Закон Хармонта

– Туда, – отозвался Шухарт, легко перепрыгивая через турникет. Пока эта толстозадая морда выберется из своего аквариума, можно будет пару раз вокруг главного корпуса оббежать.

А вот второй гвардеец, стоящий за турникетом, был персонажем гораздо более серьезным. Плечи квадратные, голова угловатая, кулаки кубиками. Будто с репродукции Пикассо сошел, что Гута на кухне повесила. Никогда та картина Шухарту не нравилась, как и люди с кулаками, смахивающими на урны для мусора.

Похоже, с такими габаритами охранник привык полагаться исключительно на собственную мощь – пистолет и дубинка, висящие на его поясе, казались игрушечными и абсолютно ненужными.

– Стоять! – рявкнул гвардеец, растопырив руки и став похожим на дрессированного гризли, собирающегося сплясать «сквэр данс». – Кто такой?

– Лаборант, – сказал Шухарт, с разбегу и от души нанося отработанный удар в квадратную челюсть. – Бывший.

Челюсть не только с виду оказалась знатная, это Рэд всей рукой почувствовал, от кисти до локтя. Пойди этот медведь не в охрану, а в профессиональный бокс, цены б ему не было. В такую репу стучать – все равно что мраморный памятник по морде охаживать.

Но в боксе на руки спортсменов надеты мягкие перчатки, а не стальные кастеты – любимое оружие Шухарта. И эффективно, если пользоваться умеешь, и выбросить не жалко после того, как чей-то портрет подрихтовал.

Гвардеец, не ожидавший эдакого сюрприза, рухнул на спину. Ничего, это не ножом и не пулей. Челюсть срастется и будет как новенькая. Может, после этого ее хозяин одумается и подастся в бокс – оно всяко безопаснее, чем ловить сталкеров.

Однако сверху, со стороны широкой лестницы, ведущей на второй этаж, уже несся грохот подкованных армейских ботинок – и, судя по звуку, ног, обутых в те ботинки, было много.

Шухарт скрипнул зубами. Конечно, идея изначально была безумной. Гута, Мартышка и отец могли быть где угодно, на любом из пятнадцати этажей главного корпуса и в трех остальных зданиях, построенных позже и вместе составлявших институтский комплекс. Обшарить все помещения нереально, оставалось надеяться только на фантастическое везение и неимоверную удачу.

Ни того, ни другого не случилось. Это лишь в плохих романах героям все падает с неба в виде плюшек и бонусов. В жизни чаще сверху падает дерьмо – или, вот как сейчас, куча гвардейцев, скатывающихся с лестницы вниз, гремя подошвами и оружием.

В подобных ситуациях всегда есть выбор, причем довольно богатый. Сдаться в плен. Броситься на охранников с кастетом наперевес, навстречу фантастическим звездюлям и очередному тюремному заключению. Или же попытаться скрыться – потому что, будучи непокалеченным и свободным, ты еще можешь попытаться помочь своим.

И Шухарт выбрал.

Слева от него была еще одна лестница, ведущая вниз, в подземный коридор, соединяющий корпуса Института. Удобная штука. По крайней мере, была таковой в те времена, когда Рэдрик работал в Институте лаборантом. Поверху идти замаешься – пока все посты пройдешь, везде пропуска предъявишь, половина рабочего дня уйдет. А в подземной кишке никаких постов, только коридоры со стенами, обитыми стальными панелями.

Казалось бы, ход неочевидный. Гвардейцам и морпехам со своими рациями раз плюнуть заблокировать подземные переходы, замкнутые на четырех зданиях Института. Однако не все было так просто.

Дело в том, что некоторые панели сдвигались в стороны. За одними скрывались электрощиты и проводка, за другими – подсобки уборщиков с ведрами и швабрами, за третьими – небольшие отнорки с водопроводными и канализационными люками. Лицам, не имеющим отношения к обслуживающему персоналу Института, знать все это было вовсе не обязательно. Но плох тот сталкер, кто при первой же возможности не узнает всё о здании, где ему случилось работать. Особенно если это здание находится рядом с Зоной.

А Шухарт был очень хорошим сталкером…

Панель отъехала в сторону легко и бесшумно. Еще бы! Именно на нее Рэд несколько лет назад самолично потратил полтюбика лучшей силиконовой смазки. И смотри-ка, не обманул продавец, до сих пор стальной лист ходит как по маслу. Хотя, может, и заново кто промазал направляющие, да только вряд ли. Во всех храмах науки почему-то обслуга напоминает ученых, витающих в облаках между великими открытиями.

