули направо. Проехали мимо ресторана, вывеска на котором тоже была на английском. Поехали дальше. Снова свернули. Высокий, в четыре этажа, странной архитектуры дом, на первом этаже магазины. Почти европейский, не панельный, постройки тридцатых-сороковых. Около него стояли те самые микроавтобусы: они используются для перевозки грузов, а больше, видимо, возить не на чем. Они проехали справа от дома…

– Вот из ит? – спросил майор, напрягшись.

– Донт ворри? – заверил водитель. – Зис из махалля. Хиар из ауа френдс. Зей хелп ас.

Свежо предание…

Дальше шли, видимо, более нищие кварталы. Одноэтажные домики, такое ощущение, что они врастают в землю – не видно фундамента. Кирпичная кладка – и что самое удивительное, у некоторых нет окон. Наверное, окнами во двор. Нет заборов в отличие от таких же районов в афганских городах, домишки жмутся друг к другу. Стены чисто выбелены, деревья тоже выбелены внизу. Почти нет людей.

Они сделали поворот. Потом еще. Майор вдруг понял, что они могут не выбраться отсюда без посторонней помощи, заплутаются. Хотя у него в кармане был коммуникатор, писал маршрут.

Еще поворот. Они остановились рядом с каким-то домом, здесь было что-то вроде внутреннего дворика, по крайней мере скамейки наводили на такую мысль. Было чисто, ухожено, в конце улицы рабочие что-то делали, и рядом стоял старый советский грузовик, кабиной похожий на американские пикапы середины шестидесятых.

– Хиар из ауа френдс… – заверил водитель, выходя из машины.

Щелкнул замок двери – майор приоткрыл свою дверь, и Алекс сзади – тоже.

Из дома вышел местный, бородач лет сорока, с черной окладистой бородой. Точно в такой же белой рубашке с короткими рукавами. Водитель подошел к нему. До них было метров пять.

– Это они? – спросил он по-русски.

– Да, – ответил их водитель.

Алекс понял, что сейчас будет. Потому что он в совершенстве знал русский язык – в этом и заключалась промашка террористов, они начали привычно общаться на русском, думая, что никто из американцев им не владеет. Но Алекс была его кличка, а так его звали Александр, и его родители эмигрировали в Америку в девяностые. Его отец служил в частях ВДВ точно там же, где двадцать лет спустя будет служить его сын, – в Кандагаре.

– Хорошо. Отвлеки их.

Так и есть. Краем глаза он заметил, как рабочие у грузовика бросили работу.

– Тревога! – крикнул он, выбрасываясь из машины.

Все было как в замедленной съемке. Вот – он перекатывается по земле, пытаясь поймать цель в прицел своего «М11А1».[5] Вот падает вправо бородатый, таща что-то из-за спины. Вот пистолет дергается, и на животе водителя появляется черная дырочка, откуда начинает сочиться кровь. Вот вторая пуля попадает в спину так и не понявшему, что к чему, водителю. Вот рядом с машиной неизвестно откуда появляется еще один местный, похожий на монголоида, с чем-то, напоминающим «узи» в руках. Он пытается поймать цель – но не успевает: пистолет рявкает еще два раза, и красное облачко от его головы повисает в воздухе…

– Твою мать!!!

Майор успевает покинуть машину, но не выброситься из нее, он стоит в полный рост. Тоже выхватывает пистолет. Остальные ничего не успевают. Алекс бросает взгляд вправо – и холодеет от ужаса. Один из «рабочих» стоит на колене, и на плече у него короткая труба реактивного гранатомета…

– Ложись! – Алекс стреляет, но не успевает. Труба окутывается дымом, и граната стартует по направлению к цели…

Взрыв.

