В поисках утраченного будущего

Сравнение Стивена с Каландрино, персонажем из «Декамерона», было их любимой шуткой, причем подтрунивали они над Стивеном открыто, в присутствии Анны. В знаменитом произведении Боккаччо незадачливого Каландрино разыгрывают друзья, убеждая при помощи сообщника-доктора, что тот забеременел. Поверив, бедняга с горечью обращается к жене: «Увы мне, Тесса, это ты со мной наделала, потому что желаешь не иначе быть, как сверху. Говорил я тебе это!» А потом жалуется: «Как рожу этого ребёнка? Каким путем он выйдет?.. Будь я здоров, чего нет, я встал бы и так бы её поколотил, что всю бы изломал, хотя и мне поделом, не следовало мне никогда пускать её взбираться наверх. Поистине, если я спасусь на этот раз, она скорее умрёт от своего желания, чем…»

В отношениях между Арбор и Деверо Анна всегда была ведущей, Стивен – ведомым.

Добавлю, что у него также была парочка фобий – аэроакрофобия (боязнь открытых высоких мест) и сопровождающая её иллингофобия (головокружение при взгляде вниз).

* * *

Анна Арбор являла собой высокую рыжеволосую властную пышногрудую женщину с не просто зелёными, а прямо-таки изумрудными глазами, которые сразу же приковывали к себе. Она родилась и вплоть до окончания гуманитарного факультета Эдинбургского университета жила в столице Шотландии, где её родители олицетворяли местную знать. Отец разбогател в конце 70-х – начале 80-х на проворачивании каких-то операций, связанных с добычей нефти в Северном море, и Анна, единственная, весьма избалованная дочь, могла вообще не работать.

Да она по-настоящему и не работала. То живописью увлечётся, пишет картины в манере модного соотечественника Джека Веттриано. То вообразит себя новой Вивьен Вествуд и тратит огромные деньги на создание собственной коллекции одежды. То вдруг решает пойти по стопам Фрейда и в 29 лет, в год знакомства со Стивеном, получает диплом психолога. На средства отца была приобретена роскошная квартира в Лондоне, где Анна, участница всех мало-мальски значимых событий культурной жизни, стала проводить большую часть времени.

Ей очень понравилась случайно увиденная статья с фотографией Деверо в «Санди таймс» где тот, приводя остроумные примеры из жизни, доказывал необходимость того, чтобы в своей повседневной деятельности люди придавали большее значение особенностям работы человеческого мозга, отнюдь не всегда способного рационально функционировать. Анна набрала телефон компании Стивена, попросила о встрече, и уже на следующий день, к удивлению сотрудников агентства Simple Solutions, не только оказалась в кабинете их шефа, но и подозрительно надолго задержалась там. Вышли они вместе, и Стивен почему-то не хотел смотреть на секретаршу. Однако Анна посмотрела, и весьма решительно.

– Завтра мистера Деверо не будет, постарайтесь его не беспокоить, – сказала она.

Так Деверо потерял остатки девственности, если, конечно, они у него были.

Энное количество лет спустя в разговорах с Рапозой и Франком Анна с иронией объясняла своё сожительство со Стивеном его же бихевиористскими штучками: «Это мой вариант по умолчанию – default option. Как в ситуации длительного ожидания свободного столика в ресторане (пора уйти, но продолжаете стоять). Или как в случае найма слабого работника, от которого потом трудно избавиться, потому что сами его наняли. Перестань кукситься, Стивен! Ты же знаешь, я не брошу тебя на произвол судьбы».

Жёсткие, плохо поддающиеся укладке рыжие волосы Анны вкупе с изумрудными глазами придавали ей некую демоничность, вызывая у Дмитрия ассоциации с Геллой из романа Булгакова «Мастер и Маргарита».

«Рыжий ген» – редкий. Ученые считают, что во всем мире рыжие исчезнут к 2060 году. Но почему-то именно в Шотландии рыжих рекордное число – 14 процентов населения. Рыжеволосые женщины чувствительнее к жаре и холоду, чем блондинки, шатенки или брюнетки. Они также предрасположены к раку кожи. Возможно, если бы Анна знала об этом, она никогда бы не пролежала весь день на одном из барселонских пляжей в самое августовское пекло, без каких-либо кремов и мазей, желая заживо сгореть. И Дмитрий, а не Стивен был причиной этого.

* * *

Есть историко-философская теория, что XX век начался в 1914 году Первой мировой войной и завершился с исчезновением СССР в 1991-м. Иными словами, продолжался не сто лет, а семьдесят семь. А вот предыдущий – XIX – был, наоборот, почти на пятьдесят лет длиннее: стартовал Великой французской революцией в 1789-м.

