Белорусский набат

Полковник наклонился вперед, сцепив пальцы в замок:

– Мое подтверждение. Сулимов во время первой чеченской был заместителем командира интернационального батальона, в состав которого входили боевики УНА-УНСО, а также боевики с территории Афганистана, Турции, бывшей Югославии, Судана. Фактически занимавшаяся им должность – заместитель командира батальона по боевой подготовке. И уже тогда он вынашивал очень серьезные планы…

Далекое прошлое. Чеченская республика Ичкерия, 12 км южнее Гудермеса. Исти-су. 30 мая 1995 года

В двенадцати километрах южнее Гудермеса есть приметное место: горячие источники Исти-су. Место известное, дорога к нему протоптана не одним поколением людей. Там ничего примечательного нет – место как место: невысокие холмы, орешник, зеленка. Какие-то невысокие старые домики, построенные для переодевания – их мало. Дорога поблизости – сельская: либо идешь пешком, либо подвезут на тракторе. Сами источники также не представляют из себя ничего особенного: просто дыры в земле, температура воды градусов шестьдесят – в свое время со всего Союза ездили сюда лечиться. Там можно яйца варить. От воды поднимается парок, ветерок шевелит многочисленные, оставшиеся еще от прежних времен ленточки на кустах. Их завязывали, загадывая вернуться.

Местная «ментовская» белая «Нива», короткая, проходимая, прыгучая как козел, с креплениями для станка АГС в багажнике: удобно – ночью подскочил к блоку, выпустил короб – и ходу, надсадно завывая мотором, преодолела последний взгорок и остановилась. В машине были двое: один в милицейской форме, другой в солдатской, федеральных сил. Второй был за рулем, его лицо было с небольшим шрамом.

Именно он первым и вышел из машины, прихватив автомат АКМС, настороженно огляделся. Горы… кустарник… место для милиции совсем неподходящее. Проклятая зеленка – из нее то и дело гремели автоматные очереди, и все больше матерей в бескрайней глуши России получали серые, скорбные листы похоронок, где говорилось, что их сын погиб, но не говорилось – за что.

Из машины полез и мент, полноватый, но крепкий, типичный чеченец, хозяин. Огляделся, гулко, как в бочку крикнул:

– Ого-го!

Горы передразнили его: го… го… го…

Из зеленки вышли люди. Трое, обросшие бородами, с автоматами…

– Давай, Сережа… открывай багажник…

Автоматчик открыл багажник, достал массивную сумку. Звякнуло стекло…

Сошлись на полянке. Мент обнялся с каждым из пришедших. Потом пошли к источникам – искупаться, пропарить кости в немилосердно горячей целебной воде. Начали раздеваться…

– Сережа… организуй пока… – весело крикнул мент.

Сережа начал раскладывать еду на капоте.

– Ты ему доверяешь? – негромко спросил один из бородачей. – Он же русский.

– Да какой он русский, – не меняя прежнего веселого тона, ответил мент. – Он наш, чеченский, в Грозном жил. Мой брат с ним в одной школе учился, когда русские Грозный брали, его контузило сильно. Брат его домой привез, не бросать же… Не думай, он своих сильно ненавидит. Сам на дела ходил… понятливый…

– А я вот думаю… – настойчиво сказал боевик.

– Ну вот что, – голос мента внезапно построжал, – не тебе решать, дорогой. Если есть претензии ко мне – обращайся к Асламбеку, понял?

– Хорошо, хорошо…

Мент подмигнул:

– Алию помнишь? Вот, думаю ее за Сережу выдать. А то – наши-то ее никто не берут, пропадет…

Горячая вода не располагала к долгим разговорам, потому какое-то время мент и пришедшие неизвестно откуда боевики просто парились, отложив автоматы на край источника. Вода действительно была живительной. Особенно для тех, кто провел холодную зиму в горах, ночуя на снегу и в пещерах, кто застудил ноги и посадил почки. Менту это тоже было полезно – лишнего у него было килограммов пятьдесят…

– Кого ты привел? – спросил мент по-чеченски, закрыв глаза. – Я его раньше не видел. Он чеченец?

– Нет. Очень хороший специалист. Карабах. Среди наших зовут Микаил.

– А…

– Со Мамед, – сказал по-чеченски один из пришедших боевиков.