Но сталкеру было не до анализа причин своей маленькой удачи. Например, за столь длительное время могли замки в панели вделать – и тогда всё, амба, приехали. Извольте, господин Шухарт, получить прикладом в спину, ткнуться мордой в бетон и послушать формулу Миранды, пока на ваших запястьях затягивают браслеты. Или могло быть проще, без формулы. Например, прямо тут, в подвале, пуля в башку по каким-нибудь новым законам чрезвычайного положения, предусматривающим радикальные меры пресечения для особо опасных и, возможно, вооруженных преступников.

Проскользнув в образовавшуюся щель, Рэд осторожно задвинул за собой панель, достал из кармана маленький тактический фонарь и нажал на кнопку.

Узкий луч света выхватил из темноты крышку канализационного люка. Старую, тяжелую, с рельефным гербом города Хармонта, сохранившуюся еще со времен постройки первых этажей Института. Возле стены лежал короткий ломик – инструмент, необходимый для поднятия эдаких раритетных блинов из серого чугуна.

За спиной Шухарта раздался бодрый стук ботинок по бетону, приглушенный панелью. Сталкер послушал, как топот стихает, удаляясь вдаль по гулкому коридору, после чего подцепил ломиком чугунный блин и, поднатужившись, сдвинул его в сторону.

Из черной дыры в полу тяжело пахнуло сыростью, плесенью и дерьмом. Городская канализация соединяла и жилую часть Хармонта, и мертвые городские кварталы, давным-давно ставшие достоянием Зоны. Там, наверху, на запретной территории, могли происходить всякие необъяснимые явления. Но внизу, в разветвленной сети широких подземных труб, все было по-старому, ибо дерьмо есть субстанция, неподвластная ни космическим, ни рукотворным чудесам. Именно отсюда, из институтского подвала несколько раз ходил в Зону Рэд Шухарт, когда еще был лаборантом. К слову сказать, хоть и вонючий это способ проникновения на запретку, но самый что ни на есть безопасный, если идти аккуратно, не наступая в темноте на хвосты крыс и ондатр, водившихся в канализации во множестве.

Беглец вздохнул и начал спускаться, перебирая руками и ногами осклизлые перекладины стальной лестницы. Он даже не попытался задвинуть за собой люк. Во-первых, это нереально, тяжелый он. И, во-вторых, даже если гвардейцы догадаются обшарить подвальные подсобки, хрен кто из них полезет следом. Потому что понимают – таким образом сталкер мог сбежать только в одном направлении. В том самом, куда ни один, даже самый отважный гвардеец или морпех не пойдет даже за очень солидное вознаграждение.

* * *

Слепой квартал – жуткое место. С ходу и не поймешь, почему у тебя мурашки по коже. Вроде дома и дома, только облупленные слегка, даже стекла в окнах почти нигде не разбиты. Правда, долго в эти окна пялиться не надо. Можно отражение увидеть, причем не своё, и умом тронуться запросто. Бывали случай, когда неопытные сталкеры выбегали отсюда и неслись, не разбирая дороги и вопя во все горло… До первой патрульной пули, благо Институт с его бравыми гвардейцами – вон он, рукой подать.

Шухарт осторожно вылез из разверстого зева канализационного люка, крышку которого он свернул еще в годы своей недолгой лаборантской карьеры. Вон она, валяется рядышком, поросшая местным мхом, ядовито-зеленого, неестественного цвета. Не бывает в природе такой яркой зелени, будто этот мох из пластмассы отлили. Ну да ладно, на то она и Зона, чтоб были в ней всякие неясности типа такого вот мха и свихнувшихся сталкеров.

«Один из них я, например», – подумал Шухарт, брезгливо стряхивая с ботинок налипшие фекалии. Правда, занимался он этим недолго. Дерьмо не «ведьмин студень», не фатально. В отличие от всего остального, чем богата Зона.

Аккуратно обойдя яркие проплешины мха, Рэдрик осторожно выглянул из-за угла облезлого пятиэтажного дома.

