Полная версия
Не бойся друзей. Том 2. Третий джокер
– Материться – вы все, дуры, научились. Кто в войсках, кто и раньше. Я не вмешивалась. Не гувернантка, не бонна и даже не ротный…
Тут все сдержанно захихикали. Ротный – отдельный разговор. Тот, не могущий быть обвинённым в отсутствии мужественности (при трёх настоящих офицерских орденах, полученных за боевые заслуги), вообще никогда не выражался. Что при равных чином офицерах, что при солдатах и тем более при дамах, невзирая на степень проступков.
Резким жестом она заставила десяток подпоручиц замолчать.
– Ротный как раз – понимающий человек. Дай бог, чтобы он нами ещё покомандовал. Вы, девки, никогда не слышали, как наш командир высказываться умеет, а мне один раз пришлось! Это нечто! Я вам и передать не могу.
Девушки навострили уши.
– Интересно бы послушать, – сказала тоже настоящая местная Полухина Валя.
– Не советую. Дядька мой, епископ Илиодор (князь церкви и генерал-майор, в пересчёте на воинские чины), давно мне говорил, что такие слова блудом являются, будучи употребляемы всуе, как и имя Господа! На самом деле это есть древние сакральные заклинания русского народа, коими ещё в дохристианские времена любую нечисть отогнать было возможно. И любого нормального человека в чувство привести, если он вдруг в уныние, тоску или сомнение впал. Уныние ведь и по христианству смертный грех! Убийство – нет, а уныние – да!
Вы только вдумайтесь… Куда при таком «посыле» любая нечисть денется? – И Яланская произнесла несколько «хорошо темперированных» фраз. Настолько изящно построенных и неожиданных, что девчонки просто обалдели. В буквальном смысле.
– Я ведь в первую очередь против тех – что мужиков, что баб, – кто «три слова» сызмальства заладил и так ими и орудует до седых волос. Слова и солёные быстро смысл теряют, а действовать ими на психику, особенно враждебную изначально, надо неожиданностью и новизной оборота. Тут зло и скукожится, в изумление придя[26]. Для этого следует в себе эту способность развивать постоянной тренировкой, но вслух зря не произносить, а другим передавать только по крайней необходимости…
Поручик помолчала, наблюдая, как её слова усваиваются, удовлетворённо кивнула и добавила, закругляя тему:
– Вас научили, как финкой вражескому часовому глотку перехватить, чтоб и не хлюпнуло? А в начальной школе этому же учить возьмётесь? Вот и я о том. Ладно, закрыли тему! Ещё от кого хоть слово «не по делу» в расположении услышу – не обижайтесь! Я вам не Полусаблин!
Вот и пригодился урок Кристине. И то, что Яланская говорила, она сейчас, неизвестно к кому адресуясь, детально повторила и от себя добавила. Со стороны (общечеловеческой или мистической), юная, до пояса обнажённая красавица, выдающая в пространство выражения, пристойные боцману с «Богатыря» (тысяча девятисотого года призыва), или комиссару «Парижской коммуны» (пусть и призванному в двенадцатом, но «настоящую службу заставшему»[27]), выглядела гораздо убедительнее. Непривычности, а значит, и сакральности в ней было больше. Что какой-то царский боцман в сравнении с воплощением древнеславянской «волховицы», вдохновенно выдающей загибы-заклинания.
От этого или нет, но Катранджи, выпав из зоны очередного ментального удара, начал подавать признаки жизни и возвращающегося сознания.
Кристине ничего не стоило, подхватив на руки его почти пятипудовое безвольное тело, выбежать наверх из этого жуткого места.
На всякий случай ногой затворила за собой входную дверь склепа, прошла ещё с десяток метров, пока не увидела освещённую солнцем полянку. Ни одного зловещего сооружения поблизости.
Опустила своего подопечного на мягкую светло-изумрудную, а не мрачно-тёмную траву.
Села рядом и только здесь впервые вздохнула. Оказывается, пока несла чуть ли не умирающего мужика, забыла дышать.
Ибрагим поворочался, что-то пробормотал на совсем незнакомом ей языке, сел и только потом открыл глаза. Абсолютно осмысленно и слегка удивлённо осмотрелся. Мотнул головой, сглотнул и спросил:
– Здесь есть кто-то? Я тебя чувствую… Не подходи, – и сжал рукой рукоятку кинжала.
