Переводы с языка дельфинов

Вся ее беременность протекала как сладкий сон. Семен буквально носил Алину на руках, исполнял любое желание. Наблюдение у высококлассных гинекологов в недавно открывшемся медицинском центре, роды в шикарной индивидуальной палате. Правда, сами роды она помнила плохо – все слилось в один ужасный кошмар. Семен присутствовать не захотел, сказал, что не сможет смотреть на ее страдания спокойно, но народу и так хватало: акушерки, гинекологи, сестры, педиатры и еще неизвестно кто, к концу ей это было уже неинтересно. Она смутно помнила, как выпрашивала наркоз, акушерка жалостливо смотрела на нее и говорила: «Подожди, милая, первые роды, рано тебе еще». В конце концов наркоз она выпросила, но уже и он не мог сгладить непрекращающуюся пытку схваток. С точки зрения врачей, роды были идеальными и родившийся Вовка-карапуз – три девятьсот, настоящий богатырь – тоже был сочтен образцовым младенцем.

Да и весь первый год своей жизни Вовик не вызывал у врачей никаких опасений. Да что там, когда он пошел в восемь месяцев, а в девять при ходьбе уже держал в руках мяч, опытная невропатолог записала в карточке: «опережение психофизического развития» – и долго восторгалась смышленым мальчишкой. Даже ортопед не мог придраться к Вовиной осанке и походке, что страдали у других малышей, рано вставших на ножки. Самой же Алине пришлось несладко в постоянной беготне за сыном.

Тогда Алина не заостряла внимания на бегущих днях и ночах. Она только жалела, что ее добеременная свобода испарилась навсегда. С самого момента Вовиного рождения она ощущала себя бесконечно замученной и не способной ни на что вообще. Два раза в неделю она переодевалась, красилась и ходила в ближайший супермаркет, но можно ли было считать эти походы выходом в свет, или же, напротив, они только усиливали в ней чувство беспомощности, она так и не разобралась. Теперь задним числом она помнила, что Вова был очень спокойным ребенком: спал всю ночь, не просыпаясь, мог сам себя занять, рано полюбил машинки, мозаики, поезда, которые можно было классифицировать по цвету и размеру и расставлять ровными рядами.

Когда же появились первые признаки надвигающихся проблем? Речь! Да, первое, что вспомнила Алина, – это пропавшие слова. Несколько первых детских слов, практически лепет: «дай», «пока» – они появились еще до года, но пропали через пару месяцев. Она вспомнила, что весь его второй год жизни она спрашивала у педиатра: «Почему же он ничего не говорит? Доктор, он, кажется, не понимает моих слов». И педиатр успокаивала ее: «Ну что вы, не волнуйтесь, мамочка, сейчас все дети начинают поздно говорить, а тем более мальчики». И невропатолог то же самое: «Подождите, вот сейчас лето наступит. Летом все дети быстро развиваются, нагоняют упущенное за зиму». И она ждала. Ждала, ждала… А что еще оставалась делать, если даже опытные специалисты не волновались.

Когда пошел третий год Вовиной жизни, невропатолог стала смотреть озабоченно, даже прописала Вове курс стимулирующих таблеток. Но к тому времени Алина твердо уверилась, что с сыном все в порядке, ведь врачи не единственные, кто уверял ее в этом. И свекровь, и молодая мамаша с детской площадки, и воспитательница в садике повторяли именно то, что она хотела слышать: у каждого ребенка свой темп развития, мальчики начинают говорить поздно, не нужно сравнивать с другими, все дети разные. После очередного визита невропатолога она звонила сестре и возмущенно говорила в трубку: «Ты представляешь, она выписала Вовочке какие-то таблетки! Как можно травить ребенка химией, а тем более это что-то для мозга – наверняка опасное!» И удовлетворенно хмыкала, когда Юля поддакивала: «Конечно, лишние таблетки ни к чему».

Где, когда она должна была понять, что дела плохи? В какой момент ей надо было хватать Вовку и тащить по всем врачам без разбору? Сколько раз ей нужно было повторять: «Он не понимает речь, он не выполняет простые команды, с каждым днем все больше истерик. Доктор, что с ним?»