Ну да, на первый взгляд все по-старому. Прямо – главное здание Института, рядом с которым расположились гаражи с «летучими галошами», «скорыми» и пожарными машинами. Тут же обширный институтский двор, справа от которого отгорожена отдельная площадка с вертолетом спасателей. Только что нет теперь плаката с выцветшей надписью: «Добро пожаловать, господа пришельцы!» Кто-то додумался его снять наконец. Потому что ежу понятно – если причина аномальной активности Зоны все-таки в космических пучеглазых человечках, то вряд ли эти пакостники, местами порядком изгадившие нашу планету, читают по-английски. Уж больно их артефакты и аномалии чужды всему человеческому. Ну, а если Зона есть результат неофициальной деятельности правительства, то наличие такого плаката и подавно указывает на слабоумие руководства Института. Ибо какое тут на хрен «добро пожаловать», когда количество пострадавших по милости Зоны и умерших в ней вполне соизмеримо с числом жертв хорошего локального конфликта.

Так, смотрим дальше. Слева – памятная дорога, по которой они с Пановым и Тендером однажды катались к гаражам. Справа – стеклянный киоск, детская площадка и наполовину рассыпавшийся бетонный забор, сразу за которым начинаются серые здания давно заброшенного завода. Интересная тема, кстати. Качельки, небольшая карусель, горка, сваренная из листов жести, – все это новое, будто только вчера покрашенное. А заводской забор развалился, словно его лет двести назад возвели из глины, а не из бетонных плит.

«Ну и ладно, – мысленно одернул сам себя Шухарт. – Нашел чему удивляться, будто Зоны раньше не видел. Никак, ностальгия настигла по прошлому?»

Рэд невесело усмехнулся. Ну ее, такую ностальгию. Как русский друг Панов погиб от «серебристой паутины», всё в жизни Шухарта пошло наперекосяк. Наверно, вообще не надо было трогать ту полную «пустышку». В первый раз, как нашел ее, не тронул же. Будто подсказал кто внутри: «не лезь, не надо». Но то ли не послушался тогда чуйки сталкерской, то ли голоса Зоны, что по сути есть одно и то же. И получил по полной. До сих пор аукается, причем с каждым разом все сильнее и сильнее, по нарастающей, словно «слепой гром», в который влез по дурости либо по незнанию.

– В твоем случае, Шухарт, по дурости, – негромко произнес Рэд. – И от жадности. Друга ты решил от тоски избавить? Ну да, и заодно премиальные поднять. Как русские говорят, двух зайцев убить. Убил. Две цели, дуплетом. Только не зайцев, а друга и собственную жизнь.

Сталкер куснул себя за губу, крепко зажмурился, слизнул капельку крови. Конечно, это не глоток коньяка, но помогло. Зона порой и опытных волчар морочит – на поговорить и на совесть. Бьет по больному, из равновесия выводит. Да только хрен ей по всей территории, от кладбища до старого ранчо. Не за тем он, Рэд Шухарт, сюда приперся, чтоб от депрессии башку об стену разбить или добежать до ближайшего подвала и той башкой в «ведьмин студень» макнуться. Другие у него цели, совсем другие.

И дорога другая.

После того, как в далекой Украине мутант из его тела извлек пулю с помощью «синей панацеи», что-то в сталкере изменилось. Не во внешности, нет. Пальцев не прибавилось и не убавилось, глаз тоже, и все остальное тоже на месте. Внутри что-то изменилось, а что – не понять. Например, с полчаса назад, когда его бронетранспортер догонял, очень хотелось Шухарту бежать быстрее. И ведь побежал, только что подошвы ботинок не оторвались. Или вот в Борисполе, аэропорту киевском, при досмотре перед полетом домой, в Штаты. Чемодан сталкера только что не светился от артефактов. Ан нет, все прошло как по маслу. Пограничник как глядел на экран монитора не мигая, стеклянными глазами, так продолжал в него пялиться, словно статуя, пока сталкерский багаж просвечивался рентгеном. Может, так оно всегда в аэропортах. Может, эти специально обученные люди реагируют только на оружие, наркотики и портативные атомные бомбы, а артефакты из Зоны в Украине разрешены к провозу за рубеж, как сувенирные магнитики с видом на Майдан Незалежности. Но что-то подсказывало Шухарту – вряд ли. Случайностей в судьбе сталкера не бывает. И если все-таки происходит что-то неординарное, будь уверен – без Зоны тут не обошлось.

Но это всё домыслы по поводу возможных случайностей. А объективно – идти надо. К цели. Это Рэд только сейчас осознал, что на самом деле ему есть куда идти. Что не просто так он в Зону ломанулся. Здесь началось все, здесь и закончится. Только по-другому, не так, как раньше.