Что ей теперь делать? Она по-прежнему невидима, но он её чувствует. Как быть? Постараться вернуться обратно или «проявиться» здесь? Волынская непонятным образом знала, что способна и на то, и на другое. Уйти «к себе» проще, а как с чувством долга? Она его оставит, а он – снова в склеп? Зачем – сейчас неважно. Девушка понимала – ничего хорошего там быть не может, только плохое и очень плохое, невзирая на то, что непонятная машина уже уничтожена.
Она сделала самое простое, что пришло в голову. Сказала: «Это я!» – и придвинулась к нему на полметра.
– Кристина? Как ты здесь оказалась? – Теперь он её увидел, и его изумлению не было предела. И не только изумлению. Он пошатнулся и снова стал заваливаться на спину. Она успела подложить ладонь ему под затылок, а то он прилично стукнулся бы о торчащий из земли булыжник.
– Слабоват, однако. – Девушка не сдержала усмешки. Не говоря о «школе молодого бойца», «валькирия» держала перед внутренним взором всех русских офицеров, с кем ей приходилось работать. Хоть Уваров, хоть Полусаблин или Окладников – ни один, даже с пробитой пулей грудью или осколком в животе, не переложил бы на плечи девушки ответственность, пока сам мог хоть что-то. Хоть кольцо у последней гранаты выдернуть.
Вспомнив, чему когда-то учили, она хлёстко, с двух сторон ударила клиента по щекам. Ибрагим снова очнулся и, похоже, резко пободрел.
– Кристина? – снова спросил он, но гораздо осмысленнее. И уставился на покачивающиеся перед самым носом груди. Кажется, именно они включили правильное восприятие действительности. И только потом он посмотрел ей в глаза. Тоже почти в упор.
Она не могла ни понять, ни объяснить, что случилось в следующие секунды. Буквально минуту назад этот мужчина, что в его турецком, что в российском обличье, был ей просто неинтересен. Пусть немыслимо богат, пусть занимает какие угодно посты, вплоть до «владыки полумира». Ей-то что? Она его видела растерянным и испуганным в Одессе, цеплявшимся за руку и умолявшим его спасти. Далеко не каждая женщина после такого согласится считать мужчину мужчиной. Да и в Царьграде вчера героизмом не блеснул!
И вдруг он потянулся руками к её талии, а губами – к груди, а она не отстранилась хотя бы для вида, как уважающая себя девушка. Ничего не соображая (рациональная составляющая личности напрочь отключилась), сама бросилась в его объятия. Под влиянием непреодолимой силы страсти. Если бы при этом прозвучал «гром небесный», Кристина не удивилась бы.
Слились телами, губами, чувствовали, как гулко колотятся сердца, будто пытаясь пробиться друг к другу. Сколько это длилось – вспомнить невозможно.
Каким-то третьим планом своей мыслящей составляющей она понимала, что вот так и случается, когда приходит «любовь», вполне до этого момента абстрактное понятие. Что сказать о нём – неизвестно, ей и самой сейчас было не совсем понятно, как такое могло случиться у совершенно разных по возрасту, происхождению и менталитету людей. Однако…
– Что ты здесь делал? – задыхаясь после поцелуя, но не разжимая объятий, спросила она, не зная, как к нему обратиться, по какому имени.
– Как ты сюда попала, Кристина?
Девушка ещё думала, что ответить, а слишком твёрдые и сильные ладони Ибрагима уже оказались гораздо выше её коленей. И двигались дальше, без всякой осторожной нежности, одновременно сдвигая юбку выше пояса и раздвигая бёдра.
Вот этого она позволять не собиралась, какие бы чувства её ни обуревали. Она слишком хорошо помнила, как вёл себя Левашов, когда Дайяна приказала лечь с ним, сдавая зачёт. Он не шептал ей признаний, но сумел показать, как должен вести себя настоящий мужчина с девушкой. И вдруг такой контраст с Ибрагимом, которого она только что «полюбила».
Кто и зачем создал эту ситуацию, отчего и для чего она представлена здесь такой доступной и вызывающе раздетой, уже неважно. Если кому-то нужно, чтобы она его спасла – она спасёт. А вот изнасилование на травке – явно вне программы. Если бы он ещё хоть сколько-то ласкал её, говорил нежные слова, дождался, когда к ней придёт настоящее желание, тогда Кристина, скорее всего, сама позволила бы сделать всё. А так? Она вывернулась, толчком локтя опрокинула Ибрагима на землю. Любовь не любовь, но отдаваться или нет, как и когда – ей решать.