Жуткое давящее чувство вины захлестнуло Алину: никудышная из нее вышла мать! Конечно, материнство не доставляло ей особых радостей, но она думала, что, по крайней мере, хорошо выполняет свои обязанности. Вова был одет с иголочки, на столе всегда все свежее, отдельная комната, куча игрушек, врачи, приличный детский сад… Она думала, что сделала все, что положено. А теперь оказалось, что она ничего, ничего толком не сделала для единственного сына! Боже, да хуже, чем ничего! Алина похолодела. Она же лупила его по ночам, лупила, чтобы разбудить, и злилась на него ужасно, потому что своим бешеным криком он превращал каждую ночь в пытку. А теперь оказалось, что она била больного ребенка, которому снились бог знает какие кошмары!

Она должна что-то сделать. Врачи! Но какие, какие врачи? Она схватила сумочку, быстро перебрала листочки и нашла тот, что ей записала логопед. На листочке значилось «Таня» и номер телефона. Она схватила мобильный и набрала неведомую Таню.

Разговор получился сумбурный. Алина еще не до конца пришла в себя и то задавала вопросы, то постоянно возвращалась к собственной истории. Ей с трудом удавалось слушать, что отвечает Таня. К концу беседы она получила номер телефона психиатра. Ирина Петровна Юшкевич, так ее звали. Алина поняла, что Таня очень высоко отзывалась об этой Ирине Петровне, говорила, что начать обязательно надо с визита именно к ней.

Алина набрала и этот номер. Попасть на прием оказалось очень трудно, но ей удалось кое-как сократить срок ожидания до двух недель. На этот раз она непременно поедет туда с Семеном. Вот черт, Сема ведь еще ничего не знает! Как, какими словами сказать ему? Как он отнесется к этой новости? Алине всегда казалось, что Сема не слишком привязан к единственному сыну, а тут еще и такой диагноз. Что же делать? Алина плюхнулась в кресло, прикрыла глаза.

Она вспомнила летний день, когда Стася уговорила ее поехать на Васильевский остров. «Ну, кого мы здесь, в институте, себе найдем? – убеждала Алину подруга. – Бухгалтера? Экономиста? А вот на Ваське настоящие факультеты, филологический например». Алина не очень поняла, чем филологический лучше экономического, но спорить с подругой не стала, послушно надела выданную ей короткую юбку и откровенную кофточку. И девушки отправились соблазнять питерских студентов.

Алина знала, что обе они смотрелись неотразимо, и понимала важность мероприятия для будущего. Но именно сегодня мысль о том, что ей, юной беззаботной студентке, нужно искать какого-то завидного жениха, была далека, она совершенно забыла о поставленной подругой задаче и просто наслаждалась чудесным летним днем. И вот тут к ним и подошел Семен. Сначала он Алине не приглянулся. Не то монгольское, не то татарское лицо, одет, как говорится, бедненько, но чистенько. И все приставал к ним с какой-то ерундой о вреде курения. Единственное хорошее, что нашла в нем Алина, было его постоянное внимание именно к ней. Все-таки обычно молодые люди, встретив их со Стасей, долго переводили взгляды с подруги на подругу, не в силах сделать выбор между двумя очаровательными девушками. К Семену это не относилось. С первой минуты он всегда смотрел только на нее. Он учился на химическом факультете, и Алина изредка виделась с ним, когда приезжала с подругой в Петродворец. Его внимание льстило самолюбию, но не более того. По окончании института совершенно неожиданно оказалось, что они вместе будут работать в «Норме». Алина ничего не заподозрила, хотя постепенно другие кавалеры каким-то образом исчезали с горизонта один за другим, и везде они с Семой ходили только вдвоем.

Так все само собой и вышло. Алина уже не искала лучшей пары. Да и чего было искать: петербуржец, с квартирой, да и всем уже было видно, что он влюблен в Алину по уши. Так что, когда он пригласил посмотреть его квартиру, Алина решительно надела кружевное белье – она была готова ко всему. Ей ужасно польстило, что первым делом он сделал ей предложение, подарил немыслимо дорогое колье и только потом на нее накинулся. Алина вообще поражалась, что он так долго терпел. Сама она, конечно же, оставалась девушкой, она как-то и не испытывала интереса к сексу ни до ни после замужества. Да и тот первый их секс, который должен был стать счастливым и запоминающимся событием, она вытерпела только на душевном подъеме от только что полученного предложения руки и сердца, с которым она, конечно же, согласилась. И не прогадала ничуть! Ее жизнь с Семеном была именно такой, о которой она мечтала у себя в деревне. Медовый месяц в Испании, цветы, подарки. А как Семен был счастлив, когда узнал о ее беременности! Он тогда немного растерялся, но на радостях пытался срочно купить кроватку, обзванивал друзей, гордо заявляя, что скоро станет отцом. Алина смотрела на него немного снисходительно – вот ведь, молодой папаша!