Что же касается следующего исторического этапа, то, по версии Франка, с которой категорически не соглашался Деверо, его можно было бы назвать «Междувечье» и уместить в двенадцать лет – с 1991-го по 2003-й или даже обрезать в сентябре 2001 года. Этот период Дмитрий не без усмешки называл в честь американского политолога Фрэнсиса Фукиямы «концом истории». Но подразумевал в отличие от последнего не триумф либеральной демократии западного образца, а её закат вслед за коммунистической идеологией. С 11 сентября 2001-го, терактов в США, – постепенное наступление «эпохи беспредела», исчезновение международного права, нравственных ориентиров, универсально признаваемых критериев добра и зла, вполне вероятно, предшествующее завершению человеческой истории вообще. С 20 марта 2003-го – формальное начало новой эры, зафиксированное бомбёжками Ирака.

Но в 1998 году на Всемирном экономическом форуме в Давосе всё ещё не выглядело столь печально. Премьер-министр России Виктор Черномырдин выступил с докладом «Россия на пороге XXI века», и доклад этот был радужным, хотя до дефолта страны оставалось всего лишь полгода. В ходе одной из дискуссий, посвящённых приватизации в России, произошло столкновение озлобленного Бориса Березовского с угрюмым Джорджем Соросом. Березовский, пребывая в гневе от проигрыша другому российскому олигарху – Владимиру Потанину – и поддержавшему того Соросу на аукционе по продаже блокирующего пакета компании «Связьинвест», упрекал миллиардера в презрительном отношении к российскому рынку. Сорос поначалу пытался давать отпор пассионарию, а затем плюнул и ушел.

Дмитрия не особо привлекали давосские тусовки и разнообразные ухарства баблом российских участников. Куда лучше сверкающий на солнце снег! Хотя, как и герой «Волшебной горы» Томаса Манна Ганс Касторп, Франк, вдыхая давосский воздух, констатировал, что «в нём не хватало ароматов, содержания, влаги, он легко входил в лёгкие и ничего не говорил душе». Дмитрий посетил несколько официальных дискуссий форума – велеречивых, но малосодержательных, на второй день съездил прогуляться в Лихтенштейн, вернулся и опять выслушивал пафосные пророчества самовлюблённых оракулов (ничего потом не сбылось). Но к вечеру Франку повезло: он вдруг заметил книжную экспозицию, в центре которой стоял высокий обаятельно улыбавшийся человек и старательно раздавал автографы. Толпа вокруг него постепенно уплотнялась. «Жоао Рапоза! – услышал Дмитрий чей-то восторженный шёпот, – автор “Повелителя снов”!»

Ни фамилия этого, как выяснилось, бразильского писателя, ни название произведения не были ему известны. Но, заинтригованный, Франк решил купить одну из книг в переводе на английский и отправился в гостиницу, приобретя по дороге бутылку вина.

Настроен Дмитрий был скептически. Он не любил псевдомногозначительные тексты и заголовки. К тому же всё более популярный благодаря Голливуду жанр фэнтези, к которому, видимо, принадлежала книга, вызывал стойкую неприязнь. Но «Повелитель снов» оказался стильной притчей, изобиловавшей тонкими наблюдениями и небанальными рассуждениями. Несмотря на довольно внушительный объём книги, страницы листались стремительно: бразилец, несомненно, был весьма одарённым человеком. В тот день из гостиницы Дмитрий больше не выходил. Заказал ужин в номер и наслаждался открытием неизвестного ему прежде таланта. К утру он одолел все 470 страниц и лёг спать, а вечером отправился на поиски Рапозы.

Он нашёл его в компании высокопоставленных сотрудников Всемирного банка, которые шутливо призывали Жоао выступить в их вашингтонской штаб-квартире с лекцией на тему «Чего за деньги купить нельзя». Франк разорвал их круг, выразил Рапозе восхищение прочитанным, протянул визитную карточку с дописанным от руки номером мобильного телефона и по-английски сказал: «В Москве вас не особо знают. Готов содействовать раскрутке». – «Кярашо, таваришт! – почти сразу же согласился бразилец. И неожиданно добавил: Бля буду».

Так они и познакомились.

Позднее Франк узнал, что неприличному русскому выражению, ещё до развала СССР, Жоао научил какой-то боцман, который после лихого загула в Рио-де-Жанейро потерял все документы, деньги и пару дней жил за счёт писателя, подобравшего его в одном из кафе на Копакабане. Клятву боцмана, не без протестов увезённого позже куда-то сотрудниками советского консульства, Рапоза запомнил потому, что тот всё повторял да повторял её при прощании с бразильцем – обещал обязательно воздать за гостеприимство сторицей. Но исчез навсегда.

