ШОУ

– Идиоты. И что будешь делать?

«Какой помощи он от меня ждет? Что я могу, слабая женщина?» – она любила иногда вспомнить об этом, прикинуться таковой в своих собственных глазах.

– Думаю, поеду в провинцию, затеряюсь. Там ведь нужны здоровые и непьющие борцы с несправедливостью, – усмехнулся Виктор, поправляя сумку на плече. – Я просто так приехал. Хотя, если ты согласишься, можем поехать вместе.

Он спрятал глаза и произнес свое предложение, глядя куда-то в сторону – в сторону далекого, уже проснувшегося, шумящего и жующего города.

– А если всерьез, мне предложили место главного редактора в одной захолустной газете. Зато очень старой. С хорошей репутацией.

– Нет, Виктор, я не поеду… с журналистикой покончено: ни она мне, ни я ей не нужна.

– Напрасно ты так. Про тебя всё время спрашивают, звонят – все тебя потеряли.

– Главное, чтоб потеряли те, кому мы успели крови попортить.

– Ну, от этих не убежишь… Но ты не бойся! Ты же у нас священная корова. Тебя не тронут. Во избежание народного гнева.

– Не преувеличивай, пожалуйста… Где ты остановился? Хочешь, у меня заночуй.

Он взглянул на нее поверх стекол очков.

– Заманчивое предложение. Однако я вынужден его отклонить. У меня билет на вечерний самолет. Не поверишь, просто приехал на тебя посмотреть.

И, понизив голос, добавил:

– Встреча у меня сейчас с одним иностранцем.

– Ты даже Шоу не посмотришь?!

– Нет. Из опасения, что влипну в него, как и ты, – пошутил Виктор.

– То есть ты пошел? – практически подавляя нечаянную радость, произнесла она.

– Да. Тебе, наверное, некогда.

Он поправил сумку на плече.

«Что там? – автоматически подумала Виэра. – Зубная щетка, дезодорант, книга, свежая газета. Да, еще очередное расследование на флешке и пара компрометирующих кого-нибудь документов под грифом «секретно». Заранее откопированных, а копия хранится в банковской ячейке… Какая сейчас может быть политика?! Вот уж где шоу…»

Виктор махнул рукой, звякнул металлическим засовом на воротах. И пошел обреченно навстречу нелегкой своей судьбе, из которой уже не выскользнуть до самого конца.

А к воротам в это время подходил Кин. С легким рюкзачком за плечами, с плеером в ушах, он как ни в чем не бывало махнул ей рукой и преувеличенно вежливо поздоровался. И чтоб не слышать своего громко застучавшего сердца, Виэра окликнула Виктора – «Подожди!» Подбежала к нему, срывая с руки браслет. Он был рекламным, с фирменным логотипом Шоу, каучуковым, дешевым. И все-таки это было что-то материальное – что могло напоминать ему о ней. Такие детали имеют значение в определенные минуты жизни. Даже хорошо, что дешевый: если что, никто не позарится…

Виктор дождался ее и деловито сунул браслет в карман джинсов.

– Надень, слышишь, – попросила Виэра. – И до встречи!

– До встречи, Виэра…

Надевая браслет, он не смотрел ей в глаза. Он знал. Как тот самый олень, предназначенный для заклания. Это было на Севере. Тогда для туристов и журналистов устраивали этнографическое шоу: привозили в реконструированную деревню, где аборигены показывали старинный, лишь в отдаленных местах сохранившийся ритуал жертвоприношения оленя. Сначала катали желающих на оленьих упряжках по тонкому ледяному насту, потом водили по чумам, показывая особенности жизни кочевых народов, давая примерить жесткую одежду из тщательно выделанных шкур. А он, этот несчастный олень, всё это время стоял на взгорке и ждал своего часа. Он никому не смотрел в глаза. Стоял там одинокий, отлученный от тепла соплеменников и заботы хозяев.

И когда Виэра, одурманенная морозным воздухом, даже не задумываясь о преступности происходящего (вот она, сила публичности!) подошла, чтоб погладить животное, то заметила, что олень отвел глаза. Свои красивые, глубокие, как черные омуты нечеловеческой памяти, глаза он отвел от ее взгляда… И ее рука не смогла к нему прикоснуться – это было бы нестерпимой фальшью. Ему, на краю бездны, было стыдно за нее. За то, что ей придется стать соучастницей несправедливости мира, где он, живое существо со своей памятью, сердцем, любовью, борьбой, повинуясь чужой и глупой затее, скоро расстанется с Белым Светом на глазах у кучки безумцев, попутавших жизнь и шоу…

Так и происходит, потому что один человек, даже самый сильный, не может противостоять толпе, если она заряжена на злое… И кому-то – обычно самому невинному – приходится расплачиваться.