Но прямо сегодня Алина должна будет ему сказать, что у их единственного сына аутизм. Вова все еще спал, поездка к логопеду сильно утомила его. Алина вскочила с кресла. Чтобы хоть как-то отвлечься, она пошла на кухню. Подумала было приготовить ужин, но, заглянув в холодильник, поняла, что это бессмысленно: в холодильнике полно готовой еды из кулинарии. Она снова уставилась в компьютер и стала перебирать ворох информации, хоть как-то связанной с аутизмом. Вскоре статьи и обсуждения на форумах смешались в голове Алины в густую кашу. Но это хоть как-то отвлекало ее от мучительного ожидания мужа.

Наконец замок в двери щелкнул. Алина вскочила, метнулась в прихожую и застыла перед вошедшим мужем. Однако выражение лица Семена явно означало, что нужно отложить все разговоры на потом. Инстинкт подсказывал ей, что не следует с порога выкладывать свои проблемы. Сначала ужин, граммов сто пятьдесят коньяка или текилы, которую Семен особенно любил. И только потом исподволь выяснять, в чем дело.

Семен мимоходом коснулся губами ее виска и молча прошел на кухню. Алина побежала за ним, посмотрела на него с отчаянием, открыла было рот, запнулась, но вдруг выпалила:

– Я не поняла, почему ты не поехал сегодня со мной к логопеду. Мы же договаривались!

Семен поднял на нее недоуменный взгляд, перевел его в окно за спиной Алины и пробормотал:

– Какая теперь разница…

Пока Алина переваривала услышанное, он выпил залпом стакан воды и ушел в спальню. Алина в бешенстве ворвалась следом за ним: Семен раздевался и развешивал одежду в шкафу.

– Как это какая разница?! Ты же знал! Я еще две недели назад сказала тебе! Что это значит: какая разница?

Семен поморщился, надел домашний халат и пошел на кухню. Алина, не в силах больше сдерживаться, крикнула ему вслед:

– Ты хоть знаешь, что она сказала? Она сказала, что у него аутизм!

Семен обернулся:

– У кого?

Алина скрипнула зубами. Чертов Зубов! Он что ли совсем ничего не понимает? Их жизнь рушится по кирпичику, а он стоит тут в дверях и делает глупое лицо!

– Да у Вовы, у сына твоего, у кого же еще! У него все симптомы.

Семен остановился в коридоре и заботливо посмотрел на жену:

– Какие симптомы? О чем ты вообще говоришь? Он, конечно, неуравновешенный, упрямый, но разве это симптомы аутизма?

– Да ты не понимаешь! – Алина засуетилась, обрадованная, что ей удалось привлечь внимание мужа к основному вопросу. – Помнишь, он бегал по всей квартире и выключал свет? А помнишь, он расставлял машинки по размеру? А помнишь…

Семен устало вздохнул и перебил ее:

– Послушай, Алина, ты знаешь, я сам все время хотел, чтобы ты отвела Вову к врачу, потому что меня волновало его поведение. Но то, что ты говоришь, это вообще ерунда какая-то. Ну и что, что он выключает свет? Любой ребенок может так баловаться. Расставляет в ряд машинки? Ты сама-то подумай, на что ты жалуешься. Это нормально.

Алина в возбуждении размахивала руками прямо перед носом мужа, ходила туда-сюда, повторяя:

– Сема, это все симптомы! Там еще много признаков, я тебе не все назвала, но они все подходят. И что руку мою берет, когда указать на что-то хочет, и этот его крик по ночам…

Семен потер виски кончиками пальцев, помолчал, а потом твердо сказал:

– Алина, это полная чушь. Единственное, что тебе нужно теперь сделать, – найти другого врача, не логопеда. И еще одного врача, если этот скажет то же самое. Какой аутизм? С чего бы?

Алина растерялась:

– Я не знаю, как тебя убедить. Я, конечно, схожу еще к другому врачу. И наверное, не к одному. Но понимаешь, нам срочно надо записать его на множество специальных занятий: с лошадьми, с дельфинами, музыкальная терапия, занятие с психологом, с логопедом опять же. В общем, я займусь всем сама, а ты дай мне пока тысяч тридцать на ближайшие расходы.