– Я Аслан, брат Асламбека Гудермесского. Говори по-русски, мне нетрудно. Знаешь русский?

– Да.

– Хорошо…

Вода расслабляла. Если закрыть глаза, то могло показаться, что вернулось то старое мирное время, когда он не был таким толстым, таким продажным и таким отвратительным сам себе, когда он учился в Ростовской школе милиции и гордился своей формой. А еще у него была девушка Нина, и он хотел жениться на ней, но родители сказали, что так не годится. Он должен жениться на чеченке и продолжить свой род. За него сосватали Фатиму, дочку начальника местного РАЙПО, и на тех харчах он сильно разжирел, и теперь был таким, какой он есть. Тогда же он научился брать взятки: тесть научил.

– На днях вагон пойдет… – сказал, не открывая глаз, мент. – Там бабки для Дагестана. Люди шепнули – арбуз[7]. Две трети надо будет отдать…

Кому отдать – было понятно: русским. Эта война вся целиком крутилась вокруг денег. Да и до войны было… много чего. Вы думаете, что все эти многомиллиардные аферы с авизовками – это все дело рук чеченцев, так, что ли? Ага, держи карман шире. Чтобы все это провернуть, надо было знать коды подтверждения РКЦ ЦБ РФ. А они секретные, и точно не для чеченцев. Дударику от этой аферы обещали треть, но кинули только пять процентов. Тот сильно обиделся – и эта обида в немалой степени повлияла на его намерение отделяться от России, а потом и вести с ней войну. Если обещают треть, а дают двадцатую часть – это даже не неуважение. Это тебя не воспринимают как человека. По этой же причине заинтересованные люди сделали все, чтобы не допустить личной встречи Ельцина и Дудаева. Потому что компромат у Дудаева на многих был просто убийственным.

Так и тут. Шел вагон, напали чеченцы – потому денег нет. А если не отдать две трети – больше таких вагонов не будет. А те деньги, которые ты закрысил, – потом, когда поймают, засунут тебе в очко. Потому что сами деньги ничего не значат, в чеченских горах ими только костер топить. Их надо поменять на валюту и вывезти. Или вложить. А тут без русских никак не обойтись…

Но и треть от миллиарда – очень хорошие деньги. Особенно если они не у тебя в кармане, а, скажем, на счете в БОНИ, Банк оф Нью-Йорк.

– Беретесь или мне других попросить? – обострил мент.

– Поговорим за столом.

Стол накрыли прямо на капоте «Нивы». Баранина невкусная, потому что баранина быстро стынет, ее надо горячую есть. Лаваш, лук, консервированная черемша из банки. Водка. Боевики ели быстро, жадно. Проголодались…

– Ну, так что с вагоном? – спросил мент.

– Тебе только бы хапать, – с набитым бараниной ртом сказал боевик.

– Это умнее, чем скакать как козел по горам. Все равно, далеко вы не уйдете. Надо с русскими мириться…

Боевик посмотрел на него.

– Не будь ты братом Асламбека…

– И что бы ты сделал? Если воевать с русскими – откуда брать деньги? У нас даже денег своих нет!

– Напечатаем…

– Напечатаем… – передразнил мент, – как раз туалетной бумаги мало. Так берешься или нет, я не слышу?

– Асламбек тебе привет передавал. А вагон – не до того сейчас. Скоро такой вагон будет…

…

– Мамед тебе скажет…

– Скоро большая акция будет, – сказал Мамед, единственный, кто не пил водки. – Очень большая акция. Надо будет людей собрать. Лучше всего у тебя.

– Сколько?

– Человек двести.

– Ва… на Москву собрались?

– Как угадал?

Мент оторвался от черемши.

– Вы это что… серьезно? Нас же тут…

– А нам Асламбек сказал, что тебе верить можно.

Сами эти слова, вроде как безобидные, на самом деле давали понять, что если они не договорятся, то живым он отсюда не уйдет. Чьим бы братом он ни был.

И мент понимал, что та система круговой поруки, которая существовала до войны, когда за одного поднимался весь род, с автоматами, и даже Дударик не мог ничего сделать, – она ушла в прошлое. Теперь многое определяет война и ее логика. Убить могут любого. В том числе и его самого.