Ракета реактивного гранатомета, пущенная с четырех десятков метров, точно попала в цель. Машина подпрыгнула и взорвалась фейерверком огня. Одновременно вылетели все стекла, ударной волной сорвало часть крыши. Затем ярость взрыва уступила жару ревущего пламени, методично пожирающего все, что могло гореть. В том числе и человеческую плоть – Мано и Тэд остались в машине, не успели выбраться. Майор лежал навзничь рядом с машиной без движения, и одежда его дымилась. Он единственный не был задет взрывом, потому что лежал на земле…

Вскочив на ноги, Алекс кинулся на помощь. Через пелену ревущего пламени, через черный дым был виден бегущий к машине второй террорист, в руках у него был «АК-47».

Увидев через пламя и дым целящегося в него американца, он вскинул автомат и попытался затормозить, но было уже поздно. Его очередь, неточно пущенная на бегу, прошла левее, а три выстрела американца – все три попали в цель. Боевик споткнулся на бегу и упал, пропахав носом землю…

Чертова одежда – на ней не было стропы для эвакуации раненых, но Алексу все равно удалось оттащить командира под прикрытие стены и перевернуть. Майор открыл глаза, он был жив.

– Оставь меня здесь и уходи…

Алекс достал из сумки автомат и повесил его на ремень, откинув приклад так, чтобы прижимать его локтем при стрельбе. Перезарядил пистолет и сунул его в карман. Сунул за ремень снаряженный магазин. Еще два были в сумке, которую он закинул за спину на манер рейдового рюкзака.

– Со всем уважением, сэр… идите на х…

Он поднял майора и закинул его руку за шею так, чтобы тот мог держаться. Мельком заметил лежащий рядом с мертвым бородачом пистолет Токарева, бессмысленные глаза, уставившиеся в небо…

Твари…

Дверь дома, откуда вышел бородач, он открыл пинком. В доме был пол, нормальный, не земляной, было темно…

Он потащил майора по коридору. Пнул одну дверь… за ней какие-то дети совершали намаз, старательно читая ракаты. Пнул другую – там, поджав ноги под себя, по-турецки сидел какой-то старик…

– Где еще дверь? – по-русски спросил Алекс.

Старик ничего не ответил, он сидел с таким видом, будто его это ничего не касалось. Смотрел пустыми глазами – это напускное, не дай бог кому увидеть, какими становятся эти глаза, когда белый человек пойман врасплох, беспомощен и без оружия…

Алекс выстрелил в пол. Выстрел из автомата в ограниченном пространстве больно ударил по ушам, ударилась о стену и покатилась по ковру стреляная гильза.

– Убью, тварь джамаатовская! Где выход?

Старик показал – дальше по коридору.

Дальше по коридору был тупик и только одна дверь, налево, видимо, на женскую половину. Там, за занавеской, несколько женщин, возможно, и девочек. Черные чадры, мертвая неподвижность. Просто стоят, готовые на все…

Он увидел дверь – по всем прикидкам она вела вон из здания. Показал автоматом.

– Пошли вон! Зэй!

Еще ножом ударят…

За этой дверью оказалось что-то вроде кладовой, где были какие-то мешки и не было света. Но там была еще дверь, он пнул ее посильнее и оказался в небольшом садике с плодовыми деревьями. Плоды уже убраны – осень. А дальше калитка…

За калиткой улица. Мертвая тишина. Нет ни людей, ни детей, ни животных – ничего. Все исчезло, все – по домам, но стоит только дать клич…

Эта зловещая тишина, прерываемая лишь шумом сирен где-то, хуже перестрелки.

Алекс осмотрелся. Потащил своего командира примерно туда, откуда они прибыли, рассчитывая выйти на улицу, к людям.