Нащупала на земле выпавший из руки портсигар, на чистом автопилоте нажала нужные кнопки.
Снова словно бы удар волны по затылку и в спину. И тот же Ибрагим лежит навзничь на ковре её комнаты в Замке. Абсолютно уже ошарашенный и опять «приведённый в изумление». А она – в порядке. И уже не в цыганской какой-то юбке, а в обычной ночной рубашке, той, в которой ложилась в постель. Счастливая от того, что «наваждение» прошло. Остальное – в пределах нормы. О его грубой попытке овладеть ею Кристина легко могла забыть. А вот момент собственной вспышки – никак.
– Слушай, я совсем ничего не понимаю, – сказал он удивлённым, но совершенно нормальным голосом никакого не турка из XV века, а вполне обрусевшего культурного человека. – Где мы были и были ли вообще? Как я к тебе забрёл?
– Брючки свои застегни, тогда и поговорим, – ответила Кристина. Он-то оставался в прежнем наряде, а его шаровары были устроены так, что открывали слишком многое, даже в сравнении с её нарядом.
– У тебя в комнате выпить что-нибудь есть? – спросил он, застёгиваясь и окончательно приходя в себя. С удивлением повертел в руках дамасский (скорее всего) кинжал, отложил его в сторону.
– Ты прости, – сказал он, глядя на нежную кожу её бедер, где могли бы остаться синяки от его пальцев. – Это был словно не я, а тот самый янычар…
Удивительно, как она не обратила внимания – в сне-наваждении у Катранджи была куда более «азиатская» внешность.
– Я сейчас, – в гостиной у них, как в высококлассном отеле, имелся мини-бар с достаточным количеством напитков. Кристина выглянула в коридор – никого, подруги давно спали. Тем более, она представления не имела, сколько в реальном времени длилось её приключение.
Взяла аккуратно, чтобы не звякнуть, несколько бутылок, не глядя на этикетки.
– Пожалуйста, – выставила на стол свою добычу. Понятно, что после столь жуткого стресса мужчине просто необходимо встряхнуться. Да и ей не вредно. Она всё время перебирала в голове возможные варианты случившегося. Нет, это что угодно, только не галлюцинация.
– Как мы туда попали? – В голосе Катранджи звучало искреннее удивление.
– Нет, как ты туда попал? – возразила Кристина. – Я возилась со своим прибором, набирала разные команды и вдруг, словно смена кадра в фильме, – вместо своей комнаты увидела это жуткое кладбище, тебя впереди, и просто пошла следом. После того что с нами вчера произошло, даже не удивилась вначале. И о чудесах этого Замка наслышана, здесь, говорят, может случиться абсолютно всё. А мне приказано не оставлять тебя без прикрытия ни при каких обстоятельствах. Прости, служба есть служба, о другом не говорим… – это она вспомнила страстно-бессмысленные слова, что шептала ему между поцелуями и за которые сейчас было немного стыдно. Разве можно так терять голову? Сейчас Ибрагим по-прежнему казался ей привлекательным мужчиной, но кидаться ему в объятия отнюдь не хотелось.
На всякий случай она встала, надела поверх «ночнушки» армейскую рубашку и застегнула на две верхние пуговицы. Хоть грудь прикрыть. Это отчего-то волновало её больше, чем на две трети обнажённые ноги. Присела на диванчик в трёх шагах от него, не торопясь, тщательно размяв сигарету, закурила.
– Говори!
Теперь она стала очень спокойна.
– Я начинаю догадываться. Перед тем как это случилось, у меня был Удолин. Мы много говорили, в основном, чтобы затуманить главное содержание, на случай, если нас подслушивали. Наконец Константин сказал, что Замок, или Арчибальд, чёрт их разберёт, наверняка в ближайшее время предпримет какие-то действия именно против меня. Я, мол, в их понимании – слабое звено…
Катранджи тоже глубоко затянулся сигаретой, взглядом указал Кристине на рюмку. Она отрицательно мотнула головой, и он выпил в одиночку.
– Знаешь, профессор прав, из вас всех я единственный объект, с которым Арчибальд мог рассчитывать сыграть по своим правилам. Но об этом позже. Удолин пообещал, что может наложить на меня особое заклятие, сделающее меня неподвластным никаким «тёмным силам»…
Ибрагим/Иван старательно отводил взгляд от ног девушки, но он, поблуждав по стенам, будто сам собой возвращался, словно притягиваемый магнитом.