Семен посмотрел на нее внимательно. Криво усмехнулся. И вышел из комнаты. Алина опешила. Она не могла понять, что происходит. На все ее просьбы, даже на случайные капризы, Семен всегда откликался с улыбкой. А сейчас, когда речь идет о здоровье его единственного сына, он ее не хочет понять. В недоумении она пошла за ним в гостиную, стараясь сдержать обиду и ярость. Семен сидел на диване и смотрел в пол. Когда она вошла, он поднял глаза и сказал:

– Нет, Алина, я не дам тебе тридцать тысяч, и вообще, пока у тебя не будет заключения нормального врача, проверенного и дипломированного специалиста, а лучше двух, я отказываюсь обсуждать какой-то там аутизм.

Он включил телевизор, давая понять, что разговор окончен. Алина стояла столбом, изумленно глядя на него. Такого ответа она не ожидала. Дело было даже не в его отношении к предполагаемому диагнозу, это как раз было понятно: какой родитель, любящий отец захочет так вот сразу признать в родном сыне аутиста? Алину больше всего поразил его твердый отказ на ее просьбу. Такого еще не бывало! Если бы все ее мысли сейчас не занимал Вова, ей было бы о чем подумать. Но ее мысли занимал только Вова: а ведь муж, возможно, в чем-то и прав, в конце концов, она уже записалась к одному психиатру, почему бы не записаться к двум, да и в детском саду просили справку. Алина развернулась и ушла к себе. Она села за компьютер и стала перелистывать страницы интернета в поисках телефона районного диспансера. Что ж, одна голова хорошо, а две лучше.

Глава 5

Следующие дни прошли в суете. Алина записала Вову, помимо рекомендованного Татьяной специалиста, к районному психиатру, но и этого ей показалось мало. Каждый день казался ей ужасным упущением, ведь сейчас сыну только два года. Наверняка нужно срочно что-то исправлять, а вместо этого ей оставалось только в нетерпении ждать назначенного визита. Отношения с Семеном стали странными. Он уходил на работу мрачный и приходил с работы и того хуже. Алина уже стала догадываться, что в «Норме» что-то неладно, но спрашивать напрямую еще не решалась. С разговорами об аутизме она решила повременить, но муж игнорировал и другие темы для беседы. В результате говорили мало, в основном о погоде.

Первым настал визит к участковому психиатру. Детский психиатрический диспансер оказался уютным и чистым, с миленькими цветными стенами, веселей, чем она себе представляла. Психиатр – молодая симпатичная девушка, с внешностью, которая совсем не вязалась с образом опытного врача. Алина сумбурно начала вываливать жалобы. Делать это было довольно трудно, так как Вова начал орать еще в коридоре, а в кабинете он просто улегся на пол и стал колотить зимними ботинками об стену. Алина, перекрикивая его, говорила, что он не смотрит в глаза, что может целый час слушать классическую музыку, что вчера на кухонном полу выложил длинную дорожку из макарон…

Психиатр оказалась не робкого десятка, перекрикивала Вову и дала Алине подписать несколько бланков – согласие на лечение – и написала справку: ребенок нуждается в посещении коррекционного детского сада.

– А диагноз, мамочка, вам никто за пять минут не поставит, – выкрикивала она. – Это займет несколько месяцев, а может, лет. Такого диагноза, как детский аутизм, у нас вообще в перечне нет.

– Что же мне тогда делать? – неожиданно тихо, будто у самой себя спросила Алина. Психиатр ее услышала:

– Ну, записывайте: сейчас мы вас ставим на учет, отправляем на обследование к специалистам, через полгода начнем собирать документы на медкомиссию…

– Какую медкомиссию? – настороженно спросила Алина.

– Ну как? Будем вашему малышу инвалидность оформлять. Как-никак ему уже три года будет, думаю, вы вполне врачебную комиссию устроите. Пенсию вам назначим, пособия, льготу на квартплату опять же.

Алина вскочила с дерматинового стула:

– Да зачем мне ваша инвалидность? Разве я за этим к вам пришла? Он ведь маленький еще, можно ведь что-то сделать, пока не поздно!

Молодая врачиха не по возрасту мудро посмотрела на Алину.

– Так вам не пенсию… Ну хорошо, мамочка. Проконсультируйтесь с другими специалистами, к невропатологу сходите. На учет я вас ставить пока не буду. А адрес, если что, вы знаете.