А потом, разомлевшая от быстрого поруба оленьей жизни с подробными объяснениями, куда и как правильно наносить удар, толпа получала из рук палача стаканы с густой темно-вишневой кровью… И снег покрылся каплями еще живой жидкости, и глаза оленя были закрыты: ему было до последнего мгновения стыдно за них, его убивших.

…Виэра медленно возвратилась к офису. Заметила, что Кин стоял у входа в шатер и, по-видимому, наблюдал за разворачивающейся вдали сценой прощания. А это значит, он сегодня же узнает, кто этот человек, зачем он приезжал, и обязательно придумает ответный ход с присущей ему безудержной фантазией. «Ведь мы с ним в непрестанном, непрекращающемся диалоге, – думала Виэра, – который выражается не в долгих или коротких беседах, и даже не во взглядах и нечаянных прикосновениях. Он выражается в поступках и действиях. И выплескивается в Шоу, становясь его плотью. Придавая ему остроту, непостижимую для непосвященных, но необходимую двоим. Ему – Артисту и ей – Зрителю.

…День проходил по обычному сценарию: скандалил из-за денег Поль, которому в очередной раз посоветовали умерить свои аппетиты во время закупок продуктов; Фанесса, поджав губки, вынимала из сейфа и раздавала купюры; долговязый Темо курсировал между тренажерным залом и шатром, поставщиками и офисом; Лего бесконечно разговаривал по телефону с инвесторами и партнерами. Наконец проснулся очарованный немец, позвонил. Виэра вполне искренне любезничала с ним по телефону. Он сообщил, что приедет вместе со своим старшим партнером в ближайшие выходные. Просил заказать номер в отеле.

После обеда в офис зашел Найк, долго и тихо сидел, листая журналы. Пришлось снизойти к его ожиданию. И Виэра, улучив паузу в телефонных звонках Лего, рассказала, что приезжал Виктор, ее редактор. Объяснила, что он за человек, как у него обстоят дела и зачем он искал с ней встречи.

– Звал на работу. Неинтересную мне. По крайней мере, сейчас.

– Правильно, – ободряюще кивнул Лего, – ты нам и здесь нужна.

– Зачем я вам? Никакого от меня проку… так, функция.

– Нет, ты же знаешь – мне с тобой всегда приятно общаться. Вот и Найк подтвердит.

Но Найк промолчал. Он уже досиделся до получения интересующей его информации и отправился восвояси – репетировать.

Виэра тоже вышла к манежу. То, что она увидела, потрясло ее. Там, между фермами, на которые крепилась потолочная конструкция, с красной банданой на черной курчавой голове летал Кин. Он двигался по диагонали, цепко прилепляясь то к одной железной стойке, то к другой. Летал в каком-то завораживающем ритме по четырем биссектрисам манежа под космическую музыку и был похож то ли на инопланетянина, то ли на монтажника-высотника. Только у него не было ни кошек, которые помогают зацепиться, ни других приспособлений, кроме пояса и белой резины, с помощью которой он задавал ритм полета. Еще он напоминал ниндзя, готового вот-вот бесшумно осуществить захват заложника.

Вокруг манежа выстроились завороженные зрелищем артисты. Пю-пю, задорная толстушка, звонко и восторженно смеясь, обратилась к Виэре:

– Видите, что вытворяет! Нет, вы только посмотрите!

Виэра притормозила у одной из ферм, как обычно, с замиранием сердца и холодком в области солнечного сплетения наблюдая за отчаянным трюкачом. Просчитавшись в траектории, он мог разбиться о железную конструкцию. А полеты, между тем, с каждым разом становились всё ниже и ниже. И вот Кин уже пролетал над манежем на расстоянии нескольких сантиметров. На большой скорости, не успев сгруппироваться, он как минимум содрал бы кожу на спине. Правда, такое произошло бы только в том случае, если бы у Кина не было нечеловеческого умения владеть своим телом и точного чувства баланса.

Раздумывать, как это ему удается, она не хотела, просто остановилась как вкопанная и поймала себя на мысли, что смотрела бы на это целую вечность. Так был красив и невероятен его полет…

Очнувшись лишь тогда, когда и Кин решил отдохнуть, зависнув, как Супермен, на ферме прямо над ее головой, Виэра спросила у Пю-пю:

– Это что, новый номер? Будет в Шоу?