«Нет, точно, перед этими восточными парнями только в парандже ходить», – подумала Кристина, но решила, что начать сейчас одеваться – совсем смешно. Пусть тренирует волю.
– Так вот, «неподвластным никаким тёмным силам», и построено всё на основе тантрических учений, – продолжил Катранджи. – Если совсем примитивно объяснить – излучаемая специально обученными женщинами-ведуньями сексуальная энергия способна нейтрализовать любую другую, причём совсем необязательно понимать это буквально. Эротические фрески на стенах храма Каджурахо обладают огромной магической силой, особые танцы…
– Специфическая русская лексика и некоторые жесты, – добавила Кристина. – Я где-то читала, что индусы от русских произошли, и их санскрит – испорченный старостарославянский.
Катранджи осмыслил это сообщение и продолжил:
– Получается, Удолин оказался прав. Его магия сработала. Я никогда в такие штуки не верил, я рационалист, политик, коммерсант, воин… Сказки «Тысячи и одной ночи» перестал читать лет в двенадцать. Никогда не нуждался в гипотезе о сверхъестественном. Однако последнее время кое-какие взгляды приходится пересматривать…
– Зачем же пересматривать? – удивилась Кристина. – Просто – расширять кругозор. Не помню, кто писал: «Мы похожи на детей, играющих в песок на берегу, а вокруг простирается океан неведомого».
– Скорее всего, так оно и есть, – согласился Ибрагим. – Засыпая, я увидел тебя. Ты была одета точно так, как появилась на кладбище. Шла мне навстречу по цветущему лугу и улыбалась. Я испытал восторг и восхищение…
– Тантрическая жрица? – усмехнулась девушка.
– Почему бы и нет? У индусов они маленькие, толстые, с гипертрофированными формами, у нас – такие…Так вот, я увидел тебя, но не успел ничего сказать. Ты исчезла, и луг, и небо. Я оказался в довольно мрачном помещении, а напротив стоял Арчибальд.
– Вот мы и встретились, Ибрагим-эфенди, – сказал он. – Надеюсь, больше никаких недоразумений у нас с вами не случится. Сделаем одно дело, после чего у меня не будет оснований задерживать кого-либо у себя в гостях. Против желания, само собой, а так живите здесь хоть сто лет…
– Встретились? – удивилась Кристина. – Ты с ним и раньше был знаком?
– Придётся рассказать всё с самого начала, хотя и очень не хочется. Именно тебе. Не та тема…
– Нет уж, говори. Именно мне. А дальше видно будет.
Катранджи вздохнул, потянулся к бутылке, укрепить силы. Кристина снова отказалась.
– Ну, слушай.
… Этот Арчибальд, представившийся сэром Арчибальдом Боулнойзом, одним из сопредседателей широко известного в узких кругах «Хантер-клуба», разыскал Катранджи около двух лет назад в Каире. Этот город, столица королевства обоих Египтов и Судана, считался за пределами Периметра местом довольно безопасным. По крайней мере, европеец с солидными рекомендациями и профессиональной охраной мог чувствовать себя в респектабельных центральных районах относительно спокойно. Ничуть не хуже, чем в Шанхае ХIХ века, в годы опиумных войн.
От имени клуба Арчибальд предложил Ибрагиму совместный проект, суливший куда большую прибыль, чем даже работорговля…
– Ты и работорговлей занимался? – поразилась Кристина.
– Лично я, разумеется, нет! У тебя несколько искажённые представления о действительности, хоть и в контрразведке служишь.
– Во внутренней гвардейской. Иностранными делами заниматься не приходилось, но понимать, что такое современная работорговля, большого ума не надо.
– Так имей в виду, что я контролирую больше полусотни транснациональных корпораций, не считая множества других организаций, от китайских «триад» до «борцов за возрождение империи ацтеков», и не считаю нужным вникать в их текущую деятельность до тех пор, пока она приносит прибыль. Прежде всего я – политик, занятый поддержанием существующего на Земле статус-кво.
Из слов Арчибальда следовало, что в настоящий момент именно Россия представляет реальную угрозу этому «статусу», и имеется план пресечь её разрушительную деятельность.