– Мне верить можно, – сказал мент, – но я дело делаю. Если бы не я…

Один из боевиков покивал:

– Мы знаем, брат. Ты много сделал для нас: и братьев от беды спасал, и денег немало дал. Но сейчас дело обстоит так – мы или они. Если сейчас не перехватить русистам глотку – они задавят нас. В горах люди держатся из последних сил. Больше некуда отступать…

Мент покачал головой:

– Я понял. Жалко все же вагон…

– Не переживай, дорогой. Время придет, нам Русня будет вагонами дань грузить, да…

– Этот парень… – вдруг сказал Мамед-Микаил, – как его зовут?

– Сережа.

– По-русски хорошо говорит?

– Хорошо. А что?

– Думаю его с собой взять. Нам русские нужны – мало нас…

Мент досадливо стукнул кулаком по капоту:

– Эх… вот и Алия осталась одна. Хорошо. Поговори с ним…

Ростов-на-Дону. Территория вертолетного завода. 17 августа 2020 года. Продолжение

Мы все потеряли что-тоВ этой безумной войне…Крылья

– Получается, товарищ полковник (подбавил специально, вроде как уважение начальству), – Мамедов был в составе группы боевиков, захвативших Буденновск?

– Да, был, – с неохотой сказал полковник, – у него была отдельная группа. Его псевдоним был «полковник Микаил». С ним человек пятнадцать. Все – русские и русскоязычные, которые бы не вызвали подозрений в Москве. В Москве, по-видимому, у них было особое задание. Мне удалось бежать… женщина помогла. Вышел на своих. Они планировали добраться до Москвы, одна группа штурмом берет Останкино, другая – захватывает Белый дом. В Москве к ним должны были присоединиться еще несколько десятков боевиков из местных общин, для них они везли большое количество оружия, намного больше, чем нужно было им самим. Идти планировали через Хасавюрт, и дальше – на север. После того как я ушел, посчитали, что операция сорвана, но на всякий случай прикрыли Москву и Ростов. А эти твари…

Я ничего не сказал. А что тут сказать.

– Я прочитал ваш рапорт. Вы уверены, что американцы попытались наладить с вами контакт…

– Да. Не знаю только зачем.

– А сами как думаете?

Я задумался… тут главное не что сказать, главное – как.

– Я думаю, в США существуют разные точки зрения на то, что происходит на Украине. В конце концов, на Украине происходит много такого, что иначе как фашизмом не назвать. И те, кто помогает Украине, замазались в этом по самое не балуй. А должны существовать и конкуренты этих людей… в Пентагоне… в НТС… теперь это НТС. Следовательно, если они хотят убрать своих конкурентов, они должны найти грязь на них, а где можно найти эту грязь, как не на Украине. Я указал в отчете: отказ от попытки наладить контакты с американцами, не узнать, что они хотят, было бы большой ошибкой.

– Ну… после того, что произошло в Риге, первым делом они хотят вас повесить… наверное. Причем не факт что за шею.

– Может, да. А может, и нет. Все зависит от того, насколько им нужна дружба с кем-то из нас.

– И вы готовы рискнуть? Даже с учетом, что мы не будем вытаскивать вас из Гуантанамо… или куда они вас могут забрать.

Я пожал плечами:

– Жизнь – это риск. Двум смертям все равно не бывать…

Полковник какое-то время сидел неподвижно… словно взвешивал что-то в уме. Потом решительно поднялся из-за стола.

– Идемте…

Толстая полиэтиленовая пленка, наскоро собранные конструкции каркаса, примерно такие, из каких делают полки в супермаркете, приглушенный свет многочисленных мониторов. Большой стол, он же – плоский дисплей, на котором сейчас карта Западной Украины со спутника. Почти бесшумно работающий цветной принтер, выдающий все новые и новые снимки, уже с результатами первичного анализа.

…

– Лагерь М11. На сто пятьдесят человек. Полностью уничтожен, не восстанавливался.

Черным – земля, более светлым – дороги, лес, строения. Черная гать пожарища в лесу – прямое попадание ракеты.

…

– Лагерь М26. На сто человек, мы его определили как место подготовки снайперов. Признан полностью уничтоженным, активно восстанавливается.

Фигурки людей, ломаная линия обрыва – в этом месте холмы переходят в невысокие Карпатские горы.