Артисты часто придумывали новые трюки – в этом была их жизнь и залог успеха.

– Не знаю, – заливистым колокольчиком ответила Пю-Пю. – Правда, здорово? И ведь никто так не сможет! Ну, просто никто!

– Чудо ты наше! – сказала она, задрав голову к Кину, и добавила: Голливуд по тебе плачет! А Коламбия Пикчерз вообще отдыхает.

– А Дэвид Копперфилд как настоящий мужчина должен пойти и повеситься, – поддержал разговор стоящий рядом Джузи. – Так ведь, Виэра?

Застигнутая в бесконечном наслаждении мгновением, боясь нечаянно выдать вспышкой взгляда или прерывистым голосом свои чувства, Виэра ничего не ответила. Молчал и Кин, на высоте, прямо над ее головой, поправляя кожаный ремень и карабины. Они позвякивали в наступившей тишине, как колокольчики, чей звон предшествует нисхождению очередного чуда. Как цепи, сковывающие нас в неразлучное единое целое…

Следующее утро в гостиничном номере началось необычно. Позвонили из дома:

– Как дела? – спокойным голосом спросила мама.

– Нормально, а у вас как? – спросонья еще не поняв, что звонок необычно ранний, ответила Виэра.

– У нас тоже всё нормально. Поняла? Всё нормально. Только самолет на город упал. Сегодня ночью.

– Какой самолет?? На какой город???

Но в трубке уже слышались короткие гудки.

Настал черед огромного плазменного экрана. Не найдя затерявшийся за ненадобностью пульт, Виэра подбежала к телевизору и нажала на первую попавшуюся кнопку. Все каналы были переполнены сообщением о падении самолета. Ночью при заходе на посадку он рухнул в центре жилого квартала. Все пассажиры и экипаж погибли. В эфире было тесно от очевидцев события, растрепанных жительниц близлежащих домов, слышавших ночью гул и взрыв, от ночных прожекторов, освещавших жуткие подробности вроде куска пробитого фюзеляжа и обломков детской игрушки. Появилась уже 3D-реконструкция событий. Мелькнул диспетчер аэропорта, проговорившийся, что пилот во время последнего сеанса связи вел себя неадекватно… Бегущей строкой сообщались телефонные номера, произносились какие-то фамилии.

И тут Виэра похолодела: Виктор! Он не сказал куда летит, но куда еще он мог направляться?!

С подступающим как тошнота страхом и бьющимся сердцем Виэра метнулась к компьютеру: списка погибших еще нигде не было. Набрала телефон Виктора – вне доступа. Куда позвонить? Кого спросить?!

Быстро одевшись, побежала на работу. Оглушенная неожиданным известием, она пыталась представить место, где случилась катастрофа, вычислить, как далеко оно находится от домов родных и близких…

К полудню в офис подтянулись остальные его обитатели. Всё это время Виэра рыскала в просторах Интернета и думала о Викторе, вспоминая последний их разговор, молила Бога, чтоб Виктор передумал и не попал на этот самолет, или вообще решил еще раз встретиться с ней, и вот-вот позвонит. Но его телефон не отвечал, был вне зоны доступа, о чем ей регулярно сообщали на двух языках.

Увидев, что на Виэре нет лица, остальные примолкли. Они уже знали об ужасной трагедии, но не знали главного – в том самолете, скорее всего, был ее друг, коллега, ее редактор, близкий ей хороший человек… Все говорили вполголоса, не задавая никаких вопросов, и тоже устремились к компьютерам в поисках информации, видео, интервью.

Полные списки погибших появились спустя пять часов. Фамилия Виктора там тоже была…

Виэра сказала:

– Он погиб.

Все промолчали. Поль вышел покурить, Фанесса потянулась за ним, найдя какое-то срочное дело. За углом офиса она посоветовалась с Полем:

– Я считаю, ничего при ней обсуждать не надо. В таких случаях лучше вообще не касаться подробностей. Не замечать – как автоаварию, увиденную на улице. Это ни к чему хорошему не приводит – просто рвет сердце.

Поль ничего не отвечал. Она взглянула на него и удивилась: он плакал. Оказалось, у молодого человека за плечами было немало личных трагедий, и даже смертей. Их череда в один момент прошла у него перед глазами. Фанессе пришлось довольно долго утешать вздрагивающего Поля, гладить его по голове и обнимать за худенькие плечи.