– В чём же разрушительную? – опять не выдержала Кристина. Сама она появилась на Земле значительно позже описываемого Ибрагимом времени, но за время службы в «печенегах» изучила массу документов и книг, касающихся роли России в ТАОС за последние полвека.
– Так было решено в самых авторитетных кругах, считающих, что они являются «кукловодами» так называемого цивилизованного мира. Меня их потуги руководить процессами, которые в принципе неуправляемы, всегда забавляли. Но отчего же не поучаствовать в деле, в перспективе сулящем крах всего заповедника «золотых полутора миллиардов»?
Усмешка у Ибрагима получилась достаточно зловещей, и Кристине вдруг стало не по себе. Куда она лезет, в какие дела и какие сферы? Как она могла вообразить, будто готова полюбить вот этого человека? Нет, уж лучше кого-то из пилотов «Буревестника» или офицеров с крейсера «Изумруд»!
Ничего, ничего, пусть продолжает. Информация лишней не бывает. Да и потом, раз Чекменёв, Ляхов, Тарханов считают, что с ним можно и даже нужно иметь дело, всё не так просто, как кажется с первого взгляда.
– Так вот, «Чёрному интернационалу» в моём лице не имелось никаких оснований возражать. Временный партнёр сам лез в историческую ловушку. Они хотят дестабилизировать и обессилить Россию? Ради бога. Не хотят думать, что будет с ними со всеми, когда Россия не сможет или не захочет их защищать – не надо. Он их просвещать не собирался. Ему какая разница – сначала вместе с Англией и её сателлитами устроить серьёзные беспорядки в России или наоборот? Всё равно ведь цель – уничтожение ТАОС и всего нынешнего мироустройства – оставалась прежней и не подлежащей пересмотру. «Карфаген должен быть разрушен», и неважно, сколько времени это займёт. Предложения британца в тот момент показались предпочтительнее, поскольку, кроме власти над Кавказом, Польшей и Прибалтикой, «хантеры» пообещали не вмешиваться в дела «Интернационала» в Африке севернее Родезии и в Южных морях, исключая Австралию с Новой Зеландией. Туда интересы Катранджи пока не простирались, отчего он и согласился.
Вдобавок Арчибальд предложил очень хорошие деньги. И наличными, и в виде немыслимо выгодных контрактов для контролируемых Ибрагимом по всему миру фирм и корпораций.
– Насколько хорошие? – будто между прочим спросила Кристина. Теперь она полностью ощущала себя «печенегом»-разведчиком.
– Миллиарды, – небрежно махнул рукой Катранджи, – но это совсем не важно. В моём положении вагон денег или два – значения не имеет. Ты не в ту сторону думаешь. Мне нужна была только власть, а вот её в отличие от денег слишком много не бывает!
Кристине эта точка зрения показалась спорной. Но перебивать она не стала. Ибрагим – непонятно, с сожалением или облегчением – начал рассказывать, как почти сразу начали буксовать, а то и рушиться его планы, то есть к которым он непосредственно приложил руку. Очень быстро русские нанесли ему несколько очень чувствительных ударов там, где он совсем не ожидал. Оказалось, что служба Чекменёва контролирует практически всё в этом мире. Даже то, что контролировать якобы невозможно. Вплоть до его личных разговоров с абсолютно надёжным эмиссаром, с глазу на глаз.
– «Что знают двое – знает и свинья», – к слову вставила Кристина немецкую поговорку.
– Похоже на то, – кивнул Ибрагим. – Короче, мы проиграли везде, где ввязались, при этом позиции русских укрепились, и многократно. Начиная от воцарения Олега. А именно этого Арчибальд хотел не допустить в первую очередь.
– Само собой, – согласилась «валькирия», испытывая гордость за Державу и «контору», к которой принадлежит.
– Ничего хорошего не получилось с придуманным вашим профессором Маштаковым «Гневом Аллаха». Организованная с помощью подобных же устройств интервенция из соседней России в вашу, с использованием не существующих в нашем мире средств, была буквально раздавлена. Назад не вернулся никто, хотя использованных сил хватило бы на почти бескровный захват той же Англии. Вся предоставленная нам Арчибальдом аппаратура межпространственной связи дистанционно сожжена. Уничтожен специально созданный для ведения нейропсихической войны научный институт… Дальше рассказывать?