За поворотом их ждали. Еще одна машина, такая же, как та, на которой они приехали, перекрывшая дорогу. За ней – два человека, с автоматами…

Огонь они открыли одновременно. На такой дистанции пистолет даже опаснее автомата, если уметь стрелять, – военные почти нигде, кроме Америки и Израиля, из пистолета стрелять не умеют. Он первым же выстрелом навскидку снял тупо частящего из автомата ублюдка – вся голова над капотом после первого же выстрела красным брызнула. В следующее мгновение их ударило, он не удержался и упал на мощенную бетонными плитами землю вместе с майором. Второй автоматчик за машиной потерял цель, а вот ему отлично было видно колено рядом с колесом, и он протянул руку и дважды выстрелил. Террорист закричал, он выстрелил третий раз и четвертый…

Он начал проверять себя и понял, что каким-то чудом не ранен. Автоматные пули попали в майора Блэка, убив его наповал. Его же опять сохранило что-то, как тогда, в Кандагаре, когда по нему промахнулся снайпер. Он был жив, хоть и в крови – в чужой крови.

– Извините, сэр… – сказал он, закрывая глаза третьему на сегодня американцу, погибшему в этой гребаной мать ее стране.

Прогулочным шагом он зашел за машину. Один террорист был мертв, второй, тяжело раненный, с короткой бородкой, с пробитой ладонью и в крошево разбитым коленом, увидев его глаза, завизжал от ужаса.

– Не стреляй, русский! Не надо!

Почему-то он безошибочно определил его как русского. Алекс выстрелил – и крик оборвался.

Подобрав оба автомата, он бросил их в машину. Рядом с ними лег третий – его собственный. Коробка – стик,[6] но он умеет, отец учил его водить именно на такой…

Он прислушался. Сирены выли все ближе, полиция вот-вот должна была появиться…

Коробка с хрустом поддалась, включив задний ход. Развернув в узком проходе машину, он поехал в направлении, противоположном тому, куда они шли, в глубь махаллей. Тела остались лежать на земле…

Север России. 1 мая 2020 года

Самолет был довольно старый, ушатанный, но еще годный. «М28», польский, в США он носит обозначение «С145А», и активно используется спецназом… точнее, использовался в Афганистане.[7] В оригинале он рассчитан на пятнадцать парашютистов с тяжелым грузом, сейчас мест было только десять. Сзади у широченного, американского стандарта грузового люка была установлена пулеметная спарка из двух пулеметов «М50»,[8] около них находился пулеметчик – совсем как в Южной Родезии, только тогда в качестве платформы использовалась Дакота. Пристегнутый широким фалом, чтобы не вывалиться, пулеметчик бездумно смотрел на сырую, цвета прелой селедки, искореженную варварской добычей полезных ископаемых землю. То тут, то там попадались яркие мазки буровых, сломанные и брошенные за ненадобностью китайские самосвалы – это оживляло пейзаж. Открытый настежь люк нес в самолет запахи сырости, нефти и гари…

– Долго еще? – проорал Алекс, стараясь перекричать моторы и гудящий воздух.

Пулеметчик показал на пальцах полчаса. А потом неизвестно чему улыбнулся…

И чего тут смешного, спрашивается…

Чтобы отвлечься, Алекс отвернулся и бездумно уставился в окно…

Цена на нефть на торгах в Нью-Йорке вчера перевалила за двести сорок долларов за баррель, это новый годовой рекорд. По всему Ближнему Востоку бушует террористическая война. Каждая караванная проводка – как боевая операция, то и дело обстреливаются вышки, резервуары, подрываются трубопроводы… Под угрозой добыча в Каспийском море, точнее, не добыча, а транспортировка. Афера по сланцевой нефти была раскрыта окончательно: долгие годы нефтедобытчики сознательно занижали себестоимость нефти: оказалось, что себестоимость уже на скважине превышает девяносто долларов за баррель. И это – если не считать отдаленные экологические последствия – если закладывать их, то как минимум сто тридцать и без гарантий. Понятное дело, что Америка, пусть и из последних сил, будет брать под контроль любые месторождения, до которых в состоянии дотянуться. И понятное дело, что при цене двести двадцать – двести сорок за баррель у нефтяных компаний найдется чем заплатить парням, обеспечивающим безопасность…

Круговорот денег в природе. Парни в тюрбанах качают свою нефть и нанимают ублюдков с бородами и «АК-47», чтобы нефть стоила дороже – как можно дороже. Чтобы подрывать танкеры и месторождения друг друга. Их нефтяные компании нанимают их, чтобы они охраняли месторождения, чтобы можно было качать нефть и зарабатывать на этом. Разница если и есть, то небольшая…