Когда они вернулись в офис, то увидели Виэру лежащей ничком на полу. Лего продолжал спокойно сидеть за компьютером, что-то негромко обсуждая с Темо.

– Ей плохо? Может быть, врача? – одними губами спросила Фанни.

– Нет, она сказала, когда ей плохо – она просто ложится на пол, – тихо ответил Лего.

«Когда мне плохо, вот так как сейчас – безысходно, невыносимо, безнадежно, – я ложусь на землю», – мысленно поправила Виэра.

На глазах у проходящих на репетицию артистов она это сделать не осмелилась бы. Лего она доверяла, знала, что он поймет и не осудит ее. Поэтому легла на пол прямо в офисе.

«Земля забирает горе, мать-земля… знак Земли… очень редко хожу по ней… голыми ногами… Но в таких случаях она мне нужна. …Души ведьм и колдунов не могут покинуть наш мир – тогда им прорубают крышу и кладут их тела на пол… Звучит одна нота – это нота «ре», низкая и тревожная. А какой звук издает земля? Наверное, «соль»…Соль земли… Какой звук издавал самолет, когда падал? А люди, Боже мой, люди!..»

Хотелось кричать. Воображение отказывалось работать, в режиме самосохранения отключаясь от чудовищных, друг за другом наплывающих картин…

В офис по очереди заглядывали артисты, они говорили шепотом, в гримерках потихоньку обсуждали версии. Ошибка пилота… теракт… 66 человек… устаревшая техника…

«Скоро начнется спектакль, – подумала Виэра. – Не пойду».

Лего, решив отвлечь ее от мрачных мыслей, напомнил:

– У нас сегодня гости. Я буду за пультом, а ты, пожалуйста, если тебе не трудно, постарайся встретить Марго.

Марго – хозяйка находящегося по соседству развлекательного центра, ее давно уже ждали, рассчитывая на заключение спонсорского договора и помощь в организации продажи билетов. Высокая брюнетка отличалась властным голосом с тембром оперного контральто, с ней долго работали все по очереди сотрудники офиса, – и, наконец, она соблаговолила прийти.

– Хорошо. – согласилась Виэра, встала и, отряхнув одежду, вышла из Офиса.

До спектакля оставалось часа два. Всё это время она просидела без движения на скамейке, изредка отвечая на вопросы персонала, рассматривая перепутавшуюся стеблями траву, бессмысленно перебирая волосы, то заплетая их в косички, то расплетая…

Марго появилась после начала первого действия. Ее «маленькое черное платье» – при росте и королевской стати своей хозяйки – выглядело немного нелепо. Марго выразила желание сперва откушать коньяку. Опоздавшие зрители проносились мимо, отдергивая пластиковый полог входа в зал. Их встречал персонал – девушки включали карманные фонарики, первое действие было особенно темным…

Поль налил дамам две рюмки коньяка, даже не взглянув на Виэру всё еще заплаканными глазами.

Виэра заметила, что вполне естественно, хоть и в автоматическом режиме, смеется и шутит, рассказывая всякие истории из жизни Шоу, расспрашивает Марго о состоянии дел в развлекательном центре, пытаясь сформировать ее желание вступить в партнерские отношения.

Прав Лего, что послал ее «на дело», она реально отвлеклась. А Марго, похоже, вообще забыла, зачем пришла… Виэра наслаждалась ее звучным голосом, царственной осанкой, красивыми ухоженными руками…

– Но посмотреть надо, – сказала Марго, услышав в антракте восторженные отзывы в vip-зоне, увидев растроганных зрелищем людей…

Вместе они поднялись в ложу. Виэра приготовилась комментировать – обычно это помогает разыгрывать партию по соблазнению клиента…

– А сейчас будет мой самый любимый номер, – шепнула она Марго. – То, что делает актер, – смертельно опасный трюк. Смотрите!

В это время посреди веселой суматохи, которую создавали на сцене одетые в кукольные наряды артисты, над манежем, на высоте 20 метров, появилось кольцо. Оно зависло, как мираж, в облаках искусственного дыма, слабо раскачиваясь и вращаясь. Туда, в эту окружность впрыгнул Кин. Одетый в маску с приклеенной улыбкой и смешными ушами, он повис, раскачиваясь над замершим в ожидании залом. Единственный раз за весь спектакль музыка умолкала, а все артисты, униформисты и заинтригованные зрители как по команде задирали головы.