– Дальше я знаю, – улыбнулась Кристина. – Это уже мои «печенеги» и офицеры составившего нам компанию полковника Басманова действовали. Кстати, и подполковник Уваров, и полковники Ляхов и Тарханов именно в этих делах отличились и заняли своё нынешнее положение.
– Это и мне известно. Короче – я оценил ситуацию и решил, пока не поздно, сменить флаг. Но и «хантеры» оказались не дураками. Результат – Одесса.
Прозвучало это со странной, на взгляд девушки, интонацией.
– Чем тебе не понравилась Одесса? – спросила Кристина. – В рамках твоего менталитета – самое то… Ты с ними договорился, заключил союз и в самый трудный момент решил перебежать на сторону противника. Ликвидировать тебя, да ещё таким образом, чтобы вся вина легла на российские власти, – святое дело. Только вот опять чего-то планировщики не учли. Может быть – нас с Уваровым? Но ты-то, стреляный волк, как не подстраховался? Случай нас вывез, только случай. Опусти тогда в ресторане стрелок автомат на ладонь ниже – и тебе конец, и Чекменёву. И вашему очередному «великому замыслу»… Но продолжай. С предысторией всё ясно. Что сейчас случилось, где мы были и зачем?
Повздыхав и отхлебнув ещё граммов сто, Ибрагим сказал, что Арчибальд непонятным образом осведомлён и о том, что он заключил с русскими вполне официальный союз, и в чём заключается смысл его здешней миссии.
– Ты понимаешь, Кристя, он говорил так убедительно! О том, что нынешняя Россия захвачена инопланетянами, что вместе со «второй и третьей» она собирается объединиться в одну Империю с целью уничтожения «свободного мира». Для Земли и одной России очень много, а три? Но я ещё могу «искупить свою вину», и совместными усилиями мы победим…
– Это твой мир – свободный? – тоном следователя МУРа, говорящего с «вором в законе», спросила подпоручик Волынская, пока оставляя в стороне его последние слова. – Голову там кому отрезать, в зиндан посадить, девушку в гарем продать. Свобода?
– Да, именно так, дорогая! – Ибрагим впал в странное, почти психопатическое состояние. Что-то не получалось с его избавлением от чуждого влияния. – Это и есть свобода! Моё желание – высший закон! Никакой русский царь не смеет мне приказывать…
– Да без всякого русского царя я за твои идеи тебя прямо сейчас… Чья свобода окажется главней? – Волынская встала, демонстрируя готовность к рукопашному или любому другому бою.
И снова Катранджи расслабленно откинулся на подушки. Его, очевидно, терзали противоположные эмоции под несколькими сразу внешними воздействиями. Только что начинал говорить в унисон с «защитницей», и тут же его уносило в настолько «не туда», что он и сам пугался.
– Подожди, милая, подожди. – Ибрагиму казалось, что сердце у него колотится уже не в груди, а прямо под горлом. – Я не знаю… Я ответил Арчибальду, что своих планов менять не собираюсь, и он может катиться… далеко. Нет на Земле такого человека, что осмелится приказывать Ибрагим-бею, с кем дружить, а с кем воевать. Он сделал печальное лицо и удалился, на прощание сказав, что не хотел бы, чтобы я пожалел о сказанном.
Он вдруг побагровел и схватился рукой за левую сторону груди.
– Что-то со мной… Я сейчас умру, наверное. Позови, позови кого-нибудь… – он начал хватать ладонями воздух. И задышал почти по Чейн-Стоксу.
Кристина не испугалась того, что человек, которого она всего полчаса назад «полюбила», от обычного инфаркта или кардиоспазма сейчас, у неё на глазах уйдёт из жизни. Всего и дела – снять со своего запястья браслет гомеостата и надеть ему. Посмотрела на экранчик: ничего страшного. Господин Катранджи ужасно труслив. Без всякого гомеостата хватило бы ему таблетки бензедрина. И ещё два раза по щекам.
Если только у него не включилась программа самоуничтожения, настроенная на определённые ключевые слова.
Но гомеостат должен помочь и в этом случае.
Хоть программа, хоть банальный стресс, а действуют они всё равно на нервные и биохимические структуры. Спасительный прибор, работая быстрее и эффективнее, чем бригада реаниматоров, блокировал источники нарушающих «постоянство внутренней среды организма» импульсов, выровнял давление, привёл в норму концентрацию эндорфинов. Отдышись, утри сопли и хоть на штурмполосу.