…

– Объект О3. Трускавец, бывший санаторий «Кристалл», определен нами как местный бандеровский штаб, определено наличие иностранных инструкторов. Уничтожен прямым попаданием ракет, по агентурным данным – двухсотых и трехсотых отправляли на Варшаву двумя С130. В настоящее время организован новый штаб, место – санаторий «Молдова».

Руины здания… это кто-то строил для людей, для того, чтобы они тут отдыхали. Строила совсем другая страна, для совсем других людей… для простых людей, для работяг. Какое мы имели право разрушать труд людей?

А какое они имели право ставить там бандеровский штаб?

Кто бы нас помирил…

– Объект Д4…

Дальше… дальше… еще живы люди, которые жили в одной, общей стране. Они и подумать не могли о том, что ракеты, разработанные в Днепропетровске, будут угрожать Киеву, а воткинские – бить по Трускавцу.

И самое страшное – мы уже не представляем ничего другого, кроме этого. Я уверен, что и у украинских планировщиков тоже есть карты, на которые нанесены наши города. И на них тоже что-то наведено.

– Новый лагерь, присвоен номер М41. На двадцать – двадцать пять человек. По-видимому, после нанесения удара в рамках операции «Листопад» они больше не рискуют создавать крупные лагеря. Несмотря на неудобство и большую потребность в инструкторах, они теперь не делают лагерей вместимостью более двадцати пяти – тридцати человек. Вот типовой лагерь – видео оперативной съемки.

Глухой лес, мало света, полог из ветвей, толстый ковер листвы. Палатки выглядят как нарывы на земле, сверху они полностью закрыты теми же листьями.

– Такие лагеря удается вскрывать только по применении термодатчиков, они показывают наличие источников тепла. Спутники такие лагеря не вскрывают. Таким образом, можно с уверенностью сказать, что далеко не все лагеря нами разведаны и нанесены на карту.

Снимок. Пятерка парней – рой. Руки вскинуты в нацистском приветствии, один – встал на колено. У одного обращает на себя внимание магазин на его «АКМ» – очень длинный. Я его знаю – на сорок семь, марки «Термохолд». Значит, прямые поставки из США, или просто доброхоты постарались. Послали в посылке. Еще у одного снайперская винтовка – похожа на «Рем-700», с глушителем серого цвета. Точно – спецназ.

Выпускники одного из таких лагерей.

Чем отличаются от них выпускники диверсионных школ ДНР? А тем, что бандеры – пидоры, а ДНР – за наших. Вот и все. Больше это вам никто и никак не объяснит.

– …операция «Листопад» пусть и привела к серьезным потерям личного состава и фактическому срыву летней террористической кампании, однако не привела к полному разрушению террористической структуры либо отказу от подрывных и террористических методов борьбы. Наоборот – в почтовый ящик одного из сотрудников УФСБ по Ростовской области подбросили колорадского жука и флешку. Из записи следует, что террористические группы УНА-УНСО объявляют нам открытую войну и предупреждают о начале террористической кампании в крупных городах РФ. Кроме того, зафиксировано прибытие в регион новых наемников и инструкторов из США, Турции, Великобритании…

Мы – их. Они – нас. И все – по кругу…

– Таким образом… следует признать, что, несмотря на достижение тактических целей, коренного перелома в ситуации после реализации «Листопада» не произошло.

– Ситуацию себе уяснили? – спросил полковник, когда мы поднялись с брифинга в его кабинет.

– Да. Только не понимаю, при чем тут я.

– Вы… вы довольно уникальный человек. Как с разведывательным, так и с контрразведывательным опытом.

– Прошу прощения. Мой разведывательный опыт исчерпывается парой острых акций. Это нельзя назвать опытом.

– И тем не менее у большинства нет и этого. Вы же курировали агентов, которые забрасывались на ту сторону границы, и их возврат.

Я ничего не сказал. Но подумал, что однажды возврат-то обеспечить я и не смог.

– Я предлагаю вам подключиться к операции «Соловей». Вам, с вашим опытом, там самое место. А поскольку она ведется в основном в Москве – вы будете там, на виду… в том числе и у американцев из посольства.

Полковник достал из ящика стола еще одну фотографию, перебросил мне:

– Он?

Он. Марк. Тот самый, которого подослали ко мне в Риге. Тот самый, благодаря которому мне удалось сбежать.

– Он.

– Марк Уильям Шоу. Запрошен как юридический советник посольства. Мы дали согласие.