Из кабинета Алина вышла расстроенная. Все пошло не так, как она планировала. Врач не врач – молодая девчушка. Инвалидность какая-то. И опять никакого официального диагноза. Сама-то Алина уже не сомневалась, что у Вовы не что иное, как аутизм. Но ведь Семен сказал, что без официальных документов он ей не поверит. А получить этот диагноз конкретно и официально, похоже, ей не удастся никогда. Впрочем, оставался еще прием у Юшкевич.

Алина заехала домой и оставила Вову с няней. Будучи беременной, она планировала, едва родив, взять для малыша круглосуточную няню, а самой вести прежнюю жизнь. Но все эти кормления, вставания по ночам да и просто нахлынувшая беспросветность полностью отбили у нее охоту к общественным мероприятиям. Она даже краситься заставляла себя с трудом. Редкие попытки выйти из дома только ухудшали состояние. Как ни старалась она отвлечься, все равно каждые пять минут звонила домой, узнавала, как там Вова, плачет или спит, играет или, может, хочет есть. Стремилась как можно скорее оказаться в родных стенах. Она злилась за это на саму себя и на сына, но по-другому никак не получалось. Конечно, няню она наняла, но тут выяснился один нюанс: очень трудно заниматься личными делами под присмотром чужого человека. Когда Олеся, так звали няню, приходила и занималась ребенком, Алина спокойно не могла ни понежиться в ванной, ни валяться полуодетой на диване, поэтому постепенно помощь Олеси свелась к прогулкам: она заматывала Вову в теплую кофту и комбинезон, клала в коляску и уходила гулять на пару-тройку часов. Только когда Вова спал на прогулке и никого не было дома, Алина могла заниматься собой. Правда, занятия эти сводились обычно к одному – рухнуть в кровать и уснуть.

Когда Вова пошел в садик, Алина вообще планировала отказаться от услуг няни, но и это не получилось. Абсолютно здоровый малыш, ни разу не чихнувший до полутора лет, после первой же недели в садике жестоко заболел бронхитом. Так и повелось: неделю он ходит в сад, три недели болеет. Олеся осталась на подхвате. Когда Алина бросила кормить грудью, жить ей стало полегче, теперь она могла иногда ходить на фуршеты и пить шампанское. Вот сейчас она даже мысленно похвалила себя за предусмотрительность: за всю беременность и кормление она не выкурила ни одной сигареты, не выпила ни одного бокала вина, методично выполняла все предписания врачей. И наследственность у нее была хорошая. Что бы там ни случилось с Вовой, ее вины в этом не было – в этом Алина была абсолютно уверена.

Теперь путь Алины лежал в Вовин садик. Надо было отдать им эту несчастную справку из психдиспансера, раз уж они ее так просили. Воспитательница отправила ее к медсестре, которая схватила справку обеими руками, прочитала и быстро убрала в стол. Потом она отперла огромный жестяной шкаф.

– Так, так. Сейчас найдем ваши документы.

Она нервозно перебирала папки, а Алина, ничего не понимая, уставилась на нее:

– Зачем нам документы?

– Ну как же, как же… Мы сейчас вам все отдадим: и медкарту вашу, и сертификат прививочный, вам же в спецсаду они понадобятся обязательно.

Алина поняла, что опять совершила промашку.

– Как так? Прямо сегодня? И как мы попадем в коррекционный сад?

– Ну, как обычно: встанете на очередь в роно, когда ваша очередь дойдет, вам позвонят.

– А сейчас-то с кем мне Вову оставлять?

– А с кем он в данный момент?

– С няней, – растерянно прошептала Алина.

– Ну, вот с няней и посидит пока, – медсестра довольно и широко улыбнулась. – Не волнуйтесь, все у вас будет в порядке.

Алина хмыкнула. Избавились от проблемного ребенка и радуются. Легко им теперь говорить ободряющие слова. Ну и ладно, этот сад все равно им теперь не подходит.

Алина побрела домой. Она старалась держаться, но в голове ее вертелся безумный круговорот. Что делать? Куда бежать? В-первых, врачи. Алина решила записать Вову ко всем специалистам, которых упоминала девушка-психиатр: невропатолог, логопед, лор, психолог и, на всякий случай, остеопат. К остеопату они уже ходили несколько раз, но толку от сеансов Алина не заметила. Разве что Вова орал каждый раз все громче и громче, так утомляясь от истерики, что к концу сеанса просто вырубался и засыпал. И конечно же, скоро визит к той самой Юшкевич. Во-вторых, теперь нужно что-то решить с садиком. Из этого их вежливо выперли, а когда им удастся попасть в коррекционный, Алина вообще не представляла.