* * *

Стивен сблизился с Жоао двумя годами позже. Его компанию наняла бессменный литературный агент Рапозы и, наверное, самое доверенное лицо – Вероника Родригес, перебравшаяся из Рио-де-Жанейро в Сан-Себастьян. Наняла для придания как можно большего паблисити новому произведению бразильца – роману «Моника желает замуж». В США и Великобритании книги Жоао продавались не столь успешно, как на других рынках, и Вероника задалась целью это положение дел изменить.

– Я был поражён, – рассказывал потом Стивен Дмитрию, – каким незаурядным психологом оказался Рапоза. Когда в одной из первых бесед я упомянул, что на смысл слов оратора приходится лишь семь процентов общего впечатления, им производимого, а остальное – внешний вид, манера держаться, тембр голоса и так далее, Жоао кивнул и сказал: «Мне это известно, я всегда это учитываю. Иначе бы уже давно опостылевшую бороду сбрил». Он был осведомлён и о «гало-эффекте» – влиянии общего впечатления о человеке на восприятие и воспроизведение из памяти его отдельных характеристик. «Увы, элемент случайного очень велик, – написал он мне однажды. – Нравится нам это или не нравится, но первое впечатление здорово влияет на последующее отношение к тому или иному персонажу. Порой я с тревогой думаю о том, что в политике гало-эффект ведет к избранию на высшие посты людей некомпетентных, но излучающих властность, оптимизм, уверенность. Подтянутых, но вовсе не семи пядей во лбу. Всё больше Шварценеггеров, всё меньше Черчиллей».

В том, что презентация книги «Моника желает замуж» пройдёт успешно, Деверо не сомневался. Мероприятие состояло из двух частей: сначала встреча с рядовыми читателями, победившими в конкурсе на знание произведений Рапозы, в магазине «Уотерстоунз» на Пикадилли-стрит (аж на двух этажах протекало действо), затем – вечерний приём в гостинице «Дорчестер» для тщательно отобранной «элиты». Везде – прикормленная пресса, причём Стивен до деталей расписал, кто где будет (например, никаких телекамер в отеле, но парочка – перед входом), заранее договорился об эксклюзивах. «Лондонскому книжному обозрению» было обещано интервью о современном состоянии латиноамериканской литературы, «Дейли мейл» – о женщинах в жизни Жоао, журналу «Нью стейтсмен» – о том, наступил или нет, по мнению Рапозы, «конец истории».

На всякий случай Стивен продолжал пичкать бразильца мудрыми советами:

– Не надо резко поправлять журналистов, если говорят не по делу: это ранит эго. Выслушай дураков, создай впечатление, будто разделяешь их воззрения, а затем мягко поправь. Перефразируй мысли собеседника в собственной речи: это нравится всем без исключения, обретёшь друзей. Кивай, когда говоришь, а не только, когда слушаешь: это подталкивает собеседника к тому, чтобы он согласился с твоими словами.

– Разве это не они должны кивать? – смеялся Рапоза. – Разве не они должны мечтать о том, чтобы понравиться «живому классику»?

Но внимал советам Деверо.

* * *

Особенно его увлекло повествование Стивена об «эффекте полного провала».

– Перфекционисты раздражают, – объяснял Деверо. – Если человек хоть немного симпатичен собеседнику, то допускаемые им оплошности (пролил на себя кофе, поскользнулся на ровном месте и прочее), эту симпатию будут усиливать. Если вы очень нравитесь, можно открыто признавать неудачи и в более существенном. Подраться можно на глазах у всех. Полюбят ещё больше. Народ обожает, когда выдающиеся люди допускают ошибки или делают нечто, выходящее за рамки общепринятых норм поведения, и готов их прощать. Более того, любовь к недотёпам или эксцентрикам возрастает. Джону Кеннеди простили даже провал операции в кубинском заливе Свиней. А наибольшее расположение вызывает кажущееся органичным единовременное наличие у человека вроде бы несовместимых качеств – силы и уязвимости, простодушия и опыта, своеобразия и типичности.

– Полагаю, ты прав, – задумчиво произнёс Рапоза. – У Карла Крауса, австрийского сатирика начала XX века, есть точный афоризм о женском очаровании: «Для полного совершенства ей не хватало какого-нибудь недостатка».

Стивен подавил желание ухмыльнуться. К тому времени Деверо, неоднократно съездивший в Сан-Себастьян и встречавшийся с Рапозой в Мадриде, уже свыкся с тем, что вокруг Жоао постоянно крутятся туповатые девушки-тинейджеры, безвкусно одетые и смеющиеся невпопад. Формально их объединяла любовь к творчеству Рапозы, однако поведение поклонниц не оставляло сомнений в том, что Рапоза-«звезда» им интересен гораздо больше, чем Рапоза-писатель. Анна, чья эффектная внешность поначалу, казалось, не произвела на классика никакого впечатления, откровенно недоумевала по поводу пристрастий бразильца.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.