Ну вот. Теперь все понятно. Откуда ноги растут и вообще.

– Он проворонил меня в Риге. Если бы это сочли провалом, ему никогда не светило бы назначение. Тем более юридическим советником.

– У него должно было быть высшее юридическое образование.

– Оно у него есть, думаю. Он представился как сотрудник ФБР.

– Ясно. Итак?

– Да.

– Вот и отлично.

У меня были свои соображения насчет всего этого. Правда, я не хотел озвучивать их вслух…

Москва. Английский паб. 19 августа 2020 года

Я нем, но ты слышишь меня,И этим мы сильны.Виктор Цой

В Москве у меня были старые знакомые…

Едва только бросив вещи на съемной квартире, я позвонил по телефону и договорился о встрече. Место для встречи выбрал мой контрагент, хотя я знал его – английский паб «Альбион», на Манежной площади, вход со стороны Александровского сада. Место считалось довольно демократичным, его изюминка заключалась в том, что тут могли коротать время как люди, работающие в Кремле, так и оппозиционеры, тусующиеся у Манежки. Они обычно занимали разные концы зала и старались не смотреть друг на друга.

Заведение было демократичным. Музыка так и осталась хорошей, правда, несколько потяжелее, чем должно быть в стандартном английском пабе. Набор блюд – полностью как в пабе, из изюминок: вишневое пиво. Несмотря на обеденный перерыв, столик мне нашелся, причем хороший, с удобными, мягкими креслами.

Едва я приземлился, в бар заскочил и Серега. Он однокашник, мы вместе учились… неважно где. Разница между нами была в том, что я терпеть не мог бюрократию, а он ее обожал… или удачно делал вид, что обожает. Поднялся он высоко.

– Физкульт-привет! – Он плюхнулся напротив. – Слышал, тебя смертью храбрых…

– Долго жить буду…

Подошла официантка. Я взял цыпленка табака, Серега – немного пастушьего пирога. Вместо пива попросил воду «Эвиан».

– Служба…

– У меня тоже…

Когда долго не видишься с человеком… потом очень сложно начать разговор. Не знаешь, с чего начать, интересы разные.

Потрепались о старых друзьях. Потом принесли жратву, мы вгрызлись в яства. Гудела музыка… вокруг шумел многомиллионный мегаполис – и почти никому в нем не было дела до того, что всего в паре часов лета от него люди вгрызаются друг другу в глотки, остервенело рвут друг друга на части. И умирают, истекая кровью…

– Ты знаешь, откуда я?

Серега кивнул, поедая пирог.

– По Украине кто главный?

Он пожал плечами.

– Все. И никто. Занимается там Хрулев, но постольку поскольку. На него еще много навешено… на нас – тоже. Во.

…

– А что спрашиваешь?

– Как ты смотришь на прямой канал с американцами?

– То есть прямой канал с американцами?

– То и есть. Как ты думаешь, я выскочил из плена?

Серега отставил пирог в сторону.

– С этого места – поподробнее…

Зачем я играл в эту игру? Ну… затем, что мог, затем, что у меня были возможности. Затем, что хотел помочь Сереге, а тот, вероятно, потом поможет мне, но это не главное. Главное – это то, что я тоже что-то должен дать американцам. И это «что-то» – канал на самый верх.

Дело в том, что Украина – и то, что вокруг нее происходит, – превратилась в большую кормушку для очень многих людей, в том числе и из моего родного ведомства. Война – это внеочередные звания, это неподотчетные деньги на агентов, это контролируемые и неконтролируемые потоки водки, оружия, наркоты. Нет, я никого конкретно не обвиняю. Просто с какого-то момента война превращается в самоподдерживающийся реактор. И остановить его не заинтересованы обе стороны. Даже если они одержат победу.

Что, если одержим победу мы? Сколько земли нам не хватает от того, что у нас есть? А вот попилы и откаты на восстановлении, на беженцах – будут гигантские.