Шухарт прикрыл глаза, представляя себе не раз виденную карту. Так, сейчас он здесь, в Первом Чумном квартале, за которым Второй и Третий. Относительно безопасный участок, фактически прямая дорога к центру Зоны… которой ни один вменяемый сталкер не ходил уже много лет. Почему? Да очень просто. Потому, что те, кто пытался сделать это еще в самые первые годы после Посещения, не возвращались. И останков их никто более не видел. Ушел человек в Чумные кварталы, и всё, с концами, будто и не было его. До Второго еще слышали голос по рации, правда, с помехами, мол, нормально все, иду свободно, как по Бродвею. А потом – раз! И тишина. Ни голоса, ни помех. Ничего. Как отрубило. Был человек, и нет человека.

В те разы, когда Рэд, дежуря в ночную смену, ходил сюда через институтскую канализацию, само собой, дальше Первого он не совался. Вылезал из люка – и потихоньку, по-пластунски, полз вдоль детской площадки, пока не упирался в первую вешку. Далее, конечно, были возможны варианты, но без фанатизма, аккуратно, по местам, от которых более-менее знал, что можно ожидать. Местность возле Института вообще всегда плотно аномалиями покрыта была, по ней постоянно как по минному полю ходишь. Правда, и хабар добывали знатный, потому Институт здесь и отгрохали, чтоб далеко не ходить за материалом для исследований. Дальше в Зоне – по-всякому. Можешь полмили идти и ни одной аномалии не встретить, а бывает, что на Поле попадаешь, где они чуть не друг на дружке сидят, сверху для красоты «мочалом» обмотавшись. Такие дела.

Все это Шухарт гонял в голове, пока неспешно шел по Первому Чумному кварталу. Полезное это дело – в такие моменты думать про всякую хрень. Тогда меньше обращаешь внимания на холодный пот, что течет у тебя меж лопаток, и на то, как начинают мелко дрожать пальцы от постепенно усиливающейся беспричинной жути. А может, и есть причина. Например, потому, что Первый-то закончился почти и впереди Второй. Небольшой совсем, ограниченный узкими пешеходными улочками. Не квартал, а так, название одно, всего-то шесть домов. А за ними – Третий. Тот самый, откуда после Посещения еще никто не вернулся.

Шухарт вздохнул. Эх, сейчас бы коньячку. Потом закурить – и нормально. Но ни того, ни другого с собой не было. Сбросил сталкер рюкзак еще до того, как через Кордон пошел, с капралом Джеком Монтгомери знакомиться. Потому что знал – если бежать придется, то делать это надо будет очень быстро. В таком деле любой лишний фунт – обуза, которая может стоить жизни. А жизнь своя Шухарту была сейчас очень нужна. Потому что мертвым он уже точно своим не поможет.

Ну, вот и Второй. Типовые дома, облезлые, словно кошачьи трупы недельной давности. И дорога впереди, меж домами просматривается. Уже отсюда видать, что ни камешка на ней, ни увядшего листика, будто ее только что с шампунем помыли. А с другой стороны – аккуратные такие кучки цветного мусора, которые будто дворник сложил, утоптал хорошенько, чтоб ветром не разнесло, а убрать не успел. Короче, не просто дорога, а словно невидимая граница, отделяющая нормальную Зону с ее смертоносными, но знакомыми сюрпризами от неизведанной жути, которая от того и страшнее в разы, что не знаешь, чего от нее ожидать…

В другое время Шухарт обошел бы подозрительный участок по широченной дуге. Но сейчас было не до обходов. Потому что время не другое, а самое что ни на есть настоящее, и его в обрез. Потому что там, за спиной, начальство морпехов уже в курсе, кто это заявился в Зону, миновав все три линии заграждения так, словно их и не было. И лучше даже не думать, что люди в погонах с орлами и звездами предпримут по этому поводу.

Стало быть, оставалось выбросить из головы всякую чушь – и вообще перестать думать. В таких ситуациях это самое лучшее. Тело, давно ставшее частью Зоны, само лучше знает, что делать. А значит, не надо отвлекать его вялыми потугами мозга выдать правильное решение. Оно и без него разберется, что ему делать. Да так разберется, что порой бывалые сталкерюги, вернувшись, тупо хлещут в «Боржче» коньяк стаканами, чтоб удивление и ужас залить хоть немного. Ведь это страшно – знать, что твое тело умеет намного больше, чем ты мог бы от него ожидать. Правда, не каждый может так слиться с Зоной, так почувствовать ее. И у Шухарта далеко не всегда оно получалось. Но сейчас он очень сильно хотел, чтоб получилось…

Рэд сделал маленький шажок вперед – и замер на газоне, не дойдя до дороги каких-то пару футов. Потому что над стерильным асфальтом колыхнулось что-то. Марево едва заметное, если не приглядываться, как горячий воздух в полдень над железной крышей. Сталкер видел такое лишь однажды, в тот памятный день, когда за «полной пустышкой» с Кириллом ходили, упокой его Зона. Но тогда оно мимо прошло. А сейчас – нет. Видать, оголодало. Колыхнулось – и медленно так, осторожно поползло прямо к Шухарту. Остановится, словно принюхиваясь, и снова ползет. Не спеша, мол, куда ты денешься, родной?