Черт…

Кружилась голова. Крайняя контузия в Казахстане давала о себе знать. В принципе, можно было послать все подальше и уйти. У них в компании, как и в САС, предельный возраст оперативника сорок лет, далеко не во всех так. Дальше ты можешь быть инструктором, советником, менеджером, но не оперативником. Но когда ему предложили Россию, он согласился. Причины этого он держал глубоко в себе…

Черт бы все побрал…

* * *

Их самолет жестко ударился колесами о бетон, пробежал немного и пополз на стоянку. Его никто не сопровождал, через окно были видны вперемешку «Боинги», какие-то русские самолеты и грузовики – Кандиды, Кубы[9] и «С130» в гражданской версии «L100». Сам аэропорт представлял собой современное, модерновой архитектуры здание, в котором крыша была изогнута наподобие волны. Однако поставленные кое-где около самолетов вооруженные охранники да заграждения из мешков с землей HESCO навевали воспоминания о Баграме.

Только гор здесь не было. Лес, переходящий в суровую, северную степь, да неприветливое серое небо…

Второй Багдад…

На стоянке их ждали три внедорожника «Тойота Ленд Крузер 300». Матово-белые, с тонированными стеклами, чуть просевшие вниз – наверняка бронированные. Четвертым стоял микроавтобус «Фольксваген» в дорогой, полноприводной комплектации.

Человек, известный в тесном мире частной военной охраны, проще говоря, наемников, как Алекс Сэммел, стряхнул с багажной полки большую черную сумку. Пулеметчик отодвинул турель своего оружия в «походное» положение, и Сэммел без труда спрыгнул на бетонку. Мельком отметил, что под ногами цвет бетона несколько отличается кляксой – как будто чинили место подрыва.

Из «Тойоты» показались охранники. Следом выбрался сам Ларс Густаффсон – мощный, седой, с костистым носом на вытянутом, лошадином лице. В молодости он, наверное, был совершенным уродом, но сейчас седая, не по-уставному длинная шевелюра облагораживала его лицо, делая его похожим на университетского профессора, которым он не был. Швед по национальности, он родился в соседней стране, в Норвегии, и проходил подготовку в SEAL, потому что служил в норвежском подразделении морского спецназа. Из Литтл-Крик он вернулся с запиской – заберите его, а то мы сами его заберем. Проявил он себя в Афганистане – там, где стояла его часть, его именем пугали детей. Из армии его, конечно, быстро вышибли – то, что он делал, не имело никакого отношения к толерантности, даже боком. Но работу он нашел сразу – благодаря старым знакомым из Литтл-Крик. Сэммел менял его на очень высокой должности – менеджера региона.

– Салам алейкум… – сказал он.

– Ва алейкум ас салам… – у шведа были длинные и сильные руки, как у обезьяны, и с ними он был поразительно силен и быстр, – а я-то думал, кого пришлют. В офисе все хранили загадочное молчание…

– Это ссылка или повышение? – спросил Сэммел.

– Да как сказать. Если тебе нравится читать газету без света в три часа ночи, то это твое место, брат. Что касается меня, то я здесь замерз.

– Замерз?!

– Точно, – швед подмигнул, – хочу погреть свои старые кости. В каком-нибудь горячем местечке. Это все твои вещи?

– Да.

– Тогда бросай их в тачку и поехали…

Алекс обернулся, чтобы посмотреть на своих людей-контрактников, которые ехали на замену. Это были его люди, и он был обязан позаботиться о них.

– Не переживай, брат. Бус для них, он отвезет их на базу. А нам – в офис. Садись…

Алекс перевел взгляд на здание аэровокзала и вдруг понял, что вон та вон черная точка на краю крыши – это снайпер. Снайпер, скорее всего, с винтовкой-полтинником, который прикрывает летное поле. Наверное, он не один.