Кин зацепился ступнями за кольцо и повис вниз головой. Вслед за этим он обычно падает вниз, в самый последний момент ловко увернувшись от столкновения с поверхностью. Этот трюк называется «капля». И каждый раз Кин стремится сделать свой коронный поворот всё позднее и позднее, всё ближе и ближе к жесткому желтому мату… Его выход из смертельного пике всегда встречают свистом и аплодисментами.

Виэра поневоле приготовилась в очередной раз испытать этот сладкий ужас, природу которого она до конца не понимала. Но что это? Дожидаясь, когда вращение кольца замедлится, Кин медленно достает из кармана своей игрушечной формы черную повязку и на глазах у всего зрительного зала, Марго, Виэры, Лего, сидящего за пультом, завязывает себе глаза!.. И срывается головой вниз…

…В этот вечер у Виэры была назначена встреча в городе. Знакомый телевизионщик пригласил поужинать в ретро-кафе.

Она долго пыталась отыскать назначенное место, постоянно созваниваясь с приятелем по телефону, заодно вспоминая, как он выглядит, этот человек, с которым она познакомилась на каком-то семинаре. Кажется, он был невысокого роста, пожилой, благообразный. Нужно было точно знать, чтобы различить его в полумраке кафе. Не то чтобы у Виэры плохая память на лица – просто они ей не запоминаются.

Она прекрасно понимала, что из встречи ничего хорошего не выйдет – все ее мысли были заняты чудовищной авиакатастрофой и гибелью Виктора. Но к тем ужасным впечатлениям добавились не менее сильные, которые она испытала только что, взволнованно наблюдая за смертельным пике бесстрашного трюкача.

Что стоили бы все рассказы о теракте 11 сентября, если бы поблизости не было камеры CNN? Если бы этот факт не вызвал сопричастность зрителей во всем мире, наблюдавших за чудовищным событием в самый его момент?

Ей вспомнилось, что во время зловещего события она находилась в массажном кабинете. Косметолог усердно проработал спину и воротниковую зону, и ей на лицо положили питательную маску. Вдруг из холла послышались невнятные возгласы. В простыне и с маской на лице Виэра выбежала к телевизору, который показывал, как уже второй самолет врезается в тело небоскреба. Не волновало, что у телевизора толпились охранники, мужья, ожидающие жен, сами жены, ожидающие косметического сеанса… И едва ли не первый вопрос, который задала себе тогда Виэра: откуда на крыше здания напротив Всемирного торгового центра взялась камера CNN? Неужели она, как в фильме Энди Уорхола, гениального изобретателя поп-арта, всегда наблюдала за происходящим в режиме реального времени? Уорхол породил жанр реалити-шоу: когда ничего не происходит – и именно это составляет суть артефакта. Сколько же надо ждать, чтобы что-нибудь произошло…

После спектакля, она, сжав в кулак нервы, подошла к Кину, который переодевался рядом с гримеркой:

– Покажи повязку, – довольно резко потребовала она.

– У меня ее нет.

Кин смотрел мимо ее лица.

– А где она?

– Сдал вместе с костюмом в стирку.

Она усмехнулась. Врет. Спрятал где-нибудь.

– Честно, сдал… А что, вам понравилось?

Это он произнес уже вслед ее уходящей спине.

«Ты поняла? – натягивая джинсы и поправляя футболку на груди, думал Кин. – Я это сделал ради тебя! Вот ради того, чтобы ты подошла ко мне с этим дурацким вопросом, чтобы ты сидела там, наверху, в своей VIP-ложе, зажав руками рот, как ты сидела, – ведь я смотрел на тебя, хотя это было необязательно, я и так знал, что именно ты чувствуешь в тот момент. Ради этого – хоть как это назови! – ради твоих чувств!»

Он резко схватил рюкзак, двинул ногой по лежащей на полу штанге, которую оставил Ште, и отправился домой: играть на клавишах и рыться в Интернете.

…В поисках ретро-кафе Виэра всё размышляла: как тонко и точно он поступил. Сколь меток и четок был его посыл. Он летел вниз – как тот самолет, который разбился; он надел черную повязку на глаза – как в той эротической сцене фильма, который она ему дала. Это был траур в память о тех, кого я потеряла, и напоминание о том, что он рискует жизнью каждый раз.