Сталкер только сейчас осознал, что на обочине, на другой стороне дороги не просто кучки спрессованного мусора лежат. Одежда это выцветшая, местами пересыпанная желтой массой, которая получается, если перемолоть в пыль сухие кости, а потом утрамбовать их чем-то очень тяжелым.

– Вот оно как, значит, – пробормотал Шухарт, зачем-то стягивая с себя куртку и обматывая ее вокруг головы. – Вот оно как…

Быстрыми, расчетливыми движениями Рэдрик паковал собственную голову, где-то краем сознания понимая, что не он это сейчас делает, а тело его, опасность чуя, что-то свое мутит, одному ему понятное. И на колени не он осторожно становится, и ничком ложится не он, зажимая руками уши и зарываясь лицом в землю так, что дышать невозможно. От Шухарта в теле этом практически вообще ничего не осталось, крошка какая-то, которая только и способна сейчас, что удивляться и ни хрена не понимать в происходящем.

А потом он услышал рокот. Тихий такой, будто мотор хорошей машины урчит на малых оборотах. И почти сразу громче заревело. И еще громче, так, что земля задрожала, словно в ужасе, и зубы в деснах вибрировать начали, того и гляди повываливаются.

Сталкер зажимал уши и вдавливал лицо в землю все глубже и глубже. Потому что знал откуда-то – иначе нельзя. Иначе плохо будет, очень плохо. Хуже, чем просто в «жаре» сгореть или в «комариной плеши» расплющиться. И то, и другое происходит относительно быстро. А тут будет медленно и мучительно, пока ты не станешь еще одной спрессованной кучкой мусора на обочине.

Тело не подвело. Если б голову курткой не обмотал, дышать не получилось бы, рот мгновенно песком и глиной забился. А так как-то перетерпел. И, похоже, если б только ладонями уши зажал, не помогло бы – как не спасло оно тех, кто в первые дни Посещения ослепли напрочь, услышав сильнейший грохот.

– Так вот ты какой, «слепой гром», – сказал Шухарт, вставая на ноги и разматывая с головы куртку.

Марево над дорогой не ответило. Не до того ему было. Сдулось оно, почти прозрачным стало. Всё на грохот изошло, еле ползет. Причем в сторону, подальше от несостоявшейся жертвы.

Самое время.

Шухарт быстро пересек дорогу. Даже гайки не бросал, не до гаек. Это называется – сейчас или никогда. Перешагнул пеструю кучу тряпья с обломком ребра, торчащим из нее, и еще футов тридцать напрямую прошел, до темной, растрескавшейся скамеечки. Вроде не новая, того и гляди развалится. Стало быть, есть шанс, что твоя задница не превратится в кисель и не поджарится, если ты на нее присядешь. А присесть надо, потому что уже не только руки трясутся, но и колени подкашиваются. Нервы. Тяжко оно в Зоне без выпивки и курева.

Шухарт аккуратно присел на край скамейки, торчащей возле подъезда. Вроде нормально. Снова отпустила Зона-злодейка, снова помиловала. Знал бы как, молился б ей в такие минуты, как дикарь какому-нибудь своему могущественному духу-покровителю. А так только мысленно поблагодарить можно. Кого? А бес его знает кого. Зону. И этим все сказано.