А если победу одержат украинцы – не ту, что у них есть, с громкими взрывами и тихой ненавистью, а настоящую? И Крым вернут, может, и еще что отхватят – в общем, что душе хохлячьей угодно. Что тогда будет отвечать власть на вопрос, а почему мы так плохо живем? На кого стрелки переводить? Ведь ничего, по сути, не изменилось – все тот же криминально-олигархический паханат у руля, только скрываться он уже не намерен, диктатуру рядит в государственную необходимость. А так – не будет Хутинпуя, не будет Крымнашего – их же просто снесут…

А вот я хочу все это прекратить. Потому что собираю деньги и решаю вопрос по операции для Ирины. И не хочу, чтобы другие Ирины, Кати, Маши и Наташи остались без ноги в двадцать лет. И чтобы они заманивали бандеровцев в темный угол, чтобы потрахаться, а потом прикончить – тоже не хочу. Не по-человечески это.

Кто-то должен просто это прекратить. И мне нужен Серега. Потому что это не только мой шанс, не только шанс тысяч и тысяч украинцев и русских не сгинуть в братоубийственной бойне – это и его шанс. Шанс выделиться. Стать нужным. Быть на слуху. Решить проблему.

А американцы – это очень большая проблема.

– Ты уверен, что это не подстава?

– Нет.

– А сам как считаешь?

– Думаю, не подстава.

– С американцем виделся?

– Еще нет.

Серега достает криптофон:

– Пиши номер. Это прямой.

Я записываю.

– Это на экстренный случай. Давай определимся – форум, файловый пакет.

– Нас никто не слушает.

– Смеешься, что ли?

Слушают всех. И всегда. Я думаю, слушают даже Первого. К этому просто надо привыкнуть. Органы – они такие. Думаете, со времен Ленина – Сталина они сильно изменились? Боже упаси.

– Хорошо, давай.

Обговариваем основной способ связи. Он прост – есть специальные программы, позволяющие отрезать кусок от файла. Способ связи: просто один кусок оставляешь на одном форуме, другой – на другом. Можно еще зашифровать…

– Как встретишься с пиндосом – сразу отпиши.

– С американцем.

– Один хрен!

Перекрикивая нас, гремит «Биг Ган». Большие пушки как нельзя кстати.

– Сначала скажи, что вообще делается. Кто что думает, какие подвижки по Новороссии?

Серега берет паузу, думая, что сказать, да как, да какими словами. Потом начинает говорить…

– Расклад, в общем, тот же. Новороссия нам на фиг не нужна, нам нужна Украина. Новороссия – средство, не более того. Правда состоит в том, что без американцев нам хана. По многим направлениям.

– Даже так…

– Вот только не надо патриотической хрени, хорошо? Американцы – лидеры, и останутся таковыми еще лет десять. Китайцы тоже не дураки, все, что им нужно от нас, – это ресурсы. Они с нами ничем не делятся, а в области технологии они сами отстают. Им просто нечего нам дать. Поэтому альтернатив работы с ЕС и США не существует. Все, что мы делаем сейчас, – это тянем время. И теряем его.

– Я слышал, мы с китайцами хорошо разруливаем. Покупаем самолеты, беспилотники. И они многое покупают.

– Ерунда это все. То, что делает Китай, – это потребительский рынок. Причем не последний писк. Американцы последние пять-семь лет им не дают вообще ничего. Ты думаешь, у них кто что хочет, тот то и творит? Вот тебе. Хрен. Многие вещи ты не купишь ни за какие деньги. Они могут продать тебе порт, но технологию станков нового поколения не продадут ни за какие бабки. Мы с ними неплохо сотрудничали, до того как все это началось. Ты думаешь, Сколково – просто так, что ли, строилось? От переизбытка денег? Были договоренности о том, что нам дадут место в новой технологической волне. Помогут коммерциализировать и вывести на рынок кое-какие наши наработки. Это было бы в общих интересах. Теперь все это стало.

М-да-аа…

– И каков общий настрой?

– Как всегда, разный. Силовики склоняются к решению вопроса силой. От Чернигова до Киева – хорошей моторизованной группировке день ходу. По всем расчетам, хохлы и близко не восстановились, им на это потребуется лет десять. Есть партия мира. Они за то, чтобы послать все к чертовой матери. Пытаются обговорить какой-то нулевой вариант.

– И какой же?

– Ну, в первом приближении – границу закрываем по-честному. С беженцами решаем конкретно: кто хочет жить нормальной жизнью – тех трудоустраиваем где-нибудь подальше от границы. Кто не хочет – с теми говорим уже по-другому; по факту, каждый из них лет двадцать уже себе намотал, а то и пожизненку. После чего амеры и еврики тихо снимают санкции.