Холодок понимания настиг ее на самом входе в кафе: разлетевшийся навстречу пожилой джентльмен был неуместной помехой ее переживаниям, а вовсе не приятным собеседником, как ему казалось…

Она слушала в пол-уха его комплименты, его рассказы о себе, его предложение преподавать журналистику в Медиа-академии, которой он руководит. В ушах стоял звон – две чудовищные истории, одна из которых дополняла другую. Наконец, и джентльмен понял, что она неадекватна:

– Вам плохо? Что-то Вы меня не слушаете… Или не слышите…

И тогда она, разрыдавшись, рассказала ему, практически первому встречному, всё: и то, что разбившийся самолет навсегда унес от нее верного друга; и что в его сумке, скорее всего, находились какие-то важные документы, и тогда, наверно, это была неслучайная катастрофа. И как самолет рухнул посреди жилого квартала, и люди находили на своих балконах челюсти и обрубки детских конечностей. И как мародеры первыми оказались на месте катастрофы и окровавленными руками рассовывали по карманам деньги, золотые цепочки и кольца. И как Кин прыгнул вниз, завязав глаза черной повязкой, – потому что каждый из нас летит вниз головой в бездну. И что он, наверное, чувствовал в тот краткий миг то же, что люди в том падающем на дома самолете…

Она рыдала и рыдала, пытаясь с помощью слов избавиться от накопившейся бури чувств и эмоций, не ища сочувствия или понимания, просто пытаясь передать то, что ее сотрясало изнутри.

И джентльмен растерялся и сник – потому что в таком шквале нечего делать его утлой лодчонке: ее сомнет в прах, расколет в щепки под давлением мощнейшего напора.

– У вас просто не то настроение, чтобы продолжать нашу беседу, – с этими словами он откланялся, не забыв оплатить счет.

Больше его номер никогда не высвечивался на дисплее ее телефона…

На следующий день ей пришлось встречаться с немцами. Тот самый, смешной, похожий на постаревшего клоуна немец – его звали Герхард, – приехал посмотреть Шоу и предложить гастроли. Его старший партнер (в смысле, главный по бизнесу) выглядел моложе, обаяние ему придавала пышная косичка, которая в конце вечера расплелась, обнажив его человеческую суть: он был рокер.

И тут Виэру понесло. Разговор проходил, как обычно, в ресторане, но двоим из большой компании было уже не до вкушения блюд. Они устремились в воспоминания: Хайнц с удовольствием рассказывал о тех концертах, что проводил, о тоннах звука, подробностях поведения звезд Uray Heep, Deep Purple, Led Zeppelin, Pink Floyd. А Виэра напевала их хиты – и это сближало как ничто другое…

Остальным нечего было делать, только говорить о простом и скучном: о том, что нужно посчитать затраты, выбрать место, подумать, где и как поставить шапито, куда поселить труппу, как организовать их быт и питание, договориться о гонорарах и пиротехнических эффектах, которые в Германии разрешены только в определенном формате. Да мало ли что нужно обсудить… Для Виэры смысл происходящего был утрачен, и главное, забыты – пусть ненадолго – те мрачные мысли, под действием которых она пребывала.

Распущенные белокурые волосы и голубые глаза Хайнца увлекли ее, как картина Рафаэля: можно было любоваться бесконечно, не задумываясь о последствиях опрометчиво посланных взглядов. Ведь завтра он уедет, и даст ли Бог свидеться?

Лего удивлялся переменчивости настроений Виэры, но надеялся, что ее природное обаяние сыграет свою роль. А переговоры под таким «соусом», а вовсе не под водку и закуску – всегда проходят блестяще… Впрочем, время покажет. По крайней мере, насколько продлится воздействие этого момента…

УРИ

Каждый раз, подходя к месту обитания Шоу и еще издалека завидев ванильный конус шапито, Виэра ловила себя на мысли, что визуальный объект влияет на всю территорию. У нее он вызывал какую-то необычную ассоциацию: раскинувшись на фоне безбрежного неба, шатер напоминал сказочную гору или волшебную сопку. Берег озера, может быть? Она навсегда запомнила, как однажды летним жарким днем плыла на катере по безбрежной синеве высокогорного озера. Тогда ей удалось особенно прочувствовать красоту береговой линии – и немало ей в этом помогла звучащая на их суденышке на полную мощь музыка Pink Floyd. Разнося звуки по водной глади, музыка только там и обрела свое место – это был «Dark Side of the Moon», загадка смысла влилась в нереальный в своей возвышенности пейзаж. Хорошо, что у однокурсника оказалась тогда эта заветная запись.