Руки и колени отпускать понемногу начало. Это хорошо. Значит, скоро можно будет дальше идти. Еще немного только посидеть, подумать о чем-нибудь хорошем. Например, о том, как здорово было бы, когда всё закончится, прийти в «Боржч», заказать себе коньяка сразу на шесть пальцев, чтоб два раза к стойке не бегать, и запустить на полную катушку старый музыкальный автомат с той самой песней, которую после Зоны можно крутить не переставая…

Здесь, в Зоне, жизнь страшнее, чем в аду,Ну а находки хуже, чем потери…Но если ты с законом не в ладу,Тебе сюда всегда открыты двери.Не возвращайся, коль никто не ждет,Свободой наслаждайся в полной мере,Останься здесь, не прерывай полет,Не возвращайся, если не уверен. Не возвращайся, коль не убежден,Что нужен ты кому-то за кордоном,Что свет в окне обратно приведетТебя в ночи к крыльцу родного дома. Забудь о счастье, это не для всех,На всех не хватит Ниццы и Парижа,И в Зоне догнивают кости тех,Кто был когда-то на нее обижен. Отсюда, сталкер, нет пути назадТому, кто ни во что уже не верит…Ты лучше не оглядывайся, брат,Не возвращайся, если не уверен[2].

Насчет не оглядываться – это автор песни в самую точку подметил. Плохая это примета – в Зоне назад смотреть. Можно, например, самого себя в двух шагах увидеть и моментом с катушек соскочить. Или еще что похуже.

Кстати, на одном месте долго сидеть тоже не рекомендуется. Поэтому Шухарт встал и швырнул гайку далеко вдоль улицы. Посмотрел, как она прошла – свободно, будто и не в Зоне бросил ее, а на нормальной земле, – и пошел себе по Третьему кварталу, мимо ржавых автомобилей, напоминающих гнилые гробы, прямо к просвету между домами.

Туда, где начинался самый короткий путь к центру Зоны.

Глава 2

Машина желаний

Золотой Шар только сокровенные желания выполняет, только такие, что если не исполнится, то хоть в петлю!

Аркадий и Борис Стругацкие. «Пикник на обочине»

Короткий путь – не всегда самый лучший. Тема старая, известная. Да только в Зоне нет хороших путей, поэтому выбирай не выбирай, а все равно рано или поздно вляпаешься. Не в «ведьмин студень», так в дерьмо, причем по самые уши.

Рэд стоял посреди «контура», который замкнула «зеленка». Вроде ничего не предвещало беды, шел себе и шел, как обычно, не спеша, с гайками и предельной концентрацией – в этих местах иначе нельзя. Да только вот минуту назад обнаружил, что впереди него лежат себе на земле три больших пятна, практически слившихся между собою, а за кустами слева потрескивает что-то. Судя по звуку, «электроды», причем не один, а целое семейство. Справа – не просто канава, а «разрыв». Будто землю потянули в разные стороны и порвали, как гнилую тряпку. Вертолетчики говорили, что по обеим сторонам «разрывов» даже складки видны, похожие на вмятины от гигантских пальцев. И категорически не рекомендуется перепрыгивать эти трещины в земле. Потому что приземлится на той стороне не человек, а высохшая мумия, которая тут же и рассыплется от удара об землю. «Разрыв» всю жидкость из любого предмета вытягивает, который над ним пролетает, правда, на высоте не более десяти футов. Выше – хоть облетайся. На «галоше», например, эту аномалию запросто перепрыгнуть можно.

Но не было у Шухарта турбоплатформы, которую в Институте прозвали «галошей» за форму, сходную с архаичной обувкой. Вместо нее «зеленка» была. Сзади. Широкая такая, как ковровая дорожка, которая к электрическому стулу ведет…

А ведь только что шел себе вперед, и не было ничего. Пятна впереди увидел едва заметные, застыл как вкопанный, медленно так обернулся вопреки поверью – и вот она, пожалуйста. Притекла и разлеглась, намертво перекрыв выход с «контура» аномалий. Слыхал Шухарт про такое в «Боржче», да значения не придал. Уж больно фантастичным казалось, чтоб человека аномалии заперли, как мыша в мышеловке. Ан нет, фантастика оказалась реальностью. Причем жуткой. Потому что «зеленка» определенно двигалась. К нему, сжимая сталкера, словно в тисках, толкая в слияние трех еле заметных пятен.

Если не присматриваться, хрен их разглядишь на земле, размытой дождями и припорошенной останками прошлогодней листвы. Но цепкий взгляд сталкера приучен фиксировать мелочи – такие, как еле уловимый запах гниющего мяса и крохотные кусочки чьей-то полуразложившейся плоти. Черные, почти незаметные, практически уже ставшие частью жирной почвы, обильно удобряемой тремя «мясорубками», слившимися в одно целое…

«Да это же просто загон добычи, – пришла равнодушная мысль. – И разум тут ни при чем. Инфузории вон тоже охотятся на бактерий. Так что мешает аномалиям образовать взаимовыгодную экосистему?»