Проблема с садиками была сумасшедшей. Последние годы в Питере наметился беби-бум, и молодые мамочки шли на любые ухищрения: очередь занимали еще беременными, подсовывали взятки заведующим и медсестрам или сдавали деньги «на ремонт, мебель, игрушки». Алине тоже пришлось изрядно раскошелиться, чтобы Вова попал в полтора года в этот сад, считавшийся довольно престижным в их районе. Но теперь с этим спецсадом ей придется все начинать сначала.

Алина вспомнила, что у нее есть Олеся. Раньше она не в полную силу использовала няню, но, почувствовав вкус к свободе, не хотела запирать себя в четырех стенах, да еще и с самым непослушным ребенком на свете. А уж теперь, когда выяснилось, что Вова болен…

Алине вспомнилось, что после родов она спрашивала у старшей сестры, станет ли она хотя бы немного посвободнее. Юля подробно рассказывала: «Ну, после года он станет спать спокойнее, а бросишь кормить – сможешь есть, что захочешь. А после двух лет и совсем станет легко. С каждым днем все проще и спокойней. А самая прелесть в три года! Эх, если бы мне выдавали трехлетних детей, я бы взяла сразу штук пять!» Алина терпеливо ждала. Сначала все шло по плану. Спать Вова начал всю ночь раньше, чем ожидалось. Грудью она перестала кормить в год. Но чем ближе приближалось его двухлетие, тем ей становилось тяжелее и тяжелее. Она не могла никуда с ним пойти. Сначала по совету сестры она пыталась брать сына в торговые центры, а один раз они даже пошли в небольшой итальянский ресторан по соседству. Но из этого не вышло ничего хорошего: в ТЦ – дикие крики и истерика, а в ресторане Вова ее даже укусил.

А теперь Алина и не пыталась куда-либо с ним ходить. Она искренне недоумевала, слушая рассказы Юли, как сестре удавалось с тремя детьми ходить то в цирк, то в парк, то в океанариум. Алина представляла себе посещение цирка как самый страшный кошмар. Конечно, теперь-то все прояснилось. Ее сын просто не такой, как все. Юлины прогнозы не сбылись…

Алина пришла домой и первым делом позвала Олесю.

– Олеся, у меня для вас приятная новость, – с улыбкой сказала Алина. – Я теперь возьму вас на постоянную работу, потому что хочу устроить Вову в садик получше, а это займет много времени.

К ее удивлению, няня восторгов не выказала. Напротив, она смотрела на Алину напряженно, даже злобно. Алина спросила, все ли в порядке. Олеся фыркнула:

– Вам лучше знать! Но мне постоянная работа у вас не нужна!

Алина так и села прямо в прихожей.

– Что случилось, Олеся? Вы же у нас давно работаете…

– Что случилось! Да ненормальный ваш Вова, вот что! Я ходила с ним сегодня гулять, как обычно. Конечно, по этому дурацкому, им утвержденному, маршруту: горка, забор от платформы железнодорожной станции, детская комната в «О’кее». Когда мы подошли к забору, к платформе подъехал поезд. Так Вова вырвался у меня из рук… Вы же знаете, какой он сильный, мне не справиться было! Пролез через щель в этом заборе и побежал к открытым дверям в электричке. Я орала! Я вообще не знала, что делать! Там же турникеты. Мне ни пройти, ни пролезть. А ему по барабану! Чудом каким-то меня мужчина заметил, поймал мальчишку и мне обратно притащил. Вова его еще ногами всего испачкал, так вырывался! – Олеся закончила гневную тираду и, переводя дух, сдула с лица упавшую на глаза челку.

Алина молча смотрела на Олесю. Она не знала, что сказать. Каждый день, каждый час ее привычный мир распадался на кусочки.

Олеся собрала вещи, быстро оделась и ушла.

«У меня ничего не выйдет, – подумала Алина. – Наверно, у какой-нибудь другой матери, заботливой, доброй, терпеливой… которая любит готовить, убирать, играть в кубики или читать вслух в тысячу первый раз одну и ту же книжку из трех страниц. Наверное, у нее получится. Но не у меня…»